омившимся от улыбчивых жареных поросят и утопающих
в  черной  икре  долготелых осетров,  было  много  известных  бизнесменов  и
популярных  политиков. Я узнал знаменитого правозащитника Тер-Иванова и даже
постарался поймать его взгляд, но  он сделал вид, что  мы с ним незнакомы. А
может,  и  в  самом  деле  забыл  о  моем  существовании.  Сначала  говорили
витиеватые  тосты, а потом кто-то остроумный  предложил не  тратить время на
разговоры, а  поднимать  бокалы после  каждого  залпа:  с  Краснопресненской
набережной  доносилась глухая канонада -- танки как раз начали  обстреливать
Белый дом... Идея  понравилась. И когда между залпами образовывалась слишком
пространная пауза, гости сердились, нервничали  и роптали на нерасторопность
танкистов...  Наконец  канонада вовсе  прекратилась.  Как  потом выяснилось,
именно в это  время депутатов с  поднятыми руками  выводили  из парламента и
пинками   заталкивали  в  автобусы.  А   рядовых  оборонцев  утаскивали   на
Краснопресненский стадион -- истязать и приканчивать...
     Возникла  какая-то  неюбилейная  пауза.  Кто-то пьяным  голосом  заорал
"Горько!", призывая десятилетнюю  пару слиться  в  супружеском  лобзании. Но
предложение не прошло, видно, за десять лет брачные ласки юбилярам приелись,
как икра  одному  из  гостей, специально для  себя заказавшему у  официантов
порцию гречневой каши с  котлетами -- главную  пищу его прежнего инженерного
существования...  Тогда,  воспользовавшись  заминкой,  я  встал  и  попросил
внимания, решив прочитать первую эпиграммушечку, сочиненную  прямо тут  же и
записанную на салфетке. Показывая  рукой  на счастливую пару,  я громко и  с
чувством продекламировал:

     Семейного союза узы
     Прочней Советского Союза!

     Застолье взорвалось  аплодисментами,  счастливый  муж  все-таки  сорвал
поцелуй у своей уворачивающейся жены, а из-за стола резко вскочил Недвижимец
и крикнул:
     -- Еще!
     Приободренный, я  стал вспоминать разные эпиграммы и прочие рифмованные
глупости, которыми балуются  любые литераторы в своем незамысловатом быту, и
только  отдельные проходимцы  выдают  их за шедевры контекстуальной  поэзии.
Весь  остаток юбилейного  вечера  я  выступал  "на  бис".  Женщинам особенно
понравилось мое "Предостережение старому холостяку":

     Но час придет -- кондрашка хватит,
     Посмотрит: кудри в седине.
     Решит: теперь жены мне хватит...
     А хватит ли теперь жене?

     При  этом жены  толкали  своих  обленившихся спутников  жизни  в бока и
бросали на них взгляды, полные лукавой тоски по невостребованным супружеским
объятиям. Мужчины же  высоко оценили другое мое четверостишие,  называвшееся
"За что?":

     Женщины любят мужчин --
     Не за высокий чин
     И не за банковский счет,
     А кое за что еще...

     Теперь   уже  мужчины  поглядывали   на   своих  дам  с  тем   чувством
превосходства, которое неизменно  заставляет женщину  страдать  от комплекса
кастрации,  открытого  Фрейдом,  и  остро  ощущать  драму   своей  природной
незавершенности. Но моим настоящим триумфом стал двустишие "К  смерти", -- о
его  существовании  я  вспомнил  лишь  после  восьмой  рюмки. Вероятно,  это
случилось   потому,   что  ближе   к   десерту  гостями   овладело   чувство
экзистенциального   тупика,  испокон  сопутствующее   перееданию.  Вот   эта
эпиграммушечка:

     "Собирайся!" -- прошамкает, скрипнув мощами.
     Улыбнусь и спрошу ее тихо: "С вещами?"

     Недвижимец даже  заплакал, называя  себя душегубом  и  подлым  убийцей,
обнял меня  и заявил, что ничего более глубокого о жизни  и смерти он слыхом
не слыхивал. Честно говоря, я не придал этой  похвале никакого  значения:  в
нашем литературном  мире  принято  спьяну  давать самые  неожиданные  оценки
товарищам  по  перу, а наутро  даже не помнить об этом,  но вдруг  мне стали
позванивать  и  приглашать на разные  вечеринки -- почитать  эпиграммушечки.
Конечно,  я не отказывался,  имея  возможность  наесться  на несколько  дней
вперед и даже перехватить немного деньжат. Жизнь стала сносной, и я не пошел
работать в школу, тем более  что при непосредственном знакомстве директриса,
несмотря  на свою  стенобитную  грудь, напомнила мне  разоренную неприятелем
крепость. (Запомнить!)
     Постепенно у меня сложился круг благодетелей. Я стал откладывать деньги
на черный или, как любят выражаться англичане, на дождливый день. И тогда я,
как вы  уже  поняли, совершил  непростительную  глупость:  вложил  все  свои
сбережения  в  акции АО ДДД  по совету  того хренова подражателя,  с которым
познакомился  во  время  круиза  "Москва  --   Астрахань".  Это   знаменитое
акционерное общество  называлось  ДДД потому,  что его создателя,  кандидата
физико-математических наук, звали  Дима, жену --  Дина, а любимую собачку --
Дуня.  Поначалу  акции  стоили  копейки,  но  к   концу  года  были  обещаны
грандиозные дивиденды,  и  я  клюнул...  Увы,  жизнь  всегда ухудшается, как
только  начинаешь ее  целенаправленно улучшать! Но справедливости ради нужно
сказать:  несколько месяцев  я действительно  чувствовал себя  благополучным
рантье.  Но потом  пришел  этот  самый дождливый, точнее  -- грозовой  день.
Началось с пустяка: на выходе из бани застрелили одного моего благодетеля
-- банкира. Потом взорвали вместе с роскошным "ягуаром" другого -- владельца
сети  закусочных,  где из-под  прилавка можно  было купить  хорошую  маковую
соломку.  Наконец,  из гранатомета угодили  в праздничный  стол,  за которым
сидели  сразу  несколько моих клиентов.  В  довершение  всего  тяжко занемог
Недвижимец... Мой телефон замолк. Снова замаячило безденежье, по-приятельски
подмигнув мне своим оранжевым глазом. И  я решил  продать акции. Дело в том,
что у  меня еще со времен моего брака обозначилась дурацкая привычка прятать
деньги и  ценные бумаги в книги -- а  их у меня больше  двух тысяч. Роясь на
полках, я острее,  чем обычно, ощутил скоротечность бытия:  ведь большинство
из этих  книг я уже не прочитаю никогда, даже если брошу пить, встречаться с
женщинами и сочинять, что, собственно,  и нужно  бросать в первую очередь, а
буду  только читать,  читать,  читать...  Но  даже  в  таком  случае  смерть
настигнет меня лишь на подходе к первой тысяче! Перетряхивая восьмитомник
Шекспира,  я  обнаружил,  что Отелло  не задушил  Дездемону, как  мне всегда
казалось,  а  зарезал,  точнее  --  недодушив, доколол  кинжалом.  Это  меня
внезапно очень растревожило, и  я вспомнил, как  хотел убить  Анку...  Акции
обнаружились в "Масонской  энциклопедии". Жизнь полна глумливыми символами и
подлыми совпадениями!  Предвкушая плотный  ужин,  я отправился к  ближайшему
пункту  покупки и  продажи акций АО ДДД и  обнаружил  там  гигантскую толпу,
скандирующую: "Свободу  Диме!"  Над толпой реяли  портреты  самого Димы, его
жены Дины и их любимой собаки Дуни,  вызывающе беспородной и оттого особенно
любимой  простыми  акционерами.  Поговорив  с  людьми,  я  выяснил некоторые
обстоятельства, возникшие в  период моих суицидальных  исканий  и потому мне
неведомые.  Тем более что мой телевизор тихо угас два  месяца назад, а денег
на ремонт не было. Газет же я не покупал, экономя на пельмень насущный.
     Случилось  же  вот  что.  Наш  президент,  как   общеизвестно,  человек
употребляющий  -- за что, собственно, его и выбрали. А выпив, он может снять
последнюю   рубашку,   как   с   себя,   так   и   с  рядового   российского
налогоплательщика. Президент как раз вернулся в  Москву из Пакистана, где он
здорово загулял на  самом  высшем уровне и  даже, как  рассказывали западные
средства  информации, во время  циркового представления выскочил на  арену и
стал  отбирать  у  обалдевшего  факира  дрессированного  питона.   Так  вот,
воротившись,  он  давал пресс-конференцию в таком  усталом состоянии, что не
мог говорить, а только вяло кивал. Этим-то и воспользовались недоброжелатели
АО ДДД, подкупив  одного  журналиста,  до этого  слывшего  неподкупным,  ибо
заламывал  он  уж очень  высокие  цены. Этот журналист спросил  у  уставшего
президента, правда ли,  что  Дима, возглавляющий знаменитое ДДД, -- жулик  и
негодяй. Президент,  разумеется,  кивнул. Наутро все  газеты вышли с шапками
"ДДД mdash деньги для  дураков!", "Афера века", "Подлый бизнес" и т.д. По
телевидению  выступил  видный  финансовый эксперт, сказавший, что  крах  ДДД
неизбежен  и  если он еще вчера говорил совершенно  противоположное,  то это
только потому, что сегодня он говорил правду.
     Началась  паника. ОМОН оцепил пункты продажи  акций  и  никого туда  не
пускал, чтобы сами омоновцы успели  обменять собственные ценные бумаги. Сдав
свои,  они  за  хорошую  плату стали  пускать внутрь  других  запаниковавших
акционеров, которые выходили оттуда с набитыми рублями сумками -- огромными,
в таких  хоккеисты носят спортивную амуницию. Через  два  дня деньги  у Димы
кончились,  и  он не нашел ничего  лучшего, как призвать народ  к  восстанию
против  кивающего  президента,  за  что  был   арестован  и  препровожден  в
"Матросскую тишину", где, наверное, ему и  в самом деле было  спокойнее. Его
жена Дина успела вылететь в Америку и затворилась в своем небольшом замке на
окраине  Санта-Барбары.   А  оставшаяся  в  опустевшей  московской  квартире
беспородная Дуня ничем не могла  помочь потрясенным акционерам.  Они, осадив
штаб-квартиру АО ДДД, вели списки,  устраивали  переклички  и митинги, слали
телеграммы   кивающему   президенту,  патриарху   всея  Руси,   генеральному
секретарю ООН, ходили демонстрациями до Кремля и обратно,  но даже такому
акционерному младенцу,  как  я, стало понятно: денег не  будет. Я подошел  к
группе акционеров,  которые,  дико прыгая вокруг огромного костра, ритуально
жгли груды акций. Подумав, я швырнул в огонь и  свои бумажки. Позже, читая в
газете  репортаж из  зала суда, я узнал, что,  помимо  всего  прочего, Дима,
оказывается,   еще   внедрил   в   народ  группу   своих  агентов   влияния,
спровоцировавших массовое сжигание акций...
     Но  это было  потом. А тогда,  голодный и обескураженный, я возвратился
домой, с интересом поглядывая на многочисленных нищих в переходах и понимая,
что такая же судьба ждет меня в ближайшем будущем. У подъезда моего дома я с
таким   отчаянием  посмотрел  на  знакомую  старушку-пенсионерку,  кормившую
голубей, что  она отломила  и  протянула  мне кусочек горбушки,  сообщив при
этом, что ко мне заходила какая-то женщина и ждала меня,  сидя на ступеньках
у двери.  "Она  что-нибудь сказала?"  --  мертвея, спросил  я. "Сказала, еще
придет!" -- был ответ.
     "Если это  Ужасная Дама, -- думал  я, стоя в лифте, -- нужно бежать как
можно дальше, хоть назад в Семиюртинск, а  денег нет, даже  чтобы доехать до
Мытищ!" В дверях  я  услышал телефонный звонок,  но  долго не  решался снять
трубку,  потому  что некогда  именно с  телефонных  звонков  и  начался весь
кошмар! Наконец я отозвался. Это был всего-навсего выздоровевший Недвижимец.
Он звал на Сицилию. Замирая от счастья, я  выдержал приличествующую паузу  и
тут же согласился. Впрочем, кажется, я повторяюсь...


32. УНЕСЕННЫЕ СВЕЖИМ ВЕТРОМ (POST EPILOGUM)

     ...Самолет ткнулся  колесами в посадочную полосу, промчался, трясясь на
бетонных   стыках,   остановился,  а  потом,  как  огромная  акула,  ведомая
рыбкой-лоцманом, пополз за автомобилем с надписью "Следуйте за мной".
     Я дотерпел, пока откроют бортовой люк, подхватил чемоданчик и рванул на
волю   сразу   же  за  деловито   покидавшим  самолет   командиром  экипажа.
Протестующую стюардессу я просто  оттолкнул в  сторону,  и она  плюхнулась в
свободное  кресло, беззащитно обнажив  полные  ноги  в узорных, как  змеиная
шкурка, колготках. Как я прошел паспортный контроль и таможенный  досмотр --
не помню. Умолял  пропустить  меня без  очереди и ссылался на утюг,  который
якобы забыл выключить, улетая за границу. Когда я выбежал  в зал прилета, на
меня набросилась с предложениями услуг целая орава таксистов. Не торгуясь, я
вскочил в первую же машину.
     -- Черти гонятся? -- резко взяв с места, спросил шофер с академической,
как у Курчатова, бородой.
     -- Скорее да, чем нет!
     -- Тогда закройте глаза -- перехожу на сверхсветовую скорость!
     Старенький   "Москвич"  задребезжал,  а   в   щелях  засвистел   ветер.
Километровые  указатели  на  обочине  слились  в  танец  маленьких  лебедей.
(Запомнить!)
     -- Откуда? -- спросил водитель, убавляя звук  магнитофона, из  которого
неслось что-то печально-классическое.
     -- С Сицилии...
     --  Как  же,  знаю.  Хороший  островок.  Я  был  там  на  международной
конференции по сверхпроводимости. Лет семь назад...  Спагетти  с осьминогами
под соусом из каракатицы ели?
     -- Ел...
     -- Жуткая дрянь!
     -- Вестимо.
     -- Платить будете лирами или рублями?
     -- Лирами.
     -- А где живете?
     -- Улица командарма Тятина.
     -- А-а... Вторая  Вздыбленская теперь. Тогда  --  пятьдесят тысяч. И за
скорость -- двадцать процентов... -- подумав, прибавил таксист.
     -- Не обижу! -- пообещал я.
     И  вдруг сзади послышались бешеные сигналы.  С нами поравнялась "Волга"
цвета заветрившегося майонеза, а из окна чуть не по пояс высунулся Витек  --
он что-то орал, размахивая руками.
     -- За вами? -- спросил водитель.
     -- За мной...
     -- Чего хотят?
     -- Ничего хорошего! Уйдем?
     --  Если  уйдем,  это будет  "чудо  Джинса"!  Движок  больше не  тянет.
Останавливаюсь...
     -- Я заплачу в два раза больше!
     -- Да  хоть в десять!  Коллега одного  такого повез. Догнали.  Пассажир
начал отстреливаться. Ему-то ничего, а коллеге ухо отстрелили... Очки носить
теперь не может -- тоже кандидат наук, между прочим!
     -- Умоляю! Отдам все!
     -- Всего не надо!  Положите  деньги в  бардачок.  Так. Хорошо. Сейчас я
резко  съеду на обочину. Выскакивайте и  бегите через  поле к лесу... У меня
таким методом двое ушли, чтоб не платить. Приготовьтесь!
     Я кубарем скатился в кювет,  потерял чемоданчик,  но, не обращая на это
внимания,  вскочил и  дернул  к  видневшейся на горизонте березовой роще. За
спиной раздался скрежет тормозов и крик Акашина:
     -- Стой, козел! Все равно не уйдешь!
     Я  бежал,  рассекая  грудью  высокую  зацепистую пшеницу,  проваливаясь
ногами в невидимые борозды и с  ужасом понимал, что далеко не уйду... Вдруг,
споткнувшись, я кувырком полетел на землю. И подниматься уже не стал. Лежал,
уткнувшись  лицом  в прощально  пахнущую  землю,  и,  закрыв голову  руками,
зажмурившись, ждал конца. Вскоре послышался жуткий треск сминаемых колосьев,
потом приближающийся  топот и наконец  тяжелое,  прерывистое дыхание нависло
надо мной.
     -- Говорил тебе -- не уйдешь! -- констатировал Акашин, ткнув меня в бок
ботинком. -- Вставай!
     -- Не встану! Бей так!
     -- За что же мне тебя бить?
     -- Сам знаешь.
     -- Ага, значит, все-таки было!
     Снова послышался шелест растревоженных хлебов --  к Витьку  подошел еще
кто-то.  "Может, таксист?"  -- с отчаянной надеждой  подумал  и я  приоткрыл
глаз:  рядом  с  акашинскими  башмачищами  виднелись женские лаковые  туфли,
запорошенные седой пыльцой и еще какими-то мельчайшими семенами.
     -- Говори, гад, что было?! -- страшным голосом приказал Витек.
     -- Да говорю же тебе -- ничего не было! -- возразила женщина.
     Этот голос я хорошо знал.
     -- Врешь! -- заревел Акашин.
     -- Лучше молчи, гулявый, -- визгливо крикнула женщина, -- а то я сейчас
тебе все вспомню!
     --  Ладно,  заткнись! -- примирительно молвил Витек.  --  Пусть немного
помандражирует,  чтоб  над живыми  людьми больше  опытов не ставил!  Лысенко
долбаный... Я из-за него чуть не спился!
     -- Да ну тебя! Если б не он -- мы бы с тобой вообще не познакомились!
     -- Это верно! Ты посмотри: может, он от страха коньки откинул!
     Ласковая женская рука нашла мое ухо и потянула вверх:
     -- Вставай, не бойся!
     Я  поднялся.  Рядом  с  Витькой  стояла улыбающаяся  Надюха.  Она  чуть
пополнела и была  одета в самое  дорогое платье, какое только можно купить в
самом дешевом итальянском магазине.  Мне показалось, что от нее веет все тем
же  неистребимым   запахом   пережаренных   котлет,   слегка  облагороженным
дуновением французского парфюма.
     -- Ты  извини! -- сказала она. -- Я  когда тебя в самолете увидела,  то
сдуру  рассказала ему,  как  ты меня  тогда с запиской хотел охмурить... Для
смеху рассказала, а он вскобенился! Ревнивый как не знаю что...
     -- Так ничего же не было! -- встрепенулся я.
     -- И я  ему  говорила:  не было. А он завелся. Характер  в свекровь  --
сволочужный! А вообще-то он по тебе скучал!
     --  Извини, --  улыбнулся  Акашин.  -- Погорячился... Я  по  тебе точно
скучал!
     -- Врешь! -- отозвался я, постепенно приходя в себя.
     -- Отнюдь! -- возразил он.
     -- Обоюдно, -- сознался я.
     -- Амбивалентно-о-о! -- заржал Акашин и крепко обнял меня.
     В  Москву мы въехали на их машине, а по пути они, перебивая друг друга,
рассказали о том, что с ними произошло за эти годы. Оказывается, когда Витек
совсем уж  бессмысленно запил  и  связался  со  своими  мытищинскими пивными
дружками, Надюха его пожалела, простила и приняла к себе: бабка-то ее к тому
времени уже  померла. Сначала  просто так  жили,  по старой памяти, но когда
наметился  ребенок,  потребовала: женись!  Надюха  списалась  с Анкой  через
московскую редакцию "Плейбоя", разыскала ее где-то на гастролях в Аргентине,
и та по  факсу прислала согласие на развод, очень при этом удивившись самому
факту своего замужества, о чем она давно уже и забыла.
     -- Адрес у тебя остался? -- живо спросил я.
     -- Какой там адрес!.. "Хотэл" вроде "Бабилона"...
     Потом случилось вот что: когда стали в  квартире  ремонт  делать, нашли
бабкин  узелок,  а там  фотокарточки старинные и документы.  Бабулька-то  из
купчих происходила, но даже перед смертью, когда просила  внучку обязательно
ее отпеть,  не призналась  в этом.  Вот ведь поколение! А когда разглядывали
пожелтевшие,  наклеенные  на  тисненый   картон   снимки,  нашли  фотографию
многолюдной купеческой семьи на фоне  двухэтажного дома с геранями в  окнах.
Дом выглядел  знакомо. Еще  бы!  Это  был  тот  самый особнячок  с  почтой и
сберегательной кассой, что находился в  двух минутах ходьбы от писательского
Клуба. И купчая  на  дом, приобретенный купцом Несмолкаевым  в  1907  году у
дворянской вдовы Бекатовой, тоже была в том бабкином узелке -- целехонька. А
тут как раз в  газетах стали писать про  то, что, мол, в семнадцатом у людей
собственность  несправедливо  отбирали   --   произвол  царил  чудовищный  и
беззаконный.
     Энергичная Надюха отправилась  в  Моссовет,  а  там  какой-то бородатый
неряха в джинсах  и свитере с заплатами на локтях над  ней только посмеялся.
Сказал, что надо было в семнадцатом с большевиками  как следует бороться,  в
"ледяные  походы" ходить,  а  не на печках развратничать. Мол, раз профукали
Ленина с его опломбированным вагоном, то нечего теперь и собственность назад
требовать. Иначе тогда и Зимний дворец  Романовым  возвращать надо --  у них
тоже, между прочим, наследники имеются!  Но  Надюха не отступилась, пошла на
прием к обходчику Гере, а от него к самому Журавленке. Он и помог...
     Так  Акашины  внезапно  стали  домовладельцами.  Для  начала они  сдали
несколько комнат в правом крыле под пункт обмена валюты и туристическое бюро
"Нильс",  рассчитывая  скопить  денег, отремонтировать дом и открыть  в  нем
что-нибудь  изысканно общепитовское. Надюха  хотела пиццерию  с кондитерской
"Сластена", а Витек -- пивной бар с рулеткой "Счастливая фишка". В Италию же
они летали, во-первых, повидаться  со своими родственниками, размножившимися
там от младшей бабушкиной сестры, еще до  революции вышедшей  замуж за графа
Кьянтивелли, правнучатого  племянника легендарного Гарибальди, а  во-вторых,
присмот