и нездешние.  На  один  миг  мне  представилось,  что  по  улицам  этого
затемненного города бродят одни только "нездешние". Может быть,  в  Грэтли
не осталось никого,  кроме  нездешних.  Наконец  полицейский  показал  мне
(почти ткнув  носом)  узкий  проход  к  Милл-Лейн.  Потом  я  прошел  мимо
Раглан-стрит, приняв поворот налево за вход в гараж. Пришлось возвращаться
обратно. Но в  конце  концов  я  нашел-таки  Раглан-стрит  и  с  некоторым
опозданием позвонил у двери небольшого  стандартного  домика  под  номером
пятнадцать.
   Дверь открыла испуганная женщина, похожая на серую мышку.  Я  объяснил,
что пришел по делу к ее жильцу, мистеру Олни.
   - Комната мистера Олни на втором этаже, вверх по лестнице и направо,  -
сказала она робко. - Но он еще не возвращался.
   Мы уже стояли в тесной прихожей с тем душным запахом шерсти, который  я
замечал во многих маленьких домах Англии, как будто в них хранятся  залежи
старых одеял. Из первой комнаты  слышались  громкие  выкрики  -  там  было
включено радио.
   - Я думаю, вы можете пройти наверх и подождать, - продолжала хозяйка. -
Он мне прислал записку, что к нему придет один человек, - это  на  случай,
если он немножко запоздает.
   - Он знал, что я приду.
   - Да, видимо, знал. А вот про даму ничего не написал.
   - Про какую даму?
   - Ну, как же... - Она понизила голос. - Его там дожидается еще какая-то
дама. Доктор... как ее... фамилии-то я не запомнила.
   Это было неприятно - конечно, если только женщина наверху  не  окажется
товарищем по работе. Олни  не  сказал  ни  слова  о  том,  что  при  нашем
разговоре будет присутствовать какая-то женщина. А я предпочел  бы,  чтобы
вообще не было никаких женщин.
   - Ладно, все равно, - сказал я. - Пойду наверх.
   Внезапное появление имеет  иногда  свои  преимущества.  Я  поднялся  по
лестнице быстро и бесшумно и сразу, без стука, ввалился  в  комнату  Олни.
Поэтому я успел заметить, что сидевшая  там  женщина  торопливо  сунула  в
карман бумажку, которую держала в руках. Движение было  инстинктивное,  но
факт оставался фактом. И видно было, что она в большом смятении.
   - Простите, если я вас напугал. Но я опоздал к мистеру Олни, и...
   - Его нет дома, - сказала она, тяжело дыша и явно желая выиграть время.
- Я... я его жду.
   Это была женщина лет тридцати пяти, с тонким  строгим  лицом  и  яркими
зеленовато-карими глазами. В этих умных глазах я прочел тревогу и какую-то
неуверенность. Ее, видимо, ужасно злило, что ее застали здесь.
   - Пожалуй, сниму пальто, - сказал я. - Тепло.
   В комнате и в самом деле было тепло, потому что в камине  горел  жаркий
огонь. И  вообще  эта  комната,  судя  по  всему,  отлично  заменяла  Олни
гостиную. Она была довольно большая и,  несмотря  на  убогую,  обшарпанную
мебель, уютная. Помню, я подумал: хорошо бы подыскать себе жилье  в  таком
же роде.
   Женщина посмотрела на часы и сдвинула брови.
   - Мне, собственно, нужно увидеться с ним всего на одну минуту, - начала
она.
   - Не беспокойтесь. Я могу подождать, пока вы с ним поговорите.
   - Вы, кажется, сказали, что он просил вас прийти раньше?
   - Да, в половине десятого. Не хотите ли сигарету?
   - Нет, спасибо. Я не курю.
   Тем и кончилась наша вежливая  предварительная  беседа.  Я  закурил  и,
лениво блуждая глазами по комнате, время от времени  украдкой  посматривал
на соседку. Доктор "как ее", видимо,  была  сильно  чем-то  встревожена  и
первым делом попыталась избавиться от бумажки, которую держала в руках.
   -  Между  прочим,   разрешите   представиться,   -   сказал   я   самым
непринужденным тоном. - Моя фамилия Нейлэнд. Я канадец, только что приехал
в ваш город. Хлопочу о службе. Инженер. Мистера Олни я встретил сегодня на
авиазаводе.
   - Вот как! - Она улыбнулась,  и  лицо  у  нее  сразу  стало  другое.  -
Возраст? Семейное положение? Хобби?
   - Анкета? Прекрасно, я не возражаю. Возраст - сорок три. Вдов. Хобби  -
уженье рыбы на мух, исторические романы и путешествия, кино и  не  слишком
серьезная музыка. Вот вам исчерпывающие сведения.
   Опять ее лицо осветила  улыбка,  и  очень  приятная.  Но  ненадолго.  В
следующую минуту она уже насупилась, как будто желая прекратить  разговор.
Но я смотрел на нее и выжидающе ухмылялся. Не для того же я ей сообщил все
о себе (и ведь истинную правду,  если  не  считать  маленькой  лжи  насчет
службы), чтобы сидеть здесь, так ничего и не узнав о ней.
   - У меня практика в Грэтли, - сказала она важно и прибавила с  оттенком
невольного вызова: - Я доктор Бауэрнштерн.
   И все. Больше не было шутливых вопросов о семейном положении  и  хобби.
Доктор Бауэрнштерн. И при этом ни малейшего  следа  иностранного  акцента!
Может быть, она не англичанка, очень возможно, что шотландка, но, судя  по
произношению, ни в коем случае не немка. Я  читал  и  слышал  о  немцах  с
безупречным английским произношением, а встречать  таких  до  сих  пор  не
приходилось. Они принадлежат к той  же  фантастической  категории,  что  и
гениальные сверхшпионы, действующие в десяти обличьях, и герои преступного
мира, стоящие во главе разветвленных организаций.
   - Пожалуй, мне не стоит больше ждать, - промолвила доктор  Бауэрнштерн,
не глядя на меня. Она  сидела  на  краешке  глубокого  старого  кресла,  я
развалился в таком же по другую сторону камина.  Я  делал  все  для  того,
чтобы она стала чуточку доверчивее и общительнее,  но  у  меня  ничего  не
выходило.
   - Не хотите ли что-нибудь передать через меня? Я его дождусь.
   - Дело в том, что... - Она нерешительно помолчала, все глядя куда-то  в
сторону. Потом посмотрела на меня в упор блестящими испуганными глазами  -
так иногда смотрят люди, которые собираются преподнести вам вопиющую ложь.
- Мистер Олни - мой пациент, и я прописала ему вчера  лекарство,  а  потом
подумала, что... да,  я  в  этом  теперь  уверена...  что  оно  не  вполне
подходит... во всяком случае, его можно заменить лучшим. Ну, я и  зашла  к
нему... по дороге домой... чтобы сказать об этом... Вот и все.
   - Понимаю. - Я рискнул взять быка за рога. - Так этот неудачный  рецепт
вы и спрятали в карман, когда я вошел?
   В лице ее и так было мало румянца, а тут оно побелело, как  бумага.  Но
ненадолго. Через минуту она уже овладела собой и притворилась оскорбленной
и рассерженной - любимая уловка всех женщин, независимо от того,  получили
они медицинское образование или нет.  Она,  разумеется,  встала  и  начала
застегивать пальто. Я тоже встал, благоразумно пряча усмешку.
   - Когда вы так стремительно вбежали сюда, - сказала  она,  и  голос  ее
звучал словно откуда-то издалека, - я читала письмо,  и,  естественно,  вы
меня испугали...
   - Знаю, я уже извинился. Кроме того, мне не следовало спрашивать о том,
что меня совершенно не касается. Должен признаться, что я невежа и слишком
любопытен.
   - Да, - подтвердила она, собираясь уходить. - Я заметила, что вы  очень
любопытны... Нет, не потому, что вы задали этот вопрос. Вас выдают  глаза.
Они у  вас  очень  беспокойные,  очень  пытливые  и  очень  печальные.  Вы
несчастливы - и поделом. Прощайте.
   И раньше чем я успел что-либо сказать или обдумать следующий  шаг,  она
была  уже  в  коридоре.  Застигнутая  врасплох,  эта  доктор   Бауэрнштерн
напоминала затравленного зайца, но, когда она владела собой,  она  всякого
могла оставить в дураках. Я утешал себя тем, что узнаю все о ней от  Олни,
ибо, был он ее пациентом или нет (а он по многим причинам мог  предпочесть
ее другим врачам), он, во всяком случае, должен знать о ней что-нибудь.  Я
же успел только  прийти  к  выводу,  что  эта  женщина  живет  в  каком-то
постоянном мучительном напряжении, что она умна и что она мне антипатична.
   Но где же застрял Олни? Было уже  десять  часов.  Мне  не  сиделось  на
месте, и я стал ходить из угла в угол. Комната была так же "типична",  как
наружность и поведение Олни, когда я встретил его сегодня  на  заводе.  Ни
единой книги, ни единого листа бумаги, которые могли бы навести на  мысль,
что в комнате живет не заводской мастер. Я лишний раз увидел, какой умница
этот Олни, и мне еще больше захотелось поговорить с ним по-настоящему.
   Приблизительно в четверть одиннадцатого я услышал внизу звонок и  затем
голоса.  Кто-то  пришел.  Я  осторожно  выглянул  и  увидел   полицейского
сержанта. В следующую секунду я  его  узнал.  Это  был  тот  самый  тип  с
выступающим подбородком, которого я видел сегодня  на  заводе  Чартерса  и
который  почувствовал  ко  мне  такое  нерасположение.  Он  поднимался  по
лестнице.
   У меня было меньше двух секунд, чтобы принять решение. Если я  останусь
здесь, избежать разговора не удастся. Надо  выбирать:  встретиться  с  ним
лицом к лицу или поскорее исчезнуть отсюда. Если он увидит меня здесь, это
возбудит в нем такие подозрения, что либо полиция начнет следить за мной с
утра до вечера, либо я должен буду открыть  ему,  кто  я  и  что  делаю  в
Грэтли, а этого мне не хотелось. Конечно, рано или поздно придется  свести
знакомство с местной полицией, но чем меньше эти назойливые остолопы знают
обо мне, тем лучше для моего дела,  а  стало  быть,  для  дела  обороны  и
объединенных наций.
   Итак, выход один - улизнуть. Я вскочил на  окно,  затемненное  длинными
тяжелыми  шторами,  нырнул  в  щель  между  ними,  пролив  луч  света   на
затемненный мир, поднял нижнюю раму и, уцепившись за подоконник,  повис  в
воздухе, а затем вытянулся, разжал руки и упал.
   Будь внизу камни, я, вероятно, попал бы в больницу  и  пролежал  месяца
два в гипсе, но я рискнул, надеясь, что окно выходит на  немощеный  задний
двор или в садик, и оказался прав, но все же тяжело и гулко  шлепнулся  на
землю. Я упал в сад, и снег, еще лежавший там сугробами, смягчил удар.
   Приземлившись, я услышал, как наверху в комнате,  из  которой  все  еще
лучился  свет,  орет  сержант.  Услышал  и  другой   голос   -   вероятно,
какого-нибудь дежурного ПВО - с улицы, налево от меня. Я поскорее поднялся
с земли, легко нашел  калитку  благодаря  свету,  падавшему  из  окна,  и,
завернув за угол, пошел по  переулку  направо.  Со  стороны  дома  донесся
полицейский свисток - должно быть, сержант гнался за мной,  -  а  затем  я
услышал быстрые шаги: кто-то шел по переулку  мне  навстречу.  Было  очень
скользко, и я понимал, что не уйду далеко, раз полиция гонится за мной  по
пятам. Поэтому я шмыгнул  в  первые  же  незапертые  ворота,  пробежал  по
протоптанной в снегу дорожке  и,  открыв  дверь  черного  хода,  проник  в
какое-то помещение, которое принял в темноте за маленькую кухню.
   Я не знал, что происходит на улице, но чувствовал, что сейчас  выходить
опасно, нужно переждать здесь. Самое разумное либо  оставаться  как  можно
дольше в  этом  чужом  доме,  либо  попробовать  незаметно  прокрасться  к
парадному ходу и выйти на другую улицу. Тут только  я  вспомнил,  что  мое
пальто и шляпа остались в комнате Олни и у меня очень мало шансов получить
их обратно - разве что в полицейском участке. Правда, ни пальто, ни  шляпа
не могли служить против меня уликой, в них не было ничего  приметного,  не
было даже названия фирмы: проработав почти два года в отделе,  я  кое-чему
научился. Но все же мне было досадно, я клял себя за то, что не  догадался
захватить их.
   К счастью, мой электрический фонарик был так мал, что я носил его не  в
пальто, а во внутреннем кармане пиджака. И теперь он  пригодился  мне  для
того, чтобы выбраться из этой грязной норы, где воняло кошками и  квашеной
капустой. Я вдруг сообразил, что этот дом совершенно такой  же,  как  тот,
где жил Олни, и здесь должна быть такая же точно прихожая. Проскользнув  в
нее, я услышал голоса за дверью, первой от входа. Я  прислушался  и  сразу
узнал один из голосов. В этой комнате находился  не  кто  иной,  как  "наш
талантливый комик" мистер Гэс Джимбл.  Вероятно,  подкреплялся  и  отдыхал
после тяжелой работы.
   Я постучал и вошел. Да, это был Гэс, еще со следами  грима  на  испитом
лице, но уже ввиду позднего часа без воротничка и галстука.
   За столом, кроме Гэса, сидели: тучная матрона, молодой человек - не  то
Леонард, не то Ларри - и одна из шести "герлс".  Они  только  что  кончили
ужинать и теперь курили и пили пиво. В комнате было очень тепло,  а  запах
стоял такой,  словно  здесь  непрерывно  ели,  пили  и  курили  в  течение
последних двадцати часов.
   - Мистер Джимбл? - произнес я, поспешно закрыв за собой дверь.
   - Да, это я, - отозвался Гэс, не очень удивившись.
   Мне повезло: я попал к людям  -  вероятно,  единственным  в  Грэтли,  -
которых не смутит появление в их доме чужого человека в такой час.
   - Простите, что врываюсь к вам так поздно, - начал я.
   - Ничего, ничего, дружище, - сказал Гэс весело. Быть  может,  ему  было
приятно увидеть новое лицо как раз  сейчас,  когда  он  после  выступления
размяк и стал словоохотлив. - Знакомьтесь. Это миссис Джимбл.  А  это  моя
дочь и ее муж Ларри Дуглас. Оба работают со мной в труппе. Были  на  нашем
представлении?
   - Как же, вчера вечером, - ответил я со всем энтузиазмом, на какой  был
способен. - Был, и  оно  доставило  мне  громадное  удовольствие.  Отчасти
потому я и пришел. Моя фамилия Робинсон, я был в  гостях  у  знакомых,  на
этой улице, и от них узнал, что вы живете рядом. А так как мне нужно кое о
чем спросить вас, я и зашел. Стучал, стучал, но мне не  открывали.  Ну,  я
немного озяб, стоя на улице, а тут как раз услыхал ваши  голоса  и  вошел.
Надеюсь, вы меня извините.
   Все это я изложил, обращаясь к миссис Джимбл, очень  вежливо,  так  что
она была явно польщена.
   - Конечно, конечно, -  сказала  она.  -  Очень  приятно  познакомиться,
мистер Робинсон. - И она с достоинством посмотрела на дочь, как бы говоря:
"Вот это вежливость! Наконец-то со мной обходятся должным образом".
   - Вы, наверное, очень озябли, мой милый. - Гэс встал и отодвинул  стул.
- Давай-ка, мать, передвинем стол. Ларри, Дот, помогайте!
   -  Наша  квартирная  хозяйка,  -  сказала  миссис  Джимбл,   когда   мы
разместились поудобнее, - ложится очень рано, и, кроме  того,  она  глуха,
вот отчего она вам не отперла. Она ничего не слышит, даже когда я кричу ей
в ухо.
   - Отлично слышит, когда захочет, - возразила Дот, которая, видимо, была
в дурном настроении. - Верьте им!
   - Ну вот, так-то лучше! - воскликнул Гэс,  когда  мы  все  собрались  у
камина. - Стаканчик  пива,  мистер  Робинсон?  Налей-ка  ему,  Ларри.  Нам
сегодня повезло с пивом, мистер Робинсон. В последнее  время  это  большая
редкость... во всяком случае, для нас, простых смертных. Иногда  просто  в
глотке пересыхало... Да, так вы говорите, вам понравилась программа?
   - Очень. И всей публике очень понравилась.
   - Ну, конечно, - сказал Гэс. - Меня всегда хорошо принимали  в  Грэтли.
Не могу пожаловаться, не могу пожаловаться.  Вы,  конечно,  догадываетесь,
что я имею долю в нашем предприятии. В "Ипподроме"  сейчас  идет  одна  из
наших рядовых программ... Я не  называю  ее  сенсационной,  -  добавил  он
осторожно, - потому что это  было  бы  преувеличением.  Да,  это  было  бы
несправедливо по отношению к  Грэтли.  Но,  во  всяком  случае,  программа
неплохая. И должен вам сказать, мистер Робинсон, предприятие у нас,  может
быть, и небольшое... я не  говорю,  что  оно  большое...  но  вы  себе  не
представляете, какие суммы мы расходуем на артистов. Возьмем,  к  примеру,
нашу певицу, Марджори Гроувнор...
   - И не стоит она таких денег! - перебила его жена весьма решительно.  -
Я это говорила с самого начала. Правда, Дот?
   - Правда, ма. И с тех пор мы это слышим каждый вечер, - сказала Дот.
   - Ваше здоровье, мистер Джимбл! - воскликнул я, поднимая стакан.
   - И ваше, дружище... Ну-с, так вы говорили, что у вас какое-то дело  ко
мне?
   - Да, в сущности, ничего особенного, - сказал я извиняющимся  тоном.  -
Вчера в театре меня заинтересовала одна  из  ваших  артисток,  и  я  решил
заглянуть сюда и  порасспросить  о  ней.  Видите  ли,  у  моего  приятеля,
канадского француза, была сестра, замечательная гимнастка, и мне известно,
что несколько лет назад она приехала  в  Англию  выступать  в  варьете.  А
вчера, когда я смотрел на вашу мамзель фифин, мне пришло  в  голову,  что,
может быть, она и есть сестра моего друга.
   - Вот оно что! Подумайте, какое странное  совпадение:  ведь  мы  только
что, перед тем как вы вошли, говорили о ней.
   - Ничего странного - мы постоянно говорим о ней, - возразила Дот.
   - Да замолчи ты или ступай спать! - буркнул ее муж, Ларри.
   - Что та-ко-е? - сразу вскипела Дог.
   - Ну-ну, будет вам! - прикрикнул на супругов Гэс,  усмиряя  их  суровым
взглядом и обнаруживая больше родительского авторитета, чем я  предполагал
в нем. - Дайте спокойно поговорить. А кому  мы  мешаем,  тот  может  пойти
наверх и там на свободе выкричаться... Вот так!
   Он отвернулся от них и лукаво подмигнул мне. В жизни Гэс  нравился  мне
гораздо больше, чем на сцене.
   - А как зовут сестру вашего приятеля?
   - Элен Мальвуа, - ответил я без запинки,  вовремя  вспомнив  имя  одной
славной старой девы, которую я встречал в Квебеке много лет назад.
   - Нет,  тогда  это  не  она,  -  сказал  Гэс  с  какой-то  официальной,
торжественной  серьезностью,  видимо,  наслаждаясь  своей  ролью.  -   Мне
случайно известно, что  настоящее  имя  Фифин  -  Сусанна  Шиндлер.  -  Он
произнес  имя,  старательно  выделяя  каждый  слог.  -  И  она  родом   из
Страсбурга, я точно знаю.
   - Значит, это не та, - сказал я. - А между тем  ваша  акробатка  похожа
немного на моего канадского приятеля. Кстати, трюки ее хороши...
   - Безусловно, интересный номер, -  подтвердил  Гэс,  а  остальные  трое
обменялись многозначительными взглядами. - Талантливо и подано  мастерски.
Но... очень странная особа... очень странная!
   - Странная? Да она форменная психопатка! - воскликнула Дог.  -  Она  до
смерти напугала двух наших хористок,  когда  они  в  Сандерленде  случайно
зашли в ее уборную.
   - Я это давно говорила, - вмешалась миссис Джимбл, у  которой,  видимо,
был довольно однообразный репертуар. - Говорила  я,  Гэс,  или  нет?  Я  с
самого начала предсказывала, что от нее в труппе будут одни  неприятности,
потому что она дурная женщина. Я имею в виду не пьянство  и  не  мужчин...
этого за нею не водится...
   - Ну, насчет мужчин я не  так  уверен,  как  вы,  -  заметил  Ларри.  -
Впрочем, если она их и любит, так  у  нее  странные  вкусы,  судя  по  тем
мужчинам, которые ходят к ней.
   - Не мужчин она любит, - возразила Дог решительно. - Спросите-ка у Розы
и Филлис, они вам кое-что расскажут...
   - Хватит! - остановил ее Гэс. - Мистер Робинсон  может  бог  знает  что
подумать о нашей труппе. Нет, Фифин просто особа с большими  странностями.
А когда я говорю "со странностями", так я имею в виду именно это, и больше
ничего: за сорок лет, что я разъезжаю с труппой, я перевидал немало всяких
людей. Во-первых, Фифин ни с кем не дружит. Вы можете работать с нею месяц
и не обменяться десятью словами, - она заговорит только в том случае, если
ей покажется, что с ее кольцами или подпорками что-нибудь неладно.
   - Может быть, это оттого, что она не очень хорошо говорит по-английски?
- предположил я.
   - Ох, уж эти мне иностранки! - возмущенно воскликнула миссис Джимбл.  -
Не стала бы я принимать их в труппу. Ни за что на свете. Грязнухи!
   - Простите! - остановил ее Ларри. - Фифин вовсе не грязнуха.
   - Если не тело, так душа у нее грязная, - отрезала миссис Джимбл.
   - Ты сама не знаешь, что городишь,  мать,  -  благодушно  заметил  Гэс,
шлепнув ее  по  могучей  ляжке.  -  Теперь  помолчи  и  дай  мне  сказать.
Английский язык у Фифин хромает, это  верно,  но  я  знаю  людей,  которые
говорят по-английски гораздо хуже, а трещат так, что голова раскалывается.
Нет, просто она какая-то недружелюбная. Она не хочет стать в труппе  своим
человеком. Да и работой, кажется, не так уж  интер