не может смотреть и на Клэрис, и это существенно ограничивает его поле обзора.
     А ведь идет занятие, которое в обычных обстоятельствах потребовало бы всего его педагогического, дипломатического и психологического мастерства. Сегодняшнее испытание заключается в обсуждении рассказа Мег Фергюсон, рассказа про мужчину, которого бросила возлюбленная - потому что он ее (по выражению Мег) "колошматил". В отместку он похищает ее любимую кошечку Миттенс, увозит на Манхэттен и выбрасывает с тридцатого этажа. В рассказе все фальшиво, все раздражает. Герои одномерные, выводы банальные до идиотизма, язык искусственный и примитивный. Вот такую идеологизированную белиберду могли бы выдать некоторые из его коллег, вздумай они взяться за перо. Отвращение его столь неизбывно, что он рот боится раскрыть.
     Пресловутая курица из рассказа Дэнни хоть была мороженая. И вообще, это был рассказ о странной, но любви, а не о мужской жестокости, не о мести и убийстве, хотя там-то, может, и была мужская жестокость. Мальчишка не любовью занимался с той курицей - он ее насиловал, как учитель музыки в романе Анджелы насилует девочку, как отец насилует дочь в ее телефонно-сексуальных стихах. Вот что значит для этих детишек секс. Насилие, жестокость, инцест. Говорила ему Магда. И была права. Почему Свенсон ее не слушал?
     На его счастье все остальные так глубоко задумались над рассказом Мег, что мук Свенсона не замечают. Даже Джонелл с Макишей, которые разделяют сомнения Мег относительно человеческой природы в целом и мужской сексуальности в частности, - даже их, наверное, несколько ошарашил эпизод, где злодей мечтает о том, как его подружка придет и обнаружит Миттенс, размазанную по асфальту. Дэнни и Карлос смотрят на Свенсона - будто надеются, что он посоветует им, как себя вести, чтобы не оказаться на месте Миттенс.
     Свенсон настолько погружен в собственные переживания, что почти не слушает Макишу, которая сообщает, что ей понятно, откуда взялась идея рассказа, - да, есть на свете недоноски, способные на такое. Только данный конкретный недоносок ее не убедил - не верит она, что он мог так поступить. Карлос говорит, все это чушь собачья, он знает уйму недоносков, подлецов и негодяев, но на такую мерзость ни один из них не способен. Сей философский диспут - на что способны недоноски - продолжается довольно долго. Мег, радуясь, что разговор ушел от критического разбора текста, только поглядывает свысока и злобно усмехается. Она-то знает, недоноски на это способны.
     Свенсон покидает свою телесную оболочку. Он парит над столом, сидящая за которым Клэрис заявляет, что не важно, может ли кто-нибудь такое сделать, важно другое: удалось ли Мег заставить их поверить в то, что герой ее рассказа это сделал. Даже Клэрис боится Мег. Не говорит, поверила сама или нет. Во всем остальном она ведет себя как обычно - словно ее вовсе не занимает тот факт, что она видела своего преподавателя выходящим из комнаты другой студентки.
     Тут вдруг все вздрагивают от оглушительного звука, который Свенсон поначалу принимает за колокольный звон, но нет - это Анджела колотит своим шипованным браслетом по столу.
     - Позволь тебя спросить, Мег, - говорит Анджела. - Этот парень из рассказа, он чем занимается?
     - Не знаю, - настороженно отвечает Мег. - То есть... А, да! Он подрядчик. Точно, подрядчик.
     - В рассказе об этом упоминается? - спрашивает Анджела.
     - Нет, - признается Мег. - Кажется, сначала было что-то, потом я, наверное, убрала.
     Весь класс ошеломленно следит за тем, как Анджела нападает на Мег. Кто бы мог подумать, что эту злючку Мег, вечно пылающую праведным гневом, так легко загнать в угол?
     - Нет этого в рассказе. Потому что и парня в рассказе нет, ничего в нем нет кроме твоей идиотской уверенности в том, что все мужчины свиньи. Мы ни секунды ему не верим - ни его словам, ни поступкам; и уж тем более не верим, что он притащил кошку на крышу. Ты когда-нибудь куда-нибудь кошек носила?
     Свенсон клялся, что никогда не допустит ни издевательств, ни кровопролития. Ему бы кинуться в гущу битвы, обуздать Анджелу, спасти бедняжку Мег, а он только стоит и смотрит как загипнотизированный на Анджелу, которая говорит ровно то, что и следовало сказать. И он - по сугубо личным причинам - счастлив услышать из ее уст, что мужчины вовсе не свиньи. На каждый ее вопрос Мег отвечает покорным кивком.
     - Ты дала себе труд над этим подумать? Или все думала, какую бы мерзость заставить его совершить? Да, такой тип вполне может убить кошечку, только сделает он это где-нибудь поблизости. И, скорее всего, к кошке он будет добрее, чем к женщине.
     В классе стоит мертвая тишина. Все дыхнуть боятся. Хоть бы раз колокола зазвонили в нужный момент, избавили бы их от этой затянувшейся паузы.
     Слово вынужден взять Свенсон.
     - Кажется, Анджеле рассказ Мег не очень понравился, - усмехается он. Ему вторит еще кто-то.
     Опять молчание. Клэрис говорит:
     - Я во многом согласна с Анджелой, но... но... вот что я хочу сказать. Профессор Свенсон, простите, но, по-моему, это нечестно: Анджела тут всех разносит, а ее собственных работ мы не обсуждаем. Ей-то что, она играет по другим правилам.
     Какой же он идиот! Решил, ему эта встреча в коридоре сойдет с рук?
     - Это точно, - соглашается Карлос. Остальные молча кивают. Почему они накинулись на Анджелу? Да они ее благодарить должны за то, что она прекратила это занудное обсуждение. Неужели Клэрис рассказала кому-нибудь, что встретила Свенсона в общежитии? Свенсон вымученно улыбается.
     - Я с самого начала говорил: здесь никого не заставляют выносить свои произведения на всеобщее обсуждение...
     Не проходит. Его слова никого не убедили.
     - Хорошо, - говорит Анджела. - Как пожелаете. Если вас это как-то задевает - ради бога, я принесу свое. Я же не из страха этого не делала. Просто не видела смысла. Но если вам так хочется - обсудим меня на следующей неделе.
     - Спасибо, Анджела, - говорит Свенсон. - Спасибо, что вызвались. А теперь вернемся к сегодняшнему обсуждению. Мег, хотите что-нибудь сказать?
     - Нет, - мгновенно откликается Мег. - Переживу. Спасибо.
     - Хорошо, - кивает Свенсон. - Встретимся через неделю. Анджела, останьтесь, пожалуйста. Давайте решим, что вы нам покажете.
     Все слегка ошарашены. Поднимаются, уходят. Шум на лестнице, но Свенсон его словно не слышит... Он смотрит на Анджелу, пытается прочесть по ее лицу: то, что было между ними, - это конец или только начало?
     Он собирался делать вид, будто ничего не произошло, но он так рад сейчас, что она здесь, рядом. Он по ней соскучился. И глаз отвести не может. То, что между ними было - или не было, - хотя бы дает ему право смотреть ей в глаза. Ему кажется, что лицо ее разрумянилось от лихорадки чувств. Теперь им надо быть осторожными - не то ее чувства к нему, их чувства друг к другу очень осложнят им жизнь.
     Он пытается разглядеть в молодой женщине, сидящей напротив него, ту обнаженную девушку, которая сидела на нем верхом, ту, чьи соски он ласкал губами. Да нет, этого просто не могло случиться. Ему все приснилось. Кончиком языка он дотрагивается до сломанного зуба. Не приснилось. Все было.
     - Мне стыдно, что я так разошлась, - говорит она. - Не понимаю, что на меня накатило. Сидела, ни во что не совалась и вдруг, напустилась на Мег.
     - Вы были совершенно правы, - говорит Свенсон.
     - По сути - да, но не по форме. Вот и огребла... Мне так не хотелось приносить им свою работу, не хотелось подставляться...
     - Можете отказаться. Вы совершенно не обязаны обсуждать свой роман на семинаре.
     Честно признаться, он надеется, что она откажется. Он предпочел бы не проводить семинар по роману об учителе и ученице, написанном студенткой, к которой он (об этом догадываются даже самые непонятливые) испытывает особые чувства.
     - А может, стиснуть зубы и терпеть? Пусть рвут меня на части. Отомстят за разгром, который я учинила Мег. Хотите правду? Не в рассказе Мег дело. А в моем состоянии. Я уже пришла сюда на взводе.
     - А... а в чем дело? - Свенсон и жаждет ответа, и боится его.
     - Потому что вы за всю неделю так и не позвонили.
     Боже мой, думает Свенсон. Ну вот, начинается.
     - Не позвонили, не сказали, что думаете о конце главы, - продолжает она. - Эта сцена... она такая откровенная. Мне очень нужно было узнать ваше мнение. И вот сижу я здесь, защищаю род мужской от кретинских нападок Мег, а вы-то на этой неделе продемонстрировали, мне истинно мужское поведение. Знаете, уж лучше бы какой-нибудь урод выбросил мою кошку из окна... Я так мучилась, когда писала эту сцену, она оказалась очень трудной, а вы, вы даже не позвонили.
     Свенсон не может сдержать улыбки. Вот странное создание! Она даже не намекнула на то, что... что произошло между ними. Для нее важна только работа. Работа прежде всего. А все остальное - неужели не значит ничего?
     - Обещаю, я вашу кошку из окна не выброшу...
     - Да хрен с этим, - говорит Анджела. - Вы хоть заметили, что не позвонили мне? - Голос ее звенит - как звенел, когда она отчитывала Мег.
     Эй, притормози! Это уже на скандал похоже. С чего она взяла, что ей позволено так разговаривать с преподавателем? Да сам ты, Свенсон, во всем виноват.
     Ему стыдно. Надо было позвонить... Вроде как взрослый из них двоих он. Ей это тоже нелегко далось, то, что случилось в ее комнате, все только усложнило. А не позвонил он потому, что даже в мыслях представить себе не мог, как он ей говорит: привет, все отлично, мне очень понравился этот пронзительный эпизод, про секс со взрослым мужчиной.
     - Вы хоть думали об этом? - говорит она.
     - Постоянно думал. - Это что - признание в любви? Свенсон вдруг осмелел.
     Анджела на его улыбку не отвечает.
     - Уже неплохо, - говорит она.
     - На самом деле я так хотел позвонить, что просто не смог.
     Ну вот. Сказал. Будь что будет.
     Анджелу, похоже, нисколько это не взволновало - она и не замечает, как он с разбегу перепрыгнул пропасть, разверзшуюся между ним и его жизнью.
     - Полная ерунда! Не смогли позвонить, потому что очень хотели? Когда действительно хочешь позвонить, звонишь. А все прочее - типичный мужской бред.
     Да кто она такая, эта девчонка? Она как видит их отношения? Куда подевалась студентка, благоговейно ловившая каждое его слово, где та девушка, чьим любимым писателем, чьим героем он был, чью жизнь он спас и изменил? В памяти всплывают слова, сказанные матерью Анджелы: "Но стоило ему обратить на нее внимание, она даже по телефону с ним разговаривать отказывалась". Она кое-что позволила Свенсону и потеряла к нему всяческое уважение. Вот в чем каверза любви. Начинаешь вести себя как барышня. Мег права, Макиша права, Анджела права: мужчин надо ненавидеть, бояться их силы. Он запросто может эту дурочку, к примеру, не аттестовать за семестр.
     - Так как вам этот эпизод? - говорит она.
     - Нормально, - отвечает Свенсон. - Учитель хоть зуб себе не сломал.
     Анджела всплескивает руками, спрашивает с искренним участием:
     - Ой, да, что ваш зуб?
     - Нарастить можно. Надеюсь.
     - Здорово. А текст вам как?
     - Мне... мне понравилось. Отчаянно. Очень смело. Мурашки по коже. Наверное, вы на это и рассчитывали?
     - Рассчитывала.
     - У вас получилось.
     Анджела навалилась грудью на стол, подперла щеку рукой - изображает пристальное внимание. Глаза у нее влажные, искренние, а голос резкий, насмешливый.
     - Знаете что? Все это ровным счетом ничего не значит. То, что происходит в этом паршивом университете, - полная чушь, дерьмо собачье. Мои соученики могут развести костер и сжечь мой роман, а могут пасть ниц и превозносить его до небес, мне и на то и на другое плевать. Мне важно, что думаете вы. Очень важно. И вы это знаете. Но мне необходимо вырваться за эти стены, показать свой роман кому-то со стороны, пусть скажут, писать мне дальше или порвать все на мелкие кусочки и выбросить в мусорную корзину.
     - Не надо никого спрашивать, - говорит Свенсон. - Тем более на данном этапе.
     - На каком таком этапе? Я хочу вас попросить... Если это невозможно, так и скажите... В общем, когда вы в следующий раз будете говорить со своим нью-йоркским издателем, не могли бы вы сказать ему о моем романе, попросить его почитать, немного, хотя бы страниц тридцать? Чтобы он составил собственное мнение...
     Давно надо было догадаться, к чему все это. Его должно было насторожить то, что она единственная из всех юстонских студентов говорила, что любит "Красное и черное". Как он сразу не понял? Естественно, Анджела любит Стендаля. И сейчас поступает так, как поступил бы Жюльен Сорель. Да нет, не могло... не может все быть так просто. Ее отношение к нему глубже примитивного авантюризма и честолюбия.
     Лену Карри вполне может понравиться роман Анджелы - в нем есть молодой задор, он провокационен, кто знает, возможно, в Нью-Йорке только этого и ждут. Это было бы замечательно - для Анджелы, для Свенсона, для Юстона.
     - Мне надо подумать, - говорит он.
     - Подумайте.
     - А для меня у вас есть что-нибудь новенькое?
     - Есть, - отвечает она. - Только вот странно - забыла принести.
     - Действительно странно.
     - Кто знает - может, этому имеется фрейдистское объяснение или еще какое. Может, я просто разозлилась, что вы мне не позвонили. Подумала, вдруг вы то еще не прочитали.
     - Прочитал.
     - Это я поняла. Но все равно - такой текст я на следующей неделе в класс не понесу.
     Она права. Надо быть совсем ненормальной, чтобы выйти на поле кровавой битвы полов со столь эротическим эпизодом. Тем более таким, в котором учитель вступает в сексуальные отношения с ученицей, да и написанным ученицей, вступившей в сексуальные отношения с учителем. Вступившей? Вступавшей. А теперь? Свенсону никогда не было так одиноко. Если не с Анджелой, с кем еще ему об этом поговорить? Нет, ни за что. Не станет он пытать Анджелу про ее с ним... отношения. От этого слова его всего передергивает.
     Анджела говорит:
     - По-моему, лучше всего обсудить самую первую главу. Она довольно нейтральная. Там еще ничего не происходит.
     - Какой смысл? Первая глава вполне доработана.
     - В этих обсуждениях вообще смысла нет. Просто обряд инициации. Я должна войти в банду. "Латина дьяблас".
     - На семинаре заткните уши. Никого не слушайте.
     - Я и так не слушаю. И обещаю: в следующий раз обязательно при несу вам последний кусок. Сама не знаю, как я его сегодня забыла. Неделя была напряженная.
     - Это точно, - говорит Свенсон.
     - Знаете, мне очень неловко, что я попросила вас насчет издателя. Считайте, этого разговора не было.
     - Да нет, все нормально. Обещаю, я об этом подумаю.
     - Хорошо. Встретимся через неделю, - говорит она и уходит. Свенсон глядит ей вслед. Его грызет тоска, рвет нутро. Но нельзя же так сидеть в одиночестве в пустом кабинете и страдать по студенточке в татуировках и с кольцом в губе. Он встает, спускается вниз и во дворе натыкается на Магду.
     - Тед! Как твой семинар?
     - Чума, - говорит Свенсон.
     - Из ряда вон или в пределах нормы?
     - В пределах, - врет Свенсон.
     Если бы он мог ей все рассказать! Взял бы Магду за руку, усадил в машину, отвез куда-нибудь и поведал бы о занятиях, о консультациях, о романе Анджелы, о сломанном зубе и о том, что она попросила показать ее роман Лену.
     А потом задал бы вслух мучающие его вопросы. Действительно ли Анджела в него влюбилась или просто использует его и его связи? Она его шантажирует или просит помочь? И что за помощь нужна той, которая в два счета может погубить твою жизнь? Как же Магда огорчится, узнав, что он переспал со студенткой. Да, так преступники и попадаются. Рано или поздно пробалтываются. Не полицейские их ловят, они сами себя выдают - тянет на признание или похвастаться хочется.
     - Ну, когда мы с тобой на ланч пойдем? - Магда тщетно пытается скрыть за игривостью тона горячее желание с ним повидаться.
     - Обязательно пойдем, но чуть позже, ладно? У меня сейчас со временем туго. Боюсь сглазить, но... вроде роман пошел.
     Черт его за язык дернул. Все, теперь он ни строчки не напишет.
     - Так это замечательно! - радуется Магда.
     - Посмотрим. - Свенсон и сам начинает верить своим словам. - Мне надо будет в ближайшее время показать кое-какие куски Лену Карри.
     Теперь-то он точно лжет. Тренируется - то же самое придется повторить Лену, когда он позвонит и скажет, что у него кое-что готово, а на самом деле позвонит он по поводу романа Анджелы. А, собственно, что мешает ему показать Лену книгу Анджелы, пусть посмотрит, вдруг его это заинтересует? Вполне можно позвонить своему издателю, порекомендовать талантливую студентку. Так сказать, эстафета поколений. Свенсон никогда этим не злоупотреблял. Никогда Лену ничего не предлагал, а роман Анджелы на самом деле хорош, так что его рекомендацию никто не расценит как следствие его... личной заинтересованности в авторе.
     Магда говорит:
     - Послушай, Тед... Это... Если ты откажешься, я не обижусь - нет, так нет. Когда увидишься с Леном, не мог бы ты поговорить с ним про мой новый сборник? Они ведь печатают поэзию.
     Это уже слишком. За двадцать минут две женщины подъезжают к Свенсону с одним и тем же!
     - С удовольствием, - отвечает Свенсон. Вообще-то маловероятно, что Лена заинтересует второй сборник Магды, но вдруг Свенсон поймает его в тот самый день, когда он будет сокрушаться о том, что мало печатает настоящей литературы. Но просить сразу о двух книгах... нет, не стоит. - Только, знаешь, я слышал, Лен новых поэтов не берет. Я его, конечно, спрошу, но ничего не обещаю.
     В свете зимнего дня лицо Магды кажется тускло-серым. Она решила, что Свенсону ее новый сборник совсем не понравился. Надо было солгать. Еще несколько недель назад он бы рассказал Магде, как говорил об этом с Леном и тот ответил, что планы уже утверждены и...
     - Если бы решал я, то обязательно бы это напечатал, - говорит Свенсон. - Мне очень нравятся твои стихи. И ты это прекрасно знаешь. Но Лен, он же бизнесмен. И его интересуют не только литературные достоинства... - Все это к стихам Магды не имеет ни малейшего отношения. Но скажи он правду, ей вряд ли стало бы легче. - Я тебе позвоню. Извини, тороплюсь, - говорит он и поспешно уходит.
     Он идет к себе в кабинет, и всю дорогу ему кажется, что его кто-то преследует. Заперев дверь, он кидается к телефону и, сам не успев понять, что делает, набирает номер Руби. Он уже давно пытается ей дозвониться - с того самого дня, когда она оставила свое сообщение, а он тогда ее не застал - наверняка потому, что сначала позвонил Анджеле.
     Руби снимает трубку.
     - Руби, это папа. - Ему хочется плакать - от того, что он слышит ее голос, от того, как приятно ему сказать вслух "папа".
     - Привет, пап, - отвечает она. - Ты как там? - Будто все по-прежнему. А может, так оно и есть? Может, Руби опять стала прежней?
     - Как учеба? - спрашивает он.
     - Все отлично. Просто замечательно. Прекрасно. - Голос Руби звенит - если б она всегда отвечала так восторженно, а не отделывалась односложным мычанием. - Я, наверное, буду специализироваться по психологии. Сейчас слушаю курс по психопатологии личности - очень здорово!
     Ей что, прозак прописали? Разве на это не требуется разрешение родителей? Нет, наверное. Руби же исполнилось восемнадцать. Да Свенсон и не против - хорошо, если какой-то сообразительный психиатр нашел способ вернуть девочке ее былую жизнерадостность.
     - Знаешь, имея такого папашу, ты приобрела уникальный опыт общения с психопатологической личностью.
     Руби отвечает не сразу.
     - Я и об этом думала. Понимаешь, я была не в лучшей форме... Что-то такое слышится Свенсону в ее голосе - какие-то заученные, неестественные нотки, - и сердце вдруг начинает бешено колотиться. Уж не собралась ли она заявить, что вспомнила вдруг, как в детстве страдала от отцовских сексуальных домогательств? Вот уж чего близко не было. Свенсон вдруг по