Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
правда, слегка прихрамывал, но окружающие его кошки, да и он
сам, привыкли считать этот недостаток особенностью, лишь подчеркивающей
индивидуальность.
Антон мог бы считать себя баловнем судьбы, но всегда ведь чего-то не
хватает, даже когда ты избалован. Во всяком случае Антон все блага
кошачьей жизни принимал как должное, полагая, что это плата за то, что ему
пришлось испытать в детстве. Детство же Антон из-за постоянного лежания на
печи помнил все меньше. Не помнил он и своих родителей и не мог даже себе
представить, что отец его, вечно голодный романтик, погиб в схватке с
собаками, защищая его мать, которая вскоре после того, как родила шестерых
котят, и Антона в том числе, облезла и ушла из дому навсегда.
Антон жил эгоистом и потребителем. Впрочем, винить только его в этом
нельзя. Какой кот откажется от такой жизни, которая была у него.
Ведь он ни в чем никогда не ведал отказа. Мышей в доме, где он жил, не
было, поэтому он целыми днями нежился на печке, изредка выходя во двор
размяться на морозце, а летом и весной развлекался тем, что прятался в
бурьяне, подстерегая неопытных кошечек.
Такой образ жизни воспитал в Антоне чувство превосходства не только над
кошками, но и над людьми, йтучерту, по-видимому, Антон унаследовал от
хозяина. Делал он это подсознательно, всегда наперед опасаясь, что его
обидят. Но кому придет в голову обижать ухоженного кота, тем более кота
главного бухгалтера совхоза...
Со своими кошачьими соседями Антон тоже не знался. Терпеть их не мог, а
когда хозяин выгнал из дому приведенную было Антоном кошку, Антон
нисколько не огорчился, не пришел к ней на помощь. Он понял: рай - для
него одного. Рая для другого не будет. Его не интересовало даже, кто его
кормит, сколько человек живет в доме, и когда никого по какой-то причине
не было, то, - если, конечно, было что поесть, - это Антона нисколько не
волновало.
Однажды Антона пригласили в гости. И вот в связи с чем.
Антон не давал себе труда помнить дочь хозяина. А ведь именно она
подобрала его когда-то и выходила. Подошло время - она вышла замуж, стала
жить на другом конце села, взяла было Антона погостить к себе, но
занималась больше мужем, чем котом, и Антон, недовольный, вернулся домой,
решив, что в гости больше никуда не пойдет, а будет убежденным домоседом.
Но он немного кривил душой, убеждая себя, что ушел из-за мужа. Дело в том,
что в том доме уже жил серый кот, который так же, как и Антон, претендовал
на свое место под солнцем. А под одним солнцем, да еще в одном доме,
трудно ужиться двум философам-эпикурейцам.
Естественно и то, что в гостях, казалось, не так тепло на печи и не так
вкусно кормили.
Дома Антон сразу дал понять, что хозяин - он. Михаил Федорович,
совхозный главбух, и не возражал на это ничего, у него всего-то и
осталось, что кот. Книг он никаких не читал, вечера проводил исключительно
перед телевизором, и возле переливающегося в самую лютую стужу весенними
цветами ящика Антон часто получал что-нибудь вкусное. Он любил телевизор.
Именно в этот безоблачный период его никчемной кошачьей жизни произошло
нечто такое, что впоследствии изменило Антонову жизнь круто и обидно.
Однажды к хозяину пришел директор совхоза и попросил:
- Михаил Федорыч, приюти товарища из района на одну ночь.
За полчаса до этого визита ничего еще не подозревающий Антон, по
обыкновению своему свернувшись калачиком, спал, а чем-то встревоженный в
последние дни Михаил Федорович подбросил в печь пару больших поленьев,
поворошил кочергой золу, распушил сноп искр и вспугнул разомлевшего в
жаркой избе Антона, который вскочил было, но, узнав хозяина, лишь для
порядка мяукнул и вновь улегся на печь.
Он дремал, зная прекрасно, что еще совсем немного посопит и пошелестит
бумагами хозяин, потом покряхтит и тоже уляжется на постель.
Знал он и то, что завтра наступит серый зимний день, который будет
тянуться нескончаемо долго. Наслаждался теплом и сытостью и полагал, что
так будет завтра, и послезавтра, и всегда.
А вот о том, что будет потом, лишенный воображения кот не думал,
правда, иногда ему почему-то казалось, что потом наступит царство такого
вот запаха валерьянки, который он помнил с детства. Но сегодня об этом
рано было думать, сегодня однообразие кошачьей жизни не должно было
потревожить ничто. И вот в этот самый момент раздался незапланированный, а
потому тревожный стук в дверь.
Хозяин отодвинул засов и открыл дверь, а Антон только лениво и нехотя,
с видом истинного хозяина дома, повернул и под-оборота голову.
Говорил, судя по голосу, директор совхоза. Кот отличал директора
совхоза. Отличал потому, что директор никогда к нему не приставал, не брал
на руки, как другие приходящие в гости, нс гладил и ничего не ооещал.
Относился к Антону, как положено, вежливо, и с чувством подчеркнутой
любезности, но без фамильярности.
Кот прислушался: судя по интонациям, директор что-то просил, и еще,
если судить по двойной порции пахнувшего холода, входная дверь впустила не
одного человека.
Рядом с директором стоял высокий человек с портфелем. Хотя он вел себя
скромно, Антону он не пришелся: кот был консерватором и новою не любил.
- Так пусть у тебя переночует товарищ, а завтра я ею устрою, добро,
Михаил Федорович? - и директор - это кот сразу увидел - подмигнул главбуху.
- Отчего же не добро, места не жалко, ос тавайтесь, - проговорил хозяин
Антона, незаметно понимающе кивая директору, видимо, в отпет на его
подмигивание.
- Ну и ладно, - сказал директор.
После этой понятной им обоим фразы гость остался в избе, а хозяин и
директор вышли в сени, где директор что-то сказал хозяину. I ость, не
обращая внимания на кота, стал разглядывать комнату.
Вскоре вернулся хозяин. В руках он нес запотевшую с холода^бутыль и
большой, похожий налед кусок свинины. Антон, предвкушая близкое угощение,
потянулся. Но гость - а этого уже кот совершенно не мог понять - от сала и
водки отказался. И этим, конечно, коту не показался еще больше. Но
приезжий, видимо, обладал какой-то властью, потому что хозяин покорно,
хотя и с прибаутками, убрал со стола мгновенно и слопно нечаянно
выставленную снедь и принялся стелить гостю возле самой печи.
Обидевшись на все сразу, кот отвернулся от гостя и уже больше не
поворачивался. Слышал только, что хозяин покряхтел у себя на кровати да и
захрапел. Приезжий зевнул тихо и как-то вкрадчиво и тоже заснул. Он спал
так беззаботно, что коту сделалось не по себе. В темноте он ясно видел
спящего, и был тот спящий неприятен коту с самого начала, и всю ночь от
этой неприятности кот даже не мог заснуть.
Чувствовал ли кот, что именно этот спящий отнимет у него хозяина и
принесет проблемы в тихую и несложную кошачью жизнь, или нет, но только
ночью ему почему-то стало жалко хозяина. Он даже хотел вцепиться приезжему
в физиономию, но, решив, что это будет не гостеприимно, воздержался,
свернувшись калачиком. Задумавшись, лежа в остывающей избе, кот вдруг
уловил движение там, где должен был посапывать спящий приезжий. Кот
дернулся, повернулся, раскрыл умеющие смотреть в темноте глаза и увидел,
что приезжий встал с постели и, зябко поежившись, подходит к печке, той
самой, на которой лежал удивленный и чуть-чуть испуганный Антон.
В темноте кот видел приезжего прекрасно, а вот приезжий кота - вряд ли,
потому что передвигался ощупью, печь нащупывал руками мягко и тихо. Антон
шевельнуться побоялся. Хотел позвать хозяина, но от испуга не позвал,
забыл, что приезжий его не видит, только все больше стал вдавливаться
задом в теперь уже чуть теплую, ближе к утру, печь.
А приезжий, наконец, нащупал то, что искал, - редко задвинул печную
заслонку и, забравшись скоро в кровать, больше уже не пугая кота, заснул.
Кот же спать не мог, удивляясь, зачем это приезжий закрыл заслонку в печи.
Но потом понял: из печи идет холод, и приезжий попросту замерз.
Разбудил его страшный кошмар. Снились ему кошки, но не обыкновенные, а
синие, розовые, зеленые. Они то двоились, выходя одна из другой, как
матрешки, то превращались в одну большую кошку, фиолетово-красную, а
кончики усов у нее были оранжевые и полыхали огнем.
И эта кошка манила Антона, но необычная расцветка пугала его, хотя и
было ему интересно.
В довершение ко всему странная кошка стала издавать какое-то хрипение,
и Антон от страха проснулся. Прислушался: хрипел приезжий.
Антон не испугался, но ему вдруг захотелось выйти на свежий воздух.
Вдруг нестерпимо заболела голова. И, может быть, от этого или от чего
другого кот вспомнил: нельзя закрывать печную заслонку, от этого бывает
угар.
Это вспомнившееся страшное слово отрезвило Антона. Он принял решение и
легко прыгнул на приезжего.
- А, что? Кто? - вскакивая, вскрикнул приезжий.
- Мяу, - дико завыл Антон, - ты что, очумел - заслонку закрывать, чай
не в городе при паровом отоплении, мяу...
У приезжего, видно, тоже что-то случилось с головой, потому что он стал
трясти ею, потом поднялся с постели и опрокинул стул.
- Мяу, - выл Антон, - дверь скорей открывай.
Приезжий кота не понимал. Но, слава Богу, в это время за перегородкой
поднялся хозяин. Он пошел к входной двери, да вдруг упал тут же.
на пороге, замертво. Но свежий морозный воздух уже хлынул в избу. Антон
сразу же стрелой выскочил на улицу. Отдышавшись, кот вернулся в дом и
обнаружил, что хозяин продолжает лежать в той же позе у двери.
Испуганно отшатнувшись от него, Антон помчался в комнату', где дико и
истошно завыл, снова обращаясь к приезжему.
Приезжий на этот раз понял кота, собрался с силами, очнулся и. шатаясь,
словно пьяный, пошел к входной двери. Там на воздухе в одном исподнем он
стоял довольно долго. Наконец с удивлением увидел лежащего на пороге дома
хозяина и, нагнувшись, стал приводить его в чувство, потом, сообразив, на
секунду оторвался от хозяина, заскочил в избу и открыл злополучную
заслонку в печи. с которой все и началось.
А потом, едва только хозяин слегка пошевелился, приезжий, наспех
одевшись, побежал на улицу. Кот услышал топот бегущих людей. Через
несколько минут возле избы появился человек в белом халате, и кот
успокоился, в особенности когда увидел, как хозяин его. уже перетащенный в
проветренную избу, пытается подняться с кровати. А когда тут же
появнласьдочь хозяина с мужем и захлопотала, кот успокоился совершенно.
Но зато приезжий вдруг сник и упал прямо посреди комнаты, силы оставили
его.
Это происшествие было, пожалуй, самым неприятным в жизни Антона. А
потом опять все пошло по-старому. А может быть, так, да не так: что-то
переменилось в хозяине. Стал он каким-то нервным, много раз переспрашивал
"Кто там?", когда слышал стук в дверь, пугался телефона. Кормить кота он,
однако, не забывал. А потом Антон заметил, что больше всего боялся хозяин
именно того приезжего, который ночевал у них.
И невдомек было мохнатому зверю, что хозяин оттого боялся, что был
вором, а приезжий - следователем.
Прошло еще время. И настал несчастный день, когда хозяин дрожащей рукой
погладил кота и вышел вон из избы. Больше его Антон не видел. Услышал
только на улице голос этого самого приезжего и понял: пришла беда.
А потом какие-то люди появились в избе, пересчитали все, что там было,
дали, правда, кое-что забрать дочери. Кот думал, возьмут и его.
испугался и спрятался под печь. Может, и зря он так сделал: дочь его не
заметила, а он надумал выбраться из-под печи, когда она уже ушла. А тем,
другим, кто описывал имущество, - им все равно было. Кот мешал, они
попросту выбросили его на улицу.
Теперь Антона некому было кормить, он побирался пo деревне, выпрашивал
у ненавистных и презираемых некогда собак подаяния, а они большей частью
только ворчали на него.
Быть может, впервые по-настояшему он почувствовал горечь бытия.
когда возвратился домой и увидел, что заколочена входная дверь его
бывшего дома. Он постоял, потом проник в избу через разбитое окно. В ней
было холоднее, чем на улице. Он не поверил своим ощущениям, прыгнул на
печь, ласкавшую его прежде своим теплом. И в ужасе спрыгнул на пол: печь
была холоднее льда. Хотя на дворе уже кончалась весна.
Тревожно замяукав, кот Антон огляделся: в избе не было мебели.
Он выскочил на улицу. И пошел куда глаза глядят. И вдруг вспомнил
детство. И у него заболела раненная в детстве лапа. И от этого, может
быть, или от чего другого, но вдруг странный запах остановил его. Запах
доносился из избы. Дверь была приоткрыта. Он осмелел и вошел. Увидев
большую комнату со стеклянными столами и стенами, за которыми лежали
какие-то белые маленькие коробки, стояли пузырьки.
Антон пошел на знакомый запах валерьянки. За одним из стеклянных столов
он нашел эту пахучую жидкость и от голода, холода и обиды принялся жадно
лакать ее. Краешком глаза он видел, как к нему подходит женщина во всем
белом, но оторваться уже не мог.
Он не помнил, как очутился на улице. Все плыло перед глазами. Потом
медленно пошел туда, где надеялся отогреться и поесть, - к дочери хозяина.
Но дверь была заперта, а возле дома выла собака. Увидев Антона, она
облаяла его и прогнала. Он заплакал и решил умереть. Умереть, даже если
это будет больно. Он думал, как это сделать, и решил броситься в пасть
какого-нибудь страшного зверя. Таким зверем он считал машину.
Отчаявшись дождаться на деревенской улице автомобиля, он услышал в
конце концов рокот мотора. Сделал прыжок - и потерял сознание.
- Куда же тебя, котяра, несет, - услышал он голос и с удивлением на
секунду очнулся. Его держал на руках тот самый приезжий.
- Послушай, - продолжал он, - а не тебе ли я жизнью обязан?
- Точно, Антон это, - раздался голос с заднего сиденья.
На заднем сиденье между двух молчавших, в серых шинелях с погонами,
людей, сидел хозяин Антона. Их глаза встретились. Но Антон сделал вид, что
он очень болен и поэтому не понимает, что его хозяин арестован. Он
отвернулся. И больше уже никогда его не видел.
- Ну ладно, долг платежом красен, - сказал следователь, - поедешь жить
ко мне. - И он погладил кота. - Но сперва в больницу.
- Да выбрось ты его, Николай Константинович, - сказал один из
милиционеров.
Но Нестеров кота не выбросил. Он вылез из машины, взял с собой кота, у
которого оказался ободранным живот, и пошел ловить попутку. Он не хотел
задерживать правосудие.
Шел дождь. На трассе показалась красная "Нива"...
Антон стал жить в семье Николая Константиновича.
Кормили его хорошо, баловали. Кошек в райцентре было, правда.
меньше, чем в деревне, но зато все они были городские и потому
интеллигентные.
Валерьянку Антон больше не пил: не с чего было - на пансионе у юриста
второго класса жилось ему беззаботно...
- Вы когда об этом писать рассказ будете, - попросил меня Николай
Константинович, - как-нибудь дайте в конце резюме, что кот потому попал
под машину, что был пьяным. А еще скажите, что пора заменить в деревнях
угарные печи на паровое отопление.
Я искренне ему это обещал.
С Нестеровым все в порядке, он теперь служит в ФСБ в чине генерала,
советую прочитать в моей интерпретации о его дальнейшей судьбе. Из повести
"Это потому, что ты - дурак" вы многое узнаете.
ЦЕРКОВЬ Н. ОСВОБОДИТЕЛЯ
В журналистском блокноте всегда собираются факты, которые не войдут в
статью или очерк, но при этом именно они стимулируют журналиста,
заставляют его перо не сбиваться с пути, по которому катится, как под
уклон, все быстрей и быстрей задуманный материал. А есть факты, которые не
удается никогда проверить, и только нечаянный случай может иногда
представиться, и тогда полузабытая строка из блокнота оживет и за пей
откроется то, о чем стоит писать.
В каком-то справочнике-путеводителе, прекрасно изданном неким
совместным наше-ихнсм издательством, была дана фотография церкви.
Я не профессиональный знаток искусства и мало что понимаю в зодчестве,
меня привлек не столько внешний ее вид, сколько подпись под снимком:
"Церковь Н. Освободителя".
Быть может, я забыл бы и про этот снимок, и про путеводитель, но
навязчивая идея засела в голове: что значит "Н"? Николай Чудотворен?
Или Николай Угодник? Или... вместо "Н" должно быть "X", а вместо
"Освободитель" - "Спаситель"? Во всяком случае, эту строку я выписал.
А буквально на днях попалось на глаза еще одно фото, а на нем - та же
самая, но разбитая в годы войны церковь, сквозь пробоины которой
проглядывал подорванный немецкий танк. Под фотографией стояла фамилия
автора снимка.
Сержант Никита Бакалдин, хотя и командовал отделением, по сути своей
был человеком гражданским. И работал до войны в большом краеведческом
музее. Работа у него была, прямо скажем, не творческая - шофер, но не
простой шофер; приходилось Бакалдину возить картины и гобелены, скульптуры
и витражи. Постоянное общение с предметами искусства обогатило душу
шофера. Он узнал им цену и наравне с другими сотрудниками того же музея,
профессорами и искусствоведами, научился беречь как зеницу ока любое
произведение, созданное людьми.
Сержант Никита Бакалдин, хотя и командовал отделением, всякий раз,
когда с боями брали занятые немцами города, в свободные от боев минуты со
своим отделением собирал уцелевшие музейные ценности и сдавал их под
расписку в военную комендатуру города. Отделение жаловалось на сержанта
Бакалдина замполиту роты: замучил, дескать, сержант искусством, и
неизвестно еще - будем ли живы, а командир отделения о музеях мечтает.
Впрочем, так думали не все, - были и такие, кто понимал, что война войной,
а командир все-таки поступает верно.
Однажды раздобыл где-то сержант Бакалдин открытки с репродукциями
картин и и перерывах между боями рассказывал присмиревшим бойцам о каждой
картине, на ходу сочиняя ее историю. На обороте было написано, но, увы, не
по-русски, о том, что та или иная картина таит в себе, но Бакалдин
иностранных языков не знал, поэтому полагался на свою интуицию и сочинял.
Открытки он держал в грубой, привыкшей к винтовке и автомату руке. И
смотрел, рассказывая, не поверх аудитории, смолящей цигарки и наполняющей
дымом синие вечера, и не в глаза солдатам, подремывающим после тяжелого
дня, а смотрел он прямо на картину-открытку, которая освещалась
поставленной под нее коптилкой. Освещалась снизу мерцающим светом.
Голос у Никиты Бакалдина был не командный, не раскатистый и не громкий,
а тихий и медленный, отчего слышно было то, что он говорил, только первым
рядам солдат.
На правом фланге в первом ряду сидел орденоносец и минер Егор Спасибо.
Егор любил говорить мало, все больше молчал, интересовался искусством.
Иногда ему хотелось спросить: "Слышь, паря, а откуда ты столько знаешь?"
Но он сдерживал себя: молчаливый был человек.
Бакалдин журчал, солдаты слушали. Слушали и думали о своем. Л слова
медленно, как медовые капли, падали, падали через равномерные промежутки
времени.
- Сержанта Бакалдина к командиру роты, - неожиданно раздался во время
одной из таких лекций голос часового.
И Никита Бакалдин пошел, прервав на полуслове свою дилетантскую лекцию.
Минут через двадцать он вернулся, но лекцию продолжать не стал, собрал
открытки с изображением картин мировой живописи и сунул их в свой вещевой
мешок. Аккуратно и молча сделав все это, он скомандовал построение своему
отделению, отвел его несколько в сторону, чтобы не мешать отдыхать
остальным, и принялся медленно, со своими всегдашними тягучими
интонациями, размахивая руками, так, чтобы если на минуту отключить его
голос, со стороны могло бы показаться, что он вновь занят своим любимым
делом - читает не строго научную искусствоведческую лекцию. Однако теперь
он говорил другое:
- С рассветом начинается наступление по всему городу. По расстоянию это
не много, всего-то верст шесть или семь. Хуже всего то, что фрицы
цепляются за каждый дом, не говоря уже о кварталах. Наша задача, товарищи
бойцы...
Отделению сержанта Бакалдина предстояло заминировать