имузине.  Она  слегка
обмахивалась своей картой - чисто дамский жест,  ибо  в  вестибюле  царила
приятно-нейтральная  температура.  Видимо,  работал  кондиционер.  А   как
приглушенно звучал здесь любой  шум!  Слышен  был  только  голос  женщины,
которая с безучастной регулярностью повторяла:
   - Следующий, пожалуйста!
   Или это магнитофонная  запись?  Те,  кто  в  очереди,  естественно,  не
переговаривались, им бы только уследить и не ошибиться.
   Хотя бояться, собственно, было нечего, никто и не мог  ошибиться.  Надо
было только поступать так, как поступал впереди стоящий, и все  получалось
само собой. Кладешь карту на  стол  приемщицы  и,  когда  дойдет  очередь,
придвигаешь ей, она только проверяет число,  время,  ставит  штамп,  после
чего возвращает тебе карту. Затем движешься дальше, до следующей служащей,
она бросает картон в пенал  пневматической  почты  и  выдает  тебе  взамен
номер, который отрывает от счетного аппарата. Именно эта, вторая, служащая
и предлагает проходить, твердя свое: "Следующий, пожалуйста!"
   Обе девицы вызывают искреннее сожаление.  Первая,  маленькая  брюнетка,
совсем молоденькая, у второй, яркой блондинки, тени под глазами  и  ехидно
поджатые губы. Обе в кокетливых халатиках, да что в них  толку  при  такой
нервной работе.
   Однако ошибку темненькая обнаружила с первого взгляда. Когда  вызванный
подвинул ей свою карту вслед  за  впереди  стоящим,  она  лишь  глянула  и
вернула ему, не поставив штампа. Э, в чем дело? Почему без штампа?  У  вас
что, клиентов обслуживают по-разному? Но  маленькая  брюнетка  уже  ставит
штамп на карту следующего клиента, так что  нашему  вызванному  ничего  не
остается, как продвигаться вместе с очередью.
   Вторая, блондинка, раздраженно швырнула его карту  в  ящик  для  бумаг,
нажала на кнопку и сказала в микрофон:
   - Вечно эти интеллигенты!
   - Позвольте, -  попытался  было  протестовать  наш  вызванный,  но  тут
прозвучало: "следующий,  пожалуйста!"  -  и  он,  обиженный,  без  номера,
продвигается вместе с очередью дальше. До барьера в  глубине  вестибюля  с
проходом через вертящуюся крестовину. Там следует сдать номер, после  чего
разрешается пройти за барьер.  Вертящаяся  крестовина  поминутно  щелкала,
очевидно, она же для контроля  подсчитывала  проходящих.  Барьер  как  раз
проходила та самая дама, все еще истинно по-дамски улыбаясь, и  исчезла  в
одном из бесконечных коридоров  по  ту  его  сторону.  Наш  вызванный  был
следующим по очереди, но тут к нему снова  подошел  этакий  милый  молодой
человек и сказал:
   - Не будете ли вы так  любезны,  не  посидите  ли  пока  что  вон  там?
Директор-распорядитель сию минуту подойдет.
   - Эта особа... - начал было наш вызванный и большим пальцем ткнул через
плечо в сторону блондинки.
   Но юнец попросил:
   - Будьте добры, потерпите минуточку.  Директор-распорядитель  наверняка
все уладит.
   Не столько его слова,  сколько  смущенные  глаза  заставили  вызванного
умолкнуть.
   Ладно, ладно. Подождем распорядителя. Места тут хватает. Мягкие кресла,
курительные  столики.  Но  ожидающий  предпочел   рассматривать   картины,
развешанные вокруг. Красивые пестрые плакаты  за  стеклом,  виды  со  всех
концов света, художественные  репродукции.  Могильный  курган,  окруженный
лесом, весьма поэтичный вид.  Внизу  подписано:  "Ютландия".  А  рядом  на
картине три небезызвестные пирамиды. Ясно, уж без них  никак  нельзя.  Для
любителей солнца и юга. Но сейчас же мы вновь переносимся на север.  Некое
подобие могильного креста, изрядно обветшалого,  с  кельтским  орнаментом,
Это может быть только Ирландия. Голые холмы,  морской  рукав,  приземистые
рыбачьи хижины, крытые камышом. Суровый  край.  Но  вот  опять  потеплело.
Подпись: "Гробница Цецилии Метеллы". Ну, это для искусствоведов. А рядом и
вовсе жарко, и снова женская усыпальница. Тадж-Махал  или  что-то  в  этом
роде, смахивает на мечеть. Дорогостоящая штука. Какой-то шах построил  для
своей любимой супруги. Рядом, разнообразия ради на сей раз не  только  для
женщин,  холм,  поросший  пальмами  и  экзотическими   деревьями.   "Башни
молчания" - сообщает подпись.  Чувствительное  наименование,  да  башен-то
из-за деревьев, по сути дела, не видно, зато тучи коршунов.  Не  такая  уж
там, выходит, тишь. Бр-р-р! К счастью, рядом висит верхнебаварский  зимний
пейзаж,   известный   каждому   по   рождественским   открыткам.   Рамзад,
кладбищенская стена с аркой ворот  и  в  глубине  церковь  с  византийским
куполом-луковицей, все засыпано глубоким снегом, весьма поэтично. Поневоле
захочешь путешествовать. Хоть сию минуту заказал бы себе билет на самолет.
Луковицы куполов и на следующей картине. Здесь, видимо, мавзолей Ленина на
фоне Кремля. Все картины пересмотреть немыслимо, да и времени уже нет.
   -  Господин  такой-то,  если  не  ошибаюсь?  -  обращается   кто-то   к
разглядывающему картины.
   Но вот что поистине удивительно. К  тебе  тут  обращаются  по  фамилии,
которую ты оставил дома. Ага, у субъекта за твоей спиной в руках та  самая
непроштемпелеванная серая карта. Вот, значит,  откуда  ему  известна  твоя
фамилия. Директор-распорядитель! Подумаешь, дело какое.  Всего-то  навсего
домашний детектив. Может, револьвер он сунул  в  боковой  карман  или  под
левую  руку.  Видеть  его  не  видно.  Синий   двубортный   костюм   сидит
безукоризненно. Учтив на диво.  Так  учтив,  что  невольно  ощущаешь  себя
босяком. И конечно, близорук, а потому в роговых очках.
   - Ну, наконец-то вы, - говорит  вызванный,  он  заждался  оформления  а
толком не знает, что сказать господину в столь безукоризненном костюме.  -
Премиленькие у вас тут картинки.
   Но субъект и глазом не моргнул, очка  безупречно  учтиво  блеснули.  Он
заговорил как по-писаному. Всякое возражение, да еще на диалекте, в  горле
застревает. Ты уже заранее неправ.
   - Мне поручено в  связи  с  прискорбным  инцидентом,  о  котором  стало
известно администрации, принести вам наши  извинения.  Служащим  института
категорически предписано воздерживаться от любых критических замечаний. На
подготовительных курсах мы неустанно подчеркиваем это требование.  Но  При
таком наплыве посетителей и колоссальной перегрузке случается, что та  или
иная из новеньких теряет самообладание, в ней пробуждаются  сугубо  личные
воспоминания.  Само  собой  разумеется,  вашу  справедливую  претензию   я
передам, если вы придаете этому значение, по инстанции.
   - Да уж ладно, господин  директор.  Не  будем  портить  бедной  девочке
жизнь. Колкостью больше, колкостью меньше, чего там... А что,  собственно,
стряслось со мной и моей картой?
   - К нашему величайшему сожалению,  господин  такой-то,  вы  явились  на
двенадцать часов раньше срока.
   - Я... что сделал я?
   - Вас пригласили на час четыре минуты.
   - Ну так что же? Минута в минуту я был здесь. У  меня  верные  часы,  я
поставил их по радио. Вот, пожалуйста, убедитесь сами.
   - Никто и не сомневается, господин такой-то, в том, что ваши часы  идут
правильно. Но вы, к величайшему сожалению, не обратили внимание на то, что
приглашены к нам только на час дня.
   - На час дня? Но там же стоит... Покажите карту.
   - На карте указано час четыре минуты.
   - Ну так что же?
   - Это значит - на час четыре минуты дня.
   - Как же нашему брату разобраться, что это значит?
   - Если имеется в виду ночь, машина после указания  времени  впечатывает
слово "ночи".
   - Вот так история! Извините, уважаемый! Но это совершенная  фантастика.
И не удивляйтесь, что случаются подобные ошибки.
   - У нас никаких ошибок не случается. Наши машины...
   - Ваши машины пусть катятся к... Да чего мы, собственно, горячимся?  На
двенадцать часов, говорите вы? Прекрасно, давайте сюда эту дурацкую карту.
   - К сожалению, невозможно.
   - Ну, уж это моя забота. Двенадцать часов?  Мелочь.  Подумайте  только,
молодой человек. Иной  из  нас  двенадцать  лет  выдерживал,  и  могу  вас
заверить, то были беспросветные годы. Так что давайте карту. За мной  дело
не станет. Сверим-ка еще раз часы.
   - Но ваша карта уже  недействительна,  господин  такой-то,  ее  следует
вернуть в отдел программирования.
   - Что за церемонии! Тогда дайте мне другую карту. Я пока  сяду,  посижу
или погляжу картинки. У вас, судя по пепельнице, даже курить  разрешается.
Что ж, за двенадцать-то часов ваш институт, хоть и перегруженный донельзя,
как-нибудь справится, отпечатает мне новую карту.
   - Я уже позволил себе заметить, господин такой-то, что вас надо  заново
программировать.
   - Программируйте меня сколько вашей душе угодно. Вы  же  видите,  я  не
скандалю. Между нами говоря, мне-то какая печаль. Ладно, жду до  обеда,  и
на том кончим.
   - Но, господин такой-то, вы все еще  не  поняли  ситуацию.  Кресла  эти
предназначены  для  посетителей,  кто  пришел   заблаговременно   и   кому
приходится ждать своего срока. Мы принимаем в расчет подобные случаи. Но к
вашему случаю, к неопределенно долгому ожиданию, мы не готовы.
   - К какому ожиданию? Двенадцать часов не такое уж неопределенно  долгое
время.
   -  Ваши  данные  предстоит  обработать  заново.  Я   не   инженер,   но
предполагаю, что вряд ли при вторичной обработке время выпадет в  точности
на сегодняшнее число и на час четыре минуты дня. Как  это  ни  прискорбно,
господин такой-то, но пока вы не получите нового извещения, вы свободны.
   - Я что?.. Что я?
   - Вот сюда, пожалуйста!
   И в самом деле, вежливым движением руки  элегантный  субъект  предложил
так и не получившему оформления личности пройти к двери-вертушке. Что  тут
поделаешь?
   - Свободен, сказали вы? Объясните, как вы это себе представляете?
   - Прошу прощения, но это не входит в функции института. Однако  на  тот
случай, если вы захотите освоиться  с  новым  состоянием,  у  нас  имеется
гостиница. Один из наших младших служащих вас проводит.
   И в самом деле, один из юнцов был уже тут как  тут.  Их  информационная
система, извлекающая на божий свет этих молодых  людей,  так  сказать,  из
ничего, очевидно, намного превосходит наши системы. Ведь этот субъект даже
пальцем не шевельнул. Он склонился в легком поклоне:
   - До свидания, господин такой-то!
   Без  намека  на  иронию.  Да  и  понятно,  какой  это   порядок,   если
директор-распорядитель позволяет себе иронию.
   Но он остановился неподалеку, проследив, чтобы незапрограммированный не
вздумал вновь затесаться  в  очередь  ожидающих.  Отблески  двери-вертушки
равномерно вспыхивали в его круглых очках, и в такт этим вспышкам  женский
голос выкрикивал:
   - Следующий, пожалуйста!
   Н-да, а если ты не принадлежишь к следующим, что делать тогда?
   - В гостиницу, будьте добры, налево, - произнес юнец.
   - Ах, вот оно что, гостиница. А там есть где спать?
   - Там удобные и чистые постели.
   - Ты тоже там спишь?
   - Мы получаем задания. Мое задание - проводить вас в гостиницу.
   Ну и ладно, мой мальчик, если тебя на  курсах  учили  помалкивать,  так
выполняй свое задание. А вот уже и гостиница.
   Она производила впечатление вполне современного здания. Стиль  бунгало.
Окна расположены тесно одно возле другого. Комнатки, видимо, крошечные.
   - Пожалуйста, - сказал юнец, придержал дверь и тут же исчез.
   Задание свое он выполнил. Не нужно ли  было  дать  ему  на  чай?  Вечно
вспоминаешь об этом с запозданием. В вестибюле ни намека  на  помпезность.
Всего-навсего  узкий  коридор  от  входной  двери  к  лестнице.  По   всей
вероятности, тут выгадывали каждый сантиметр. А  под  лестницей  -  тесная
швейцарская. Может, это чулан? Где же доска с ключами? Здесь что,  комнаты
не запирают?
   Там спиной к двери сидел какой-то господин  и  читал.  Черную  фетровую
шляпу он не снял. И так углубился  в  книгу,  что  не  заметил  пришельца.
Слышен был только шелест переворачиваемых страниц.
   В конце концов  пришелец  откашлялся.  Для  первого  знакомства  всегда
уместно откашляться.
   Господин в шляпе и впрямь тут же поднялся и захлопнул книгу, не  забыв,
правда, заложить палец между страницами. И разумеется, снял шляпу. Он и  в
самом деле был господин в полном смысле слова. Просто не  верится.  Черная
визитка, серый жилет  и  брюки  в  легкую  полоску.  Что  нужно  здесь,  в
гостинице, дипломату?
   - Не найдется ли у вас сигареты? - спросил господин.  -  А,  благодарю.
Свои я в спешке оставил в театральном гардеробе.
   - Вы здесь живете? - спросил пришелец.
   - Я? Разве я похож на пенсионера?
   - Извините...
   - Пусть вас не смущает мое одеяние. Я, надо  вам  сказать,  улизнул  от
журналистов. Вечно они задают самые немыслимые вопросы. Я  вижу,  вы  тоже
курите сигареты без фильтра.
   - Да, с фильтром - чистое надувательство. Либо - либо.
   - Надувательство, верно, так это можно назвать. Оттого-то я  и  укрылся
здесь, сбежав прямо со сцены. Через театральный  подвал,  мимо  котельной,
мимо всяческого реквизита. Нужно лишь знать дорогу, она  в  каждом  театре
другая. Я так и поступаю в каждом  городе.  Здесь  тебя  никто  не  станет
разыскивать. Подобная мысль журналистам и в голову не придет. Естественно,
усы, что я ношу на сцене, я отлепил.
   Он достал из жилетного кармана английские усики,  внимательно  поглядел
на них и, разжав пальцы, бросил в ведро, стоящее тут же в чулане.
   - Клея хватает только на одно выступление, - сказал элегантный господин
и потер друг о друга большой и указательный пальцы, потому что клеи к  ним
все-таки пристал. - Мой багаж уже на вокзале. Еду утренним  поездом.  Тоже
одна из моих уловок. Да, ждать поезда приятнее в  этом  заведении,  чем  в
зале ожидания. Кто-то, по-видимому,  оставил  здесь  эту  книгу.  Она  вам
знакома?
   - И ее еще можно читать?
   - "Утраченные иллюзии". Заголовок броский, что правда,  то  правда.  Но
поверьте, здесь, как правило, книги не валяются.  Мне  сравнительно  много
приходится разъезжать по свету. Сегодня здесь, завтра там - это в  порядке
вещей, если ты на гастролях.
   - Вы что, интеллигент? - спросил пришелец.
   - А вас так назвали? - вопросом на вопрос ответил элегантный господин.
   - Да, меня выставили оттуда. - И пришелец рассказал свою историю, и про
ошибку со временем, и о замечании девицы, и  о  картинах  в  холле,  и  об
учтивых манерах директора-распорядителя, он не забыл даже улыбку той дамы,
что прибыла в лимузине.  Эта  дама,  видимо,  особенно  пришлась  по  душе
элегантному господину, он одобрительно кивнул.
   - Я, стало быть, свободен, как мне разъяснили, - заключил пришелец свой
рассказ и сел на стул, на котором  прежде  сидел  элегантный  господин.  -
Позвольте мне сесть. У меня такое ощущение, будто меня выпотрошили.
   - О, сделайте одолжение, переведите дух. Мне понадобилось  три  месяца,
чтобы  освоиться  с  обстановкой,  -  попытался  утешить  его   элегантный
господин.
   - Так вас тоже выставили?
   - Пожалуй, что так. В те времена были иные методы,  не  столь  учтивые,
как в наше время, судя по вашему рассказу. Хотите верьте, хотите  нет,  но
мне даже хорошего пинка дали, и я пулей вылетел на  свободу,  как  принято
говорить. Но я безумно разобиделся. Меня собирались не то расстрелять,  не
то повесить, ничего особенного. Я и  говорю:  "Пожалуйста,  господа"  -  и
зажмуриваюсь, как положено. А эти идиоты как расхохочутся да  как  заорут:
"Катись-ка ты к чертям собачьим!" Я и  поныне  не  понимаю,  в  чем  тогда
сплоховал. Они обращались ко мне на "ты". Можете себе представить?  Еще  и
пинка дали. С тех пор я ношу этот изящный костюм. Правда, с портным каждый
раз неприятности. Никак ему не втолкую, что в таком костюме никто тебе  не
станет тыкать. Не говоря уж о том, чтобы  дать  пинка.  Ему  бы  хотелось,
чтобы я выступал в мундире, полковником или даже генералом. Но что уж  это
за роль? Ребенок  с  первого  взгляда  поймет  что  к  чему.  Извините,  я
разболтался о портном. А ваш костюм, как я вижу, из магазина.
   - Да, но кое-какие мелкие переделки  потребовались.  Недорогой.  Только
знаете, сейчас меня это мало волнует.
   -  Превосходно!  Не  удивительно,  что  вас   выставили.   Вы   человек
неприметный. А  эту  роль  играть  трудно.  Самая  трудная  роль  из  всех
существующих, я восхищен. Не пожелали бы вы  стать  информатором?  Никакие
власти, никакой  компьютер  не  заподозрят,  что  вы  способны  передавать
информацию. У меня есть сценический опыт. Вы будто созданы для этой роли.
   Произведенный в информаторы устало отмахнулся.
   - Спасибо большое. Это, быть может, и занятно. Но раз, сдается мне,  вы
здесь все знаете, не  скажете  ли,  есть  тут  регистрационная  книга  или
что-нибудь в этом роде, куда положено вносить свою фамилию? На худой конец
хотя бы полицейский прописной листок.
   Тут настала очередь удивляться элегантному господину.
   - Да разве у вас есть фамилия, которую вы собираетесь внести в книгу? -
спросил он, ошеломленный.
   - Что же, опять вы правы, - вздохнул собеседник. - Вот горе-то!
   - Да не отчаивайтесь! Уж какая-нибудь фамилия найдется. Извините, я  до
сих пор не представился. Мой костюм, как вы понимаете,  обязывает  меня  к
сдержанности. В некотором роде стиль. Меня зовут д'Артез.  Фамилию  эту  я
взял из вон той книги, но пусть это вас не беспокоит. Рецензенты  давно  с
этим смирились. Я принял фамилию д'Артез сразу же после пинка, она, на мой
взгляд, очень подходит к моему костюму. Главные герои  книги  давным-давно
позабыты - министры, генералы, писатели и  прочие.  Всех  видных  деятелей
история запрограммировала наперед, от их имен  поэтому  и  проку  быть  не
может. Но д'Артез жив. В те давние времена  он  не  ввязался  в  заваруху,
держался в стороне, работал, выжидал, молчал и оттого все еще здравствует.
Никому и сейчас ничего не известно о месте его пребывания, точно  так  же,
как в ту пору. Известно было лишь, что он существует, знали также его имя,
но оттого что он держался в стороне  и  помалкивал,  не  так  просто  было
прибрать его к рукам. Скандал да и  только!  Точь-в-точь  как  теперь.  Но
фамилия вам понадобится, для отвода глаз. А не назваться  ли  вам  Лембке?
Такой фамилии в романе нет, но это несущественно. Ну, хоть Людвиг  Лембке.
Не для того вовсе, чтобы зарегистрироваться в какой-то книге, боже  упаси.
Нет, просто так, на всякий случай. Фамилия эта  очень  подходит  к  вашему
костюму. Ни один человек не заподозрит, что некий Людвиг  Лембке  передает
информацию.
   - Лембке? Лембке? - пришелец словно пробовал фамилию на вкус.
   - Это всего-навсего предложение, господин Лембке. Возможно, нам  придет
в голову что-нибудь получше.
   - Напротив, фамилия представляется мне даже отчасти знакомой.
   - Вот видите! Без сомнения, над вами будут смеяться, но именно  в  этом
ваше преимущество. Смотришь, ночью кто-нибудь вдруг и  задастся  вопросом:
почему этот Лембке позволяет над собой смеяться?.. Но  прошу  прощения,  я
тороплюсь на вокзал. Отчего бы вам не  проводить  меня?  Нам  же  в  одном
направлении. Ах, да, книга! Э, оставим ее здесь.  Тоже  в  некотором  роде
информация.
   И они отправились через парк к вокзалу. Скамьи в парке  пустовали,  для
влюбленных было, пожалуй, чересчур  прохладно.  Но  когда  они  переходили
деревянный мостик, утки все еще крякали в камышах.
   А навстречу из города - какого города, не скажете ли? -  поспешал  один
из юных нарочных. Видимо, он как раз выполнил очередное  задание  и  летел
лишь из чистого усердия, чтобы  получить  новое.  Элегантный  господин  по
фамилии д'Артез шутки ради вытянул в  сторону  левую  руку,  помешав  юнцу
проскочить по узкому мостику.
   Тот и не пытался устранить препятствие, он пытался лишь  улыбнуться,  и
это было трудно вынести.
   - Извините, пожалуйста, господин д'Артез, - пролепетал в  конце  концов
юнец.
   Только представьте себе,  ночью  или  ранним  утром  в  так  называемом
курортном парке какого-то спящего города - и вдруг  этакий  юный  нарочный
лепечет: извините, пожалуйста. Нет, это и пред