становила
свои силы, отступила на два шага назад и затем, подавшись вперед,  вновь
атаковала  в  четвертый  сектор.  Губы  ее  были  крепко  сжаты,   глаза
пристально  вглядывались  в  лицо  противника;  весь  ее   вид   выражал
предельную собранность и решимость.
   - Великолепно, - пробормотал дон Хайме достаточно громко,  чтобы  она
могла его расслышать, но она не выразила ни  малейшего  удовольствия  от
полученного комплимента. Ее межбровье пересекла вертикальная морщина, со
лба по щеке сбежала капля пота. Юбка, казалось, не слишком сковывала  ее
движений; она держала рапиру чуть согнутой рукой, пристально наблюдая за
доном  Хайме.  Он  подумал,  что  в  этот  момент  она  была  не   такой
обворожительной, как обычно; красота сохранилась,  но  сейчас  казалось,
что ее тело вот-вот задрожит  от  напряжения.  Безусловно,  в  ней  было
что-то мужское. Более того, что-то темное и дикое.
   Адела де Отеро не меняла своей позиции: она по-прежнему держалась  на
одной плоскости, чуть склонившись вперед и слегка откинув назад  голову.
Она  без  труда  сохраняла   правильную   осанку,   столь   восхваляемую
сторонниками  классического  стиля,   -   дон   Хайме   сам   настойчиво
рекомендовал ее своим ученикам. Он приблизился на три шага, и она тут же
сделала три шага назад, сохраняя  дистанцию.  Он  нанес  укол  в  третий
сектор, и она ответила ему, безупречно парировав полукруговой  четвертой
защитой,  что  показалось  ему  чрезвычайно  ловким  маневром.   Маэстро
поразило то, как чисто была выполнена эта защита, считающаяся  одним  из
сложнейших действий; узнав ее секрет,  фехтовальщик  овладевал  техникой
высочайшего  класса.  Он  выждал,  чтобы  Адела  де  Отеро  атаковала  в
четвертый сектор, отразил нападение и  нанес  укол,  обойдя  руку;  укол
неминуемо настиг бы ее, если бы он намеренно не  задержал  наконечник  в
дюйме от ее тела. Она оценила  маневр,  отступила  на  шаг,  не  опуская
рапиру; глаза ее сверкали от ярости.
   - Я плачу вам не за то, чтобы вы играли со мной,  как  с  начинающим,
дон Хайме. - Ее голос дрожал от гнева. -  Если  вы  должны  уколоть,  то
уколите.
   Маэстро пробормотал  извинения,  удивленный  столь  бурной  реакцией.
Мгновение спустя она упрямо насупилась,  предельно  сосредоточиваясь,  и
внезапно кинулась в атаку с такой яростью, что он едва успел  парировать
четвертой защитой, хотя ее напор заставил  его  отступить.  Он  сохранил
дистанцию, но  она  возобновила  нападение,  нанося  батманы,  атакуя  с
необычайной скоростью и сопровождая каждое движение  хриплым  возгласом.
Его поразило даже не само нападение, а тот  яростный  напор,  с  которым
набросилась  на  него  эта  женщина.  Дон   Хайме   медленно   отступал,
завороженно глядя на жуткое выражение, исказившее  лицо  противницы.  Он
увеличил дистанцию, но она  продолжала  наступать.  Он  вновь  попытался
увеличить дистанцию,  парируя  четвертой  защитой,  но  Адела  де  Отеро
приблизилась, нанесла батман и в конце концов уколола вниз.  Отступив  в
третий раз, дон  Хайме  парировал  низкой  пятой  защитой.  "На  сегодня
хватит",  -  подумал  маэстро,  решив  немедленно  покончить  с  нелепой
ситуацией. Но она вновь парировала третьей защитой и проворно  атаковала
в четвертый сектор, не дав ему времени опомниться.  С  громадным  трудом
дону Хайме удалось выйти из этого унизительного положения,  он  принялся
осторожно наступать, выжидая удобный момент, чтобы обезоружить ее  сухим
четким движением. В следующий миг  он  поднял  безопасный  наконечник  и
приставил его к горлу противницы. Ее  рапира  со  звоном  покатилась  по
полу. Адела де Отеро отступила назад, глядя на приставленный к ее  горлу
наконечник с таким отвращением, словно только что избежала укуса змеи.
   Они смерили друг друга взглядом, не произнеся ни слова. Дон  Хайме  с
удивлением отметил, что ее лицо уже не дышало яростью. Злоба, искажавшая
ее черты во  время  битвы,  сменилась  холодной  и  несколько  ироничной
улыбкой. Он заметил, что она довольна тем, что  заставила  его  пережить
неприятный момент, и почувствовал некоторую досаду.
   - Разве можно вести себя столь безрассудно?..  В  поединке  с  боевым
оружием это могло бы стоить вам жизни, сеньора. Фехтование не игра.
   Она откинула назад голову и весело  расхохоталась,  словно  девчонка,
которой  удалась  невинная  шалость.  Ее  щеки  пылали  после  недавнего
напряжения, а над верхней губой блестели мелкие капельки  пота.  Ресницы
тоже казались влажными, и в сознании дона  Хайме  пронеслась  далекая  и
смутная мысль: именно так должно было выглядеть ее лицо  после  любовных
объятий.
   - Не сердитесь на меня, маэстро. - Ее  голос  и  черты  действительно
совершенно преобразились:  лицо  излучало  мягкость,  нежное  очарование
теплой, одухотворенной красоты. Учащенное дыхание все  еще  вздымало  ее
грудь. - Я лишь хотела показать, что у вас нет  оснований  держаться  со
мной покровительственно. Если у меня в руке рапира, я ненавижу, когда со
мной обращаются как с женщиной. Вы имели честь  убедиться,  что  я  могу
быть достойным соперником, - добавила она, и  в  ее  голосе  дону  Хайме
послышалась смутная угроза. - А укол должен  оцениваться  независимо  от
того, кто его нанес.
   С таким доводом дон Хайме вынужден был согласиться.
   - В таком случае, сеньора, прошу вас принять мои извинения.
   Она поклонилась ему с необычайным изяществом.
   - Я принимаю ваши извинения, маэстро. - Волосы, собранные на затылке,
немного растрепались, и на плечо упала темная прядь. Она подняла руки  и
заколола волосы перламутровой заколкой. - Мы можем продолжить?
   Дон Хайме подобрал с пола рапиру и подал ее донье Аделе. Хладнокровие
и выносливость этой женщины поразили его.  Во  время  битвы  надетый  на
острие его рапиры металлический наконечник  несколько  раз  оцарапал  ей
лицо, но она ничуть не испугалась и не отступила.
   - На этот раз мы наденем маски, - сказал он; Адела де Отеро  согласно
кивнула.
   Они надели защитные маски и встали в исходную  позицию.  На  миг  дон
Хайме пожалел, что металлическая решетка почти полностью скрыла ее лицо;
однако он все же различал блеск ее глаз и белую линию зубов, блестевших,
когда она, восстанавливая дыхание, разжимала губы, готовясь  ринуться  в
новую атаку. На этот раз поединок прошел без эксцессов; она сражалась  с
абсолютным  спокойствием,  безупречно  чередуя   действия,   вела   себя
сдержанно и осмотрительно. Хотя ей так и не удалось уколоть  противника,
пару раз дону Хайме пришлось  пустить  в  ход  все  свои  навыки,  чтобы
отразить уколы, которые,  без  сомнения,  застигли  бы  врасплох  любого
фехтовальщика, чуть менее опытного, чем он. Рапиры тихо звенели в тишине
зала, и дону Хайме пришло в голову, что Адела де Отеро  была  на  уровне
достойнейших мастеров, каких ему доводилось встречать в жизни.  Поединок
становился все напряженнее, и вскоре дон Хайме,  позабыв  о  поле  своей
новой ученицы, принялся отражать атаки со всей  серьезностью,  на  какую
только был способен. Несколько раз ему пришлось  уколоть  ее,  чтобы  не
быть уколотым самому. В этот вечер Адела де Отеро получила общим  числом
пять уколов в грудь; это было не слишком много, учитывая  мастерство  ее
соперника.
   Когда часы пробили шесть, они опустили рапиры,  изможденные  жарой  и
напряженностью  боя.  Она  сняла  маску  и   вытерла   пот   полотенцем,
предложенным доном Хайме. Затем вопросительно посмотрела на него, ожидая
оценки.
   Маэстро улыбался.
   - Невозможно поверить, - признался он искренне, и она прикрыла  веки,
словно кошка, которую погладили за ухом.  -  Как  давно  вы  занимаетесь
фехтованием?
   - С восемнадцати лет. - Дон Хайме попытался  мысленно  определить  ее
возраст, отсчитывая от этой цифры, и она угадала его  намерение.  -  Мне
сейчас двадцать семь.
   Дон Хайме вежливо изобразил удивление, давая понять,  что  считал  ее
значительно моложе.
   - Вы плохо меня знаете, - холодно возразила она. -  По-моему,  глупо,
когда люди пытаются скрыть свой возраст и выглядеть моложе, чем они есть
на  самом  деле.  Отказываться  от  своих  лет  -  это  все  равно   что
отказываться от себя самого.
   - Мудрые слова.
   - Всего лишь здравый смысл, маэстро. Обыкновенный здравый смысл.
   - Это не совсем женская черта.
   - Вы бы удивились, узнав, как много женских черт у меня отсутствует.
   В дверь постучали, и на лице доньи Аделы мелькнула досада.
   - Это, должно быть, Лусия. Я просила ее зайти за мной через час.
   Дон Хайме  извинился  и  пошел  открывать.  Действительно,  это  была
служанка. Когда он вернулся  в  зал,  Адела  де  Отеро  уже  скрылась  в
гардеробной. И опять дверь осталась приотворенной.
   Маэстро повесил рапиры на стену и подобрал с пола маски. Когда  Адела
де Отеро вышла из раздевалки, на ней было прежнее муслиновое платье. Она
расчесывала волосы, держа перламутровую заколку в зубах.  Волосы  у  нее
были ухоженные, черные, длинные, спадающие намного ниже плеч.
   - Когда же вы покажете мне ваш знаменитый укол?
   Волей-неволей  дону  Хайме  пришлось  признаться:  эта  женщина  была
достойна овладеть секретом укола за двести эскудо.
   - Послезавтра в это же время, - сказал он.  -  В  мои  задачи  входит
обучение технике самого укола, а также и способам его отразить. Учитывая
ваш  опыт,  думаю,  через  два  или  три  занятия  вы  овладеете  им   в
совершенстве.
   Она была явно польщена.
   - Мне будет  очень  приятно  посещать  ваши  занятия,  дон  Хайме,  -
произнесла она просто, словно внезапно почувствовала к нему  доверие.  -
Это наслаждение - сражаться с таким... восхитительным знатоком классики.
Сразу видно, что вы принадлежите к старинной французской  школе:  прямая
осанка,  вытянутая  нога,  атака  только  в  самом   крайнем   случае...
Фехтовальщиков, подобных вам, осталось мало.
   - К сожалению, сеньора. К величайшему сожалению.
   - И еще я  заметила,  -  добавила  она,  помолчав,  -  что  вы  очень
необычный фехтовальщик.. У вас есть то, что знатоки называют... кажется,
sentiment du fer . Я правильно произнесла? Этим редким качеством владеют
лишь особенно одаренные фехтовальщики.
   Дон Хайме рассеянно кивнул, давая понять, что ему это безразлично; но
в глубине души он был тронут проницательностью доньи Аделы.
   - Это всего лишь результат большого труда, - ответил он.  -  Подобное
свойство  -  нечто  вроде  шестого  чувства;   оно   словно   продлевает
чувствительность пальцев,  держащих  рапиру,  до  самого  острия...  Это
особый инстинкт, который предупреждает о намерениях противника и  иногда
всего за долю секунды позволяет предотвратить его укол.
   - Я бы тоже хотела этому научиться, - сказала она.
   - Невозможно, сеньора. Это приходит  с  опытом.  Здесь  нет  никакого
секрета; ничего, что можно было бы приобрести за деньги. Чтобы развить в
себе это умение, нужна целая жизнь. Такая, какую прожил я.
   Казалось, она что-то вспомнила.
   - Кстати, об оплате, - произнесла она, - я хотела бы знать,  что  вас
больше устраивает: наличные или чек, который у вас примут в любом банке?
В Итальянском банке, например. Я хотела бы продолжать заниматься с  вами
в течение еще некоторого времени после того, как я освою технику укола.
   Дон Хайме вежливо запротестовал: для него было бы  честью  предложить
свои услуги даме, в деньгах он не нуждался, посему разговор  о  них  был
просто неуместен.
   Посмотрев  на  него  холодно,  она  напомнила  ему,  что   собирается
воспользоваться его профессиональными  услугами  и  его  занятия  с  ней
должны строиться на тех же условиях, как  со  всеми  другими  учениками.
Затем, считая разговор завершенным, она ловким и быстрым жестом  собрала
волосы на затылке и скрепила их заколкой.
   Дон Хайме надел куртку и  проводил  свою  новую  ученицу  в  кабинет.
Служанка ждала на лестнице, но Ад ела де Отеро, казалось, не торопилась.
Она  попросила  стакан  воды,  затем  довольно   долго   с   откровенным
любопытством изучала корешки книг, стоявших на полках.
   - Я отдал бы мою лучшую рапиру за то, чтобы узнать,  кто  обучал  вас
фехтованию, сеньора де Отеро.
   - И что же это за рапира? - спросила она, не оборачиваясь; стоя возле
полки, она бережно провела пальцем по корешку "Мемуаров Талейрана".
   - Миланский клинок работы самого д'Аркади. Она прикусила губу, словно
прикидывая, выгодна ли ей предложенная сделка.
   - Заманчивое предложение, но я не  могу  его  принять.  Если  женщина
хочет быть привлекательной, она должна окружать себя тайной. Скажу  лишь
одно: это был превосходный учитель.
   - Я уже имел  честь  убедиться  в  этом.  А  вы  оказались  способной
ученицей.
   - Благодарю.
   - Это чистая  правда.  Если  вы  позволите  мне  высказать  кое-какие
догадки, осмелюсь предположить, что ваш учитель -  итальянец.  Некоторые
ваши действия типичны для этой достойнейшей школы.
   Адела де Отеро прижала палец к губам.
   -  Поговорим  об  этом  в  другой  раз,  маэстро,  -  произнесла  она
вполголоса тоном заговорщика. Она осмотрелась и кивнула на  диван.  -  Я
могу сесть?
   - Прошу вас.
   Она опустилась на вытертую, табачного цвета, кожу  софы,  и  ее  юбки
мягко  зашелестели.  Дон  Хайме  стоял  перед  ней,  чувствуя  некоторую
неловкость.
   - А где вы, маэстро, обучались фехтованию? Дон Хайме посмотрел на нее
удивленно.
   - Ваша наивность очаровательна, сеньора: вы отказываетесь  рассказать
мне о вашей юности, а в следующий миг задаете мне тот же самый вопрос...
Разве это справедливо?
   Она мягко улыбнулась.
   - По отношению к мужчинам все справедливо, дон Хайме.
   - Звучит жестоко, сеньора!
   - И искренне.
   Дон Хайме посмотрел на нее задумчиво.
   -  Донья  Адела,  -  произнес  он  неожиданно   серьезно,   с   такой
обезоруживающей  простотой,  что  его  слова  прозвучали  без  малейшего
оттенка светскости. - Я отдал бы все на свете, чтобы  иметь  возможность
собственной  рукой  написать  вызов  и  отправить  секундантов  к   тому
человеку, который вложил в ваши уста столь горькие слова.
   Она взглянула на него сперва растерянно, потом, когда поняла, что  ее
собеседник не  шутит,  -  удивленно  и  благодарно.  Она  хотела  что-то
сказать, но замерла с приоткрытым ртом,  словно  услышанные  только  что
слова доставили ей невыразимое наслаждение.
   - Это, - произнесла она, - самый  изысканный  комплимент,  какой  мне
когда-либо доводилось слышать.
   Дон Хайме облокотился о спинку кресла. Он был  слегка  обескуражен  и
хмурился. Ему вовсе не хотелось заигрывать  с  ней,  он  просто  выразил
вслух свое чувство. А что, если он выглядит в ее глазах смешно? В его-то
годы!
   Она почувствовала его замешательство и,  желая  исправить  положение,
как ни в чем не бывало вернулась к исходной теме разговора.
   - Вы собирались рассказать мне, дон Хайме, когда вы начали заниматься
фехтованием.
   Маэстро благодарно улыбнулся.
   - Когда служил в армии, - ответил он с готовностью.
   Она посмотрела на него с интересом.
   - Вы были военным?
   - Совсем недолго.
   - Наверное, форма вам очень шла. У вас и сейчас превосходная фигура.
   - Сеньора, прошу вас, не надо  тешить  мое  тщеславие.  Мы,  старики,
очень  чувствительны,  и  такие  вещи,  особенно  когда  их   произносит
хорошенькая молодая женщина, чей муж, без сомнения...
   Он умолк, внимательно наблюдая за ее  реакцией:  она  вот-вот  должна
была проговориться. Но Адела де Отеро спокойно смотрела на него, ожидая,
чем закончится фраза. В следующий миг она достала из сумки веер, но  так
и не раскрыла его.  Когда  же  она  заговорила,  взгляд  ее  снова  стал
холодным.
   - Значит, вы считаете меня хорошенькой женщиной?
   Дон Хайме смутился.
   - Разумеется, - проговорил он со  всей  искренностью,  на  какую  был
способен.
   - Такой вы собираетесь описать меня вашим друзьям в казино?
   - Видите ли, сеньора де Отеро... Вероятно, мой долг сообщить вам, что
я не хожу в казино и у меня нет друзей. Однако даже в том предполагаемом
случае, если бы оба эти обстоятельства  имели  место  в  моей  жизни,  я
никогда бы не опустился до того, чтобы упоминать имя дамы.
   Она задумчиво посмотрела на  него,  как  будто  размышляя,  насколько
искренни его слова.
   - Так или иначе, - добавил дон Хайме,  -  всего  мгновение  назад  вы
изволили назвать мою фигуру превосходной и тем не менее не обидели меня.
И я не спросил вас, употребите ли вы  это  слово,  рассказывая  обо  мне
вашим подругам за чаем.
   Адела де Отеро весело рассмеялась, и дону Хайме не оставалось  ничего
другого, как последовать  ее  примеру.  Веер  соскользнул  на  ковер,  и
маэстро поспешно поднял его и протянул ей, все еще стоя на одном колене;
в этот миг их лица сблизились почти вплотную.
   - У меня нет подруг, и я не пью чай, - ответила  она,  и  дон  Хайме,
замирая от восторга, заглянул  в  глаза  фиалкового  цвета,  которые  он
никогда раньше не видел так близко. - А у вас были когда-нибудь  друзья,
я хочу сказать, настоящие друзья, люди, которым  вы  могли  бы  доверить
вашу жизнь?..
   Он неторопливо поднялся.  Чтобы  ответить  на  этот  вопрос,  ему  не
требовалось напрягать память.
   - Это была не совсем дружба... Я имел честь провести несколько лет  в
обществе маэстро Лусьена де Монтеспана. Он  обучил  меня  всему,  что  я
знаю.
   Адела де Отеро шепотом повторила это  имя;  было  очевидно,  что  она
слышит его впервые. Дон Хайме улыбнулся.
   - Ну конечно, вы ведь еще так молоды... - Он посмотрел куда-то вдаль,
затем снова обратил свой взгляд на нее. - Лусьен де Монтеспан был лучшим
фехтовальщиком, какого я когда-либо знал. В те времена никто  не  мог  с
ним сравниться. - Мгновение он, казалось, обдумывал  свои  слова.  -  Ни
один фехтовальщик.
   - Значит, вы учились во Франции?
   - Да. Чтобы стать учителем фехтования,  я  учился  целых  одиннадцать
лет.  Я  вернулся  в  Испанию  в  середине  века,  в  тысяча   восемьсот
пятидесятом году.
   Глаза фиалкового  цвета  смотрели  на  него  пристально;  можно  было
подумать, что их владелице доставляло какое-то болезненное  удовольствие
извлекать на свет сокровенные воспоминания старого маэстро.
   - Наверное, вы скучали по родине. Я хорошо знаю, что это такое.
   Дон Хайме ответил не сразу. Он понимал, что Адела де Отеро принуждает
его говорить о себе самом, к чему он по своей природе совершенно не  был
склонен. Но сидящая перед ним женщина обладала таким  обаянием,  что  он
поддался ее чарующей власти и все больше проникался к ней доверием.
   - Да, сеньора, со мной действительно происходило что-то  подобное,  -
проговорил он, покоряясь магической силе, исходящей от его  собеседницы.
- Но на самом деле все это было... несколько сложнее. Мое путешествие  я
бы скорее назвал бегством.
   - Бегством? Вы не похожи на тех, кто устраивает свою судьбу  подобным
образом.
   Дон Хайме улыбнулся, чувствуя нарастающую  тревогу.  В  нем  мягко  и
властно оживали воспоминания, и он вовсе не  собирался  впускать  в  них
Аделу де Отеро.
   - Я говорю образно, - добавил он осторожно. - Наверное,  я  несколько
преувеличил. Хотя  после  всего,  что  со  мной  тогда  произошло,  это,
возможно, и было самым настоящим бегством.
   Она прикусила нижнюю губу, по-видимому, сгорая от любопытства.
   - Расскажите мне об этом, маэстро.
   - Быть может, я расскажу  вам  эту  историю  чуть  позже.  Как-нибудь
потом... На самом деле это для меня не слишком приятное воспоминание.  -
Он умолк, словно внезапно что-то вспомнив. -  И  вы  ошибаетесь,  считая
меня непохожим на тех, кто спасается бегством. Все мы однажды убегаем. И
я не исключение.
   Адела де Отеро задумалась; губы ее были приоткрыты, она  разглядывала
дона Хайме так внимательно, словно пыталась на глаз снять с него  мерку.
Затем она сложила руки на коленях и посмотрела на  него  с  нескрываемой
симпатией.
   - Да, давайте вернемся к этому как-нибудь в другой раз. Я имею в виду
вашу историю. - Она сдел