от-
рясло. "Что делают! - гневно подумал он. - Что хотят, то и делают! Унич-
тожить! Вот паразиты!"
   От возмущения Сергей Антонович не мог заснуть до утра.
   Придя на работу, он разыскал водителя электрокара, с  которым  был  в
приятелях.
   - Здорово, - сказал Алеха. - "Спартачок"-то, а?
   - Слушай, Алеха, - сказал Сергей Антонович. - Надо что-то насчет дро-
кусов делать.
   - Само собой, - понял Алеха. - В обед сбегаем.
   - Не надо бегать, - сказал Питиримов. - Это ж до чего додуматься  на-
до! Уничтожить! Прямо за глотку хотят взять!
   - Антоныч! - заржал Алеха. - С утра захорошел, что ли?
   - Дурак ты, - сказал Сергей Антонович.
   - Сам ты дурак, - не обиделся Алеха. - Приходи вечерком, сообразим!
   И Алеха поехал на электрокаре пить газводу.
   Питиримов остался один.
   Оглядываясь, чтоб не увидел никто из знакомых, Сергей Антонович пошел
в заводскую библиотеку и попросил том Большой Советской Энциклопедии  на
букву Д.
   "Дрозофила", - читал он. - "Дройзен", "Дромедар"... Дрокусов в энцик-
лопедии не оказалось.
   - А другой энциклопедии у вас нету? - спросил Питиримов.
   - Что вы имеете в виду? - строго посмотрела библиотекарша. - Есть Ма-
лая, есть словари, есть справочники по различным  областям  знания.  Что
вас конкретно интересует?
   - Да нет, - сказал Питиримов. - Я так, вообще...
   ",,По различным областям"! - передразнил он про себя эту бабу. - Док-
тора, так их, академики..."
   Он отдал том на букву Д и ушел.
   В воскресенье Питиримов смотрел "Клуб кинопутешественников". На экра-
не мелькали дворцы и хижины какой-то страны контрастов, мягкий голос  за
кадром рассказывал про латифундии и олигархии. Было такое ощущение,  что
вот-вот скажут и насчет дрокусов. Но ничего не сказали.
   Назавтра Питиримов не пошел на работу. Письмо в газету с требованием,
чтоб по вопросу дрокусов были приняты все меры, он запечатал в конверт и
написал обратный адрес: "До востребования".
   Ответ пришел быстро. Какой-то хмырь отписал "уважаемому Сергею  Анто-
новичу", что дрокусов в природе не существует, равно как вечного  двига-
теля и философского камня, и посоветовал Питиримову направить свои  силы
на решение практических задач, стоящих перед народным хозяйством.
   "Камни-то тут при чем? - в сердцах подумал Питиримов. - Не знает, так
уж молчал бы лучше..."
   Сергей Антонович все еще стоял у окна и размышлял,  когда  в  комнату
вернулась Антонина Ивановна.
   - Прибьет он ее когда-нибудь, - сказала она. - Сам-то хлипкий, а  ру-
чищи - будь здоров, как грабли. Слышишь ты?
   - Мгм, - сказал Сергей Антонович.
   - Чего ты все мычишь-то? - грозно спросила Антонина Ивановна. -  Язык
проглотил, что ли?
   - Отстань, Тося, - кротко сказал Сергей Антонович. - Я тебя  не  тро-
гаю.
   - "Не трогаю"! - закричала Антонина Ивановна. - Я б тебе тронула! Че-
го ты все дни ходишь как мешком ударенный? На складе, что ль, чего?
   - Ничего, - пробормотал Сергей Антонович. - Сказал - отстань.
   Антонина Ивановна уперла руки в бока, набрала полную  грудь  воздуха,
но, взглянув на выражение лица Питиримова, не взорвалась,  а  растерянно
спросила: - Ты чего, Сереня, а? - И заплакала.
   - Ну, завыла, - нежно сказал Сергей Антонович. - Чего ревешь-то?
   Он придумал, что делать дальше.
   Он взял лист бумаги, ручку, сел за стол и, посопев, стал писать: "Мы,
жильцы квартиры 1 18, как и жильцы всей лестницы нашего  дома,  осуждаем
маневры против дрокусов, которые..."
   У Антонины Ивановны, которая прочитала из-за спины  Питиримова  слово
"маневры", от ужаса высохли слезы.
   Сергей Антонович завершил письмо восклицательным знаком  и  пошел  по
квартирам собирать подписи. В целом жильцы подписывали охотно. Правда, в
девятой квартире потребовали, чтоб Питиримов написал еще и  про  хулига-
нов, которые на стенках пишут, а бабушка из двадцать второй квартиры хо-
тя и поставила закорючку, но при этом хотела непременно дать  Питиримову
три рубля - должно быть, приняла его за водопроводчика. Обойдя весь дом,
Сергей Антонович вернулся и велел Антонине и Вове тоже поставить  подпи-
си.
   - Сереня, - осторожно спросила Антонина Ивановна, - а куда ты эту бу-
магу направишь?
   Сергей Антонович помрачнел. Это ему и самому было пока не очень ясно.
   - Найдем! - сказал он сурово. - Отыщем управу. Пусть  не  думают.  Ты
вот сходи-ка, пусть Клава с Колькой тоже подпишут.
   - Нету их, - сказала Антонина Ивановна. - Пока ты ходил, милиция  его
забрала. А она в поликлинику пошла... Гад такой! Хоть бы посадили!
   - Гад! - подтвердил Сергей Антонович. - Тут каждая  подпись  на  сче-
ту...
   В этот вечер за стенкой было, как никогда, тихо. Никто не мешал  Сер-
гею Антоновичу размышлять о гологвайских делах и думать, что же еще мож-
но сделать для дрокусов, которым срочно требовалась помощь.
   Голос
   Тот день начинался как обычно.
   Валюшин проснулся, полежал, глядя в потолок, потом сел и  зевнул.  Из
кухни слышалось шипение - супруга готовила завтрак. Валюшин встал, натя-
нул брюки, пошел в ванную. Побрившись, он направился к кухне, чтобы ска-
зать супруге: "Скорей, а то я из-за тебя каждый день опаздываю!" Валюшин
открыл рот и...
   - Товарищи! - раздалось в кухне. - Работники нашего предприятия  еди-
нодушно поддерживают  почин  пекарей  кондитерской  фабрики  -  работать
только без опозданий.
   Звук шел из Валюшина.
   - Сделай потише! - не оборачиваясь, сказала супруга. - Весь дом  раз-
будишь.
   Валюшин хотел сказать, что это не радио, но внутри него что-то  вско-
лыхнулось и изо рта вылетело:
   - Растет радиотрансляционная сеть города. Разнообразными стали  пере-
дачи, ширится их тематика...
   Испуганно уставившись на жену, Валюшин замолк. Жена посмотрела на не-
го.
   - Гриша, - сказала она, - если ты это из-за того, что  мама  говорит,
что с ремонтом можно подождать, так постыдился бы!
   Валюшин хотел возразить, но почувствовал, как внутри опять что-то за-
колыхалось, и скорее закрыл рот ладонью.
   Молча пережевав завтрак, Валюшин вышел на улицу.  Подошедший  автобус
вывел его из задумчивости, Валюшин проник внутрь и был сжат до  половины
естественного объема. Кто-то уверенно встал ему на ногу.  Валюшин  попы-
тался повернуться, чтобы сказать этому хаму пару ласковых.
   - Товарищи! - выскочило из него. - Мы, пассажиры автобусного маршрута
номер пять, как и пассажиры других маршрутов, испытываем чувство горячей
благодарности к работникам автобусного управления. День ото дня  улучша-
ется работа транспорта, на карте города появляются новые маршруты.
   В автобусе стало очень тихо. Даже дизель перестал чихать.  Валюшин  с
ужасом вслушивался в прыгающие из него слова.
   - Достигнутые успехи не пришли сами собой, - звенело  в  автобусе.  -
Это плод кропотливой работы...
   Вырвавшись на воздух, Валюшин постоял, тяжело дыша, и  решил  сказать
что-нибудь для проверки самому себе. Сначала он попытался ругнуться. По-
пытка удалась. Он сделал еще несколько успешных попыток и заторопился на
службу, решив сегодня говорить только в случае крайней необходимости  и,
если будет время, забежать в медпункт.
   Валюшину удалось молча проработать до обеда. Затем его позвали к  на-
чальнику отдела.
   - Как дела с проектом? - спросил начальник.
   Валюшин насупился.
   - Тут такое дело, - сказал начальник, - я у тебя Голубеву  хочу  заб-
рать. Группа Змеевича зашивается.
   Валюшин хотел стукнуть кулаком по столу и высказать все, что он дума-
ет об этой практике постоянной перетасовки сотрудников и о Змеевиче лич-
но и что если заберут Голубеву, то он сорвет к чертям все сроки и вообще
снимает с себя ответственность.
   Валюшин стукнул кулаком по столу и услыхал свой, победный голос:
   - Трудящиеся моей группы, как и весь отдел, испытывают чувство  небы-
валого подъема. Энтузиазм, вызванный переводом  сотрудника  Голубевой  в
группу товарища Змеевича, является надежной гарантией выполнения и пере-
выполнения моей группой плановых заданий, которые...
   - Постой! - сказал встревоженный начальник. - Это все, конечно,  пра-
вильно, но...
   - Нельзя стоять на месте! - выскочило из Валюшина. - Надо беречь каж-
дый час, каждую минуту. Включившись в поход за экономию рабочего  време-
ни, наша группа...
   - Перестаньте паясничать! - обозлился начальник. - Скажите Голубевой,
пусть подключается к Змеевичу. Идите!
   С красными пятнами на лице Валюшин сел на свое место. Сослуживцы под-
ходили с какими-то вопросами, но Валюшин, сжав зубы, молчал.
   Перед тем как пойти в медпункт, Валюшин написал про  то,  что  с  ним
произошло, на листке бумаги.
   - Раздевайтесь, - прочитав листок, строго предложила Валюшину девушка
в белом халате, с переброшенными через шею резиновыми трубочками.
   Валюшин оголил торс. Девушка довольно ловко сунула себе в  уши  концы
трубочек и приложила к животу Валюшина холодный  кружок  стетоскопа.  По
окончании прослушивания она потребовала, чтобы Валюшин открыл рот и ска-
зал "а".
   - А-а-а-а-а, - осторожно сказал Валюшин.
   - Бюллетеня не дам, - категорически объявила девушка. - Небо чистое.
   Валюшин пришел в ярость. "Какое, к чертям, небо?! - хотел  он  закри-
чать. - Какой ты, к черту, врач!"
   - Невиданных успехов добилась медицина! - рявкнул он вместо этого.  -
Полностью побеждены такие болезни, как чума, брюшной тиф, сибирская  яз-
ва...
   Далее шедший из  Валюшина  голос  отметил  прогресс  в  лечении  нас-
ледственных заболеваний, после чего перешел к вирусологии. Объявив,  что
прежде в горных районах Алтая вообще не было врачей,  а  теперь  их  там
больше, чем в странах Бенилюкса, Валюшин выскочил из кабинета в  коридор
и из коридора - на улицу...
   Последнее в тот день выступление Валюшина  состоялось  в  гастрономе,
где он покупал с горя "маленькую", а его голос произносил яркую  речь  о
достижениях антиалкогольной пропаганды. Люди, стоявшие у прилавка,  пос-
мотрели на Валюшина с уважением и позволили взять без очереди.
   Валюшин пришел домой поздно. Он долго ворочался в постели, а в голове
его ворочались тяжкие мысли... На следующий день Валюшин написал заявле-
ние и явился в милицию.
   - Кого подозреваете? - спросил лейтенант, изучив заявление. -  Может,
над вами подшутил кто-нибудь?
   Со слезами на глазах Валюшин рассказал лейтенанту о росте преступнос-
ти в странах капитала, помянул  недобрым  словом  торговлю  наркотиками,
заклеймил индустрию игорного бизнеса,  после  чего  забрал  заявление  и
ушел.
   После этого Валюшина повели на прием к светилу.  Светило  скрупулезно
обследовало Валюшина, изучило данные анализов, посопело и задумалось.
   "Ни черта мы, медики, не знаем, - подумало светило, - ведь ничего я у
него не нахожу. Ну что ему сказать?"
   И светило вздохнуло и сказало:
   - Применяемая нами методика лечения неврозов дает в большинстве  слу-
чаев положительные результаты. Разрабатываются новые препараты, все шире
применяются электронная техника и радиоактивные изотопы. Статистика убе-
дительно доказывает...
   Валюшин сидел и слушал.
   Синяя история
   Начать с того, что нос посинел у Анны Львовны.
   Посинел тотчас после того, как все выпили тот последний  коростылевс-
кий коктейль, о котором предварительно два слова. То есть не о  коктейле
два слова, а о проклятом Коростылеве.
   Это Анна Львовна несчастная сама его и откопала. По ее словам, она  с
ним в отпуске познакомилась, в Ялте, но уже только в последний день, так
что оставьте ваши дурацкие намеки, ничего такого не  было,  а  наоборот,
очень милый, такой начитанный, такой остроумный и  вообще  геодезист.  И
сама-то она его к Муркиным привела, и, действительно, очень он  на  всех
произвел благоприятное впечатление, особенно когда  выдал  тот  анекдот,
как там у мужа с женой чего-то не получалось.  Все  прямо  обхохотались,
особенно сам Муркин наш, Михаил Павлович, этот от хохота прямо  чуть  из
штанов не выпрыгнул. Он еще не подозревал, что скоро через этого прокля-
того Коростылева ему будет не до смеха.
   Ну и все стали Коростылева к себе в гости приглашать, а потом уже  он
сам к себе всех позвал. Причем не просто так - а на коктейль.
   Оказывается, этот проклятый геодезист еще тогда рассказал Анне Львов-
не, когда они с ней вместе из Симферополя летели, - да  перестаньте  вы!
просто случайно попали на один рейс! - так вот, он ей рассказал,  что  у
него есть такое хобби - коктейли.
   Ну и когда к нему пришли, оказалось, правда. Оказалось, этот Коросты-
лев помешан на приготовлении всяческих смесей - всяких там пуншей,  фли-
пов, джулепов и тому подобное. У него оказалась целая библиотека  всяких
рецептов со всего света, а на кухне все просто было забито разными  мик-
серами, шейкерами, выжималками и сотрясателями, которые этот чертов  Ко-
ростылев с большой охотой всем демонстрировал.
   Но самое страшное оказалось не это, а то, что гости должны  были  его
смеси непременно дегустировать. Он уединялся в кухне,  невероятно  долго
там звякал, стукал, жужжал и булькал, в то время как гости сидели в ком-
нате и ждали начала дегустации. Причем те,  которые  были  тут  впервые,
ждали с интересом, а которые не впервые - с содроганием.
   И вот наконец открывалась дверь, и в комнату въезжал столик на  коле-
сиках, на котором покачивались бокалы, уже наполненные очередным  корос-
тылевским кошмаром, а за столиком входил сам Коростылев, с таким  видом,
словно он не дряни всякой намешал, а открыл  философский  камень.  Ну  и
все, значит, должны были эту его гадость пробовать, нюхать,  глядеть  на
свет и ахать - какой потрясающий запах, и вкус, и особенно послевкусие.
   Этот Коростылев, чтоб его, утверждал, что чем дольше послевкусие, тем
изысканнее напиток. И надо ему отдать  должное,  однажды  он  исхитрился
устроить всем послевкусие недели на полторы. Ему удалось изготовить  та-
кое нечеловеческое пойло, что каждый из тех, кто усилием воли смог  всо-
сать его в себя, полторы недели после этого провел в автономном  режиме,
без выхода наружу. Ибо если кто и успевал еще добежать до выходной  две-
ри, то ему сейчас же приходилось бежать обратно.
   Конечно, после той дегустации на Коростылева все были несколько  оби-
жены, но он сам был больше всех  расстроен,  всем  звонил,  извинялся  и
объяснял, что неприятность проистекла потому, что в тот коктейль, как он
упорно называл свою отраву, следовало по рецепту положить еще  какую-то,
африканскую, что ли, травку, которой у него не было, но  теперь  ее  ему
привезли, и он просто обязан искупить свою  вину  и  всех  угостить  уже
по-настояшему, по фирме. И до того он был милый, и так переживал, да еще
бедная Анна Львовна, черт бы ее драл, тоже так за него страдала, что все
Коростылева простили и опять у него сошлись, чтобы он угостил  всех  уже
по фирме.
   И на сей раз действительно никакого такого послевкусия не было.  Вкус
гадчайший был - это да, а послевкусия - ни-ни. Но назавтра всех обзвони-
ла жена Муркина и объявила, что она этого Коростылева убьет, потому  что
после фирменного напитка у ее Михаила Павловича напрочь отнялась речь. И
она это так говорила, что у всех возникло ощущение, что у Михаила Павло-
вича от коростылевского зелья пострадала не только речь. И никто даже не
сомневался, что Коростылеву осталось жить недолго, потому что все  очень
хорошо знали супругу Муркина. И это счастье для проклятого  Коростылева,
что Михаилу Павловичу быстро достали какие-то лицензионные таблетки, от-
чего у него вновь заработал речевой аппарат и вообще.
   Как ни странно, но и на этот раз геодезиста простили.  И  даже  опять
стали к нему ходить, дегустировать: во-первых, не хотели  огорчать  Анну
Львовну, милую женщину, черт бы ее драл, а  во-вторых,  надеялись,  что,
может быть, Коростылев еще сделает что-нибудь не такое уж гадкое, а  ка-
кое-нибудь другое.
   Дождались!
   И очень даже символично, что именно с Анны Львовны все и началось.
   В тот раз опять все сидели у Коростылева. И Анна Львовна, и Муркин  с
женой, и Сергей Арташезович без жены, он  вообще  предпочитал  бывать  в
разных местах без жены, потому что в разных местах могли быть  какие-ни-
будь интересные встречи, а какие могут быть  интересные  встречи,  когда
рядом жена? И еще какие-то были люди, которых сейчас не вспомнить. И все
сидели и беседовали об искусстве, что один режиссер опять сошелся с  ар-
тисткой, с которой раньше жил, а ту, с которой сейчас жил, бросил. Потом
стали говорить, что вообще бог  знает  что  творится.  И,  разговаривая,
нервно прислушивались к бульканью и звяканью на кухне.
   Наконец, как всегда, появился Коростылев проклятый со своим столиком,
и все, конечно, лицемерно захлопали и заахали. Только жена Муркина  пог-
розила как бы шутя пальчиком и говорит: "Ну, на этот раз  смотрите  мне,
Коростылев!" А сам Муркин при этих словах заерзал и покраснел.
   Бедная же Анна Львовна, черт бы ее взял, как всегда, первая  схватила
бокал и принялась его нюхать, изображая на лице неслыханный  восторг.  И
остальные тоже стали нюхать и вертеть свои бокалы, с большим подозрением
разглядывая довольно-таки мутную жидкость какого-то голубоватого  цвета.
Потом - деваться некуда - хлебнули. Мол, за здоровье, значит, хозяина.
   Лучше б они выпили не за его здоровье, а чтоб он сгорел.
   Тем не менее заглотили. И даже, против обыкновения, на этот раз  вкус
был менее отвратительный. Так что все не  слишком  даже  покривились,  а
Сергей Арташезович даже сказал: "Х-ха!", пытаясь выказать  себя  храбрым
коршуном и джигитом, а не линялым заведующим овощным подвальчиком и  по-
тенциальным клиентом ОБХСС.
   Тут Коростылев, как обычно, интересуется:
   - Ну? Как сегодня? Ничего?
   И Анна Львовна, тоже как обычно, первая стала сыпать свое вранье:
   - Боже, Коростылев! Что значит "ничего"? Не "ничего", а потрясающе! Я
с детства обожаю этот вкус, когда во рту такое, как пожар в степи!
   И никто не успел даже усомниться, откуда это Анна Львовна знает,  ка-
кой вкус у степного пожара, и когда это она  могла  в  детстве  испытать
этот дикий вкусовой эффект, тем более она из благополучной семьи,  и  не
успела сама Анна Львовна доврать все до конца, как нос ее стал...
   ...Синий! Причем не то чтобы он как-нибудь там поголубел или,  допус-
тим, появились прожилки - нет! Натуральнейшего синего цвета сделался нос
у Анны Львовны. Синющая такая носопыра.
   При виде этого зрелища остальные широко распахнули глаза  и  раскрыли
рты. Но, конечно, ничего не сказали. Кто же из порядочных людей  возьмет
на себя заявить даме, что у нее носик синий? Тем более, между нами, вов-
се это был и не носик, а сооружение дай боже.
   Однако бедная Анна Львовна чувствует к себе повышенное внимание и  не
понимает, чем оно вызвано. И обращается поэтому к жене Муркина.
   - Какая ужасная погода! - говорит она. - Я в последнее время даже  не
сплю и, должно быть, ужасно выгляжу. Вы даже на меня так смотрите.
   Ну, жена Муркина, дама волевая,  овладела  собой,  замахала  на  Анну
Львовну руками и, в свою очередь, стала врать:
   - Что вы, что вы! Что вы, что вы! Я как раз наоборот! Я на вас смотрю
и думаю: как это вы умеете, что всегда так чудно  выглядите!  Даже  Миша
мне вас всегда в пример ставит - как надо выглядеть, правда, Миша?
   И тот моментально принялся подвирать.
   - Да, да, - говорит, - правда. Буквально все время ставлю в пример.
   Что было даже не подвираньем, а отъявленнейшим враньем, ибо  если  бы
Муркин хоть раз вздумал поставить кого бы то ни было в пример своей суп-
руге, то никто в мире бы ему не позавидовал.
   Интересно само по себе не столько это, сколько то, что по  произнесе-
нии этих слов носы обоих Муркиных были изумляющего цвета синьки.  Причем
у супруги даже с лиловым отливом.
   И вот они поглядели друг на друга, и все остальные - на них. И  воца-
рилась страшная тишина. И эта тишина висела, пока ее не нарушил коршун и
джигит Сергей Арташезович, который с лживой бодростью воскликнул:
   - А? Что такое? Ник