о бы любые испытания.
     - Что такого совершил профессор Свенсон, о чем вы считаете нужным сообщить комиссии? - спрашивает Амелия.
     Свенсон роется в памяти. Ей-то он что сделал? В ее угольно-черных глазах блестят огоньки злобы - ну не потому же, что на нескольких университетских сборищах Свенсон никак не мог поддержать с ней беседу. Нет, Амелия просто выполняет свою работу, она - ревностная служительница культа, которому посвятила жизнь.
     - Странность в том... - говорит Дейв, - в свете дальнейших событий... что по иронии судьбы все неприятности начались с разговора о сексуальных домогательствах. Я это запомнил, так как позже... позже сказал Джейми, что поведение Теда было совершенно неадекватным, и я даже испугался, нет ли у самого Теда склонности к сексуальным домогательствам.
     В Свенсоне клокочет неукротимая ярость: подумать только, Джейми с Дейвом обсуждали его склонности! Да и в целом он хотел бы поставить под сомнение правомочность обсуждения подобных инцидентов. Ужин происходил в свободное время. Давайте обсуждать то, что происходило на занятиях, на рабочем месте.
     Дейв говорит:
     - Мы обсуждали случаи на занятиях, так или иначе связанные с вопросами пола. Неловкие моменты. Двусмысленные ситуации. Все мы знаем, как сейчас обстоят с этим дела. - Члены комиссии кивают. Они знают. - И вдруг Тед начал употреблять в разговоре крайне сомнительные выражения...
     - Какие именно? - уточняет Лорен. - Вы можете привести пример?
     - Предпочел бы этого не делать, - говорит Дейв.
     - Мы понимаем, - говорит Магда. Первая за все время реплика Магды - образец благожелательности: она помогает Дейву уйти от ненужных расспросов, хочет, чтобы этот эпизод поскорее закончился. Одна ко Свенсона настораживает употребленное ею "мы".
     - Спасибо вам, Дейв, - говорит Лорен.
     Комиссия согласно кивает. Да-да, спасибо, спасибо, спасибо. Бентам снова жмет Дейву руку, а Дейв, проходя мимо Свенсона, подмигивает ему и шепчет: "Удачи, старина!"
     Все смотрят вслед поднимающемуся по лестнице Дейву. Как бы им хотелось тоже уйти! Громко хлопает дверь. Интересно, на лекциях всякий раз, когда кто-то уходит, тоже раздается такой грохот? Бентаму надо не со Свенсоном разбираться, а со строительным отделом.
     - Кто следующий? - спрашивает у Лорен Бентам. Лорен заглядывает в записи.
     - Бетти Хестер, - отвечает она.
     Бетти спускается вниз, и ее широкая юбка раздувается колоколом. Какие крохотные у Бетти ножки! Почему Свенсон раньше этого не замечал? И он вдруг представляет себе Бетти коренастой девчушкой, отважно отправляющейся на пытку в балетный класс. Каждая клеточка тела Бетти мечтает о том, чтобы оказаться сейчас в родной библиотеке, а не здесь, под бдительным оком комиссии, следящей за ее спуском по лестнице, на которой того и гляди оступишься. Бетти останавливается и пожимает Свенсону руку. Черт, заметив слезы у нее на глазах, Свенсон сам готов расплакаться.
     - Тед, - говорит она, - как ты?
     Ему хочется уткнуться головой в ее необъятную грудь. За этот вопрос ему хочется ее растерзать.
     - Отлично, - говорит он. Просто шикарно. Лучше не бывает. Бетти вдруг наклоняется к нему и шепчет:
     - Мне очень жаль, что они все это устроили.
     - Мне тоже, - говорит Свенсон. - Честно.
     Бетти улыбается, вздыхает, спускается к столу, пожимает руку Бентаму и, не переставая улыбаться, садится на свободный стул. Да ладно тебе! Вины Бетти в этом нет. У нее работа. На ней дети.
     - Спасибо, что пришли, Бетти, - говорит Лорен. Бетти удрученно вздыхает.
     - По-моему, все это стыд и срам, - говорит она.
     Стыд и срам? Что именно? То, что Свенсон занимался любовью с невинной - как утверждается - студенткой? Или то, что по вине не столь уж невинной студентки рушится жизнь Свенсона? Члены комиссии утыкаются в свои папки.
     - Ну что ж, Бетти, - говорит Лорен. - То, что вы согласились сообщить комиссии, касается книги, которую профессор Свенсон взял в университетской библиотеке первого ноября.
     - Да, - подтверждает Бетти.
     Лорен чуточку отодвигается, давая понять коллегам, что кто-то должен ее заменить.
     Амелия после короткой паузы спрашивает:
     - Какую именно книгу взял профессор Свенсон?
     Магда не в силах больше сдерживаться, она смотрит на Свенсона, и лицо у нее напряженное. Магда, всегда такая хорошенькая, выглядит сейчас ужасно. Магда любит его - по-своему. И только они двое знают, почему Свенсон взял эту книгу, ведь это Магда тогда за ланчем рассказала ему, что в поэтическом отделе есть стихи Анджелы. Не должна ли Магда признаться, что именно она рассказала про книжку Свенсону? Почему Магда вообще о ней заговорила? Чтобы выглядеть в его глазах поинтереснее? Свенсон знает, что это жестоко. Они говорили о студентке. Он отводит взгляд от Магды. Если он будет смотреть на нее слишком долго, комиссия решит, что он и с ней спит.
     - Вы можете сказать, что это была за книга?
     - Ну... сборник стихов. Вернее, брошюра. Издана автором.
     - И что это за стихи? - спрашивает Лорен.
     - Ну... - мнется Бетти, - я бы сказала... весьма откровенного сексуального содержания.
     - Прошу прощенья! - откашливается Билл Гриссом. - Я, конечно, в литературе не очень разбираюсь, моя специальность - социология, но мне не вполне понятно, как книга студенческих стихов оказалась в библиотеке Юстонского университета.
     Прекрасный вопрос, Билл! Почему Магда молчит? Она очень замечательно все объяснила Свенсону. Магде совершенно ни к чему разбирательства - вроде этого - по поводу того, что писала Анджела к ее семинарам.
     - Это был дар библиотеке, - говорит Бетти. - Она очень хотела, чтобы мы его приняли. Я не могла ей отказать - хотя бы из вежливости. Кроме того, это же не единственная такого рода книга в нашей библиотеке...
     Вежливость. Свенсону отлично известно, что это такое. Вот он, вместо того чтобы дать в морду Фрэнсису Бентаму, сидит здесь тихо-мирно - из вежливости. Только побеждают всегда почему-то невежливые. То, что Анджела заставила бедняжку Бетти Хестер взять в библиотеку ее непристойные стихи, должно многое рассказать им про Анджелу, распутницу и карьеристку, честолюбивую маньячку, хитростью протащившую свою книжку в библиотеку. Естественно, такая змея нашла способ пригреться на сердце у Свенсона, уговорила его помочь ей с романом. Неужели Анджела действительно все это сделала? Свенсону очень хочется узнать правду.
     - Я принесла эту книгу с собой.
     Бетти достает из огромной баклажанового цвета сумки брошюру. Протягивает Лорен, та, морщась от отвращения, передает книжку дальше. Не надо было Свенсону ее сдавать. Или нет - еще хуже было бы, если б она за ним так и числилась и ему велели предъявить ее на разбирательстве. Он ждет - не попросит ли Лорен какого-нибудь отважного члена комиссии зачитать пару отрывков вслух? Но нет, она щадит своих коллег.
     - Для протокола, - говорит Лорен. - Стихи мисс Арго были представлены в качестве вещественного доказательства.
     Доказательства? Свидетельствующего против Свенсона? Естественно. Против кого же еще? Девятнадцатилетняя студентка, сочиняющая сексуальные стихи, по определению невинна в сравнении с сорокасемилетним профессором, использующим ее стихи для получения плотского наслаждения. И чему тут возмущаться? Он должен благодарить свою счастливую звезду за то, что никто не читает стихов Анджелы вслух, никто не пускает их по рядам для ознакомления. Вообще-то было бы забавно, если бы он мог со стороны полюбоваться, как члены комиссии осторожно листают книжку и, наткнувшись на особенно непристойное выражение, передают дальше. Магде ее просматривать ни к чему. Она знает, что там. Лорен сует брошюру в папку - будто использованный презерватив. И книжка исчезает. Как удачно все сложилось - для заинтересованных лиц. Идеальное решение мучившей Бетти проблемы - как библиотеке избавиться от книжки Анджелы. Надо было позволить Свенсону ее украсть.
     Затем Лорен говорит:
     - Бетти, не могли бы вы сообщить комиссии... для протокола... что это были за стихи?
     О чем Лорен думает? Не понимает, как это выглядит? От столь безжалостных расспросов у Бетти слезы на глазах. Не хочет ли Лорен предложить, чтобы Бетти процитировала на память самые скабрезные пассажи?
     Положение отчаянное, но Бетти находит выход. Она говорит:
     - Я, собственно, книжку только пролистала. Думаю, профессор Мойнахен, которая занималась со студенткой, лучше знает... - Бетти замолкает, и Лорен вынуждена обратиться к Магде.
     - Магда? - говорит она.
     Конечно, Магда - оптимальный вариант. Наша уважаемая Магда разберется со всем спокойно и без дураков, скажет просто, о чем эти проклятые стихи, и представление пойдет полным ходом.
     Магда говорит:
     - Это цикл стихотворений о девушке, которая работает в службе "Секс по телефону", в них затрагиваются темы совращения малолетних, инцеста...
     Совращение малолетних. Инцест. Свенсон видит, как каменеют лица мужской части комиссии. Удивительно, но ему хочется выступить в защиту этих стихов, он злится на Магду: почему она ни слова не говорит про то, что в стихах этих есть... определенная энергия. Энергия. Господи помилуй!
     Но Лорен вовсе не нужно, чтобы члены комиссии решили, будто стихи Анджелы - всего лишь выраженные в романтической форме юношеские страхи.
     - Профессор Мойнахен, вы могли бы охарактеризовать эти стихи как натуралистичные?
     - Натуралистичные? - улыбается Магда. На ее улыбку никто не отвечает. - Я бы сказала, что да.
     Ее ответ воспринимается как сигнал, и все обращают взоры на Свенсона. Почему они не смотрят на Анджелу и ее родителей, почему им неинтересно, как они восприняли информацию о том, что их дочь написала цикл стихов об инцесте и совращении малолетних? Да как уважаемой комиссии глядеть на Анджелу, когда они просто буравят глазами Свенсона: не вздымается ли у него, случаем, под брюками плоть. Нет уж, извините. Не сегодня.
     Лорен говорит:
     - Спасибо, Магда. И вам, Бетти, спасибо. Может быть, вы хотели сообщить комиссии еще что-нибудь?
     - Ну...
     Свенсону не нравится ее тон: с такой интонацией говорят люди, знающие некие пикантные подробности, о которых им страсть как хочется поведать.
     - Да, Бетти? - ласково подбадривает ее Фрэнсис Бентам.
     - Понимаете, когда профессор Свенсон брал эту книгу, я заметила, что он очень странно себя ведет.
     - Как странно? - спрашивает Бентам.
     - Ну... у меня возникло такое ощущение... он не то чтобы хотел ее украсть, нет, просто не хотел, чтобы я оформляла выдачу.
     - Это ощущение возникло вследствие каких-то действий профессора Свенсона? - спрашивает Амелия.
     - Нет, - говорит Бетти. - Просто возникло, и все. Впрочем, воз можно, он передумал, или я ошиблась. Он мне ее дал, и я записала ее на него.
     Что он такого сделал Бетти. Секунду спустя находится объяснение и этому.
     - Вот еще что... Профессор Свенсон вернул книжку только неделю назад.
     Ну, ясно! Дело закрыто. Он виновен в самом страшном библиотечном грехе: задержал книгу. Бетти - не добренькая старушка-библиотекарша, она злобная библиотечная ведьма, готовая отправлять должников на электрический стул. Нет, минуточку! Преподаватели могут держать книги годами. В кабинете каждого профессора скапливаются горы библиотечных книг и непрочитанных работ. Так что грех его в том, что он вообще посмел взять эту книгу. Бесценное первое издание грязных стишков Анджелы.
     - Спасибо, Бетти, - говорит Лорен.
     Бетти встает и уходит, на сей раз уже не останавливаясь шепнуть что-нибудь на ухо Свенсону. Он никогда ее не простит, никогда не зайдет в библиотеку как ни в чем не бывало. Да Бетти вряд ли это заметит, поскольку скорее всего его посещениям Юстонской библиотеки и так пришел конец.
     Бентам несколько секунд выжидает и говорит устало:
     - Кстати, о сексе по телефону... Следует занести в протокол, что профессор Свенсон звонил в "Секс по телефону". Из своего рабочего кабинета.
     Свенсон уже на грани истерики. А как же невмешательство в его частную жизнь? Права, дарованные ему Первой поправкой? С каких это пор комиссии позволено изучать его телефонные счета? Ну да, точнее говоря, их телефонные счета.
     - Следующий свидетель, - бурчит Бентам.
     По ступеням спускается Карлос Остапчек. Пробегая мимо Свенсона, он хлопает его по плечу - в знак солидарности. Карлос - не Бетти Хестер, из которой можно веревки вить. Карлос здесь, потому что он на стороне Свенсона, пришел поддержать своего Тренера. Свенсон не удивился бы, если бы, спустившись вниз, Карлос вскинул победно руки. Но нет, он просто садится, ставит локти на стол.
     - Рады приветствовать вас, мистер Остапчек, - говорит Лорен; остальные члены комиссии нестройным хором бормочут свои приветствия.
     - Не могу сказать, что я рад оказаться здесь, - говорит Карлос и кидает многозначительный взгляд на Фрэнсиса Бентама.
     - Да и мы тоже, - говорит Бентам. - Можете, Карлос, мне поверить. - Карлос замечает, что ректор обратился к нему по имени.
     Сукин сын, думает Свенсон. Он и не подозревал, какой этот Бентам скользкий тип. Впрочем, только такие и становятся ректорами столь претенциозных заведений. Это слушание - эксперимент по выявлению истинных натур его сослуживцев.
     - Карлос, - говорит Лорен, - я понимаю, как вам трудно. Но в интересах университета и всех студентов мы вынуждены задать несколько вопросов. И ваши однокурсники выбрали вас своим представителем.
     Это известие Свенсона радует. Студенты, многие из которых, подозревает он, его недолюбливают, выбрали своим представителем того, кто скорее будет его защищать. Свенсон думает обо всех них с нежностью и сочувствием. Это его ученики. Они держатся заодно. Свенсон был к ним суров - да и к себе тоже. Но чему-то он их научил. Они все чему-то учились.
     - Уж не знаю, чей я представитель, - говорит Карлос. - Мне известно то, что известно мне.
     - А большего мы от вас и не требуем, - говорит Амелия. Сеньорита-аристократка опекает дурачка-простолюдина.
     - Ну что ж, приступим, - говорит Лорен. - Не было ли в поведении профессора Свенсона чего-то, что показалось вам необычным, что вас каким-либо образом смущало?
     - Нет, мэм, - говорит Карлос. Это "мэм" неподражаемо. Годы, про веденные Карлосом в исправительной колонии и в армии, закалили его, он не дрогнет, выдержит издевательства Лорен Хили и ей подобных.
     - Совсем ничего? - уточняет Бентам.
     - Совсем, - отвечает Карлос.
     Они что, расследуют преподавательскую деятельность Свенсона? Он-то решил, что все собрались здесь обсудить его интимные отношения с Анджелой Арго. Они если имели место, то никак не в классе, - впрочем, думает Свенсон, происходившее в классе доставило ему неизмеримо большее удовольствие.
     Он закрывает на мгновение глаза и слышит, как кто-то спрашивает:
     - Замечали ли вы что-нибудь необычное, выходящее за рамки, в поведении профессора Свенсона по отношению к Анджеле Арго?
     Он не сразу понимает, что это голос Магды. Какой-то он другой. Зачем Магда это спрашивает? Неужели она что-то заметила в тот самый первый день, когда Свенсон шел с Анджелой по двору? Если да, хотелось бы услышать от нее, что именно. Поскольку, даже несмотря на то, что сделала Анджела, Свенсону очень хочется, чтобы Магда сказала: когда увидела их с Анджелой вместе, ей показалось, будто между ними возникла... взаимная симпатия.
     - Да нет, не замечал, - отвечает Карлос.
     - А как он относился к ее работе?
     Старушка Магда пытается вернуть все на привычные рельсы. Преподавание. Обучение. Работа.
     - Она ему нравилась, - говорит Карлос. - И я понимал почему. У нее неплохо получалось. Здорово. Она умеет писать. Думаю, в глубине души и остальные это понимали.
     - А что написала мисс Арго? - спрашивает Билл.
     - Она принесла в класс главу из романа, - отвечает Карлос. - Во всяком случае, так нам сказали.
     - А о чем роман? - Лорен наверняка это известно: об угнетении женщин, о мужской гегемонии, о фаллоцентризме.
     - Ну, о девочке, - говорит Карлос. - О школьнице, которая занимается яйцами... выведением цыплят из яиц - это у нее научная работа по биологии.
     Карл и Билл при упоминании чего-то настолько конкретного и реального, как научная работа, слегка оживляются.
     - А еще о чем? - спрашивает Лорен. - Вы что-нибудь еще запомнили?
     Лорен знает, чего добивается. Она слышала про роман. Кто ей рассказал? Магда? Анджела? Или Лорен его читала? Свенсону хочется надеяться, что да. Хорошо бы, если бы они все его прочли. Это, говоря их же словами, изменило бы ход обсуждения. Карлос отвечает:
     - Там было про то, как девочка влюбилась в своего учителя.
     - Никому из вас это странным не показалось? - интересуется Бентам. - Никого не смутило, что Анджела пишет об ученице, влюбившейся в учителя?
     - Да нет, - говорит Карлос. - Профессор Свенсон еще на первом занятии объяснил нам, что не следует воспринимать художественное про изведение как автобиографию.
     Какой Карлос молодчина! Среди этой толпы он кажется столпом нравственности - как Иисус, проповедующий старейшинам во храме.
     - Понимаю, - отвечает пристыженный Бентам. - Да, это мудрая мысль.
     - Вдобавок, - продолжает Карлос, - половина из того, что пишут наши девицы, как раз про влюбленность в преподавателей. Они же нигде не бывали, ничего не знают. О чем им еще писать?
     Ну будет, Карлос. Достаточно. Мег Фергюсон, услышь это, наверняка лишила бы тебя права говорить от лица всей группы,
     - Карлос... - обращается к нему Лорен, - а были у кого-нибудь из вас основания подозревать, что профессора Свенсона связывают... ммм... особые отношения с мисс Арго?
     - Не было, - говорит Карлос. - Но теперь есть. Только знаете что? Я никак не пойму, зачем весь этот шум. Всяко бывает. Мало ли кто кем увлекся. Дело житейское.
     И тут Карлос свой авторитет роняет. Комиссия не допустит, чтобы их нравственные стандарты, принципы, которые они поддерживают изо всех сил, ставились под сомнение. Глас обывателя им не указ.
     - Я полагаю, теперь у всей группы имеются основания считать, - с нажимом говорит Бентам, - что профессор Свенсон мог уговорить мисс Арго вступить с ним в интимную связь, пообещав оказать ей помощь.
     - Какую помощь? - спрашивает Карлос.
     - Он обещал показать ее рукопись своему нью-йоркскому издателю. Уговорить его опубликовать роман.
     Ну нет. Группе ничего такого известно не было. Точно - не было. Карлос может не отвечать - все написано на его лице.
     Вот Свенсон и расплачивается за то, что ввел эту садистскую систему - приучил студентов молча терпеть все пытки. Комиссия должна была оказать Свенсону услугу - заткнуть ему рот кляпом, чтобы он не мог закричать: "Карлос, не слушай их! Ничего такого не было!" А что ему говорить? Что же было? Я показал ее работу своему издателю, потому что она в тыщу раз лучше твоей, Карлос. Впрочем, теперь уже непонятно, есть у него издатель или нет, и кроме того, он никогда бы не стал требовать интима в обмен на профессиональную поддержку. Не только потому, что у него есть моральные принципы, есть устои, есть, в конце концов, гордость, но и потому, что, как выяснилось, он не вполне уверен, что смог бы воспользоваться предоставленной возможностью.
     - Нет, - говорит Карлос, - этого мы не знали. Но погодите... Я ничего не понимаю. Я не хотел...
     Все видят, как изумлен Карлос: он не знал, что Анджела пользуется благами, которые другим предоставлены не были, и теперь в нем борются два чувства: он возмущен несправедливостью, но обязан хранить верность своему командиру. Свенсону хочется сказать ему, что несправедливость заключается лишь в том, что одному отпущено больше таланта, а другим меньше, и это не имеет никакого отношения к тому, что произошло между ним и Анджелой Арго. Но это вряд ли расположит к нему комиссию или Карлоса.
     - Ничего, Карлос, - говорит Бентам. - Не торопитесь, успокойтесь. Скажите, а вы тоже писатель?
     - Надеюсь, - отвечает Карлос.