! Меня всегда восхищала Джульетта Мазина.  Помните  "Ночи
Кабирии"? Эта улыбка... У Мазины была улыбка - у меня будет смех!..
   С детьми я репетировала дома. Дети был мамин муж. Он скакал по комна-
те с мячиком в руках и валидолом во рту и пытался весело смеяться. Слав-
ный человек... Мама уже даже не плакала...
   Пробы проводили в настоящем садике. Детям сказали, что сейчас  к  ним
придет очень веселая, добрая тетя. И спросит: "Кто у нас тут  хочет  иг-
рать?" И дети должны были весело закричать: "Я! Я!.."  Чтоб  детям  было
как можно смешнее, я, конечно, сделала тот самый грим  басмачки.  Только
вместо полосатого халата был белый. Надо сказать, реакция детей превзош-
ла все ожидания режиссера. Едва увидев смешную тетю, все сорок мальчиков
и девочек забились под столы и стулья и  завопили:  "Мама!"  А  когда  я
спросила, кто хочет с тетей играть, все девочки и мальчики описались...
   После этого я впала уже в настоящее отчаяние. По  ночам  меня  мучили
кошмары: за мной гнались толпы мокрых детей с кривыми ногами... Мама  не
выдержала уехала в нервный санаторий. Мамин муж остался,  чтобы  поддер-
жать меня. Такой сердечный... Но я была безутешна... И - напрасно!  Ибо,
Господи, чем прекрасна наша жизнь? Тем, что в ней всегда есть место Слу-
чаю!
   В один из тех мрачных дней я вышла со студии, села на  скамейку.  Там
уже сидел какой-то человек и курил. Я вдруг решила - начну курить! Жизнь
не удалась... Человек дал мне сигарету. Я затянулась и  ужасно  закашля-
лась. И тут, увидав, как я кашляю, человек подпрыгнул и закричал:  "Черт
возьми! Где ж вы были раньше? Это же судьба!.."
   Да! Это была судьба. Человек оказался  режиссером,  который  утвердил
меня на главную роль без всяких проб! Боже мой! Разве я могу забыть свою
первую картину! Она называлась "Никотин - палач  здоровья".  Успех  был!
Говорят, увидев меня на экране, многие тут же бросили не только  курить,
но и все остальное... Мама плакала - на этот раз от радости.  Мамин  муж
преподнес мне хризантемы. Чудный дядька!..
   А потом посыпались предложения!..  После  "Никотина"  была  серьезная
психологическая лента - "Алкоголик за баранкой".  Очень  сильный  финал:
разбитые "Жигули", я - под задним мостом, в ажурных колготках... Под Шо-
пена... Гаишники плакали...
   А сколько за это время было интересных  встреч!  Вот  совсем  недавно
снималась в чудной картине: "Нерациональный пробег порожняка на железной
дороге". Снимать надо было на вокзале. И вот приезжаем - а там  устроили
встречу. Толпа людей, улыбки, цветы!.. Я была так тронута! Я им  говорю:
"Зачем? Мне даже, право, неудобно..." Они говорят: "А вы возьмите в сто-
ронку..." Оказалось, встречали не только меня - в это же время  прибывал
поезд с Джульеттой Мазиной. Она вышла из вагона - знаете,  у  меня  даже
задергался глаз. Все та же улыбка!.. Потом это было в хронике: мы с  ней
улыбаемся в одном кадре. Правда, она на переднем  плане,  а  моя  улыбка
там, в глубине... Но какая разница? Мы, профессионалы, не обращаем  вни-
мания на эти пустяки. Для каждого из нас главное другое. Главное - найти
себя...
   Появился Сидоров
   Второклассники с грохотом прыгали по партам, кидались тряпкой, лупили
друг друга по головам книжками. Было очень весело.
   В класс вошел Сидоров. Возня стала стихать.
   - Быстрее рассаживайтесь, товарищи, - сказал Сидоров. - У нас сегодня
будет собрание.
   Второклассники сели за парты.
   - Товарищи, - обратился к ним Сидоров. - Для нормальной работы собра-
ния нам необходимо избрать президиум. Какие будут предложения?
   Девочка на второй парте у окна подняла руку.
   - Пожалуйста, - сказал Сидоров.
   - А Вова Юриков щекочется, - сказала девочка и села.
   - Юриков, - сказал Сидоров.
   - А она первая начала! - сказал сосед девочки.
   - Больше серьезности, товарищи, - призвал Сидоров.
   - А что такое президиум? - спросил кто-то сзади.
   - Стыдно, - строго сказал Сидоров. - Вы, кажется,  уже  не  в  первом
классе. Что, нет предложений? Тогда я предлагаю избрать президиум в сос-
таве двух человек. Кто за это предложение, поднимите руку.
   Все подняли руки.
   - Опустите, - разрешил Сидоров. - Кто против?
   Мальчик на третьей парте поднял руку.
   - Ты против? - спросил Сидоров.
   - Можно выйти? - спросил мальчик.
   - Как собрание решит, - сказал Сидоров. - Как, товарищи, отпустим?
   - Отпустим, - пискнул кто-то.
   Мальчик вышел.
   - Так, - сказал Сидоров. - Какие будут предложения по составу  прези-
диума?
   Девочка, которая раньше жаловалась на Вову Юрикова, подняла руку.
   - Слово для внесения предложения предоставляется товарищу Плющ  Лари-
се.
   - В президиум нашего собрания я предлагаю выбрать...
   - Избрать, - поправил Сидоров.
   - Я предлагаю избрать, - сказала Плющ Лариса, запнулась и покраснела.
- Ой, я забыла, кого надо...
   - Хорошо, что ты голову дома не забыла, - сказал Сидоров. - Товарищи,
Лариса хотела нам предложить избрать в президиум  Сидорова  и  Бляшкина.
Правильно, Лариса?
   - Правильно, - сказала Лариса.
   - Кто за это предложение, - сказал Сидоров, - прошу голосовать.
   Робко поднялась первая рука, затем - все остальные.
   - Принимается единогласно. Ну, Бляшкин, быстрей, сами себя задержива-
ем.
   Смущенный Бляшкин вышел к Сидорову. Сидоров пересадил мальчика и  де-
вочку с первой парты назад, парту развернули, и за нее  лицом  к  классу
сел Бляшкин.
   - Товарищи, - сказал Сидоров. - В повестке дня у нас два  вопроса:  о
работе санитаров второго "б" класса и выборы новых санитаров.  Докладчик
по первому вопросу просит пятнадцать минут. Какие будут  соображения  по
регламенту, товарищи?
   В классе стало слышно, как Юриков ковыряет  парту  гвоздиком.  Юриков
испугался тишины и перестал.
   - А что это такое? - боязливо спросила Таня Щукина.
   Все с надеждой посмотрели на умного Бляшкина. Но что такое регламент,
не знал даже член президиума.
   - Регламент, - разъяснил Сидоров, - это свод правил,  устанавливающий
процедуру собрания. Надо знать. Бляшкин, теперь дай мне слово.
   - Честное слово, - сказал послушный Бляшкин, - я больше не буду...
   - Что ты не будешь? - с досадой сказал Сидоров. - Ты скажи,  что  мне
предоставляется слово для доклада.
   - Слово предоставляется, - сказал Бляшкин и сел, красный как рак.
   - Товарищи! - начал Сидоров. - День ото дня  растет  и  хорошеет  наш
второй "б" класс. Вместе с тем у нас порой встречаются  еще  факты  фор-
мального отношения санитаров к своим обязанностям.  Еще  не  всегда  они
должным образом проверяют чистоту рук у своих товарищей. Нередки случаи,
когда на одежде товарищей имеют место кляксы. С подобным благодушием по-
ра покончить. Хочется думать, - завершил Сидоров, - что настоящее собра-
ние поможет поднять работу санитаров второго "б" класса на еще более вы-
сокую ступень.
   Сидоров закончил доклад и сказал:
   - Теперь начинаем прения. Кто хочет выступить? Ну, товарищи,  смелей,
это же волнует всех. Поднимайте руки.
   Вова Юриков поднял руку.
   - Бляшкин, - сказал Сидоров. - Дай товарищу слово.
   - Честное слово... ой, слово предоставляется, - сказал Бляшкин.
   - А меня вчера санитары записали, что руки грязные, а я мыл, а они не
отмылись, а меня все равно записали, - сказал Вова Юриков.
   - Частные вопросы, - сказал Сидоров, - мне  представляется  целесооб-
разным решать в рабочем порядке. Кто еще хочет выступить? Так, тогда пе-
реходим ко второму вопросу повестки. Выборы санитаров. Бляшкин,  ты  бу-
дешь вести собрание как следует?
   - Буду, - пообещал Бляшкин.
   - Тогда спроси, какие есть кандидатуры.
   - Какие кандидатуры есть? - спросил Бляшкин и, поглядев на  Сидорова,
добавил: - Сами себя задерживаем.
   - Таня Щукина, - сказал Сидоров. - Ты тоже забыла?
   - Нет! - сказала Таня. - Сейчас. Я предлагаю избрать новыми санитара-
ми Сашу Васильева и Надю Морозову.
   - Молодец, - сказал Сидоров. - Нет других предложений?
   - Юрикова надо выбрать, - предложил Вова Юриков.
   - Вовку! - закричало несколько голосов. - Давайте Вовку!
   - Товарищи, - сказал Сидоров. - К делу следует подходить со всей  от-
ветственностью. Юриков для такой работы еще не созрел. Ему надо еще мно-
го поработать над собой.
   - Что, съел? - сказала Плющ Лариса. - Съел?
   - Лариса - крыса, - сказал Вова Юриков и двинул соседку локтем.
   - Тише, товарищи, - сказал Сидоров. - Есть предложение подвести  чер-
ту. Кто за это предложение? Бляшкин!
   - Кто? - спросил Бляшкин. - Руки поднимайте.
   Все, кроме Юрикова, подняли руки.
   - Юриков, - сказал Сидоров. - Ты что, не хочешь голосовать  за  своих
товарищей? Подумай хорошенько.
   Забаллотированный Юриков посопел носом и поднял руку.
   - Так, - сказал Сидоров. - Единогласно. Разрешите от  имени  собрания
поздравить избранных товарищей и выразить уверенность. Что надо сказать,
ребята?
   - Спасибо, - сказали новые санитары второго "б" класса.
   - Бляшкин, объяви о закрытии собрания, - сказал Сидоров, -  и  садись
на место.
   - Собрание закрывается, - объявил Бляшкин и сел на место.
   - У кого ко мне есть вопросы? - спросил Сидоров.
   - А когда у нас еще будет собрание? - спросила Таня Щукина.
   - Скоро, - пообещал Сидоров. - В следующий раз будем вести протокол.
   - Про чего? - заинтересовался Юриков.
   - Я потом все объясню, - сказал Сидоров. - А сейчас можно идти домой.
   Второй "б" беспорядочно выкатился в коридор. Кто-то за кем-то гнался,
кто-то лупил кого-то портфелем, кто-то скакал на одной ноге. Промчавшись
по коридору, класс скатился вниз по лестнице, и крики уже  слышались  во
дворе.
   Сидорову просто смешно было смотреть на такую неорганизованность. Во-
жатый Сидоров был уже большой мальчик - он учился в шестом  классе.  Ко-
нечно, ему могло быть смешно.
   Экскурсант
   Меня тетка все к себе на дачу звала: приезжай, свежий  воздух,  опять
же на огороде поработаешь.
   Ладно, уговорила. В выходной надел джинсы старые,  футболку,  поехал.
По грядам поползал, в озере искупался, дров тетке наколол. Тетка,  моло-
дец, за ужином поставила. Ну, я принял  под  грибочки,  настроение  нор-
мальное. Спасибо, говорю, тетка. Будь здорова.
   Иду на станцию, сажусь в электричку, еду в город. Приезжаю. На вокза-
ле - давка, все с чемоданами, с узелками. Многие трезвые. Поносило  меня
по перрону, помяло и на привокзальную площадь выбросило. Прямо к автобу-
су. Но не к нашему, а к интуристовскому. Их сейчас в  городе  тьма.  Ну,
понятно, летний сезон. За границей сейчас только наши посольства, а  все
иностранцы - здесь, под видом туристов.
   Пробираюсь мимо ихнего автобуса к своему трамваю, как вдруг  налетают
на меня человек тридцать, обступают, по плечам хлопают, "Джек!" кричат.
   - Вы что, - говорю, - ребята? Лишнего взяли, что ли?
   Они не слушают ничего, орут, жуют, все, как я,  в  футболках  старых,
джинсы заплатанные - сразу видно, из зажиточных семей народ, буржуа.
   Я только рот снова раскрыл, как из автобуса еще одна выскакивает. То-
же вся в джинсах, но уже без заплат переводчица, значит.
   Тоже "Джек!" кричит, ко мне подскакивает и по-английски шпарит. Ну, я
вспомнил, чему меня в школе учили, и на том же английском отвечаю:
   - Данке шон!
   На всякий случай перевожу:
   - Чего прицепилась-то?
   А она с улыбочкой:
   - Да-да, я очень рада, что вам нравится  наш  язык,  но  только  пора
ехать в отель.
   Эти все услыхали, тоже закричали: "Отель, отель!", меня в кольцо и  -
в автобус. Переводчица впереди уселась, а остальные иностранцы - кто ку-
да. Кто песни поет, кто целуется, а кто  смирно  сидит,  уважая  местные
обычаи. Я говорю:
   - Ребята! Пустите меня отсюда, потому что мне завтра на работу в пол-
шестого вставать.
   Они как захохочут, "Джек!" - кричат и пальцами себя по  шее  щелкают.
Уже наши жесты перенять успели.
   Тут автобус поехал. "Ладно, - думаю, - у гостиницы  выйду.  Дай  пока
хоть город посмотрю". Еду, смотрю. Своеобразный у нас такой город,  ока-
зывается. Шпили какие-то, купола. "Надо, - думаю, - будет ребятам  пока-
зать..."
   Вот автобус  тормозит,  дверь  открывается.  Эти  все  орут:  "Отель!
Отель!"
   Я так вежливо говорю:
   - Спасибо, джентльмены, за поездку.
   Но они меня опять не слушают, опять в кольцо и в гостиницу.  Там  нас
администратор встречает.
   Я к нему.
   - Товарищ, - говорю. - Пошутили - и хватит! Давайте я  отсюда  пойду,
потому что мне завтра в утро выходить.
   А переводчица администратору говорит:
   - Вы не удивляйтесь. Этот от самой границы все  пьет,  уже  и  родной
язык забыл.
   Тут переводчица двоим чего-то по-английски шепнула, которые  поздоро-
вее. Те ей говорят: "Йес!", меня под руки берут, в номер  ведут,  кладут
на кровать и дверь за собой запирают.
   Ну до этого я раз в гостинице уже жил. В средней полосе. Тоже в  люк-
се. В смысле - с водопроводом. Горячей, правда, не было, зато холодная -
почти каждую неделю. И соседи по люксу симпатичные попались, все семеро.
А тут соседей - один телевизор. Ну, я включил, поглядел. Как же,  думаю,
отсюда выбраться? Пока думал - заснул.
   Проснулся уже в  автобусе.  Эти-то,  сразу  видно,  буржуа,  никакого
чувства локтя: сами позавтракали, а меня голодного в автобус отнесли.
   "Ладно, - думаю, - придет время, за все ответите!" А мы тем  временем
уже к музею приехали. Я на часы смотрю: все, считай, прогул поставили.
   "Черт с вами, - думаю. - Не первый раз... Посмотрю хоть, что  это  за
музей такой". Помню, в школе-то в зоопарк ходили, впечатления хорошие.
   Тут оказалось не как в зоопарке, но тоже красиво. Картины висят, тет-
ка к нам вышла, у каждой картины останавливается и по-английски объясня-
ет. Я сперва-то молчал, не хотел знание русского языка показывать. Потом
все-таки говорю:
   - Я извиняюсь, а сколько, например, вот эта картина может стоить?
   Тетка прямо позеленела вся.
   - Как вы можете? - кричит. - Это же искусство! Это в  вашем  обществе
привыкли все на деньги!
   Я говорю:
   - Тихо, тетка, я свой!
   Она говорит:
   - Тем более стыдно, раз вы переводчик!..
   В автобусе эта  девица,  переводчица,  опять  подсаживается  и  опять
по-английски. Отвечаю ей на том же языке, но с сильным  шотландским  ак-
центом:
   - Пошоль ты...
   - Ой, - говорит, - у вас к  языкам  большие  способности.  А  сейчас,
Джек, мы едем на экскурсию на завод.
   А мне уже все равно.
   Только когда мы приехали, стало мне уже не все равно. Потому что при-
ехали мы к проходной родного моего предприятия, где мне сегодня надо бы-
ло находиться с восьми утра.
   - Стойте! - кричу. - Не желаю на ихний завод! Я,  может,  в  ресторан
желаю!
   Как же! Берут меня в кольцо и в проходную тянут. И ведут  прямиком  к
моему участку. Выходит к нам Фомичев и от лица трудящихся нас тепло при-
ветствует. Потом на меня смотрит и говорит:
   - Ну до чего этот мистер похож на одного нашего  рабочего!  Жаль,  он
сегодня не вышел, заболел. Скорее всего... А то бы  им  очень  интересно
было бы друг на дружку посмотреть.
   Потом Фомичев рассказал нам о наших успехах, оборудование показал, на
вопросы ответил:
   Я тоже вопрос задал:
   - Извиняюсь, мистер Фомичев, а если тот ваш рабочий, скажем, не забо-
лел, а прогулял, тогда что?
   Фомичев говорит переводчице:
   - Скажите этому мистеру, что его вопрос - это провокация в  духе  хо-
лодной войны и что, во-первых, у нас прогульщиков нет,  а  во-вторых,  с
каждым днем становится все меньше и меньше!
   Ну, потом расписался я еще в книге почетных посетителей, написал, что
посещение завода запомнится мне на всю жизнь.
   После завода переводчица говорит:
   - Сейчас поедем в гостиницу, а потом осмотрим новые жилмассивы.
   То ли это она по-русски сказала, то ли я уже  английский  стал  пони-
мать, но только думаю: "Дудки! Мало мне завода, этак мы  еще  ко  мне  в
квартиру придем. У меня  обеда  на  всех  не  хватит.  Придется  милицию
звать".
   Но обошлось без милиции. Потому что только мы к гостинице подъехали -
глядим: у входа два швейцара одного туриста подмышки  поддерживают.  Мои
его как увидели, чуть с ума не сошли. "Джек! - кричат. - Джек!"  Короче,
это их настоящий Джек нашелся.
   Я гляжу - и правда, похожи мы с этим другом, как близнецы, только  он
выпил больше.
   Ну, все к нему вместе с переводчицей бросились. И я  бросился.  Но  в
другую сторону...
   А назавтра прихожу на работу, ребята говорят:
   - Слушай, тут вчера иностранцев водили. До чего один  мужик  на  тебя
похож был, представить не можешь.
   - Почему? - говорю. - Вполне возможно.
   - Да нет, - говорят. - Так-то он похож, но по глазам  сразу  видно  -
сволочь. Все про твою получку интересовался. А сам небось миллионы  гре-
бет.
   - Ясное дело, - говорю. - А может, и миллиарды!..
   И пошел я искать Фомичева, чтоб прогул мне не ставил. Что, мол, тетка
заболела, и все такое. А то он потом оставит без премии - и все.
   Сплошной Лелюш
   Вызывают меня и говорят:
   - Пойдешь завтра членом жюри, кинофильмы оценивать.
   Я говорю:
   - Не пойду. Я только что выставку служебных собак открывал.
   Они говорят:
   - Собаки собаками, а об киноискусстве тоже проявляется большая  забо-
та.
   Я говорю:
   - Ребята, мне втулки точить надо. И потом образования у меня не  хва-
тает.
   Они говорят:
   - Мало-ли у кого чего не хватает! Главное, нутро у тебя здоровое.  Да
ты не бойся, там еще одна с ткацкой фабрики направлена. У нее опыт есть,
она конкурс виолончелистов судила.
   Ладно, прихожу в указанное время в назначенное место. Все уже в  сбо-
ре. Мужики все в замше, женщины - в париках, ткачиха - в юбке.  Со  мной
все - за руку. Потом главный подходит, тоже за руку.
   - Вы, - говорит, - с шарикоподшипникового?
   - Ну я, - говорю.
   - Надо будет, - говорит, - высказать мнение по поводу  новой  картины
"Судьба Антонины".
   - Ясно, - говорю. - Мнение мое - положительное!
   Он говорит:
   - Обождите...
   Я говорю:
   - Тогда - отрицательное!
   Он говорит:
   - Не волнуйтесь. Тут такое правило, что сперва надо посмотреть.
   Ну, стали все перед экраном рассаживаться. Парик  -  замша,  парик  -
замша... А я рядом с ткачихой сел. Только свет погасили, чувствую - тка-
чиха хорошая.
   И началось кино. В смысле - цирк!
   Потому что кто кого играет - не понять. Звука нет, одна музыка. Изоб-
ражение, правда, есть. Но не цветное, а черно-белое. Причем белого мало.
А потом и черное пропало.
   Вот как оно пропало, одна замша и говорит:
   - Это же надо, какие съемки! Прямо Лелюш!
   И все вокруг тоже шепчут:
   - Какой Лелюш! Какой Лелюш!
   И ткачиха мне тоже говорит:
   - Какой нахал!
   Я ей хотел сказать, что я тут ни при чем, просто съемки  такие  -  не
видишь, куда руку кладешь... Тут как раз  снова  изображение  появилось.
Только зря оно появилось, потому что звук  пропал.  Тут  какой-то  парик
опять говорит:
   - Это ж надо, какой монтаж! Прямо-таки рука Феллини!
   И все опять:
   - Рука Феллини! Рука Феллини!
   И ткачиха мне тоже:
   - Это ваша рука?
   Я говорю:
   - Нет. Это рука Феллини.
   И тут - бац! Пленка оборвалась. На самом интересном месте!  Ну,  свет
зажгли - оказалось, это не обрыв пленки, а конец фильма. И все жюри  си-
дит как бы потрясенное. И я со всем жюри тоже сижу вроде бы потрясенный.
   Но вот встает главный и говорит, что только что мы увидели интересный
фильм самобытного мастера и надо бы нам об этом фильме поговорить и пос-
порить.
   Ну, встает первая замша и начинает спорить, что ему тут  сидеть  было
очень волнительно, потому что он тут увидел манеру Пудовкина.
   Я ему хотел сказать, что,  во-первых,  не  Пудовкин,  а  Пуговкин.  А
во-вторых, где он тут его видал? Я лично не видал.
   Но тут встает второй, только не в замше, а совсем лысый,  и  говорит,
что ему, наоборот, очень волнительно. Но не потому, что тому было волни-
тельно, а потому, что он тут почувствовал Эйзенштейна.
   Так они все поговорили и поспорили. Снова под