все время надо было оттуда ко мне уходить - и там врать. А
потом от меня уходить. Ну, мне-то он не врал, но ему казалось, что и мне
он тоже врет. В общем, смех. Как в кино в этом - "Осенний  марафон".  Мы
вместе смотрели. Смешной фильм, хороший. Но я ему сказала: чего ты муча-
ешься? Я тебя люблю. Мне от тебя не надо ничего. Вру, конечно.  Мне  его
ужасно хотелось вырвать оттуда, я б, наверное, даже и смогла. Только  он
бы потом мучился... А может, и не смогла бы... А он, смешной, господи...
"Я, - говорит, - без тебя не могу!.. Но понимаешь..." Да молчи,  говорю,
дурачок, понимаю... Ну, в общем, вот так... Ну а тогда  он  пришел,  еще
ничего не сказал, я поняла: все.  Он  там  что-то  начал,  что-то  хотел
объяснить... Глупый, конечно. Хотя ему тоже несладко было... Ну я  гово-
рю: "Так! Шампанского сюда! Прощальный банкет!.." Потом заорала чего-то,
как дура, вся в соплях... Потом ничего, шампанского выпили... Ну, первое
время, конечно, каждую ночь подушку - насквозь, это уж как положено. По-
том нормально... Сестрица только достает все время: "А может, оставишь?"
А мать тут же: "Оставишь! А кто же ее с ребенком-то?" Вот  дуры,  ей-бо-
гу... А вот интересно, что бы он сделал, если б узнал? Ага, взять позво-
нить его жене: так, мол, и так, хочу поделиться  большой  радостью.  Как
посоветуете назвать?.. Смех, конечно... Нет, вот интересно, что когда  у
других - так вроде до чего банально, а когда это с тобой... Ну ладно, за
что боролась... Значит, ему так  надо  было.  Значит,  так  должно  было
быть... А мать с сестрой, конечно... Жалко их обеих, между прочим, я все
равно счастливей их, сестрица-то мне, точно, даже завидует... Да ничего,
выживу, господи, о чем речь... А захочу оставлю, и все...  Сидит  сейчас
дома у себя небось... Решил он! Ну, ну, тихо... Все нормально... И  чтоб
не приставали ко мне больше с этим... У нас это на раз. У нас не  Италия
какая-нибудь. Это там, говорят, папа против... Только бы  он  не  позво-
нил... Только не надо звонить мне... Только без глупостей...
   Сюжет
   - Ты не муж!
   Логично. Раз я не желаю стоять как идиот в  этой  проклятой  очереди,
значит, не муж. У нас с ней уже давно все логично.
   - Возможно, - достойно отвечаю я. - Хватит того, что ты моя жена.
   - Словоблудие! - кричит она. - Ты посмотри, тут уже не повернуться!
   - А ты поизящней, - бормочу я, отводя глаза от пустых бутылок,  зани-
мающих полкухни. - И вообще, дай спокойно поработать.
   - "Поработать", - с невыразимым презрением произносит она.
   Хлопает входная дверь. Я остаюсь один.
   Сажусь за письменный стол. Чистый лист бумаги, вставленный в машинку,
- мучительное зрелище. Говорят - сюжет. А что сюжет, когда его потом на-
до на бумагу... С бутылками, кстати, надо  что-то  делать.  Но  вот  так
взять и сбить человеку рабочее настроение? Да, со всем этим надо  что-то
делать...
   Я долго смотрю на машинку. Потом решаюсь,  кладу  пальцы  на  клавиши
и...
   Звонок...
   Открываю.
   Яйцеподобная лысая башка на длинной нечистой  шее,  в  круглых  очках
поблескивают пьяные глазки, рот растягивает сладчайшая улыбка - все  это
вырастает из невозможного цвета и помятости пиджака, под  которым  расх-
ристанная рубашка с болтающейся пуговкой, - все это размахивает  руками,
сопит, кланяется, словом, выражает мне нежнейшие чувства любви и предан-
ности.
   Сосед в субботнее утро.
   - Ми-шень-ка! - Соседа качает ко мне, и известный запах объясняет его
радужное настроение. - Мишенька! Вы благороднейший человек!..
   Так, ясно. Раз "благороднейший" - значит, три рубля.  Если  "надо  бы
выручить", то рваненький. А "благороднейший" - нет,  не  меньше  трешки.
Откуда это у него? Нет, что я благороднейший, это как раз понятно  -  не
отказываю, а вот откуда у него этот слог? Прямо какой-то чеховский  при-
казчик, ей-богу.
   - А супруга дома? - Сосед проникает с лестничной площадки в  коридор.
- Ирочка - благороднейшая женщина! - Тут он показывает мне три узловатых
пальца и подмигивает. - Не извольте беспокоиться! В среду ав-вансик, все
возверну в лучшем - ик! - виде...
   Лысое яйцо на вертлявой шее озирается по сторонам.
   - Супруги-то нету?.. Ай-ай-ай, Мишенька,  ай,  шалун!  Ха-ха-ха!..  А
моя-то стерва... - Тут изыски ему изменяют, тут он прост,  как  семейная
доля. - Стерва-то моя, Мишенька, - он плаксиво кривит губы, - она ж меня
била!.. Била же!..
   Впрочем, тут же опять источает радостную улыбку,  и,  пока  я  достаю
трешку, он уже просочился на кухню.
   - Ай, по-соседски! - Он кошачьим движением хватает зелененькую. -  Ай
как славно-то! Не извольте беспокоиться!..
   Я заверяю, что не изволю, и уже собираюсь выпроводить, но тут  взгляд
его падает на пустые бутылки. Сосед смолкает и сопит,  слегка  покачива-
ясь. Горный орел завис над добычей.
   - Бутылочки, - нежно произносит он. -  Ай-ай-ай!..  Все  пишете,  Ми-
шенька, все пишете... Благороднейшее... И молочные тоже!..  А  вот  сей-
час... Как сосед - соседу... В знак уважения...  Сейчас  ты  мне  рюкза-
чок!..
   От возбуждения он даже пританцовывает. Я несу рюкзак,  очень  в  душе
довольный. (Сосед - влиятельный человек в торговом центре, где выступает
то дворником, то подсобником, то кем-то еще. Так что неудобства я не ис-
пытываю. К тому же я предвкушаю ее реакцию, когда она увидит, что  буты-
лок нет. И свое холодное достоинство: "В угоду твоим прихотям  я  должен
жертвовать работой, в то время как ты..." И т. д.)
   Сосед, сидя на корточках, причмокивая, сопя, приговаривая, запихивает
бутылки в рюкзак и еще в две сетки - я действительно поднакопил... Лысое
яйцо покрывается капельками пота. Навьючив на себя рюкзак, взяв  в  руки
сетки, он какой-то извивающейся, неверной походкой движется к выходу.
   - Не извольте беспокоиться, - заверяет он меня еще раз.
   Я опять даю ответные заверения, хотя неясное  сомнение  закрадывается
мне в душу.
   - Сейчас мы Генке... Натюрлих... Безо всякой очереди. - Голубой  глаз
подмигивает. - По-соседски...
   Он с трудом переступает через порог,  выходит  на  лестницу.  Бутылки
нестройно звякают.
   - А уж за уважение-то рублик, это уж конечно, - бормочет он,  подходя
к ступенькам. - Это уж как вы благороднейший...
   Я закрываю дверь. В сущности, славный мужик. Ну, позволяет  себе,  но
ведь никогда никакого хамства. Откуда у нас вообще это  право  -  сверху
вниз? Что я о нем знаю? А сам-то, ты-то кто такой со своим снобизмом?..
   С вялым самобичеванием нравственного порядка иду к письменному столу.
Сажусь. Подношу пальцы к клавишам.
   Грохот горного обвала раздается на лестнице. Невообразимый  грохот  и
звон. Холодея, вскакиваю и выбегаю на лестницу.
   Лестничным маршем ниже, среди неимоверной груды битого стекла,  сидит
горный орел, очумело вращая головой. Низвергнутый демон Врубеля - но жи-
вой. В руке он держит единственную уцелевшую  баночку  из-под  майонеза.
Увидев меня, демон, звеня осколками, поднимается и глядит с большим  не-
доумением.
   - По-соседски, - произносит он неуверенно, топчась на  битом  стекле.
Но тут же приободряется. - Сейчас, Генке без очереди... Генка  -  благо-
роднейший человек...
   Он делает попытку продолжить спуск по лестнице. Я догоняю его,  отби-
раю сетки и рюкзак, в котором не осталось ни одной целой посудины, соби-
раю в кучу стекло, в три приема выношу на помойку.
   ...Когда она приходит домой, я сижу за письменным столом.
   - Неужели?! - Ирония, удивление и торжество звучат в ее голосе.  -  И
не переломился?
   - Не переломился, - честно говорю я.
   - А как же очередь?
   - Я без очереди, - сухо отвечаю я. - Сосед помог.
   - Благородный человек, - замечает она. - И на сколько же там было?
   Выхода у меня нет.
   - Черт возьми! - взрываюсь я. - Мне в этом  доме  дадут  когда-нибудь
работать не отвлекаясь? У меня тут не болванки!.. Я пишу!
   Она хлопает дверью.
   Я поворачиваюсь и смотрю в окно. По двору слегка  покачиваюшейся  по-
ходкой движется куда-то мой сосед. На лице его блуждает улыбка. В руке -
майонезная баночка.
   Еще один сюжет...
   Везучая
   Подумать только! Они его осуждают! Говорят, как он мог  с  тобой  так
поступить? Как ты могла быть такой дурой?
   Сами они дураки! Они дураки, а он - умница. Я сразу, как мы  познако-
мились, поняла, какой он способный: и читал, и писал, и расписывался. Но
со мной он не расписался. Он сказал, что расписка любви не  заменяет.  И
правильно! Что, нет, что ли? А меня он всегда любил. И все делал, что  я
ни попрошу. Я ему говорю:
   - Леша! Иди учиться!
   Ну, он и пошел. Только, конечно, условие поставил, что тогда с работы
уйдет. Ну и правильно! Его в вечерней школе всем в пример  ставили,  как
он хорошо работу с учебой совмещает. А после школы он  дальше  пошел,  в
институт. Потому что его к знаниям уже сильно тянуло, а работать он  уже
не хотел. И правильно! Что ж он, двужильный, что ли? И потом, я же свер-
хурочно взяла, неужели ж нам не хватало? Всегда нам хватало, особенно на
него.
   А после института пришел и диплом показывает. Я говорю:
   - Леша! А я тебе за это костюм купила.
   Он надел, ему так хорошо! Прямо жених! Он говорит:
   - Знаешь, по-моему, все-таки пора уже иметь нормальную семью.
   Я говорю:
   - Лешенька! Я этого давно жду!
   Он говорит:
   - Вот и чудесно, завтра я тебя с ней и познакомлю.
   Ну, я так обрадовалась... Потому что она такая начитанная,  на  рояле
играет... А на свадьбе-то он меня сразу не узнал, потому что я на каблу-
ках была. А потом узнал, говорит:
   - Знаешь, тебе тоже пора... В жизни надо вовремя определяться!
   Как он это сказал, у меня на него прямо глаза открылись: как  он  все
правильно понимает! Действительно, думаю, пора!
   И мне тут как раз очень Жора помог. Прямо очень. Потому что он наобо-
рот мне сказал, что любовь без расписки - это не любовь. И тут же распи-
сался. И не только расписался, но и прописался. И  правильно.  Мне  ведь
как раз квартиру дали. Вот он меня так сильно и полюбил. Полюбил и  про-
писался, чтоб найти в моей квартире счастье, а его самого чтоб не нашли.
Потому что его уже искали за то, что он алименты не платит той жене, ко-
торая была до меня. Той, что была до нее, он платил, потому что  на  той
он женился по любви, а на этой потому, что уже ничего нельзя  было  сде-
латъ.
   А все должно быть только по любви. И мы с Жорой все полюбовно  решали
и расстались полюбовно. В смысле, что квартиру я ему всю оставила. А как
же? К нему ведь как раз родственники приехали, чтоб  его  убить.  Потому
что это не его родственники, а той жены, которой он не платил. А где  же
им всем жить? Они ведь Жоре и детей в подарок привезли, про  которых  он
еще не знал.
   А я к маме переехала. У нее на двоих - в самый раз.  Девять  соток  и
туалет рядом. Выйдешь через двор - и две остановки трамваем.
   Вот в трамвае я как раз с Николаем и познакомилась. Мы  с  ним  рядом
сидели. Вернее, это я сидела. Он-то лежал. А тут контроль.
   - Это, - говорят, - ваш?
   Я говорю:
   - А что?
   - Если, - говорят, - ваш, пусть дышит в сторону и билет покажет!
   - А если, - говорю, - не мой?
   Они говорят:
   - Тогда мы его заберем, потому что остальные тоже отказываются.
   Я говорю:
   - Вы так и будете везде забирать что плохо лежит? Ну, тут шум,  крик,
женщины заругались - те, которые еще не замужем, с теми, которые уже...
   Ну, я Николая на себе с поля боя вынесла, из общежития выписала  и  к
маме прописала. Прописала и стала его ждать.  Потому  что  его  все-таки
забрали. Потому что он, оказывается, давно на доске висел:  "Они  мешают
нам жить". Вот его на время и увезли, чтоб не мешал.
   Он уехал, а зато Леша приехал. Вернее, пришел. Даже прибежал.  Потому
что его жена, которая на рояле, выгнала. Потому что он на  Шуберта  ска-
зал, что это Шопен. И она его выгнала, и он ко  мне  прибежал,  сказать,
что все это из-за меня. Я говорю:
   - Лешенька, не волнуйся.
   И к ней побежала. И ей объяснила, что это все из-за меня, потому что,
конечно, мне надо было его музыке учить, а я не учила и вообще  на  него
не так влияла. Ну, они между собой и помирились. Между собой помирились,
а со мной поссорились. Ну и правильно, сама виновата...
   А тут как раз Николай вернулся, там из него сделали другого человека.
Он теперь с сомнительными дружками не водится, а только с такими, у кого
никаких сомнений. Вот он мне и говорит:
   - А тебе уже пора как-то определяться. Жизнь, говорит,  -  надо  про-
жить, чтоб не было мучительно больно!
   Ой, как он так сказал, я прямо обалдела. Потому что я и  сама  всегда
так думала, только сказать не могла. А вот Коля сказал! Прямо хоть в ка-
кую книжку вставляй!
   Я ему хотела сказать, как я ему благодарна, но не успела, потому  что
он от меня ушел вперед, туда, где ему квартиру дали.
   А у мамы на его месте теперь дети живут, но не его, а Жорины. Которые
отовсюду понаехали, чтоб Жора им помог в жизни. А  как  он  им  поможет,
когда он тут теперь не живет? Он отсюда переехал, где климат лучше и де-
тей меньше: там от этого какой-то корень растет...
   А перед отъездом меня встретил, говорит:
   - Тебе как-то надо определяться, а то ни с чем останешься!
   Господи, думаю, какая я везучая, что со мной всегда рядом умные  люди
были! Вот и сейчас. У Жориных детей уже внуки пошли.  Один  уже  творить
начал. Я его купаю, а он мне говорит:
   - Тебе, бабушка, пора найти свое место в жизни! Время идет!
   Господи, думаю. Какой мальчик смышленый! Мне б до этого вовек не  до-
думаться! А он прав. Смышленый мальчик!
   Полным-полно рыжих
   В конце концов, все - в твоих руках.
   Или ты смело толкаешь дверь и попадаешь в этот мир, где у тебя  появ-
ляется шанс стать первым, только первым,  самым  первым,  или  остаешься
там, на улице, одним из тех, кто не решается рискнуть...
   Я был не из тех, кто остается за дверью.
   Рыжий был тоже не из тех.
   - Будешь играть против меня? - спросил он с усмешкой. - Ну-ну! Попро-
буй!
   Я тоже усмехнулся. Я был не из тех, кто п р о б у е т. Я был из  тех,
кто побеждает.
   Брошен мяч. Белый, прыгучий шарик... Впрочем, нет, это был  оранжевый
мяч, "адидас". Стадион ревет. Сперва игра у меня не клеится. Рыжий  сме-
ется мне в лицо. Ему кажется, что игра уже сделана. Но я беру себя в ру-
ки. Я - Большой Майк, Суперзвезда Баскетбольной Площадки, Король Финта и
Гений Дриблинга - показываю рыжему, что такое настоящая работа. Я  срав-
ниваю счет и на последней секунде в неповторимом прыжке вонзаю в корзину
победный мяч.
   Стадион неистовствует. Рыжий плачет в раздевалке. У меня нет для него
утешений. Побеждает сильнейший - таков закон.
   - Ничего, - бормочет рыжий. - Мы поквитаемся.
   Я не удостаиваю его ответом.
   ...Моя рука лежит на ручке управления. Самолет идет на базу. Горючего
в баках - на два плевка. И рыжие словно знают об этом. Трое рыжих истре-
бителей против одного.
   "Ладно, ребята. Посмотрим. Таких асов, как Коршун  Майк,  не  так  уж
много в этом небе..."
   Одного я убрал сразу - рыжая вспышка, и он исчез. Остались двое.
   Они, видно, еще не понимают, с кем их столкнула судьба. Я бросаю  ма-
шину в вираж, взмываю вверх, "бочка", "горка", "мертвая петля"... Вторая
вспышка - и остается один рыжий. Он делает попытку уйти в облака,  но  я
достаю его. Дымный след прочерчивает небо. Как всегда, победа за мной  -
Коршуном Майком, Грозой Воздушном Океана!..
   - Все равно, - криво улыбается рыжий, - все равно я тебя сделаю!..
   И вот снова рев моторов. Но это не воздух - это земля содрогается  от
грохота гоночных машин. Автодром. Большие гонки. "Гран-при".
   На старте я всегда спокоен. Спокойней всех. Недаром меня зовут Желез-
ный Майк - Гонщик Без Нервов.
   Ревут моторы. Я иду вторым - рыжий сумел выскочить вперед. Но я  спо-
коен и уверен в себе. Каждую микросекунду ощущаю я своим телом.  Послед-
ний круг - пора! Я выжимаю из машины все, что можно, и еще столько же. Я
поравнялся с рыжим. Я обхожу его! Я иду первым. Теперь все - теперь дос-
тать меня сможет только сам дьявол. Пусть теперь  бесится  рыжий,  пусть
бе...
   Страшный грохот - и все гаснет. Это рыжий, не сумев обойти меня,  та-
ранил мою машину.
   Теперь уже я говорю:
   - Мы сквитаемся, рыжий, мы сведем счеты.
   ...Это очень просто. Два кольта и две мишени. Каждый  служит  мишенью
для другого. Вот и все. Так выясняют отношения настоящие  ковбои,  когда
дорога слишком узка для двоих.
   - Мне кажется, - медленно говорю я, - на свете можно отыскать  место,
где твое присутствие было бы более желательным.
   - Возможно, - цедит рыжий сквозь зубы. - Но это только мое дело!
   Взлетают кольты!
   Он довольно проворен, этот рыжий. То есть б ы л проворен. Я  оказался
слишком быстр для него. И слишком точен. Меткий Майк - так  меня  звали.
Меткий Майк - Благородное Сердце Прерий.
   - Ну, ребята, - обвожу я взглядом собравшихся зевак. - Кто следующий?
   Но желающих нет. И, надвинув шляпу на самый лоб, я выхожу из  салуна.
Я ухожу, оставляя за собой поверженных врагов, раздавленных конкурентов,
уничтоженных соперников.
   ...Дверь закрывается за мной. В поток прохожих  попадаю  я,  в  поток
дождя, в поток повседневности. Я поднимаю воротник, твердой рукой достаю
сигарету и закуриваю, прищурив верный глаз.
   И медленно шагаю по улице, мышцы налиты сталью, взгляд холоден, пульс
спокоен и четок. По улице идет  Смелый-Быстрый-Меткий-Самый-Первый-В-Ми-
ре-Майк.
   Он идет, уверенно глядя сквозь дождь, сквозь лица, сквозь витрины...
   Вдруг - толчок в грудь.
   - Ну куда лезешь-то? - слышу я. - Ну прям нелюди, ей-Богу,  прут,  не
видют! С магазина не вытти!
   - Извините, - говорю я.
   - Нахал! - извиняет меня тетка. - Глаза разуй!
   Я вхожу в магазин. Пельмени, кефир, батон...
   Самообслуживание - это очень удобно.  Вообще,  после  того  как  Нина
окончательно ушла к этому своему рыжему, у меня появились  новые  привя-
занности - домовая кухня, кафе "Минутка", универсам. И  салон  игральных
автоматов. Мир, полный рыжих. Мир, где неизменно первенствует Великолеп-
ный Майк...
   - Здравствуйте, Миша, - говорит знакомая кассирша. - Два сорок.
   - Здравствуйте, - говорю я, беру сдачу и выхожу на улицу.
   Дубов
   Дубов живет в двухкомнатной квартире. Окна выходят во  двор.  Двор  -
правильный квадрат, стороны которого образованы пятиэтажными домами. По-
середине двора под навесом стоят мусорные баки.  Каждое  утро  приезжает
мусоровоз, баки с отходами увозят, на их место с грохотом ставят пустые.
Дубов встает рано и, пока жена готовит завтрак, наблюдает за сменой  ба-
ков. "Вот грохочут!" - думает он. Потом Дубов идет  на  кухню,  включает
репродуктор.
   "...скошены на 27 миллионах гектар. По-хозяйски готовятся  к  зиме  в
колхозах и совхозах Башкирии..."
   Дубов слушает и ест жареную картошку с мясом и пьет чай. Позавтракав,
отправляется на службу. Работает Дубов в научном институте  в  должности
старшего инженера, хотя высшего образования у него нет.
   Придя в отдел, Дубов говорит "Здравствуйте, Алексей Алексеевич" - на-
чальнику и общее "Здрасте" - сослуживцам.
   Дубов усаживается за свой стол, проверяет, не запачкалась ли  зеленая
бумага, приколотая к крышке стола. Потом достает из  стола  нарукавники,
надевает их, вынимает деловые бумаги, карандаши, бритву, резинки -  чер-
нильную и простую - и начинает работать.
   Работает Дубов размеренно, методично. Начальство хвалит его,  правда,
редко, но зато никогда не  ругает.  Однажды  Дубова  сфотографировали  в
галстуке и повесили фотографию на Доску почета. Фотография висела год, а
потом ее вместе с большинством других сняли и повесили новые.
   Сослуживцы относятся к Дубову по-разному, но в целом неплохо.
   Сам Дубов делит сотрудников на две категории. Первые  -  это  люди  в
возрасте, давно тут работают, они никогда не опаздывают, не  выпрашивают
в долг карандашик или бритву. Другие - в основном молодежь. Любят  поку-
рить в коридоре, стоят да анекдоты