наваяли,
и не хотят смотреть друг на друга... Вместе с  тем  настроение  светлое,
все взволнованы и призывают друг друга идти вперед.  Прекрасный  призыв,
хорошо бы только всем договориться, наконец, - где перед?
   Дорогой Аркадий Исаакович! Мы живем в век сравнений.  Все  сравнивают
со всем. Науку - с передним краем, уборку урожая - с битвой, больницу  -
с кузницей здоровья, что  очень  верно...  Спорт  же  сравнивают  с  ис-
кусством. И вот ваше искусство я бы сравнил с фигурным катанием. И  дело
не только в вашем неповторимом скольжении на грани риска и в прыжках  за
грань. Дело в том, что в искусстве, как и в фигурном катании,  есть  две
программы обязательная и произвольная. Одна - для жюри, очков и медалей,
вторая - для души и для публики. Совместить это трудно -  у  большинства
фигуристов рано или поздно разъезжаются ноги.
   Дорогой Аркадий Исаакович! Самое главное в вашем катании  именно  то,
что обязательная для вас и произвольная ваша программа всегда были одним
и тем же. И поэтому ваш путь был действительно - вперед. От  частного  к
общему, от своевременного - к современному, от головы  -  к  сердцу.  То
есть от человека - к человеку. И пока одни  тосковали  о  весне,  другие
болтали о весне, третьи тормозили весну, вы всю жизнь  были  среди  тех,
кто ее, весну, делал.
   Вот поэтому этот осенний день вместе с тем такой весенний сегодня.
   И спасибо вам за это, дорогой Аркадий Исаакович!

   Э. А. Рязанову - 60 (9.10.87)
   Дорогой Эльдар Александрович!
   Когда речь заходит о деятелях искусства, то их творчество всегда свя-
зывают с эпохой, в которую они творили. Художник эпохи Возрождения. Поэт
Раннего Средневековья. Теперь возьмем вас.  Когда  натворили  вы?  60-е,
70-е, начало 80-х. Эльдар Александрович, вы - художник эпохи  застоя,  с
чем я вас и поздравляю.
   В этой связи я хочу сказать вам, что я открыл закон этой эпохи.
   Кто хочет - не может, кто может - не хочет. Кто хочет и может -  тому
не дают". Это не только в области юмора и медицины,  Эльдар  Александро-
вич. Это всеобщий закон природы. Каждый дошкольник хочет в школу, но еще
не может. Каждый школьник может - но уже не хочет.  Почему?  Потому  что
наша школа не учит, а борется за знания детей.
   Причем с самими детьми. Борьба неравная, потому что за  школу  еще  и
РОНО, и ГОРОНО, и ОБЛОНО, и все "оно"...  Так  что  деткам  нелегко.  Но
"оно" и не хочет, чтоб легко, "оно" желает, чтоб дети приучались к  тру-
ду. "Оно" у нас почему-то решило, что труд - это  когда  всем  тяжело...
Учителям тяжело, родителям, детишек тошнит... Это у нас какое-то  минис-
терство тяжелого образования... У нас же дети в школе - как проходчики в
забое - они проходят. Сегодня идет проходка Пушкина, завтра  -  проходка
Лермонтова. Что на-гора? "Онегин - лишний человек". Онегин - лишний, Пе-
чорин - лишний... Причем навсегда. Конечно, не исключено, что потом сами
прочитают. Если захотят. Но как закон: кто хочет - не может, кто  может,
уже не хочет...
   Более близкий вам пример - из телевидения. После того как вы  бросили
"Кинопанораму", моя любимая передача - "Это вы можете". Передача замеча-
тельная. Но название придумал или юморист, или диверсант.
   Если этот одиночка сам, один, в одиночестве, на кухне ночами, из  ка-
ких-то обрезков и ошметков сумел сделать эту штуковину, которая просто с
ума сойти и при этом еще и работает, то что же нам делать с этими инсти-
тутами, конторами и главками? Какое к черту "Это вы можете"? Это  не  вы
"можете", это они - "не хочут"! А хочет одиночка! И не для себя,  а  для
всех! И он же к ним бегал, и писал, и звонил, и на тот завод полусонный,
и в институт летаргический, и в конструкторское бюро похоронное.  И  они
ему регулярно отвечают: "Да, штучка ваша  забавная,  но  грубо  попирает
принципы червячных передач. А подшипник будет перегреваться". Он у  него
уже двенадцать лет перегревается и работает. А у них не перегревается. У
них еще только в девяносто втором запланирован опытный образец,  превос-
ходящий японский уровень пятьдесят третьего...
   Кто хочет - не может, кто может - не хочет.
   Эльдар Александрович, сколько раз вы в своих картинках критиковали  и
быт, и сервис, и особенно торговлю. Вы хотели ее улучшить. Мы все  хоте-
ли. Пустое дело. Закон работает. Кто хочет улучшить - не может. Кто  мо-
жет - себе не враг. Так что хватит об этом,  не  надо  улучшать.  Решить
вопрос надо кардинально: отменить ее вообще.  Наладить  подлинно  прямую
связь производства с потребителем. Пусть все что нужно народ сам выносит
с заводов и фабрик! Но официально, уплачивая пошлину в проходной.
   Обратимся непосредственно к вам, Эльдар Александрович. Возьмем  кино.
Закон застоя определял все. Кто очень много хотел, в лучшем  случае  мог
лечь на полку. Возникла даже поговорка "Нашей полки прибыло". Кто  много
мог не хотел ничего, у него и так все было. Были еще третьи,  которые  в
знак протеста против застоя ушли в творческий поиск, и их оттуда до  сих
пор невозможно вернуть.
   Вообще, Эльдар Александрович, почему возможен застой? Потому  что,  в
принципе, большинство из нас способно спокойно стоять, ругая общее стоя-
ние.
   Но почему застой не переходит в полную и всеобщую  остановку?  Потому
что есть еще меньшинство. Это люди, которые  вообще  не  могут  не  дви-
гаться. Они шевелятся, толкаются, ерзают, они не дают окончательно  зас-
нуть окружающим. И в результате, это - подавляющее меньшинство,  которое
живет по закону движения, и, значит, это настоящий закон природы.
   Один из таких безостановочных людей - здесь.
   Он всегда много хотел, и делал все, что мог.
   Он хотел, чтоб его работа была нужна людям. И она нам нужна.
   Он хотел, чтобы мы собрались здесь сегодня. И кто мог, тот прорвался,
а остальные завидуют.
   Это началось ровно 60 лет назад, когда он почувствовал, что хочет ро-
диться. И ему это удалось.
   Вы правильно сделали, Эльдар Александрович!
   Спасибо вам!

   Я. Б. Фриду - 80! (27.02.89.)
   Дорогой Ян Борисович!
   Круглые даты - большая радость для всей нашей  культурной  обществен-
ности. Этот ноль на конце - завораживает. Он похож на восклицание  пора-
женного англичанина: "0!.." Никому в голову не пришло отмечать  59-летие
со дня образования Адыгейской автономной области. 60-летие - гуляли все-
народно.
   Круглая дата - это, Ян Борисович, повод для ваших знакомых  и  друзей
сказать, наконец, все те хорошие слова, которых они ни разу  не  сказали
вам в предшествующее время.
   Вот и я мог бы сейчас начать расписывать ваши заслуги, отмечать  вехи
творчества и воскурять фимиам. И действительно, это же вам впервые приш-
ло в голову экранизировать в нашей стране Чехова и Шекспира. Именно этот
ваш пример и вдохновил других режиссеров, которые  кинулись  экранизиро-
вать уже настоящих членов Союза писателей причем таким  количеством  се-
рий, за которое вам, Ян Борисович, большое спасибо...  А  сколько  новых
актеров вывели вы на экран! Многих из них до сих пор не удается  вывести
оттуда. Что уж говорить о зрительской к вам любви! Буквально сегодня  мы
завалены письмами и телеграммами, и звонила только что группа девушек из
Иванова - поздравляла с юбилеем и желала долгих лет жизни Мише  Боярско-
му...
   Я мог бы многое сказать. Тем более что сегодня  нельзя  обойтись  без
ругани - так же как вчера без славословий. И я с  наслаждением  вцепился
бы в недостатки ваших картин. Прежде всего - мало эротики. В  чем  дело,
Ян Борисович? Или, может быть, вас это не интересует? Вся страна  волну-
ется - можно ли все-таки показать эту комсомолку без ватника или нет,  а
вам наплевать? Конечно, когда у вас эти безнравственные граф  и  графиня
со своими улыбочками закрывают дверцу кареты, мы, думающие зрители,  мо-
жем догадаться, что они там делают, но хотелось бы  большей  открытости.
Дальше, где у вас в картинах наркоманы? Надо подумать, может быть,  сде-
лать новую редакцию, скажем, "Сильвы". Пускай, допустим, Эдвин  колется.
Или "Собака на сене". Может быть, это не просто сено,  может  быть,  это
травка, маки, конопля... Или давайте подумаем, сделаем оперетту про бом-
жей...
   Я, повторяю, мог многое бы здесь сказать. Но мне не хочется  прилюдно
клясться вам в любви. Личные отношения мы выясним за кулисами. Что каса-
ется сегодняшнего праздника, то каким же может быть в нем мое участие?
   Мне не хочется изменять себе и петь "аллилуйя!"
   Я хочу только сказать в этот день, что вижу сегодня перед собой чело-
века, который обладает ясным взглядом, острым слухом, крепким  рукопожа-
тием, четкими принципами и планами на будущее. В этом смысле  вы  совер-
шенно не изменились со времени последнего юбилея.
   А значит, гарантия того, что вы - в движении! Что совсем  уже  похоже
на счастье, дорогой Ян Борисыч! Дай вам Бог!

   Валерий! По случаю 50-летия Хаита (март-89)
   Мой дорогой Валерий!
   Во-первых, ничего страшного.
   Во-вторых, ничего хорошего.
   В-третьих, все будет еще хуже.
   Тем не менее излишне себя приободрять, подбадривать  и  вселять  бод-
рость. Ибо ты можешь взбодриться сам: надо посмотреть  вокруг,  увидеть,
что творится, и понять, что на этом фоне твоя сегодняшняя скорбь - тьфу!
Подумаешь, пошла одиннадцатая пятилетка. Вспомни, сколько мы все их  уже
имели. И с каким результатом. И сравни их со своими личными  результата-
ми.
   Ты не построил магистраль.
   Не повернул русла рек.
   Ты не назвал своими именем, фамилией и отчеством городов,  сухогрузов
и мукомольных комбинатов.
   Ты не уехал. Оставшиеся смогли это оценить.
   Ты не воровал: тебе было нечего.
   Ты не то чтобы вовсе не лгал - но ты делал это умеренно, лично я  был
свидетелем лишь одной твоей лжи: жене из телефонной будки.  Но  та  ложь
только высветила твою приверженность правде высшего порядка, то есть на-
шей дружбе. И дружбе как таковой.
   Поэтому к сегодняшнему дню у тебя еще сохранились старые друзья. И не
пропали шансы на что-то новенькое. Ты прошел мимо еще одной  яркой  воз-
можности: ты не спился.
   И не потерял своего основного мужского достоинства - умения разделить
любое количество выпивки на любое число пьющих.  Что,  в  свою  очередь,
есть проявление важнейшего качества: чувства ритма. А это  уже  причаст-
ность если не к музыке сфер, то по крайней мере к поэзии жизни.
   Чуть не забыл: ты еще не стал лауреатом премии Ленинского комсомола.
   Ты, слава Богу, еще многого не сделал.
   И, надеюсь, еще много лет не станешь делать этого. В этой связи я же-
лаю нам обоим здоровья.
   А других претензий у меня к тебе нет.
   Обнимаю тебя, мой дорогой.
   Что же касается сегодняшнего дня, конечно, тяжело. Но, в целом, и ни-
чего страшного.
   Как визит к зубному врачу. Немного помучился, а через  два  часа  уже
опять можно нормально есть.
   Поэтому обнимаю еще раз.
   Не последний!..

   Нина! признание в любви Нине Руслановой-89
   Признание в любви - вещь наркотическая. Затягивает моментально. Глав-
ное - начать.
   Я решаюсь:
   - Нина!
   Так будет лучше всего.
   "Уважаемая Нина" - пресно и стерто. Что, однако же, не значит, что  я
не уважаю тебя. Вот спроси меня: "Ты меня уважаешь?", и я скажу: "Я тебя
жутко уважаю, Нина!"
   "Дорогая Нина!" - еще хуже. Похоже на письмо из  редакции  молодежной
газеты. Так можно обратиться к любой из Нин. А ты - единственная.
   Я бы желал написать "Любимая!", но честь дамы...  но  сплетни...  тем
более, вдруг их не будет!.. Впрочем, пусть они застрелятся.
   Итак, Нина!
   Уважаемая, дорогая и любимая!
   Помнишь ли ты, когда именно начался наш роман?
   Когда ты стрельнула мне в самое сердце?
   "Короткие встречи"? "Лапшин"? "Знак беды"?
   Или когда мы - втроем, чтобы не было сплетен! сидели у меня на  кухне
и говорили о высоком, для чего все-таки открыли ту бутылку, и наша бесе-
да еще более одушевилась, и ты сказала мне всю правду про этих гадов-ре-
жиссеров, и тем более про операторов, и особенно про художников, и,  ко-
нечно, про композиторов, хоть бы они нормальную музыку писали.
   Или по телевизору, когда тот тип брал у тебя интервью, а ты все время
с ним не совпадала - не соглашалась, не отрицала, а  отвечала  так,  как
играешь - перпендикулярно.
   Этот твой перпендикуляр летит всегда вроде бы как Бог на  душу  поло-
жит. Но при этом всегда попадает в нужную точку. В яблочко. То есть пря-
мо в мое сердце, Нина!
   И откуда у тебя эта дивная сипотца?
   Но лучше всего ты умеешь хохотать!
   Но еще лучше - тосковать.
   Но еще лучше - возмущаться. Тут тебе нет равных в нашем кино. А  рав-
ных нашему кино - нету.
   Но особенно я люблю тебя, когда в очках, когда ты  похожа  на  училку
младших классов; эта училка сказала мне, когда я в младшем классе  учил-
ся: "А ну, положь этот яблок!"
   Так и сказала.
   Нина! Друг мой, товарищ и брат!
   Критики все про тебя напишут, разложат, обоснуют и объяснят  природу,
которую нельзя объяснить. Они проведут параллели, употребят слова  "про-
никновенно", "духовность", а самые обученные скажут  еще  о  "нутряном".
Это свой "яблок" они грызут честно.
   Пусть разбираются, а я тебе скажу главное.
   Что-то ты давно не звонишь! Только честно, Нина: у  тебя  что,  кроме
меня, кто-то есть? Учти: любят тебя миллионы, но я ближе живу.
   Если бы я только мог написать что-то достойное тебя! Но - невозможно.
Это означало бы, что я достиг неслыханного  совершенства.  Разве  только
запустить программу "Каждому пишущему - отдельное место среди  классиков
к 2000-му году". Но что-то в этих программах есть кладбищенское...
   - Лучше - о любви!
   Нина! Я люблю тебя всей смелостью человека, женатого  на  другой  ар-
тистке. Впрочем, недавно ей тоже один сценарист печатно признался в люб-
ви. Тонкий ход! Они думали, что, если публично, так никто ничего не  за-
метит.
   Ах, Нина! Как же гениально ты угадала свою фамилию!
   Кстати, Грибоедов тоже любил Нину. Недаром я всегда чувствовал в себе
что-то от классика.
   А в общем, если о настоящей любви, то ты, Нина, конечно же,  народная
артистка. Я не о звании - его дадут. Или дадут другим. Дело не в этом. А
в том, что раз народная - значит, и моя. Но если моя - при чем здесь ос-
тальной народ?
   По-моему, изящное рассуждение.
   Я люблю тебя, Нина Русланова. Будь бдительна.
   Звони чаще!

   З. Е. Гердту - 75 (октябрь-91)
   Чтобы вести разговор о Гердте, надо найти адекватный масштаб.
   Иоганн Гете сказал: "Самое ужасное - это наличие воображения при  от-
сутствии вкуса". Видимо, Гете давал перспективную формулу развитого  со-
циализма. И Гердт тут ни при чем. С Гердтом главное - подобрать масштаб.
   Антон Павлович Чехов сказал: "Лев Николаевич, такое чувство,  что  вы
сами когда-то были лошадью". Он имел в виду рассказ про Холстомера,  ко-
торый написал Толстой, о чем в этой демократической аудитории не все мо-
гут знать.
   Я в этом смысле чувствовал себя практически Чеховым, когда в юные го-
ды смотрел фильм про нелегкую жизнь тюленей или пингвинов, где  в  конце
шли титры: "Текст читает Зиновий Гердт".
   Это была величайшая ложь. Ибо Гердт, как и Толстой, не писал и не чи-
тал текст. Гердт лично сам был мудрым, много пережившим тюленем и видав-
шим виды пингвином. И остальные пингвины и тюлени полностью ему доверяли
и считали своим.
   Гердта считают своим вообще все,  у  кого  есть  вкус.  Поэтому  даже
странно, что здесь сегодня так много  народа.  Однажды  в  моей  любимой
Одессе мне довелось идти рядом с Зиновием Ефимовичем Гердтом  по  улице.
Двое одесситов увидели его.
   Первый сказал:
   - Ты смотри! Гердт приехал!
   Второй удивился:
   - А он что, уезжал?
   Они там тоже считают его своим, но это уже вопрос не их вкуса, а  во-
ображения.
   Вообще, присутствие Гердта - знак качества любой тусовки.
   "- Ты вчера был? - Был. - Ну как? - Нормально. Зяма был..."
   Действительно, если он был - нормально. Это  для  нас  нормально,  мы
привыкли, мы считаем нормой, что между нами живет, трудится, тусуется  и
составляет часть этого пейзажа Зиновий Ефимович Гердт. Это же нормально,
что вот он! Вот же он стоит, скрестив руки на груди, вот он  идет,  эле-
гантный, как флейта, прихрамывая, как Байрон, хотя лучше знает поэзию.
   Гердт обладает всеми признаками  истинного  глубокого  художника.  Он
пьющ, курящ и любящ женщин. И что особенно важно для истинного  художни-
ка, они его тоже пьющ и курящ...
   Но главное - и серьезно - не в этом. Главное качество  Гердта:  он  -
гений интонации.
   И не надо путать это с тембром. Тембр - свойство голоса. Интонация  -
суть личности. Именно интонация сообщает Гердту изящество выше кошачьего
и убедительность, равную формуле "Товар - деньги - товар".
   Это гений интонации. Поэтому если Зиновий Ефимович  Гердт  предлагает
вам идти к вашей матери, то у вас нет никаких колебаний. Вы  чувствуете:
надо идти.
   Абсолютная интонация означает абсолютный слух. Поэтому при нем всегда
неудобно рассказывать. Во-первых, он это знает. Во-вторых, рассказал  бы
лучше, но у него хватает мудрости не говорить ерунды.
   Поэтому я не стану говорить о его ролях, о кино, театре, об этом  ве-
ликом концерте... Все это соратники по искусству еще могут пережить. Че-
го не могут простить соратники, это когда кто-то  рядом  становится  при
жизни эпосом.
   "Однажды Светлов...", "Однажды Олеша...", "Как-то  раз  Раневская..."
Так вот, существует уже новый эпос Гердтиана. "Однажды Зяма..."  Ну  ко-
нечно, конечно, Зиновий Ефимович. Но в эпосе вы, Зиновий Ефимович,  "Зя-
ма". Одна баллада из этого эпоса. Ее, возможно, все знают,  но  не  могу
отказать себе в удовольствии.
   Так вот, однажды Зяма выпил в гостях. То есть выпил  не  однажды,  но
однажды он выпил и возвращался домой на машине. С женой. Так гласит  ле-
генда, что с женой он возвращался на машине якобы домой.  Причем  машина
была японская с правым рулем. Это сейчас их полно, а тогда это была чуть
не первая в Москве с правым рулем, их толком еще и гаишники не видали.
   И вот как раз их почему-то останавливает гаишник. Видимо, ему  понра-
вилась траектория движения машины. Останавливает  и  столбенеет,  потому
что за рулем сидит Зяма, но руля нет!
   И Зяма, видя это дикое изумление, со своей вкуснейшей коньячной инто-
нацией говорит:
   - Да это херня. Когда я выпью, я всегда отдаю руль жене...
   Если бы это сказал кто-нибудь другой, он бы вошел не в эпос, а в дру-
гое место.
   Это и есть - гений интонации. Вообще, если вдуматься, интонация - это
именно сочетание воображения и вкуса, и  если  вы  присмотритесь  внима-
тельно, вы поймете, в чем уникальность Гердта. Он сочетает несочетаемое.
Потому что Гердт - интеллигентный жизнелюб.
   Последним, кто сочетал эти два качества в нашей стране, был Хрущев. А
поэзию, повторяю, Гердт знает даже лучше.
   Любимые стихи Гердта подтверждают все, мною сказанное. Они начинаются
строчкой: "Я на мир взираю из-под столика..." Это выдает подлинный  вкус
и искреннее чувство.
   Зиновий Ефимович! Зямочка Ефимович Гердт! Ваш  юбилей  -  не  причина
собраться здесь. В лучшем случае - повод. А причина - вы  замечательный.
Мы вас... Впрочем, не буду мыкать. Я - лично я - вас люблю. Жена - и моя
и ваша - вас любит. Будьте поэтому здоровы, чаще зовите  в  гости.  Чтоб
можно было сказать людям: "Однажды Зяма звонит мне и говорит..."
   И неважно - что. Главное - интонация. Сейчас лучше пойду и вас  поце-
лую!

   Тридцать лет и одно дело (15.04.95.)
   Саша Масляков есть явление чрезвычайное на нашем голубом экране.  Ко-
торый сам тоже, конечно, есть явление  ненормальное,  но  сейчас  не  об
этом.
   Саша Масляков именно уникален. И не только потому что он тридцать лет
просидел на одном и том же месте. В конце концов, бывает  и  пожизненное
заключение.
   Саша уникален не только потому, что за эти годы он абсолютно не изме-
нился внешне. Так не измениться внешне за эти тридцать лет во всей стра-
не удалось еще только Ленину, но Саша обошелся б