шь. Ну-ка, Нейлэнд,  прорепетируйте.  Это  вам
может скоро пригодиться.
   Я прорепетировал, и он похвалил меня. Затем продолжал:
   - Я хотел поймать на эту удочку вашу Экстон, потому что я уже некоторое
время подозреваю ее и она, кажется, изрядно глупа. Пытался ангажировать ее
на сегодняшний вечер, а когда узнал, что  она  обедает  с  вами,  попросил
одного подполковника авиации, который в  курсе  всех  моих  дел,  устроить
вечеринку и пригласить ее. Там я  пустил  в  ход  новый  знак,  она  сразу
поверила и настояла, чтобы я приехал к ней и посмотрел  на  предполагаемое
пополнение. Я, разумеется, не был в вас уверен, так же как и  вы  во  мне.
Скажите, Нейлэнд, как это вы так быстро ее раскусили?
   - Ну, она, как вы уже заметили, глупа и  вдобавок  настолько  ослеплена
самомнением  и  своим  нордическим  величием,  что  не  соблюдает  никакой
осторожности. Во-первых, она явно не  из  тех  женщин,  которые  открывают
подобного рода магазины. Она сказала мне, что сняла помещение за бесценок,
а я через пять минут выяснил, что она врет. Во-вторых, она  даже  не  дает
себе труда  подделываться  под  такую  женщину  -  вспомните  хотя  бы  ее
гостиную... В-третьих, с ее  происхождением  и  связями  она,  безусловно,
могла  бы  занять  видное   место   в   руководстве   одной   из   женских
вспомогательных служб. Вот  это  бы  ей  как  раз  подошло.  Но  этого  не
случилось, потому  что  ее  не  было  в  Англии.  Она  жила  припеваючи  в
нацистской Германии, ездила в Нюрнберг, и Геббельс говорил, что она похожа
на вагнеровскую героиню; потом ее привели  к  присяге,  обучили  двум-трем
приемам, а в первые дни войны приказали ехать в Америку и всячески вредить
нам. Из Америки ей было предписано вернуться в Англию и  открыть  магазин,
где она может быть весьма полезна...
   - Но почему именно магазин? - спросил Периго. - Ведь это  действительно
совсем не ее дело. Деньги у нее, надо полагать,  есть,  почему  же  ей  не
предписали снять дом где-нибудь недалеко от  города  и  завлекать  молодых
офицеров? По примеру нашего общего друга миссис Джесмонд, - засмеялся  он.
- Вы, конечно, знаете, что та для нас интереса не представляет.
   - Да, она  только  обделывает  делишки  на  черном  рынке.  Она  просто
красивая, избалованная, развратная тварь, - вскипел я вдруг. - Нас она  не
интересует, но я бы хотел, чтобы ее  до  конца  войны  заставили  работать
судомойкой в рабочей столовой.
   - Полно  вам,  Нейлэнд,  -  запротестовал  Периго.  -  Она  прелестная,
декоративная женщина...
   -  Обществу  слишком  дорого  обходятся  эти  прелестные,  декоративные
женщины, - сказал я. - И я видел слишком много других женщин, которых  мир
этой Джесмонд спихнул в уличную канаву. А между тем каждая  из  них  стоит
сотни таких миссис Джесмонд. Пускай же отныне  все  миссис  Джесмонд  либо
работают, либо подыхают с голоду.
   - Вы слишком озлоблены, Нейлэнд, - сказал он мягко и посмотрел на  меня
внимательно и дружелюбно. - Я это почуял с первой встречи. Что-то  было  в
вашей жизни такое... - Он закончил выразительным жестом.
   - Ладно, не обо мне сейчас речь, - оборвал я его резче, чем хотелось. -
Мы говорили о Диане Экстон. Ее магазинчик, я уверен, не простое прикрытие.
Нацисты не так уж глупы, хотя и не такие великие умы,  какими  их  считает
эта идиотка.  Я  предполагаю  -  и  упоминание  о  цветах  в  книжке  Одни
подтверждает мою догадку,  -  что  "Магазин  подарков"  заменяет  нацистам
почтовую контору. Эти букетики искусственных  цветов  в  окне  служат  для
передачи  сообщений  человеку,  который  будто  мимоходом  останавливается
поглазеть на витрину.
   - Так же, как восхитительные руки  и  ноги  мамзель  Фифин,  -  вставил
Периго с улыбкой. - Вы догадались и об этом, разумеется?
   - Да. И заметил, что вы тоже это поняли. Кстати, я сегодня видел Фифин.
   Я рассказал о встрече с Фифин и незнакомцем со шрамом  на  левой  щеке.
Периго о нем ничего не знал, и вообще  я  пришел  к  заключению,  что  вся
картина ему менее ясна, чем мне. Я не сказал еще ни слова о  моих  главных
двух подозрениях и решил пока не говорить. Я полностью доверял Периго,  но
намекнул, что разумнее каждому из нас идти своим собственным путем.
   - А что вы скажете о Джо? - спросил Периго.
   Я рассказал о зажигалке, которую Джо будто бы нашел  десять  дней  тому
назад, но которая, несомненно, была снята с трупа  Олни.  Рассказал  и  об
окурке в лавке Силби. Подчеркнул, что Диана знакома с Джо  гораздо  ближе,
чем хочет показать. Спросил, не знает ли Периго, чем занимался  Джо  после
того, как разбомбили ресторан Борани и до приезда в Грэтли.
   - Говорят, он приехал  отчасти  потому,  что  у  него  сдали  нервы,  -
продолжал я. - Но ведь, когда он здесь объявился, настоящие  бомбардировки
уже прекратились. К тому же нервы у этого парня в полном порядке.
   - Как приятно обрести, наконец, такого умного коллегу, - сказал Периго.
- Я, конечно, сразу, еще в первый вечер в "Ягненке и шесте", заметил,  что
вы человек наблюдательный, но теперь я просто  поражен  и,  кажется,  даже
немного завидую вашим успехам за несколько дней. Подумайте, ведь  я  сидку
тут который месяц!
   - Мы работали в неодинаковых условиях, - утешил я его. - Вам нужно было
создать роль, а я приехал уже с готовой.  Кроме  того,  люди,  которых  мы
выслеживаем, стали сейчас беспечны  и  слишком  уверены  в  себе.  Правда,
Диана, может быть, и самая глупая из всех,  но  посмотрите,  какая  наглая
самонадеянность! А как они убрали беднягу Олни, это перетаскивание с места
на место... инспектор сразу понял, что это убийство.
   - Но Джо этого сделать не мог, хотя  у  него  была  зажигалка  Олни,  -
медленно сказал Периго. - Потому что в тот час,  когда  Олни  сшибли,  Джо
сбивал коктейли в баре.
   - Да, это не Джо. Но Джо, должно быть, встретился с убийцей  позднее  -
ночью или на другое утро - и получил от него зажигалку.
   - Я тоже думаю, что Джо здесь как-то замешан, - сказал Периго. -  Он  у
меня уже с некоторого времени на примете. Я запрашивал Лондон относительно
того, что делал Джо после Борани. Оказывается,  у  него  был  мексиканский
паспорт и в конце сорокового года он уехал в Америку. Не  знаю,  какие  он
нажал пружины, чтобы получить разрешение вернуться, во всяком случае,  это
было нелегко. Впрочем, может быть, его посольство, ничего  не  подозревая,
помогло ему.
   -  Знаете,  Периго,  по-моему,  здешняя  организация  формировалась   в
Америке. Там была Диана, туда ездил Джо, а может быть, еще выяснится,  что
и другие тоже. Где живет Джо?
   - Снимает комнату в доме номер двадцать  семь  на  Палмерстон-Плэйс,  -
мгновенно ответил Периго.
   Наш разговор прервался, так как в этот момент вошел Бойд  -  сержант  с
выступающим подбородком. Он меня по-прежнему не  жаловал,  но  не  мог  не
считаться с тем фактом, что у его начальника со мной какие-то дела. И  он,
видимо, не понимал, откуда здесь еще и Периго. Но я предоставил ему ломать
голову сколько угодно.
   - Я видел инспектора Хэмпа, - начал он, глядя поверх моей головы.  -  И
он велел передать, чтобы вы шли туда.
   - Куда?
   - К каналу. Мы только что вытащили из воды машину с женщиной. Инспектор
думает, что вам это будет интересно.
   Мы с Периго переглянулись. Сержанту Бойду это не понравилось.
   - Инспектор говорил  только  про  вас,  -  сказал  он  с  ударением  на
последнем слове.
   - Я вовсе не собираюсь идти к каналу смотреть на какую-то  утопленницу,
- сказал Периго поспешно. - Я думаю, как добраться домой. Но это целых три
мили... Пожалуй, все-таки придется посидеть здесь.
   - А что, - спросил я сержанта, - сейчас  еще  можно  получить  справку?
Который час? Начало второго?
   - Запрос  они  примут,  но  до  утра  ничего  не  узнаете.  А  кто  вас
интересует?  Как  вы  сказали?..  Дживз  [слуга,  персонаж  многочисленных
произведений англо-американского  писателя  П.Г.Вудхауса  (1881-1975)]  со
шрамом?
   - Да, - ответил я.
   - Так отчего же вы у нас не спросите? - удивился сержант. - Ведь мы  же
- здешние жители. Если  Дживз  -  это  человек  на  вид  вроде  лакея  или
дворецкого, да плюс у него еще шрам на щеке, так  я,  наверно,  знаю,  про
кого вы спрашиваете. - Тут он, разумеется,  замолчал.  Это  было  на  него
похоже.
   - Сделайте нам одолжение, - язвительно сказал я. -  Мы  хотим  избавить
родину от некоторых ее опасных врагов. Скажите, кто  этот  человек.  Чтобы
сберечь ваше время, добавлю, что  ему  около  пятидесяти,  седой,  говорит
по-английски медленно и...
   - Да, знаю, - сказал  сержант.  -  Его  фамилия  Моррис.  Он  служит  у
полковника Тарлингтона. Чудак какой-то. Несколько раз  перекинулся  с  ним
словечком. Но человек надежный, не сомневайтесь! Прошлую войну  провел  на
фронте с полковником Тарлингтоном, денщиком у него  был.  Так  что  все  в
порядке.
   - Ясно. - Одна нога у меня затекла, согнутая под низеньким стулом, и  я
постучал ею об пол. - Ну, Периго, значит, никаких справок не  надо.  Ждите
нас здесь, если хотите.
   - Да, я уж лучше посижу здесь, чем плестись три мили, -  сказал  Периго
неуверенно. - Как вы считаете, сержант?
   - А еще лучше - перейдите в соседнюю комнату, там по крайней мере огонь
есть в камине и вам дадут чаю... Ну,  что  ж,  пойдемте,  -  прибавил  он,
обращаясь ко мне.
   На улице нас ждал автомобиль, и через  пять  минут  мы  уже  рыскали  в
темноте где-то возле канала.  Наконец  мы  остановились.  Тут  стояли  два
других автомобиля и грузовик. Место  было  не  из  приятных.  Унылый  свет
притушенных фар падал на зеленый ил берега и мутную воду канала. Вокруг  -
груды мусора и хлама. Казалось, здесь конец всему и мы  сами  недалеки  от
того, чтобы  стать  кучкой  мусора  и  хлама:  вот-вот  черный  груз  ночи
обрушится на нас всей своей тяжестью и расплющит...  Сержант  вел  меня  к
какому-то строению вроде сарая. У входа в него стояла  женщина,  и,  когда
сержант поднял свой электрический фонарик, я увидел ее лицо -  измученное,
печальное и такое прекрасное, что сердце во мне перевернулось.
   Я узнал доктора Маргарет Энн Бауэрнштерн. Она не могла разглядеть  нас,
да, вероятно, и не хотела. Она просто отошла в сторону, движения  ее  были
медленными, машинальными, как  у  человека,  изнемогающего  от  усталости.
Откинув брезент, которым был завешен вход, мы вошли в сарай. Внутри горело
несколько фонарей. Я увидел могучую фигуру инспектора,  двух  полицейских.
Они на что-то смотрели и походили на людей, которым снится  страшный  сон.
Через мгновение и мне показалось, что я вижу страшный сон. Передо мной  на
земле, среди мусора и тряпья, лежало тело  Шейлы  Каслсайд,  еще  пахнущее
тиной.
   Вероятно, прошло не больше минуты, прежде чем  инспектор  заговорил  со
мной, но  она  показалась  мне  вечностью.  Я  успел  припомнить  во  всех
подробностях нашу беседу с Шейлой в спальне "Трефовой дамы" - казалось,  с
тех пор прошло много дней, а  ведь  это  было  часа  три  назад,  -  и  ее
последние слова, милые, глупые и смешные, и как потом она обняла  меня  за
шею и поцеловала.
   С восемнадцати лет брошенный на фронт в предыдущую войну, я видел,  как
умирали люди. Да и не  говоря  уже  о  войне  и  некоторых  исключительных
событиях моей жизни, я и потом не раз видел близко смерть, потому  что  на
крупных строительных работах в слаборазвитой стране всегда обильный урожай
несчастных случаев. Но тут было совсем другое и  гораздо  более  страшное.
Когда погибли Маракита и наш мальчик, я в течение многих  дней  не  помнил
ничего - только те последние слепящие четверть секунды, когда я уже  знал,
что произойдет нечто ужасное, и клял  себя  за  преступное  безрассудство.
Потом я сразу уехал, и меня снова завертела жизнь. Мир больше не был, да и
не мог быть тем прежним миром, в котором я, счастливый безумец, мчался  со
скоростью семидесяти миль в час. От этого, второго мира, где убивший  свое
счастье идиот остается жив, а женщина и ребенок  превращаются  в  кровавое
месиво, я  ничего  хорошего  не  ждал,  и  все-таки  даже  здесь  мысль  о
возможности такого подлого удара как-то не приходила в голову. Но  сейчас,
еще до того, как заговорил Хэмп, я спросил себя, нет ли тут и  моей  вины,
не должен ли был я все это предвидеть.
   - Это случилось около половины двенадцатого, - сказал инспектор. - Один
человек, который возвращался домой, видел и слышал, как машина свалилась в
воду, и сообщил нам. Она была одна в машине и не могла выбраться.
   - А из чего видно, что она пыталась? - спросил я.
   - Доказательств нет, но... Вы предполагаете самоубийство?
   - Нет, я даже уверен, что это  не  самоубийство.  Никому  не  придет  в
голову кончать с собой таким образом. Кроме того, она совсем не  думала  о
самоубийстве. Мы с  нею  долго  беседовали  сегодня  вечером  в  "Трефовой
даме"... Что делала здесь доктор Бауэрнштерн?
   - Она задержалась в больнице, и я застал ее там  и  привез,  -  пояснил
инспектор.  -  Но,  конечно,  ничего  уже  нельзя  было   сделать...   Наш
полицейский врач заболел, лежит с температурой... А доктор Бауэрнштерн уже
уехала?
   - Нет, стоит там, за дверью, и сама похожа на мертвеца.
   - Спасибо, - произнес голос, который я в первый момент не  узнал.  -  Я
здесь, как видите, и готова отвечать на все ваши  вопросы.  Конечно,  если
инспектор Хэмп уполномочит вас допрашивать меня.
   Инспектор, естественно, мог заметить, - да и кто бы этого не заметил? -
что я ей неприятен. Он знал также, что у нее позади  длинный  утомительный
день и что она взвинчена до крайности, и  не  хотел  входить  ни  в  какие
объяснения. Я не осуждал его за то, что он промолчал.
   Она  подошла  ближе  и  села  на  опрокинутый  ящик.  Это  было  как  в
замедленной съемке. Я невольно подумал: "Похоже на сборище привидений".
   Должно быть, и Хэмп ощутил нечто подобное и решил не поддаваться.
   - Сержант! - загремел он вдруг. - Возьмите с собой этих двух  парней  и
займитесь машиной. Фонари у всех имеются? Только  смотрите,  зажигайте  не
все   разом.   Захватите   какие-нибудь   мешки   для   окон.   Да   живей
поворачивайтесь!
   Так мы избавились от них. Сделав  над  собой  усилие,  я  наклонился  и
внимательно посмотрел на мертвую.
   - Что, она там выпила в "Трефовой даме"? - спросил инспектор.
   - Может быть, немного и выпила, но когда мы с ней  простились  в  самом
начале одиннадцатого, она была совершенно трезвая.
   - Она не сказала, куда едет?
   - Нет. И когда я уходил,  около  половины  одиннадцатого,  я  искал  ее
всюду, но ее не было. Пришла она туда не со мной, но  у  нас  был  длинный
разговор, и мне хотелось на прощание сказать ей еще кое-что.
   - Может быть, она уехала из  "Трефовой  дамы"  и  выпила  где-нибудь  в
другом месте? - сказал  инспектор  хмуро.  -  Покойница,  кажется,  любила
повеселиться?
   - Да. Но что ей было делать здесь, у канала? - спросил я. - Это требует
объяснения.
   - Если она была пьяна, тут и объяснять нечего.
   - А я не думаю, что  она  была  пьяна.  И  не  думаю,  что  она  хотела
покончить с собой. И не думаю, что она сбилась с дороги  в  темноте.  -  Я
сказал это резким тоном -  совершенно  из  тех  же  побуждений,  из  каких
инспектор только что орал на сержанта. Мне нужно  было  и  от  себя  и  от
других скрыть свое волнение и рассеять чары. - Не  можете  ли  вы,  доктор
Бауэрнштерн... - обратился я к ней. - Я бы не стал вас просить, если бы не
знал, что вы сделаете это лучше меня...
   - Что вам нужно? - спросила она без малейшего  оттенка  любезности  или
хотя бы интереса. Теперь я вызывал  у  нее  уже  не  просто  неприязнь,  а
настоящую ненависть.
   - Исследуйте самым внимательным образом ее голову с затылка. Это важно,
иначе я не стал бы вас утруждать. И не будем терять времени.
   Вероятно, она вопросительно взглянула на инспектора, потому что он тихо
сказал ей: "Действуйте".
   Дальше  все  происходило  снова  томительно  медленно.  Она   попросила
посветить ей и, несмотря на усталость и глубочайшее нежелание  делать  что
бы то ни было по моей просьбе, приступила  к  осмотру.  Она  работала  так
искусно, легко и красиво,  что  я  невольно  -  и  с  какой-то  грустью  -
залюбовался. Когда ее пальцы, наконец, перестали двигаться и  она  подняла
глаза, я прочел на ее лице, что моя догадка верна.
   - Здесь гематома, - сказала она с расстановкой. - Я  ее  нащупала.  Под
кожей скопились сгустки крови.  Значит,  либо  она  сильно  ударилась  обо
что-то затылком, когда машина свалилась в канал, либо...
   - Либо кто-нибудь ударил ее, - вероятно, резиновой дубинкой,  -  сказал
я. - Моя версия такова. Они ехали и  о  чем-то  толковали.  Она  оказалась
несговорчивой, и ее пристукнули, а машину пустили  в  канал.  Заметьте,  -
обратился я к инспектору, - тот же метод, что и в  первый  раз:  убийство,
которое может сойти за несчастный случай.
   - Это не противоречит  тому,  что  вы  обнаружили,  доктор?  -  спросил
инспектор.
   - Я мало знакома с такого рода телесными повреждениями, - сказала она с
видимым усилием, - но действительно трудно понять, как  можно  так  сильно
ушибить голову, только ударившись обо что-нибудь при падении. Это  гораздо
больше похоже на умышленно  нанесенный  удар.  По-моему,  -  добавила  она
неохотно, - мистер Нейлэнд прав.
   Удивительно приятно было слышать это "мистер  Нейлэнд",  хотя  она  уже
раньше несколько раз называла меня по имени. Почему-то мне  казалось,  что
она начисто забыла - или даже сознательно вычеркнула из памяти - мое  имя.
И сейчас, убедившись, что она его не забыла, я обрадовался до смешного.
   - Шейла Каслсайд, - продолжал я, - ожидала, что ее будут шантажировать.
Она не знала, в какой форме, зато я знал. Поэтому  я  и  поговорил  с  нею
сегодня вечером. Бедняжка никому не делала зла, но у нее было сомнительное
прошлое,  и  она  его  скрывала.  Чтобы  подняться  по  нашей  пресловутой
"социальной лестнице", она рассказывала о себе всякие  небылицы,  выдавала
себя за вдову человека, умершего в Индии. Она обманывала даже мужа  и  его
родных. Замуж она вышла для  того,  чтобы  из  официантки  и  парикмахерши
превратиться в даму высшего круга, но потом полюбила мужа и из-за этого не
хотела, чтобы все открылось.
   - Это она вам сама сказала? - спросил Хэмп.
   - Да. Но я еще раньше догадался, что она боится каких-то  разоблачений,
и понял, что они могут на нее нажать и использовать ее для своих целей,  о
которых она ничего не подозревает. Вероятно, один из  них  и  увез  ее  из
"Трефовой дамы", чтобы сообщить, чего от нее хотят...
   - Должно быть, чего-нибудь по вашей части, - сказал инспектор, забывая,
что наш разговор слушает доктор Бауэрнштерн.
   - Да. Этого она не ожидала. Она думала,  что  от  нее  потребуют  денег
или... гм... небольших интимных услуг. Но когда она узнала, чего именно от
нее добиваются, - а я ей уже намекнул, о чем может идти  речь,  -  она  не
поддалась на  шантаж,  отказалась  наотрез  и  пригрозила,  вероятно,  все
рассказать мне, или вам, или мужу. Это решило ее участь.  Им  пришлось  ее
убить. Тут же на месте. Так я себе это представляю. - Я посмотрел на труп,
выловленный из канала, и  вспомнил  нахальный  носик,  сочные  улыбающиеся
губы, ярко-синие глаза, один чуточку темнее другого... - И  если  все  это
верно,  то  она  такая  же  жертва  войны,  как  любой  солдат,  скошенный
пулеметным огнем. Она жертва и  другой  войны,  худшей  -  войны  рядового
человека  с  насквозь  прогнившей  социальной  системой.  Они   вырастают,
веселые, жизнерадостные, воображая, что в двух шагах их  ждет  рай,  а  мы
спихиваем их в ад.
   - Я не знала, что у вас такие мысли, -  промолвила  доктор  Бауэрнштерн
тихо и удивленно.
   - Вы и сейчас еще не знаете моих мыслей, -  оборвал  я.  -  Однако  уже
поздно, и я слишком разболтался...
   - Я и сам знаю, что поздно, - проворчал инспектор. -  Но  вам  придется
ненадолго заглянуть ко мне в управление, доктор. Может быть, довез