есуется.  Вы  понимаете,
мистер Робинсон, я особенно не могу  жаловаться,  потому  что  она  всегда
имеет большой успех. Вы сами видели  вчера.  Но  могла  бы  иметь  гораздо
больший, если б захотела.
   - Как так? - спросил я и,  смею  вас  уверить,  спросил  не  просто  из
вежливости.
   - Вы видели ее номер. Она заставляет зрителей считать петли и  обороты.
Что ж, это хороший прием, так же как заставлять публику петь хором.  Но  я
вот что приметил: сегодня она какой-нибудь трюк на трапеции делает  только
четыре-пять раз,  а  завтра  тот  же  самый  трюк  с  легкостью  повторяет
пятнадцать, восемнадцать, двадцать раз. А если  так  -  почему  не  делать
этого каждый вечер? Вы меня понимаете, мистер Робинсон?
   Я ответил с полной серьезностью, что понимаю.
   Тут нас удивила Дот.
   - А я знаю, почему она каждый вечер меняет число петель, - начала она.
   - Вовсе не каждый вечер, - перебил  ее  Ларри.  -  Иногда  счет  бывает
одинаковый несколько вечеров подряд. Я сам считал.
   - Наверное, больше пялился на ее жирные ноги. - Дот  злобно  посмотрела
на него. - Она меняет число из суеверия  -  сама  говорила  как-то  мне  и
Филлис. Она страшно суеверна. Сидит в  своей  уборной  и  гадает  себе  на
картах. А нам гадать не хочет. Вообще она, по-моему, психопатка. И  хватит
о ней!
   - Вот еще новости! - Миссис Джимбл строго посмотрела на  дочь.  -  Тебе
неинтересно, а другим, может быть, интересно!
   - Какие же мужчины ходят к ней? - спросил я.
   - Я заметил только двух-трех, - сказал Гэс. - Так,  обыкновенные  люди.
Немолодые, насколько мне помнится.
   - Ничего особенного, - снова  вмешался  Ларри,  который  на  сцене  был
прескверным комиком, зато в жизни оказался  очень  наблюдательным  молодым
человеком. - Они  совсем  не  похожи  на  так  называемых  поклонников.  Я
встречал ее несколько раз в пабах и кафе с какими-то типами, они толковали
о чем-то, но за руки не держались, не любезничали...
   - Не у всех такие привычки, как у тебя, - заметила  Дот.  Она,  видимо,
была из тех жен, которые считают своим долгом при посторонних каждые  пять
минут одергивать мужа.
   - Ты отлично понимаешь, что я хотел сказать, - сердито возразил  Ларри.
- Просто они вели себя не как любовники. Похоже, что они приходили туда по
делу. А какие у них дела - один бог знает.
   Миссис Джимбл вдруг начала зевать во весь рот. Я допил пиво и встал.
   - Ну, очень вам благодарен. Все это очень интересно. Еще раз спасибо за
вчерашнее представление, мистер Джимбл! - Я пожал всем руки.
   - Я вас провожу, - сказал Ларри. Когда мы вышли в прихожую,  он  закрыл
за собой дверь и спросил тихо:
   - Вы сыщик?
   - Господи помилуй! Конечно, нет. С чего вы взяли?
   - Ладно, я и не ждал другого ответа. Но я  догадался,  что  вы  не  зря
расспрашивали про Фифин. И на вашем месте я бы постарался разузнать о  ней
побольше. Если я могу вам чем-нибудь помочь, дайте знать. В  прошлом  году
меня освободили от военной службы, а я взял да и женился  на  Дот.  Вот  и
попал в труппу. Дело это мне не больно нравится, и я знаю, что ни черта не
стою. Но не думайте, что я дурак.
   - Вижу, что вы не дурак, - заверил я его.
   Когда он не кривлялся  на  эстраде  в  паре  с  ужасным  Леонардом,  он
производил приятное впечатление. Мне стало жаль его.
   - Кроме того, - добавил Ларри, уже открывая входную дверь, - вы у  меня
в долгу за то, что я вас не выдал им. - Он указал на  комнату,  откуда  мы
вышли. - Вы сказали,  что  вошли  через  эту  дверь,  но  я  пришел  домой
последним и отлично помню, что запер ее и задвинул засов, а  больше  никто
ее не открывал. Так что вы вошли другим ходом.
   - Ладно, Ларри. Не стану спорить. Но я был бы  вам  очень  признателен,
если бы вы хранили это про себя. И, может быть, мы с вами еще увидимся  до
вашего отъезда из Грэтли.
   - Осталось только три вечера, - сказал Ларри. - Но вы можете прийти  ко
мне в любое время. Уборная, где я гримируюсь -  я  не  называю  ее  своей,
потому что она на троих, - рядом с уборной Фифин, а Фифин выступает каждый
вечер в двух представлениях. Понятно?
   Я окунулся в ночь, которая сейчас  показалась  мне  особенно  холодной,
потому что я был без пальто.  На  улицах  было  темно,  как  всегда,  и  я
вернулся в гостиницу никем не замеченный. Меня огорчало, что я не увиделся
с Олни, и мучило какое-то предчувствие. Но  вечер  не  был  потерян:  этой
Фифин стоило заняться. И доктором Бауэрнштерн  тоже.  Почему  она  наносит
такие поздние визиты  своим  не  больным  пациентам,  почему  у  ее  такой
угнетенный и встревоженный вид?
   Я снова увидел  эти  блестящие  испуганные  глаза.  У  докторов  такого
выражения глаз быть не должно. Докуривая последнюю трубку, я подумал,  что
слишком много женщин затесалось  в  это  дело.  Вот  уже  целых  пять,  за
которыми  придется  следить!  Совершенно  необходимо  как   можно   скорее
поговорить с Олни.



5

   Следующий день начался скверно. Утро было  сырое,  валил  мокрый  снег.
Заголовки газет чернели дурными новостями, как траурные рамки извещений  о
смерти. Когда я вышел после завтрака в  вестибюль,  женщина  за  конторкой
предупредила меня, что срок истек и мой номер нужен для "одного  из  наших
постоянных жильцов". Я ответил ей, что съеду, хотя пока не  нашел  другого
жилья, но что  те  немногие  гостиницы,  которые  еще  у  нас  существуют,
следовало бы предоставлять приезжающим, а  не  "постоянным  жильцам".  Она
отправила меня к майору Бремберу, и я повторил  ему  то  же  самое.  Он  в
лаконичной форме сообщил мне, что это его дело, а  не  мое.  Я  с  ним  не
согласился, но ушел, понимая, что человеку, всецело занятому  своей  ролью
знатного землевладельца (это на главной-то улице  промышленного  города!),
для развлечения содержащего гостиницу, бесполезно объяснять, чего  требует
от нас война. В газетах начинали уже бить тревогу, спрашивая, что же у нас
неладно. Так вот, одна из наших бед - это идиотские "благородные традиции"
разных майоров Бремберов, которые обманывают самих себя, делая вид,  будто
сейчас все еще 1904  год,  а  потом  удивляются,  когда  из  этого  ничего
хорошего не выходит. Они не желают  ни  возродиться  к  жизни,  ни  честно
умереть.
   Да, в это утро я был в очень мрачном настроении.
   Около десяти часов я позвонил на  Белтон-Смитовский  завод  и  попросил
позвать Олни, сказав, что я его близкий друг и что он мне очень нужен. Это
было все-таки лучше, чем пытаться опять проникнуть на завод  или  вызывать
Олни за ворота. Я долго ждал у телефона, потом дежурная сказала, что  Олни
до сих пор нет и он, видно,  опять  заболел,  как  несколько  дней  назад.
Заключив из этого, что я сейчас застану Олни дома, я решил не терять даром
драгоценного времени.
   Не рискуя идти пешком без шляпы и пальто, я вызвал такси  и,  когда  мы
подъехали к дому N_15  на  Раглан-стрит,  сказал  шоферу,  чтобы  он  меня
подождал.
   Миссис  Уилкинсон,  к  счастью,  оказалась   дома.   Она   нерешительно
посмотрела на меня и промолвила:
   - Поднимитесь наверх, в его комнату.
   Я подумал: "Наверное, Олни предупредил ее, что я приду снова", - и,  ни
о чем больше не спрашивая, пошел наверх.
   В комнате Олни,  заполнив  всю  ее  собою,  сидел  массивный  рыжеватый
человек, выражением лица напоминавший буйвола, жующего жвачку.  На  столе,
на самом видном месте, лежали мои пальто и шляпа.
   - О! - воскликнул я, растерявшись от неожиданности. - Где же Олни?
   - А на что он вам? - спросил он хмуро.
   - Нужен. Вчера вечером мы должны были с ним увидеться, но он не пришел.
   - А вы приходили? Сюда, а?
   - Приходил. Мы с Олни встретились днем на заводе, и  он  попросил  меня
прийти сюда в половине десятого.
   Великан кивнул головой.
   - Вот это прямой ответ. Пальто и шляпа ваши?
   - Мои.
   - Я так и знал, что не его. Слишком велики. Так это  вы  вчера  вечером
выскочили отсюда в окно?
   - Я.
   - Глупая выходка? Зачем это вам понадобилось?
   - Затем, что мне не нравится ваш сержант и я не  хотел  объяснять  ему,
для чего я здесь.
   - Мой сержант?
   - Да, - сказал я с усмешкой. - Если вы не имеете  отношения  к  местной
полиции, значит, моя наблюдательность мне на этот раз изменила.
   - Та-ак, - протянул он. Все в нем было как-то  тяжеловесно,  но  он  не
производил впечатления тупицы. Он мне понравился, хотя я предпочел  бы  не
видеть его здесь. - Нет, ваша наблюдательность, как вы  это  называете,  в
полном порядке. Я полицейский инспектор Хэмп. А вы кто такой?
   - Меня зовут Хамфри Нейлэнд.
   - Американец?
   - Канадец. Кстати, меня внизу ждет такси и, если мы останемся здесь, я,
пожалуй, отпущу его.
   - Нет, мистер Нейлэнд, лучше мы попросим шофера отвезти нас  ко  мне  в
управление, - сказал инспектор, медленно  поднимаясь.  В  нем  было  пудов
шесть весу и при этом немного жира. - Можете надеть пальто и шляпу.
   Дорогой в такси он не сказал ни одного слова, и я тоже молчал, так  как
еще не решил, насколько мне следует быть  с  ним  откровенным.  Наш  отдел
всегда предоставляет нам действовать по своему усмотрению, и,  как  я  уже
объяснял, обычно нам  рано  или  поздно  приходится  прибегать  к  услугам
местной полиции. Но, когда только начинаешь работу, лучше, чтобы полиция о
тебе ничего не знала.
   - Такси нанимали вы, - ухмыльнулся Хэмп, когда мы подъехали к  главному
полицейскому управлению.
   - Конечно, - сказал я и расплатился с шофером.
   Кабинет  инспектора  Хэмпа  был  для  него  маловат;  когда   инспектор
расположился  за  письменным  столом,  свободного  пространства   уже   не
осталось.  Мне  пришлось  довольствоваться   маленьким   жестким   стулом,
втиснутым между столом и окном. На бюваре лежала записка; минуты две  Хэмп
вникал в ее содержание, после чего уставился на меня щелочками умных глаз,
теребя свои желто-серые усы. И я окончательно утвердился в мысли,  которая
приходила мне в голову и раньше: инспектор Хэмп  не  из  тех,  кого  можно
обмануть баснями.
   - Ну-с, мистер Нейлэнд, - начал он, - хотел бы узнать от вас  некоторые
подробности. Давно ли вы в Грэтли и что здесь делаете?
   Я ответил, что ищу  работу  и  уже  побывал  в  Электрической  компании
Чартерса и на Белтон-Смитовском заводе. Назвал людей, к которым  обращался
и тут и там.
   - Так, - произнес он. - А с Олни вы были знакомы прежде?
   - Нет, вчера днем я встретился с ним впервые, и  он  пригласил  меня  к
себе. Я ведь уже объяснял вам...
   - Совершенно верно. Но что побудило его пригласить вас к себе?
   - Нам нужно было потолковать об одном деле.
   - Гм... И важное было дело?
   - Да, очень важное. И мне необходимо как можно скорее увидеться с Олни.
Поэтому я и ходил к нему на квартиру сегодня. Я звонил  на  завод,  и  мне
сказали, что его там нет и что он, вероятно, заболел.
   - Нет, он не заболел, - сказал инспектор медленно.  -  Он  умер.  Вчера
вечером, в темноте, попал под автомобиль и погиб на месте.
   - Я с самой той ночи,  когда  приехал  сюда,  знал,  что  из-за  вашего
проклятого затемнения может случиться что-нибудь ужасное! - воскликнул  я.
- Вот и случилось! Бедняга Олни! Это был мастер своего дела. И я так  ждал
разговора с ним! А, будь оно все проклято!
   Я рассеянно смотрел в затуманенное дождем окно, вспоминая. Ведь  я  все
это время чувствовал, что  с  Олни  случилось  несчастье  и  наш  разговор
никогда не состоится.
   -  Вы  говорите,  он  был  мастер  своего  дела,  -  сказал,  помолчав,
инспектор. - А какое асе у него было дело?
   Я сделал удивленное лицо.
   - Как какое? Вы же знаете, он работал на Белтон-Смитовском заводе.
   -  Если  он  был  только  заводским  мастером,  значит,   погиб   из-за
несчастного случая в темноте, -  произнес  инспектор,  и  на  этот  раз  я
удивился по-настоящему.
   - Что вы хотите сказать?
   - Вы, очевидно, что-то знаете. И мне тоже кое-что известно. Если вы мне
расскажете то,  что  знаете,  я,  может  быть,  сообщу  вам  то,  что  мне
известно... Да, даже наверное сообщу.
   - Ну, хорошо. Мне известно, что Олни - или, может быть,  его  настоящая
фамилия не Олни - был  сотрудником  Особого  отдела  и  работал  здесь  на
Белтон-Смитовском заводе. Я поехал туда вчера в  надежде  наладить  с  ним
связь. И мне это удалось.
   - Да, - сказал инспектор, - ваша информация только подтверждает вот это
донесение. - Он указал на записку. - Теперь скажите, мистер Нейлэнд, какое
вы имеете ко всему этому отношение?
   Я взял со стола блокнот и написал на нем несколько цифр: номер телефона
в Лондоне и еще другой - просто номер.
   - Если вы позвоните по этому  телефону  и  назовете  вот  этот,  второй
номер, вам сразу дадут обо мне все справки.
   - Я сейчас так и сделаю, - сказал  инспектор  и  снял  трубку.  -  Что,
шпионов ловите?
   - Да. Назовем это борьбой со  шпионажем.  Как-то  лучше  звучит.  И  не
уверяйте меня, что в Грэтли не может быть никакого шпионажа,  потому  что,
как нам удалось узнать, он тут есть.
   - Я вовсе не собирался вас ни в чем уверять, - зарычал Хэмп. - А  хотел
я сказать и скажу вот что: не пойму, почему вы все делаете из этого  такую
тайну и не хотите работать совместно с полицией?
   - Иногда работаем, - ответил я, - но ведь в конце концов  и  в  полицию
могут пробраться энергичные члены пятой колонны.
   - Что такое?! - сразу ощетинился Хэмп и сжал свои громадные  кулаки.  -
Позвольте вам заметить, мистер Нейлэнд, что в нашей стране полиция...
   - Замечательная. Знаю. Я о ней такого же  мнения,  как  и  вы.  Но  мне
пришлось раза два сталкиваться с высокими полицейскими чинами, которых  от
фашистов просто не отличишь.
   Он усмехнулся.
   - Встречал и я таких, парень, - сказал он шепотом.
   В эту минуту его соединили с Лондоном, и я занялся своей трубкой.
   - Ну, что ж, инспектор, -  сказал  я,  когда  телефонный  разговор  был
окончен, - я вам сообщил то, что знаю. Теперь очередь за вами.
   - Нам дважды повезло при расследовании этого дела, - не торопясь  начал
Хэмп. - Сначала мы думали -  обыкновенный  несчастный  случай,  каких  уже
немало было в Грэтли с тех пор, как на нас свалилось это затемнение. Но  я
случайно заметил, что на пальто у Олни налипли комочки глины,  а  глины-то
нет нигде в том месте, где мы нашли его. Ну, и сегодня рано утром  у  меня
мелькнула догадка, где именно его пальто могло испачкаться глиной.  Сходил
туда с двумя полицейскими, мы осмотрели местность и нашли записную книжку.
Очевидно, когда Олни сшибли, он как-то успел ее отбросить подальше.  Потом
его втащили в машину и отвезли туда, где мы его нашли  вчера  вечером  без
четверти десять - в конце Маркет-стрит. Одним словом, на несчастный случай
не похоже.
   - Это и не был несчастный случай, - сказал я решительно. -  Его  убили,
убрали, чтобы помешать ему сообщить мне то, что он открыл. Он говорил  мне
днем, что напал на след... Да, а записная книжка у вас?
   - Здесь. Но в ней как будто ничего интересного.
   - А что вы нашли у него в карманах?
   - Вот тут список, - сказал инспектор и достал из ящика листок бумаги. -
Обычные  вещи.  Мелочь.  В  бумажнике  пять   фунтов   десять   шиллингов,
удостоверение личности и все прочее.  Ручка.  Карандаш.  Ножик.  Сигареты.
Коробка спичек...
   - И зажигалка, да? - спросил я поспешно.
   Инспектор удивился:
   - Нет, зажигалки никакой не было.
   - Надо сейчас же ехать обратно! - крикнул я, вскакивая. - Пока мы здесь
с вами разговариваем, там кто-нибудь, наверно, уже шарит в комнате.
   - Ему  пришлось  бы  сперва  справиться  с  пятипудовым  констеблем,  -
усмехнулся инспектор, - потому что в комнате в эту минуту сидит такой.  Он
сменил меня, когда мы  с  вами  уезжали...  Знаю,  знаю,  что  вы  его  не
заметили, но что же из этого? Не все же вы  замечаете.  А  почему  это  вы
спросили насчет зажигалки?
   - Всякий, кто работает с нами,  сотрудниками  отдела,  получает  особой
формы зажигалку, и  мы  по  ней  узнаем  друг  друга.  Конечно,  при  этом
говорятся еще условные фразы.
   - Пароли, условные знаки! - фыркнул инспектор. - Придумали  себе  игру!
Как дети, честное слово!
   - А когда вы нашли Олни, это тоже походило на детскую игру?
   - Сдаюсь, - сказал Хэмп  сухо.  -  Что  ж,  я  простой  полицейский.  В
тонкостях ничего не смыслю.
   Я вынул изо рта трубку и ткнул ею Хэмпа в грудь.
   - Инспектор, вы меня вынудили открыть карты, потому что мне нужно  было
узнать все об Олни. Я не хочу работать с полицией - слишком  много  людей.
Но я был бы рад с нынешнего дня работать с вами.
   - Я тоже буду очень рад, мистер Нейлэнд! - Он широко улыбнулся.
   - Отлично. Но прежде чем мы начнем, вам надо уяснить себе кое-что.  То,
что мы делаем, может быть, и похоже на игру, но, поверьте,  это  не  игра.
Нацистские агенты убили моего лучшего друга  и  его  жену.  Вот  почему  я
согласился работать в контрразведке. Я  убежден,  что  беднягу  Олни  убил
нацистский агент, убил здесь, в городе,  под  самым  носом  у  вас.  Игра!
Можете мне поверить, такая "игра"  не  хуже  танков  и  самолетов  помогла
нацистам утвердиться в Норвегии, Голландии, в Бельгии, во Франции. И та же
самая "игра" помогает японцам раздирать на части Дальний Восток.
   - Пожалуй, вы  правы,  мистер  Нейлэнд,  -  сказал  Хэмп,  как  всегда,
медленно и раздумчиво.  -  Да,  пожалуй,  вы  правы,  но  ведь  я  простой
полицейский, и только... Я ничего не  понимаю  во  всем  этом  шпионаже  и
действиях пятой колонны.
   - Вы не должны забывать, что нынешняя война очень сложна, - сказал я. -
А какова наша официальная точка зрения? Людям постоянно внушают,  что  эта
война - последняя, но действительность не  укладывается  в  схему.  Нельзя
трактовать эту войну как обыкновенную, как  суету  с  пением  национальных
гимнов, демонстрацию патриотизма и все такое. Нам  приходится  сажать  под
замок некоторых англичан, которые хотят, чтобы победил  Гитлер.  С  другой
стороны, есть немцы, которые, не жалея сил, помогают нам  бороться  против
него. Верно я говорю?
   - Верно, - согласился он, глядя на меня прищуренными глазами. -  Я  вас
перебью, мистер Нейлэнд. Но имейте в виду, что я непременно  хочу  слушать
дальше. Так вот, обычно я в это время пью чай. Не выпьете ли и вы чашечку?
   Я сказал, что выпью, и  он,  высунувшись  в  коридор,  проревел,  чтобы
принесли две чашки чаю.
   - Я смотрю на эту войну так, - продолжал я. - Пускай на каждой  стороне
воюют миллионы и миллионы, которые поддерживают того, кого поддерживает их
страна и правительство, но, в сущности, настоящая война идет  между  теми,
кто верит в народ и любит его, и теми, кто верит только  в  идеи  фашизма.
Уинстон Черчилль...
   - Только не говорите ничего против Уинстона, - перебил  Хэмп.  -  Я  за
него.
   - Я и не собираюсь говорить  ничего  худого.  Уинстон  Черчилль,  может
быть, и воображает иногда, что живет в восемнадцатом веке, может быть, его
взгляды на эту войну временами расходятся с действительностью, но он,  мне
кажется, все же борется и трудится во  имя  того,  чтобы  простому  народу
жилось легче, между тем как некоторые его друзья этого не хотят. А в  том,
что Рузвельт стоит за простой народ, никто не  сомневается.  То  же  можно
сказать и о всех, кто идет за ними.
   - Я с вами совершенно согласен. - Инспектор встал,  шагнул  к  двери  и
взял у констебля поднос. - Теперь выпейте чашку чая и продолжайте. Я  хочу
услышать о людях другого лагеря, о фашистах.
   Чай, крепкий и слишком сладкий, не очень пришелся мне по  вкусу,  но  я
делал вид, что пью его с таким же удовольствием, как инспектор.
   - Я много думал об этих выродках, я изучал их - ведь, в  сущности,  это
входит в мои обязанности. Конечно, нам  попадаются  немцы,  работающие  на
Гитлера только потому, что для них Гитлер - это Германия. Но  они  нам  не
опасны. А вот те, кто, даже не  будучи  немцами,  тем  не  менее  помогают
Гитлеру, - в тех-то вся беда. И надо их разглядеть как следует. Иногда они
делают это просто ради де