о  поры  до
времени чистейшей теорией; старый маэстро  понимал,  что  настал  момент
проверить способности дамы на практике. Казалось, эта дьявольская  донья
Адела  вот-вот  совершит   нечто   невозможное:   после   тридцати   лет
преподавания пробудит в нем желание увидеть воочию, как  владеет  шпагой
женщина. И не просто женщина, а именно  она,  эта  странная  сеньора  де
Отеро.
   Гостья пристально смотрела на него, терпеливо  ожидая  окончательного
ответа. Дон Хайме покашлял:
   - Признаюсь вам со всей откровенностью: я, мягко говоря, удивлен.
   Адела де Отеро не  ответила  и  даже  не  шелохнулась.  Она  казалась
невозмутимой: заранее предвидя реакцию маэстро, явилась она отнюдь не  с
целью его удивить.
   На самом деле решение дон Хайме уже принял, но до поры до времени  не
хотел этого показывать: ей не  следовало  знать,  что  он  уступает  так
быстро.
   - Жду вас  завтра  в  пять  пополудни.  Если  вам  удастся  выдержать
экзамен, мы назначим день первого занятия. Постарайтесь прийти...  -  Он
кивнул на ее платье и почувствовал, что краснеет. - Постарайтесь одеться
соответствующим образом.
   Он ожидал, что она радостно вскрикнет, захлопает  в  ладоши,  словом,
выразит свой наивный восторг так, как  это  обычно  делают  женщины.  Не
тут-то было: Адела де Отеро, не говоря  ни  слова,  только  смотрела  на
него, и ее лицо показалось маэстро таким непроницаемым и загадочным, что
неожиданно для себя он почувствовал, как холод пробежал по его спине.
 
*** 
 
   Свет  масляного  фонаря  отбрасывал  на  стены   комнаты   причудливо
танцующие тени. Дон Хайме вывернул фитиль, и в комнате стало светлее. Он
начертил на листе бумаги две линии, сходящиеся  под  углом,  и  соединил
концы  линий  полукругом.  Получившийся  угол  составлял  приблизительно
семьдесят пять градусов. Его лучи ограничивали пространство,  в  котором
предстояло действовать рапире. Он отметил  цифру  и  вздохнул.  Укол  во
второй сектор, батман в четвертый; быть может, таков был верный путь. Но
что за этим следовало?..  Ответный  укол,  очевидно,  тоже  ь  четвертый
сектор. Правильно ли он поступит? Вариантов было довольно много... Затем
он непременно атакует в четвертый сектор или, может быть, во второй,  но
это будет ложная атака... Нет, не годится. Здесь все  слишком  очевидно.
Дон Хайме отложил карандаш и, не сводя глаз с падающей  на  стену  тени,
изобразил движение рапиры. Просто абсурд, подумал он с  грустью:  каждый
раз воображаемый поединок завершало какое-нибудь известное  классическое
действие,  которое  противник  без  труда  мог  предвидеть  и  отразить.
Совершенный укол - это  особенное  действие,  -  точное,  стремительное,
неожиданное и неотразимое, как удар молнии... Но какое же именно?
   В тусклом свете фонаря надписи на корешках стоявших  на  полках  книг
поблескивали золотом. На стене монотонно  раскачивался  маятник;  стоило
карандашу маэстро прервать чуть слышное скольжение по листу бумаги,  как
нежное тиканье часов становилось единственным  звуком,  раздававшимся  в
тишине комнаты. Он побарабанил пальцами по  столу,  глубоко  вздохнул  и
посмотрел  в  распахнутое  окно.  В  сумерках   вырисовывались   смутные
очертания мадридских крыш, едва посеребренных тоненьким серпом месяца.
   Мысли его вернулись  к  уколу  в  четвертый  сектор.  Он  опять  взял
карандаш, обкусанный с одного конца, и заново набросал линии и полукруг.
А если атаковать в третий сектор с переводом?
   Это  было  довольно   рискованно:   лицо   фехтовальщика   оставалось
незащищенным.  Значит,  надо  откинуть  голову  и   парировать   третьей
защитой... В какой же момент  атаковать?  Когда  противник  сделает  шаг
назад?  Самое  разумное  -  атаковать  уколом  в  третий  или  четвертый
сектор... Он вновь нетерпеливо побарабанил пальцами  по  листу.  Это  не
вело ровным счетом ни к чему; ответ  на  оба  эти  действия  можно  было
прочесть в любом учебнике фехтования. Что  же  еще  могло  следовать  за
батманом в третью позицию? Он снова провел линии, окружность,  обозначил
градус, полистал книги, лежащие на  столе.  Все  казалось  сомнительным,
ненадежным и никоим образом не соответствовало тому, что брезжило в  его
воображении.
   Дон Хайме решительно поднялся, отодвинул стул и, взяв фонарь, пошел в
зал. Он поставил фонарь на пол под одним из зеркал, скинул халат и  сжал
рукоятку рапиры. Идущий снизу свет отбрасывал на его лицо причудливые  и
зловещие тени, отчего дон Хайме  стал  похожим  на  призрак.  Он  сделал
несколько движений навстречу своему отражению. Атака  в  третий  сектор.
Батман. Атака. Батман.  Трижды  наконечник  рапиры  коснулся  отражения,
которое двигалось внутри  зеркала,  в  точности  повторяя  все  движения
маэстро. Атака. Батман. Две следующие одна за другой  ложные  атаки.  Но
что же дальше? Он гневно сжал  зубы.  Ведь  должно  же  быть  правильное
решение!
   Вдалеке, на здании Почтамта,  часы  пробили  трижды.  Маэстро  замер,
сделав резкий выдох. Вдохновение  покинуло  его.  Но  ведь  некогда  сам
Лусьен де Монтеспан сделал неутешительный вывод.
   "Совершенного укола  не  существует,  -  говорил  этот  учитель  всех
учителей, когда кто-нибудь задавался подобным вопросом.  -  Или,  точнее
говоря, их множество. Каждый укол, настигающий  противника,  совершенен,
но не более того. Любая атака  может  быть  отражена  встречным  уколом.
Поединок двух бывалых противников может длиться вечно... И тогда Случай,
этот мастер разрешать ситуацию  самым  непредвиденным  способом,  кладет
поединку  конец,  рано  или  поздно  заставляя  одного  из   противников
совершить   ошибку.   Значит,   единственный   выход    -    максимально
сосредоточиться, откладывая вмешательство Случая до того момента,  когда
ошибку допустит противник. Остальное, друзья мои, - пустые мечты".
   И все же дон Хайме упрямо продолжал верить. Он мечтал  о  неотразимом
уколе, который будет назван в честь его, Хайме Астарлоа, о своем Граале.
Эта заветная мечта - найти совершенный, неотразимый укол -  преследовала
его уже много лет, с ранней юности, с той давней поры, когда он учился в
военной школе, собираясь поступить на службу в армию...
   Армия... Как сложилась бы его жизнь? Молодой офицер, которому  выпала
честь быть сыном  героя,  павшего  в  войне  за  независимость,  получил
распределение в Королевский гарнизон Мадрида, в тот  самый,  где  служил
Рамон Мария  Нарваэс...  Великолепная  карьера  лейтенанта  Астарлоа  не
состоялась, сломанная в самом начале безумством юности:  однажды  в  его
жизни появилась шелковая кружевная  мантилья,  из-под  которой  агатовым
блеском  сияли  глаза,  а  тонкая  белоснежная  рука  держала   веер   с
неподражаемым  изяществом...  Молодой  офицер  страстно   влюбился;   но
внезапно, как это обычно происходит в подобных  историях,  возник  некто
третий, - соперник, бесцеремонно вставший у него на пути...  А  потом  -
холодный туманный рассвет, звон шпаг, протяжный стон  и  алое  пятно  на
пропитанной потом рубашке; пятно стремительно  росло,  и  никто  не  мог
остановить  поток  крови.  Бледный,   потрясенный   юноша   смотрел   на
поверженного  соперника,  не  веря  своим  глазам;  угрюмые   секунданты
уговаривали юношу  бежать,  чтобы  сохранить  свободу,  которой  грозила
неминуемая опасность... Потом граница, дождливый вечер, рельсы  железной
дороги,  уносившие  его  на  северо-восток   изумрудными   полями,   под
свинцово-серым небом.  И  жалкий  пансион  на  берегу  Сены,  и  мрачный
неприветливый город под названием Париж... Случайный приятель,  ссыльный
испанец,  добившийся   неплохого   положения   в   парижском   обществе,
порекомендовал его маэстро Лусьену де Монтеспану, в  те  времена  самому
выдающемуся  учителю  фехтования  во  всей  Франции.   Заинтересовавшись
судьбой юного дуэлянта, мсье Монтеспан взял его к себе в ученики и очень
скоро  обнаружил  в  нем  недюжинное  дарование.  Вначале   единственной
обязанностью Хайме Астарлоа было подавать клиентам полотенца, следить за
состоянием оружия и  выполнять  мелкие  поручения  знаменитого  маэстро.
Вскоре у него появились некоторые успехи, и маэстро  стал  обращаться  к
нему с более серьезными  просьбами,  уже  непосредственно  связанными  с
ремеслом. Двумя годами позже Монтеспан переехал сперва в Австрию,  потом
в Италию. Его молодой ученик неотступно следовал  за  ним  повсюду.  Ему
только что исполнилось двадцать  четыре  года,  и  его  очаровали  Вена,
Милан, Неаполь и, главное, Рим,  где  они  с  маэстро  провели  довольно
долгое время, давая уроки в одном из самых модных римских залов. Слухи о
мастерстве Монтеспана  очень  скоро  разнеслись  по  всему  городу.  Его
сдержанный классический  стиль,  воплощение  старой  французской  школы,
резко контрастировал с  произвольной,  вычурной  и  несколько  хаотичной
техникой,  модной  в  Италии.  Именно  там,  в  Риме,  благодаря   своим
незаурядным природным данным,  дон  Хайме  превратился  в  великолепного
фехтовальщика и завсегдатая светских салонов. И неизменно  рядом  с  ним
был учитель; Хайме  Астарлоа  привязался  к  нему  и  исполнял  при  нем
обязанности помощника и секретаря. Вскоре мсье Монтеспан  стал  доверять
ему занятия с начинающими, которым, прежде чем перейти к  урокам  самого
маэстро, следовало обучиться азам фехтования.
   Там, в Риме, дон Хайме влюбился во второй раз, и  там  же  состоялась
вторая в его жизни дуэль на боевых шпагах. Однако на  сей  раз  эти  два
замечательных события не были взаимосвязаны: роман  оказался  страстным,
но быстротечным и закончился  сам  собой.  Дуэль  же  была  продиктована
неписаными законами света: некий  римский  аристократ  публично  подверг
сомнению мастерство Лусьена де Монтеспана.  Старый  маэстро  хотел  было
прислать к обидчику, некоему Леонардо Капоферрато, своих секундантов, но
дон Хайме его опередил. Дело решилось самым достойным образом,  то  есть
со шпагой в руках; это произошло под кронами величавых  сосен  Лачио,  в
честном классическом поединке. Капоферрато, чье мастерство  наводило  на
многих фехтовальщиков суеверный ужас, вынужден был признать,  что,  прав
он или не  прав  относительно  мастерства  самого  мсье  Монтеспана,  но
ученику маэстро, этому самонадеянному  сеньору  Астарлоа,  не  составило
особого труда всадить острие шпаги ему, доблестному  Капоферрато,  между
ребер, задев легкое и ранив его не смертельно, но довольно серьезно.
   Так прошло несколько лет, о которых  дон  Хайме  всегда  вспоминал  с
теплотой и благодарностью. Но зимой 1839  года  мсье  Монтеспан  впервые
обнаружил  симптомы  недомогания,  ставшего  впоследствии  причиной  его
смерти. Он решил вернуться в Париж. Хайме Астарлоа  не  захотел  бросать
своего учителя, и они покинули Италию вместе.  Там,  в  Париже,  маэстро
посоветовал   ученику   начать   самостоятельный   путь,   написав   ему
рекомендательное письмо для вступления в  закрытое  сообщество  учителей
фехтования. Выждав некоторое время, дон Хайме, которому к  тому  времени
исполнилось  двадцать  семь  лет,  успешно  выдержал  экзамен  Парижской
академии боевых искусств, самого престижного  в  ту  пору  заведения,  и
получил диплом, позволявший ему беспрепятственно заниматься выбранной им
профессией. Так он стал одним из самых  молодых  учителей  фехтования  в
Европе,  и  хотя  его  молодость  внушала  некоторое  недоверие  знатным
клиентам, предпочитавшим обращаться к преподавателям, чей возраст, по их
мнению,  был  гарантией   их   опыта,   хорошая   репутация   и   теплые
рекомендательные письма мсье Монтеспана  позволили  ему  вскоре  набрать
довольно большое количество  богатых  учеников.  В  его  гостиной  висел
старинный герб семьи Астарлоа: серебряная наковальня и девиз "На меня!".
Он был испанцем, носил звонкую  фамилию  идальго  и  имел  полное  право
гордиться своим гербом. Кроме того, шпагой он владел  дьявольски  ловко.
Все это благоприятствовало тому, чтобы новоявленный  учитель  фехтования
стяжал в Париже успех и известность. У него накапливались деньги и опыт.
В ту же пору он  в  поисках  совершенства  принялся  отрабатывать  укол,
изобретенный им самим. Технику своего  укола  Хайме  Астарлоа  ревностно
хранил в тайне до того дня, когда настойчивые друзья и ученики  упросили
маэстро включить этот укол в число прочих действий, которым он обучал на
своих уроках. Это и был тот самый знаменитый укол  "за  двести  эскудо",
вскоре   сделавшийся   чрезвычайно   популярным   среди   великосветских
дуэлянтов, которые  щедро  платили  за  обучение,  если  им  требовалось
успешно разрешить конфликт с опытным соперником.
   Оставаясь в Париже, Хайме Астарлоа поддерживал тесную дружбу со своим
бывшим учителем и частенько его навещал. Каждый  раз  учитель  и  ученик
неизменно брались за рапиры, хотя болезнь уже делала свое  черное  дело,
подтачивая силы маэстро Монтеспана. И вот настал день, когда непобедимый
учитель был уколот шесть раз подряд, тогда как его рапира  не  коснулась
нагрудника ученика ни единого раза. В шестой раз Хайме  Астарлоа  замер,
словно сраженный наповал, и  швырнул  на  пол  рапиру,  жалобно  бормоча
извинения. Но старик только грустно улыбнулся в ответ.
   - Однажды, - сказал он, - ученик должен победить учителя. Тебе больше
нечему у меня учиться. В добрый путь!
   Они никогда не вспоминали этот случай, но больше ни разу  не  брались
за рапиры. Несколько месяцев спустя, при  очередном  визите,  дон  Хайме
увидел учителя сидящим возле камина. Его  ноги  были  укутаны  в  теплый
плед. Три дня назад  он  закрыл  свою  школу  фехтования,  передав  всех
учеников дону Хайме. Его страдания не мог облегчить  даже  опиум,  и  он
чувствовал приближение смерти. До него  донесся  слух,  что  его  бывший
ученик затеял новую дуэль, на этот раз с неким субъектом,  преподававшим
фехтование  без  диплома  Академии.  Осмелиться  на   преподавание   без
необходимого разрешения означало впасть в немилость к остальным маэстро,
для которых наличие диплома было железным правилом, и неизбежно  навлечь
на себя наказание. Это было непростительное нарушение, и члены Академии,
крайне щепетильные в такого рода вопросах, решили  проучить  самозванца.
Защитить честь корпорации выпало на долю самого молодого  маэстро,  дона
Хайме Астарлоа.
   Учитель и ученик долго  беседовали  о  предстоящей  дуэли.  Монтеспан
навел кое-какие справки о виновнике  всеобщего  недовольства  -  им  был
некий Жан де Роланди - и теперь рассказывал славному защитнику  Академии
о нраве его соперника. Этот Роланди был неплохой  фехтовальщик,  однако,
по сути дела, ничего выдающегося он  собой  не  представлял.  Его  стиль
отличался  некоторыми  серьезными  недоработками,  которые  можно   было
использовать против него. Он был левша, и хотя это качество представляло
собой  определенный  риск  для  дона  Хайме,  привыкшего   сражаться   с
противниками, чья рапира была в  правой  руке,  Монтеспан  нисколько  не
сомневался, что в дуэли победит ученик.
   - Имей в виду, сын мой: левша часто проигрывает во времени и не может
нанести укол в бок, потому  что  не  в  состоянии  применить  правильной
оппозиции... С этим Роланди можешь смело защищаться  четвертой  защитой.
Согласен?
   - Да, маэстро.
   - Выбирая действия, помни, что, как показывает  мой  опыт,  рапира  в
левой руке не лучшая защита. Вначале левша  обычно  держит  рапиру  чуть
выше рапиры соперника, но поединок захватывает его, и он опускает  руку.
Как только увидишь, что рука опущена, смело атакуй.
   Хайме  Астарлоа  нахмурился.  Несмотря  на  пренебрежительный   отзыв
старика учителя, Роланди был искусным фехтовальщиком.
   Мсье Монтеспан покачал головой.
   - Вздор. Тот, кто это сказал,  еще  хуже  Роланди,  а  уж  тебя-то  и
подавно. Неужели ты беспокоишься из-за этого шарлатана?
   Дон Хайме покраснел.
   - Вы же сами учили  меня,  маэстро,  насколько  опасно  недооценивать
соперника, каков бы он ни был.
   Старик улыбнулся:
   - Совершенно верно. Но переоценивать соперника тоже не стоит. Роланди
- левша, и этим все сказано. Это его свойство содержит в себе не  только
риск, но и преимущество, которым ты обязан  воспользоваться.  Самозванцу
не хватает точности. Твоя задача - атаковать, как только ты увидишь, что
он опустил руку; атакуй, парируй, застань соперника врасплох и  отступи.
Ты должен во всем его  опережать,  предупреждать  каждое  его  движение,
стоит ему шевельнуть рукой  или  сделать  шаг.  Если  ты  воспользуешься
случаем и предупредишь его атаку, ты уколешь его, потому что ты сделаешь
одно движение, в то время как он - два.
   - Я последую вашему совету, маэстро.
   - Я в тебе нисколько не сомневаюсь, - удовлетворенно произнес  старик
- Ты мой лучший ученик; когда у тебя в руке рапира, ты само хладнокровие
и невозмутимость. В поединке,  который  тебя  ждет,  ты  будешь  достоин
своего имени, да и моего тоже. Наноси несложные уколы справа,  защищайся
без особых затей, вольтами и  полувольтами;  уколами  во  второй  сектор
старайся  отвечать  на  уколы  в  четвертый...  Когда  сочтешь   нужным,
используй левую руку.  Пижоны  не  используют  этот  прием,  считая  его
неэстетичным; но на дуэли, когда на карту поставлена сама жизнь,  в  ход
должно идти  все,  что  может  тебя  защитить;  если,  конечно,  это  не
противоречит закону чести.
   Встреча произошла тремя днями позже  в  Венсеннском  лесу.  Собралась
довольно многочисленная публика.  Это  было  не  просто  зрелище:  дуэль
превратилась  в  целое  событие,  о  нем  даже  упоминалось  в  газетах.
Присланный по особому  распоряжению  отряд  гвардейцев  сдерживал  толпу
любопытных. Существовал закон,  запрещавший  дуэли;  но  на  карту  была
поставлена репутация французской Академии, и официальные власти смотрели
на поединок сквозь пальцы. Кое-кто был  недоволен,  что  для  выполнения
столь важной миссии выбор пал на  испанца,  однако  Хайме  Астарлоа  был
маэстро Парижской  академии,  жил  во  Франции  давно,  а  его  учителем
считался не кто иной, как сам  знаменитый  Лусьен  де  Монтеспан;  такие
аргументы убедили даже самых рьяных шовинистов. Помимо зрителей и одетых
в  черное  торжественных  и  серьезных  секундантов  на  лесной   поляне
собрались все парижские учителя фехтования и их коллеги,  приехавшие  из
провинции специально для того, чтобы присутствовать на  дуэли.  Не  было
только старика Монтеспана: врачи запретили ему выходить из дому.
   Роланди оказался смуглым, несколько тщедушным человеком лет сорока  с
маленькими  живыми  глазками.  Его  жидкие  волосы  завивались  крупными
кольцами. Он знал, что симпатии публики не на его стороне, и, по  правде
говоря, предпочел бы очутиться где-нибудь подальше от этого злосчастного
места. Однако события сложились таким образом, что ему оставалось только
смириться и участвовать в поединке,  зная,  что  слава  о  его  позорном
поражении  немедленно  облетит  всю  Европу.  Бедняге   Роланди   трижды
отказывались дать титул  учителя  фехтования,  хотя  он  неплохо  владел
шпагой и рапирой. Итальянец по происхождению, бывший  солдат  кавалерии,
он давал уроки фехтования в жалкой комнатенке, чтобы прокормить  жену  и
четверых детей. Пока шли приготовления, он нервно  поглядывал  на  Хайме
Астарлоа, который стоял в отдалении с невозмутимым видом.  Узкие  черные
брюки  и  просторная  белая  рубашка  подчеркивали  его  худобу.   "Юный
Дон-Кихот" - так назвала  его  одна  из  газет,  откликнувшаяся  на  это
событие.  Он  был  настоящим  профессионалом  и  чувствовал   молчаливую
поддержку членов Академии, этих строгих, одетых во все  черное  людей  в
цилиндрах, с тростью в руке,  увешанных  наградами.  Стоя  в  нескольких
шагах от него, они резко выделялись в толпе зрителей.
   Публика жаждала грандиозной битвы, однако всех  ждало  разочарование.
Едва поединок начался, Роланди совершил непростительный промах,  опустив
руку на пару дюймов. Он начал атаку, чтобы застать противника  враспло