Эрнесто де Мигель Марин,
   Главный инспектор Комиссии
   По делам лиц, уклоняющихся
   От уголовной ответственности.
   Мадрид, 19 декабря 1866 года.
 
МИНИСТЕРСТВО ОБОРОНЫ 
 
   Дону Хоакину Вальеспину Андреу,
   Министру внутренних дел. Мадрид.
 
   Дорогой Хоакин!
   Настоящим письмом уведомляю тебя, что этим вечером на борту  парохода
"Родриго Суарес"  были  отправлены  на  Канарские  острова  подполковник
Себриан Лусьентес и командиры Амброна Паэс и Вильягордо Лопес.
   Капитан Олегарио Галь Руперес и его  брат  Хосе  Мария  Галь  Руперес
находятся в заключении в военной тюрьме города Кадиса в ожидании  скорой
отправки на Фернандо-Пу .
   С наилучшими пожеланиями,
   Педро Сангонера Ортис,
   Министр обороны.
   Мадрид, 23 декабря.
 
МИНИСТЕРСТВО ОБОРОНЫ 
 
   Дону Хоакину Вальеспину Андреу,
   Министру внутренних дел. Мадрид.
 
   Дорогой Хоакин!
   Спешу сообщить тебе новость на этот раз весьма прискорбную: поскольку
добиться помилования со стороны Ее Величества Королевы так и не удалось,
а срок, указанный в решении суда, истек, сегодня утром в четыре часа  во
рву замка Оньяте  был  расстрелян  лейтенант  Хайме  Эспландью  Касальс,
приговоренный к высшей мере наказания за участие  в  мятеже,  подготовке
тайного заговора и государственную измену.
   С уважением,
   Педро Сангонера Ортис,
   Министр обороны.
   Мадрид, 26 декабря.
 
   Было еще несколько официальных  писем  и  короткие  послания  личного
характера, которыми обменивались Нарваэс и министр внутренних дел; внизу
указывались даты, а в самих письмах обсуждались  какие-то  дела  агентов
Прима в Испании и за границей. Читая  письма,  дон  Хайме  понял  только
одно: правительство  пристально  следило  за  подпольными  организациями
заговорщиков и было в курсе всей их деятельности. Упоминалось  множество
имен, географических названий; кого-то надо было не то выследить, не  то
задержать, вскользь сообщалась даже подпольная кличка, под которой некий
агент Прима собирался высадиться в Барселоне...  Дон  Хайме  вернулся  к
первым письмам и внимательно сверил даты. Переписка длилась около года и
неожиданно прерывалась. Дон Хайме напряг память: дата последнего  письма
совпадала с днем гибели в Мадриде Хоакина Вальеспина, правительственного
советника, который, по-видимому, находился в центре упомянутых в письмах
событий. На беднягу Вальеспина, это он хорошо помнил,  Агапито  Карселес
нападал с особым пылом: Вальеспин считался преданным человеком  Нарваэса
и  монархии,  активным  деятелем  партии  "модерадос"  и,  занимая  свою
должность, прославился тем, что был  убежденным  сторонником  применения
силы. Умер он от болезни сердца, и его похоронили  со  всеми  почестями;
впереди похоронной процессии шел сам Нарваэс, который вскоре  последовал
за ним, лишив тем самым Изабеллу II основной политической поддержки.
   Дон Хайме  был  в  растерянности.  Все  это  казалось  ему  полнейшей
бессмыслицей. Он не слишком хорошо разбирался в правительственных делах,
но на первый взгляд в документах, погубивших  Луиса  де  Аллу,  не  было
ничего такого, из-за чего следовало совершать убийство.  Он  внимательно
перечитал некоторые страницы, надеясь  отыскать  какой-нибудь  намек  на
разгадку, ускользнувший от него во  время  первого  чтения,  но  у  него
ничего не вышло. Его взгляд задержался  на  втором  по  счету  послании,
показавшемся  ему  таинственным;  это  было  короткое  письмо   частного
характера от Нарваэса к Вальеспину. В этом  письме  герцог  Валенсийский
упоминал о каком-то  предложении,  сделанном,  без  сомнения,  министром
обороны; это "разумное", как он подчеркивал, предложение касалось  дела,
связанного с "покупкой шахт". Нарваэс, по-видимому, обсудил этот  вопрос
с неким Пепито Саморой, - так он, несомненно, именовал Хосе Самору, того
самого,  который   занимал   в   то   время   пост   министра   угольной
промышленности... Однако на этом все обрывалось. Ни фактов, ни  знакомых
имен маэстро больше не находил. "Меня  несколько  коробит  необходимость
идти навстречу этой скотине..." - писал Нарваэс... Что за "скотину" имел
он  в  виду?  Быть  может,  разгадка  таилась  именно  здесь,   в   этом
отсутствующем имени?.. Дон Хайме ничего не понимал.
   Он вздохнул. Вероятно, человек, разбирающийся в политике, без особого
труда уловил бы во всем этом смысл, упорно ускользавший от  дона  Хайме.
Маэстро никак не мог понять, что именно превращало эти с виду совершенно
безобидные листы бумаги в  нечто  столь  важное  и  столь  опасное,  что
неизвестные люди, стремясь завладеть ими, пошли на  убийство.  И  почему
Луис де Аяла отдал письма ему, учителю фехтования? Кто хотел их выкрасть
и с какой целью?.. С другой стороны, как мог  маркиз  де  лос  Алумбрес,
часто говоривший о своей непричастности к  политике,  стать  обладателем
бумаг, которые являлись не чем иным,  как  личной  перепиской  покойного
министра обороны?
   Напрягая память,  маэстро  попытался  выстроить  логическую  цепочку.
Хоакин Вальеспин Андреу  был  родственником  Луиса  де  Аялы;  насколько
помнил дон Хайме,  братом  его  матери.  Должность  в  правительственной
канцелярии,  которой   Аяла   заведовал   в   течение   своей   недолгой
государственной карьеры, была  предложена  ему  именно  этим  человеком.
Пребывание маркиза на ответственном государственном посту хронологически
совпало с одним из  последних  периодов  правления  Нарваэса.  Насколько
точным было это совпадение, с уверенностью маэстро сказать не мог;  быть
может, Аяла участвовал в делах министерства немного позже... Маркиз  мог
завладеть документами, пока занимал должность или же после смерти своего
дяди... Такое предположение казалось вполне логичным. Но что эти  бумаги
представляли собой на самом деле и почему кому-то было важно хранить  их
в строжайшей тайне? Неужели они были настолько опасны и содержали в себе
столько компрометирующих фактов, что могли стать поводом для убийства?
   Дон Хайме поднялся из-за стола и прошелся по комнате.  Он  напряженно
размышлял. История с письмами была настолько необъяснима, что  с  трудом
укладывалась  у  него  в  голове.  Все  казалось  дьявольски  абсурдным;
особенно нелепой была роль, которую он невольно  сыграл  -  и  продолжал
играть - в  трагедии.  Подумав  об  этом,  дон  Хайме  вздрогнул.  Какое
отношение имела Адела де Отеро к хитросплетению таинственных  заговоров,
официальным письмам, спискам имен и названий?.. Эти  имена  не  говорили
ему ровным счетом ничего. Упомянутые в бумагах события - другое дело,  о
них он кое-что знал из газет, о них говорили на тертулии в те дни, когда
Прим  пытался  захватить  власть.  Он  даже  припомнил  что-то  о  казни
несчастного лейтенанта Хайме Эспландью. Но все это ничего не  проясняло.
Маэстро зашел в тупик.
   Скорее всего, надо было обратиться в полицию, отдать бумаги комиссару
и выйти из этого дела. Но  решиться  на  подобный  шаг  было  не  так-то
просто. Ему живо вспомнился допрос, которому  он  подвергся  этим  утром
возле  трупа  Аялы.  Он  солгал  комиссару,  ни  словом  не  упомянув  о
существовании конверта. И если эти документы  кого-то  компрометировали,
то этим "кем-то" был именно он, их невольный обладатель... Невольный? Он
мысленно повторил это слово, и губы его  скривила  болезненная  гримаса.
Мертвый Аяла ни слова не скажет в его защиту, и установить  невиновность
дона Хайме сумеет только суд.
   Никогда ранее не попадал он в  такое  нелепое  положение.  Ложь  была
совершенно чужда его благородной натуре, но мог ли он выбирать? Инстинкт
самосохранения требовал от него уничтожить конверт, избавиться от  этого
кошмара, пока еще есть время. И тогда никто  ничего  не  узнает.  Никто,
повторил  он,  брезгливо  поморщившись:  ведь  и  он,  дон  Хайме,  тоже
останется  в  неведении.  А  ему  нужно  было  понять  главное:  что  за
чертовщина скрывается за всем этим? По  целому  ряду  причин  он  просто
обязан был узнать истину. И если тайна не раскроется, к нему никогда  не
вернется покой.
   Что делать с бумагами - уничтожить их или передать в руки полиции,  -
он решит немного позже. Сейчас перед ним стояла другая задача: разгадать
секретный код таинственных документов. Однако одному ему подобная задача
не под силу: для  этого  надо,  по  крайней  мере,  хоть  сколько-нибудь
разбираться в политике...
   Неожиданно он вспомнил Агапито Карселеса. А что,  если  обратиться  к
нему? Агапито - его давний знакомый, его приятель,  к  тому  же  он  так
страстно интересовался всем, что касалось политики... Имена  и  события,
указанные в документах, ему наверняка что-то подскажут.
   Он поспешно собрал бумаги, спрятал их в конверт,  положил  на  полку,
взял трость и цилиндр и поспешил из  дому  прочь.  Выйдя  на  улицу,  он
достал из кармана часы-,  время  приближалось  к  шести  вечера.  Скорее
всего, Карселес сидел в "Прогресо". Это было совсем рядом, в Монтере,  -
минутах в десяти ходьбы; но дон Хайме торопился. Он остановил  экипаж  и
попросил извозчика отвезти его туда как можно быстрее.
   Карселес, как всегда, сидел в углу, разглагольствуя  на  этот  раз  о
злосчастной роли, которую сыграли австрийцы и Бурбоны в судьбе  Испании.
Возле  него  скучал,  рассеянно  посасывая  кусочек  сахара,  задумчивый
Марселино Ромеро с повязанной вокруг шеи мятой косынкой.  Против  своего
обыкновения Хайме Астарлоа  поздоровался  с  приятелями  довольно  сухо;
извинившись перед пианистом, он тихонько подсел к Карселесу  и  коротко,
не вдаваясь в подробности, изложил ему суть дела:
   - По ряду причин, не имеющих отношения к  нашему  разговору,  у  меня
оказались важные документы. Я хочу, чтобы какой-нибудь  знающий  человек
помог мне в них разобраться. Разумеется, все это должно  остаться  между
нами.
   Агапито   оживился.   Он   уже   всласть   наговорился   об    упадке
австро-бурбонского влияния, а меланхоличный учитель музыки был не лучшим
собеседником. Они поспешно извинились перед Ромеро и вышли из кафе.
   До улицы Бордадорес они решили добраться пешком. По  дороге  Карселес
мельком упомянул о трагедии во дворце Вильяфлорес, ставшей  для  жителей
Мадрида притчей во языцех. До него дошли слухи, что Луис  де  Аяла  брал
уроки у дона Хайме. Будучи профессиональным журналистом, он принялся так
дотошно выпытывать подробности, что  растерявшемуся  дону  Хайме  стоило
немалых трудов увести разговор в сторону. В заключение Карселес  заявил,
что аристократов он презирает и ничуть не жалеет о том, что жизнь одного
из представителей этого презренного клана внезапно оборвалась.
   - Однажды откроется широчайшее поле деятельности свободному народу, -
напыщенно провозгласил он, собираясь перейти к своей  излюбленной  теме,
но, заметив хмурый взгляд дона Хайме,  быстро  скис.  Однако  вскоре  он
опять вернулся к разговору об убийстве; по его мнению, маркиза  погубила
женщина. Для Карселеса все было совершенно очевидно: маркиз покусился на
чью-то честь, и его быстренько  отправили  на  тот  свет.  Говорят,  его
проткнули саблей или чем-то в этом роде. Все сходится.  Неужели  маэстро
совсем ничего не знает?
   В этот миг они оказались на улице Бордадорес, и  маэстро  вздохнул  с
облегчением. Карселес  был  у  него  впервые  и  теперь  с  любопытством
осматривал небольшую гостиную. Едва завидев книжный шкаф, он бросился  к
нему и принялся дотошно изучать названия на корешках книг.
   - Неплохо, - объявил он наконец, одобрительно покачав головой.  -  На
мой взгляд, еще несколько ключевых имен - и будет полная картина  эпохи,
в которой нам довелось  жить.  Пожалуй,  стоит  добавить  что-нибудь  из
Руссо, побольше Вольтера...
   Эпоха, в которой им с Карселесом довелось жить, мало  волновала  дона
Хайме. Еще меньше интересовал его сомнительный  вкус  дона  Агапито,  по
крайней мере в том, что касалось литературы и  философии.  Он  деликатно
прервал своего приятеля и перевел  разговор  на  нужную  тему.  Глаза  у
Карселеса  заблестели,  он  тут  же  позабыл  о  книгах  и  приготовился
приступить к делу. Дон Хайме достал письма из тайника.
   - Признаться,  дон  Агапито,  я  целиком  доверяю  вам  как  другу  и
порядочному человеку. Отнеситесь  к  этим  бумагам  ответственно.  -  Он
говорил медленно и  тихо,  чувствуя,  что  его  слова  подействовали  на
Карселеса. - Вы можете дать мне слово?
   Карселес торжественно поднес руку к груди.
   - Да, да, конечно. Даю вам слово.
   Внезапно у дона Хайме мелькнула тревожная мысль: не  совершал  ли  он
роковую ошибку, столь легковерно доверяя свою тайну этому  человеку?  Но
отступить он уже не мог: бумаги лежали на столе.
   - Я не могу рассказать вам, как документы попали ко мне,  потому  что
это чужая тайна... В них содержатся какие-то важные сведения; их суть от
меня ускользает, но я во что бы то ни стало должен ее понять. - На  лице
Карселеса отразилось напряженное внимание. Он не дыша слушал дона Хайме,
продолжавшего с некоторым усилием:
   - Похоже, все дело в том, что я плохо  знаю  политические  события  в
нашей стране. О многом у  меня  нет  ни  малейшего  представления,  и  я
попросту не в силах разгадать смысл, который здесь наверняка есть... Вот
я и решил обратиться к вам, ведь вы неплохо разбираетесь в такого  сорта
делах.  Пожалуйста,  прочтите  эти  письма,   постарайтесь   понять   их
содержание и сообщите мне, что вы думаете обо всем этом.
   Некоторое время Карселес неподвижно смотрел на  дона  Хайме;  он  был
крайне взволнован. Потом он провел  кончиком  языка  по  губам  и  бегло
осмотрел документы, разложенные на столе.
   - Дон Хайме, - произнес он,  с  трудом  скрывая  восхищение.  -  Я  и
представить не мог, что вы...
   - Я тоже не мог себе этого представить, - перебил его  дон  Хайме.  -
Более того: должен признаться, эти бумаги оказались здесь  вопреки  моей
воле. Но выбора у меня нет: мне надо разобраться, что в них скрыто.
   Карселес снова осмотрел документы, не  решаясь  к  ним  прикоснуться.
Чутье подсказывало ему,  что  в  них  содержится  нечто  крайне  важное.
Наконец он сел за стол и взял в руки одно  из  писем.  Дон  Хайме  стоял
рядом с ним. На этот раз ему пришлось поступиться своими принципами:  он
спокойно перечитывал содержание бумаг, стоя за плечом друга.
   Увидев первые же имена и печати, Карселес остолбенел.  Он  растерянно
взглянул  на  дона  Хайме,  на   лице   его   выразилось   недоверие   и
замешательство, но он не произнес ни слова. Он  читал  молча,  аккуратно
переходя от страницы к  странице,  иногда  взгляд  его  задерживался  на
каком-нибудь  имени,  упомянутом  в  одном  из  многочисленных  списков.
Прочитав приблизительно половину, он вдруг выпрямился и замер, словно  в
голову  ему  пришла  какая-то  мысль,  и  поспешно  вернулся  к   первым
страницам. На его небритой физиономии мелькнула робкая улыбка. Он  вновь
погрузился в чтение. Боясь помешать ему, дон Хайме напряженно ждал.
   - Ну как, вам что-нибудь понятно? - спросил он наконец,  не  в  силах
ждать далее. Карселес кивнул.
   -  Кажется,  да.  Но  пока  это  всего-навсего  догадки...  Мне  надо
убедиться, что мы на верном пути.
   Нахмурив брови, он опять ушел в чтение. Мгновение спустя он  медленно
покачал головой, как будто его внезапно осенило.  Потом  вновь  замер  и
поднял глаза к потолку, что-то напряженно припоминая.
   - Что же тогда произошло?.. - мрачно пробормотал он про  себя.  -  Не
помню точно, но, по-моему, это  было...  в  начале  прошлого  года.  Да,
конечно, шахты. Это касалось кампании,  которую  вели  против  Нарваэса.
Говорили, что он был замешан в деле... этого... Черт, не могу  вспомнить
имени...
   Дону Хайме показалось, что он никогда в жизни не чувствовал подобного
напряжения. Внезапно лицо Карселеса просияло.
   - Ну конечно! Какой же я идиот! - воскликнул  он,  стукнув  по  столу
кулаком. - Но мне нужно проверить  имя...  Неужели  это...  -  Он  опять
торопливо листал страницы, отыскивая первые  письма.  -  Боже  мой,  дон
Хайме! Так вы ничего не поняли? Ведь это же неслыханный скандал! Клянусь
вам!..
   В  дверь  постучали.  Карселес  внезапно  умолк,  испуганно  глядя  в
прихожую.
   - Вы кого-то ждете?
   Дон Хайме отрицательно покачал головой, встревоженный не меньше,  чем
его приятель. Взяв себя в руки, Карселес собрал документы, огляделся  и,
проворно вскочив, сунул их под диван. Затем он обернулся к дону Хайме.
   - Кто бы это ни был, гоните его прочь! - зашептал он ему  на  ухо.  -
Нам с вами надо срочно поговорить!
   Смущенный дон Хайме машинально поправил галстук и  пересек  прихожую,
направляясь к двери. Тайна, которая привела в его дом Аделу де  Отеро  и
стоила жизни Луису де Аяле, вот-вот должна была  раскрыться;  эта  мысль
словно околдовала его, придав всему происходящему оттенок  нереальности.
В какой-то миг ему почудилось,  что  он  вот-вот  проснется  и  все  эти
удивительные события окажутся лишь наваждением, плодом его  собственного
воображения.
   За дверью стоял полицейский.
   - Дон Хайме Астарлоа?
   Дон Хайме почувствовал, как волосы у него на затылке зашевелились.
   - Да, это я.
   Полицейский покашлял. У него было  смуглое,  как  у  цыгана,  лицо  и
куцая, небрежно подстриженная бородка.
   - Меня послал старший  комиссар  полиции,  дон  Хенаро  Кампильо.  Он
требует, чтобы вы проследовали за мной.
   Дон Хайме молча смотрел на него.
   - Ничего не понимаю, - пробормотал он, стараясь выиграть время.
   Полицейский  уловил  его  замешательство  и  улыбнулся,   чтобы   его
успокоить.
   - Не волнуйтесь,  это  чистая  формальность.  По-видимому,  появились
новые сведения по делу сеньора маркиза де лос Алумбрес.
   Дон  Хайме  опустил  глаза;   несвоевременный   визит   начинал   его
раздражать. Но полицейский намекал на какие-то новые улики, быть  может,
это было что-то важное. Вероятно, нашли Аделу де Отеро.
   - Вы можете подождать?
   - Конечно. Сколько угодно.
   Он оставил полицейского в дверях и вернулся в  гостиную,  где  его  с
нетерпением поджидал Карселес, слышавший весь разговор.
   - Что будем делать? - спросил его дон Хайме шепотом.
   Журналист ободряюще похлопал его по плечу.
   - Поезжайте, друг мой, - сказал он ему. - А я  подожду  вас  здесь  и
спокойно перечитаю эти бумаги еще раз.
   - Вы что-нибудь обнаружили?
   - Кажется, да, но я пока не  уверен.  Мне  надо  еще  раз  хорошенько
подумать. Поезжайте и ни о чем не беспокойтесь.
   Дон Хайме кивнул. Другого выхода все равно не было.
   - Я вернусь как можно быстрее.
   - Не беспокойтесь.  -  В  глазах  Агапито  Карселеса  мерцал  огонек,
немного встревоживший дона Хайме. - Ваша поездка как-то связана  с  тем,
что я только что прочел?
   Дон Хайме покраснел. Происходящее ускользало из-под контроля. На него
навалились усталость и апатия.
   - Пока не знаю. - Солгать Карселесу в  такую  минуту  показалось  ему
низостью. - Хочу только сказать, что... Поговорим, когда я вернусь.  Мне
надо привести свои мысли в порядок.
   Он пожал приятелю руку и в сопровождении полицейского вышел на улицу.
Внизу его ждал казенный экипаж.
   - Куда  мы  едем?  -  спросил  он.  Полицейский  наступил  в  лужу  и
потоптался, отряхивая с сапог воду.
   - В покойницкую, - ответил он.  И,  удобно  устроившись  на  сиденье,
принялся насвистывать популярную мелодию.
   Кампильо поджидал его в  кабинете  Института  Форенсе.  Его  лоб  под
всклокоченным париком покрывали капли пота, пенсне болталось на  шнурке.
Когда дон Хайме вошел в кабинет,  он  поднялся  ему  навстречу,  вежливо
улыбнувшись.
   - Мне очень жаль, дон Хайме, что нам приходится  встречаться  по  два
раза на день, да еще при таких печальных обстоятельствах...
   Дон Хайме недоверчиво осмотрел кабинет. Он старался взять себя в руки
и сохранить уверенность  в  себе,  которая,  казалось,  таяла  с  каждой
минутой. Происходящее никак не умещалось в границах привычного  мира,  в
котором спокойно протекала его сдержанная внутренняя жизнь.
   -