тставку. Он знает: шансов победить, доказать свою невиновность нет. Ему нужно публичное унижение, моноспектакль позора и покаяния. Ему нужны эти пятнадцать минут, когда он будет Эстер Прин  или же профессором Иммануилом Ратом, трагическим персонажем, олицетворением гротескного, мазохистского самоуничижения. Вот она, сила искусства, - он узнал в герое себя, сумел понять и простить. Никогда не считал себя мазохистом, а вот поди ж ты. Никогда не задумывался о том, как одевается Анджела, а некая потаенная часть его души, видно, тянулась ко всем этим железякам. И клоуна из себя никогда не разыгрывал. Мир полон открытий.
     Фильм еще не кончился. Профессор Рат в своем клоунском наряде приезжает на гастроли в родной город. Там его избивает разъяренная толпа - за то, что он набросился на Лолу, застав ее в объятиях одного липкого типа, Силача Мазепы. Униженный и разбитый, Рат бредет в свою гимназию - по местам былой славы, посреди ночи пробирается в класс и падает замертво на учительский стол. Свенсон искренне надеется, что с ним ничего подобного не случится.
     Его жизнь иная, чем у профессора Рата. История учителя, который бросает все ради бессердечной потаскухи, к нему никакого отношения не имеет. И смерть у него будет другая. Мы уже знаем, чем закончилась история Рата. А суд над Свенсоном еще впереди. Он еще хотя бы раз увидит Анджелу - на слушании.
     На экране появляется слово "Конец", и со Свенсона словно сдергивают плед, в который он кутался: он остается один на один со своими мыслями, его пробирает холод, и он решает просмотреть фильм снова - на этот раз представляя себе, как его совсем недавно смотрела Анджела. Он встретил ее тогда - в той прошлой, чудесной, утраченной жизни: она как раз шла возвращать кассету.

***

     В ночь перед слушанием звонит Шерри.
     - Я просто позвонила пожелать тебе удачи, - говорит она.
     Что доказывает, что Шерри все-таки хороший человек, великодушная, душевная женщина - позвонила мужу накануне его публичной казни. Ему становится только хуже при мысли о том, что он совершил нечто настолько ужасное, что даже человек с таким ангельским характером до сих пор на него сердится. Сколько мужчин виновны в грехах посерьезнее, причем грешат годами. Свенсон поздно начал. Наверное, в этом его главная ошибка.
     Он отправляется в постель в надежде на то, что во сне взамен этих циничных мыслишек придут другие, чистые и светлые - о заблудшей, но искренней любви, придет надежда на то, что прискорбное недоразумение будет ему прощено. Если, конечно, это было недоразумение, в чем он сомневается. Он верит, что во всем этом был смысл, что Лола-Лола любила своего учителя, а Анджела любила его. Когда-то.
     Слишком уж сложную задачу он задал сну, и сон не идет, Свенсон лежит в темноте и обращается с речью к комиссии, уточняет и дополняет свой рассказ о том, что, как ему казалось, он делал, о том, как понравился ему роман Анджелы, об эротике преподавания, об опасности увидеть в своей студентке живого человека. Увидеть живого человека - это наверняка завоюет сердца женской части комиссии, может, даже Анджела пожалеет о том, что имела и потеряла. Засыпает он около пяти, просыпается, совершенно разбитый, в семь и не помнит ни слова.
     Он надевает темный костюм. Одежда подсудимого. Надо быть реалистичным. Это же суд, а не студенческая вечеринка. Не междисциплинарная конференция, созванная честолюбивыми коллегами. Это же его будущее. Почему бы не подчиниться неизбежному, не облачиться в то, во что в гроб кладут? На плечах пиджака пятна как от мела. Свенсон начинает их тереть, но они не исчезают. Этого только не хватало. Впрочем, кто разглядит его плечи - если только он не встанет на колени?
     Свенсон отъезжает от дома, назад не оборачивается - вспомни жену Лота, - даже в зеркальце не смотрит. Он понимает, что нет никакого смысла представлять себя библейским персонажем, он обычный преподаватель английской литературы, которого будут судить и признают виновным коллеги-присяжные. Скорее уж он мученик, отринувший все атрибуты прежней жизни и готовый праведником предстать перед судом - как Жанна д'Арк.
     На полдороге в университет он вспоминает, что забыл побриться. Ну и пусть получают седеющего педофила, совратителя малолетних - им же это и надо! Была бы рядом Шерри, она бы сказала: дыши глубже. Делай все как положено, шаг за шагом. Но Свенсону эта психотехника для яппи противна. Ужас и паника - это хотя бы искренние, инстинктивные чувства.
     Но какое отношение инстинкты имеют к тому, что должно вершиться в Кэбот-холле, который с момента своего создания был оплотом всего противного инстинктам, мрачным пуританским адом, то молельней, то лекторием, а в своем нынешнем воплощении - залом суда? Возможно, в Кэботе уже пылали на кострах колдуны, может, уже сожгли некогда учителя-пуританина, пойманного в воскресенье за чтением Шекспира.
     Ну почему заседание устроили в Кэботе? Слишком это театрально. Амфитеатр гораздо больше подходит для занятий по патологической анатомии, нежели для расследования профессиональной деятельности Свенсона. Но не для Свенсона уют кабинета Бентама, не для него заверения, что дело можно решить миром, ограничившись разбирательством в кабинете судьи. Нет, ему уготована огромная стылая зала совершенно в кафкианском духе. Сколько людей в ней соберется? Похоже, весь университет. Так надо было все устраивать прямо на стадионе.
     За эти недели Свенсон так привык жить в собственной скорлупе, что только выйдя из машины, он впервые задумывается о том, сколь мало ему известно. Сколько людей соберется? Кто вошел в комиссию? Как долго это будет продолжаться? Мог ли он привести с собой адвоката? Этим поинтересовался бы любой, но не Свенсон, которого хватило лишь на то, чтобы вернуть в библиотеку непристойные стишки Анджелы и посмотреть классическую немецкую мелодраму о напыщенном старикашке, терзавшемся романтическими чувствами. Он мог бы узнать подробности у секретарши ректора, когда та звонила, но - не смог, не захотел, чему она была только рада. Он спросил лишь, где и когда состоится разбирательство. А следовало бы подготовиться основательно, изучить подробности биографий и индивидуальные особенности каждого члена комиссии и на этом строить свою защиту. Чем ему защищаться? Тем, что запись неполная? Что кое-что вырезано?
     Свенсон приезжает, как раз когда университетские колокола бьют десять, осторожно проходит по дорожке в ледовых наростах, которые запросто могут помочь грешнику отправиться в ад. Он представляет себе, как падает, разбивает голову, валяется мертвый на дорожке, а комиссия ждет его в зале, решив, что он просто опаздывает. И тут они узнают трагическую новость. Как им жить дальше - зная, что собрались они, чтобы погубить того, кто и так покойник?
     Надо постараться отнестись к этому как к посещению зубного врача. Вечно же это длиться не может. Когда-нибудь да закончится. Он тут же вспоминает, что надо было сходить к зубному и вылечить зуб, пока еще у него есть страховка. Этот сломанный зуб... он что, лелеет его как сентиментальное воспоминание, как доказательство того, что между ним и Анджелой Арго на самом деле что-то было? А именно это он и хочет доказать, но есть, подозревает он, еще одна причина, по которой он решил через все это пройти: он хочет разобраться в тайне случившегося, понять, почему произошло все именно так. Если он просто подаст в отставку и уедет из города, как поступил бы любой взрослый человек, его детская потребность узнать, что чувствовала Анджела, так и не будет удовлетворена. Да, его повестка дня существенно отличается от той, которую составила комиссия.
     Он подходит к старинному кирпичному зданию, ожидая увидеть у входа толпу. Но никого нет, он входит внутрь, восхищается аскетичной строгостью, благодаря которой зал выглядит почти камерным, несмотря на сокрушительные размеры и огромную лестницу, что ведет к небольшой авансцене, напоминающей арену для боя быков, но в пуританском духе. За старинными волнистыми стеклами виден поднимающийся от снега пар, и зал поэтому залит белым мерцающим светом.
     Внизу амфитеатра за длинным деревянным столом расположилась комиссия - шесть человек, и свободен только один стул. На первом ряду сидят несколько зрителей - вероятно, свидетели.
     Свенсон спускается, у третьего ряда останавливается. Неизменно обходительный Бентам встает из-за стола, подходит к Свенсону, жмет ему руку и - радушный хозяин - предлагает сесть тут же, в третьем ряду около прохода.
     А остальные что же, не хотят пожать ему руку? Да, кстати, кто они? Три женщины и трое мужчин. Фрэнсис Бентам. А это... неужели Лорен Хили? Так, треть комиссии - люди, его презирающие. Предвзятость налицо: в комиссию включили человека, первым услышавшего обличительную запись, а также председательницу Женской лиги университета.
     Можно было бы, наверное, заявить, что Бентам излишне хорошо информирован. То, что Лорен здесь, вполне объяснимо. Это ее шайка феминисток жаждет крови. Разбирательство может состояться только в присутствии Лорен Хили, которая должна быть свидетелем того, как вершится правосудие. И все же, разве не имеет значения, что один из судей видел его в машине с Анджелой в тот роковой день, когда их роман начался и закончился? Невинная поездка в Берлингтон, после которой все и начало рушиться. Он был тогда Адамом, рассеянно подбрасывающим на ладони яблоко.
     Но неужели вторая женщина за столом - Магда Мойнахен? Магда решила за него заступиться? Уравновесить Фрэнсиса и Лорен? Она не имеет штатной должности - и пусть. Ну и что, что он солгал ей, своей так называемой лучшей подруге, и лично отвез книгу Анджелы тому издателю, которому отказался показывать стихи Магды...
     А вот Амелия Родригес, узкогубая красавица, заведует кафедрой испаноязычной культуры. Может, это и хороший знак. Она хотя бы пуэрториканка, и, надеется он, вполне возможно, у нее отношение к проблемам полов не такое пуританское. Свенсон вспоминает, как он хотел, чтобы ее пригласили на тот ужин к Бентаму; да, кстати - половина комиссии присутствовала на приеме, где обвиняемый повел себя непристойно и испортил всем вечер. Жаль, что в тот вечер вас, Амелия, там не было, рад, что вы сейчас с нами, в строгом черном костюме, волосы забраны в тугой пучок, суровая, грациозная, инквизитор времен Филиппа II, одетая от Армани, или же злобная старая дева из трагедии Гарсиа Лорки. Что делает Амелия в этих интерьерах Новой Англии?
     А как мужская половина, что за соратники у Бентама? Характерная деталь: Свенсон знает всех дам и с трудом узнает двух мужчин рядом с Бентамом. Вечная проблема - у Свенсона здесь не было приятелей его же пола. Так, это... это Билл, Билл Гриссом, кафедра антропологии, симпатичный парень, в семидесятых он провел несколько лет в резервации навахо и до сих пор пожинает плоды. Уравновешенный, туповатый, на него настроения, царящие в университете, вряд ли действуют. А второй - так, минутку! - это Карл Фенли, с кафедры химии. Оба рассудительные, осмотрительные люди, изрядные зануды. Порядочные, законопослушные. Свенсону было бы лучше, окажись на месте одного из них тренер футбольной команды.
     Его судьба в руках этих шестерых, но почему же он не в состоянии сосредоточиться или хотя бы сделать вид, что они ему интересны, что ему вообще интересен здесь кто-то кроме Анджелы Арго?
     Она сидит в первом ряду. Во всяком случае, он решил, что это она. Анджела. Но совсем другая. Она покрасилась, теперь волосы у нее не иссиня-черные, а очень естественного золотисто-рыжего оттенка. У нее такая трогательная головка - яйцеобразная, очень изящная. Одета она на редкость странно - то есть странно для Анджелы. Строгие брючки цвета хаки, красный свитер - обычная одежда "приличной" студентки. Насколько ему известно, она всегда ходила в черной коже и в заклепках, а это - Анджела подлинная, вернувшаяся к своему естественному образу. Насколько ему известно... Ничего ему не известно. Ну ладно. Сейчас узнает.
     У нее даже фигура изменилась. Она сидит очень прямо - благовоспитанная девочка внимает благожелательной комиссии. По бокам от нее - отец и мать. Две головы, лысая и платиновая, склонились к ней, оба родителя готовы защитить ее в любую минуту. Они научились этому, знают из теленовостей, как это должно выглядеть.
     Свенсону хочется, чтобы они обернулись и посмотрели на него. В их глазах обязательно должно мелькнуть узнавание, намек, что они помнят ту беседу, помнят, как рассказывали, что Анджела обожает его, только о нем и говорит, что считает его лучшим из нынешних писателей. Ну а если им удалось стереть это из памяти, и Свенсон теперь - единственный в мире, кто знает, что произошло на самом деле? Он не должен рисковать и встречаться с ними взглядом. Сердце у Свенсона истово стучит. Боли за грудиной. Прерывистое дыхание. Суета, неразбериха, сейчас бы на всех парах в амбулаторию, и вот так Шерри, которая сегодня работает, увидит его в последний раз.
     Фрэнсис Бентам улыбается и говорит:
     - Привет, Тед! Спасибо, что пришли.
     - Привет, Тед, - вторят остальные.
     Привет, Тед! Привет, Тед! Привет! Спасибо. Как Свенсону полагается ответить? Не за что? К вашим услугам? Словно он почтил своим присутствием их вечеринку. Ему нечего сказать. Он молча кивает. Будет ли это сочтено проявлением враждебности?
     Фрэнсис Бентам бросает взгляд на Лорен - Свенсон видел, как он таким же взглядом смотрел на Марджори. Пусть гостей принимает хозяйка.
     Лорен говорит:
     - Спасибо, что пришли. Вы знакомы с Магдой, Амелией, Фрэнсисом, Биллом, Карлом и со мной. Спасибо вам всем, что пришли. Вам, Анджела, спасибо. И вам, мистер и миссис Арго. Полагаю, процедура всем известна. Комиссия будет вызывать свидетелей по оговоренному списку. - Кем оговоренному, хочет спросить Свенсон. Кто выстроился в очередь желающих его оклеветать? - Перекрестный допрос запрещен. Здесь, в конце концов, не суд. - Конечно, и им не нужно морочить себе голову соблюдением надлежащей процедуры.
     Анджела решительно кивает. Переигрывает, думает Свенсон и тут замечает, как отец Анджелы накрывает ее руку своей, и тут же начинает ревновать Анджелу к этому типу, который может трогать ее, когда ему вздумается. Если, конечно, он ее отец. Как Свенсон мог оказаться в постели с женщиной, которую так мало знал и которой так мало доверял? А известно ли ее "отцу", что он - герой цикла стихов о дочери, над которой он надругался и которую ранил столь глубоко, что ей пришлось реализовывать себя на поприще телефонного секса?
     Свенсон едва заметно кивает, он играет отведенную ему роль мрачного распутника. Давайте поскорее приступим. Ему не терпится узнать, кто выступил с предложением его уволить.
     Когда звонила секретарша Бентама, она его спросила, есть ли свидетели, которых он хотел бы вызвать в свою защиту. И кого же ему следовало включить в этот список? Кто должен был убеждать комиссию: мол, запись записью, но он такой замечательный преподаватель, что следует забыть о фактах, доказывающих, что он принудил студентку вступить с ним в интимные отношения в обмен на обещание помочь опубликовать ее роман. Может, ему нужно было вызвать свидетелем Говинда, продавца из "Компьютер-Сити", пусть бы спросили у него, выглядела ли Анджела сексуальной рабой Свенсона. Действительность такова: Свенсон предпочитает версию комиссии, где он выступает в образе злодея-растлителя, а не другую - историю одержимости и распада личности, современного римейка "Голубого ангела".
     - Ну хорошо, - говорит Лорен. - Давайте начнем. Тед, нам нужно выяснить, что, собственно, произошло. Думаю, и вы хотите того же.
     Это уже похоже не столько на судилище, сколько на историю из жизни подростков, когда папа с мамой накидываются на чадо из-за наркотиков или из-за двоек. Со Свенсоном ничего подобного не случалось: отец его был уже безумен и предпочитал разглагольствовать, а не проверять школьный дневник сына. Вот сколько лет понадобилось Свенсону, чтобы превратиться наконец в непослушного мальчишку, который предстал теперь перед строгими родителями, Бентамом и Лорен.
     - Начнем, - говорит Бентам. - Всем присутствующим известно, что собрались мы, чтобы расследовать случай... обвинения в сексуальном домогательстве... - Он говорит быстро, и ему удается продемонстрировать одновременно и свою чисто английскую изысканность, и желание отнестись к делу со всей серьезностью, вышвырнуть Свенсона из Юстона. - ...предъявленного мисс Анджелой Арго профессору Теодору Свенсону.
     Ага, значит, теперь он Теодор. А столько лет был Тедом.
     - Комиссия уже взяла ряд письменных показаний.
     Какой ряд? И где был Свенсон, когда все это происходило? Ах да, смотрел на видео немецкий фильм, возвращал стихи Анджелы, пил гоголь-моголь и как-то позабыл отыскать хоть одного человека, который за него поручится.
     - Тед, у вас есть вопросы?
     - Нет, - говорит Свенсон. На самом деле у него масса вопросов, не имеющих ничего общего с теми, которые собирается задавать комиссия.
     - А у вас, мисс Арго?
     Анджела встает и обводит взглядом зал. Свет, исходящий от ее бледного лица, бьет Свенсону в глаза.
     - Нет, никаких, - говорит она.
     - Что ж, отлично, - говорит Лорен. - Дейв готов?
     - Полагаю, да, - отвечает Бентам.
     Бентам едва заметно кивает, все поднимают глаза, открывается дверь, и по ступеням спускается Дейв Стеррет. В светлых брюках, кроссовках, тесноватом синем блейзере, Дейв выглядит классическим геем образца 1960 года - такой вполне мог бы быть приятелем Фрэнка О'Хары. Что собирается сказать здесь о нем Дейв? Дейв, который крутил любовь со всеми хорошенькими мальчиками из Союза студентов-геев, пришел свидетельствовать против Свенсона за то, что тот посягнул на Анджелу Арго. Но Дейв такими вещами занимался до того, как это сочли непристойным, в те времена, когда на это никто и внимания не обращал. Бентам жмет руку Дейва Стеррета, усаживает его на единственный пустой стул за столом комиссии.
     - Спасибо, что пришли, Дейв, - говорит Лорен. - Мы знаем, как вы заняты.
     - Ну что вы! - говорит Дейв. - Впрочем, не могу сказать, что я счастлив здесь оказаться.
     Лорен, прикусив губу, кивает. Амелия и двое мужчин сидят со скорбными лицами. Магда перебирает какие-то бумаги. Почему она не смотрит на Свенсона? Даже не подмигнула, рукой не помахала.
     - Дейв, - говорит Лорен, - будьте добры, расскажите, что произошло вечером восемнадцатого октября в доме ректора Бентама.
     - Это был вечер как вечер, - говорит Дейв. - Очень милый ужин. Большая часть его прошла идеально. Новая плита декана немного забарахлила...
     - Ах, - кокетливо говорит Бентам, - прошу вас, хоть об этом не рассказывайте!
     Дейв улыбается.
     - Марджори нашла очень элегантный выход из положения, приготовила нечто вроде картофельной запеканки - так готовят настоящие английские нянюшки, у кого они есть... А затем подала роскошный десерт - просто сошедший со страниц Диккенса. - Дейв забыл упомянуть про "Мармайт"!
     - Профессор Свенсон там был? - спрашивает Карл Финли. Лорен, Магде и ректору - половине комиссии - это известно.
     - Тед был. С Шерри.
     Молчание. Этого никто затрагивать не хочет.
     - И как себя профессор Свенсон вел? - спрашивает Билл.
     - Замечательно, - говорит Дейв. - Большую часть вечера - безукоризненно.
     - Весь вечер? - подсказывает Лорен, которой отлично известно, что произошло. Но она не просто так интересуется - это должно быть занесено в протокол комиссии.
     - Почти весь вечер. Было поздно, мы все устали, трудились целую неделю. И выпито было немало. - Дейв снова улыбается. - Любой из нас мог сорваться. Но случилось это с Тедом.
     Дейв Стеррет настоящий боец! Он не хочет ничего дурного. Он изо всех сил старается ни в чем не обвинять Свенсона. Было поздно. Вино текло рекой. Но не важно, чего хочет Дейв. Кто знает, что у Бентама имеется на самого Дейва. Да хотя бы долгие годы его фривольного поведения.
     - Все мы знаем, как происходят подобные вещи. - Ничего такого Лорен не знает. Она убеждена, что ее суперэго выдержал