>! Он вас встретит и потом
отправит к следующему агенту, которого я не знаю.
- Хорошо! - сказал Софрон. - Но я все-таки не понимаю, почему это вы, которому,
кажется, на все наплевать, работаете на нашу партию.
- Не понимаете?
- Нет!
- Просто я хочу счастья Якутии, всей нашей великой, прекрасной, магической
земле, расположенной под небом у моря среди рек.
- Чушь! - воскликнул Софрон.
- Правильно, - согласился Август. - Так получилось. Все, что я вам сейчас
сказал, было искренне - я всегда так думал. Я вступил в ЛРДПЯ одним из первых.
Меня послали сюда. Здесь я нашел свой бизнес. Я стал связным с Мирным,
познакомился с человеком, которому я поставляю жэ, и получаю свои рубляшники.
- Неужели, никто в самом деле не знает всех агентов? - спросил Софрон.
- Никто! - восторженно вскричал Август. - Поэтому я преклоняюсь перед нашей
партией; ее уничтожить невозможно. Вот сейчас, если вы доберетесь до конца
цепочки, меня уже нужно заменять. И тогда я уеду в Мирный, и буду там жить в
свое удовольствие. Но я всегда буду помогать нашей партии. Потому что, если бы
не она, разве бы я смог разбогатеть?! Я всегда буду благодарен!.. И вас я люблю.
Я вас так ждал!.. Хотите, я вам дам еще сто рубляшников?
- Нет, спасибо, - брезглива ответил Софрон. - А что там, в этом Мирном? Что там,
там хорошо?!
- Другой мир... - мечтательно проговорил Август. - Я не был там.
- Ха-ха-ха-ха!.. - вдруг засмеялся Абрам Головко, услышав эти слова. Он
посмотрел на Софрона, потом на Августа, потом в небо, потом в землю, и все время
бешено смелея. Наконец, он замолчал, весело улыбнулся и сказал:
- Это смех!! Как вы сказали? <Другой мир>! И он опять начал смеяться.
- Ну, вот видите, - сказал Август.
- Не знаю... - озабоченно прошептал Софрон.
- Все! - закричал Август. - Вертолет появился! Он летит! Убегайте куда-нибудь. Я
вас позову.
- Побежали, - сказал Софрон Абраму.
- Мы же должны лететь,- ответил тот.
- Да тьфу же ты! - воскликнул Софрон и начал быстро убегать. Головко последовал
за ним и скоро перегнал его.
- Все, падаем, он прилетает.
Они рухнули на влажную почву тундры, и Софрон Жукаускас даже закрыл голову
руками, как будто ждал атаку бомб.
Раздался характерный, приближающийся стрекот, и точка в блеклом безоблачном небе
тундры превратилась в красивый сияющий вертолет серебряного цвета, на боку
которого было написано желтыми буквами:


MIRNY ZU-ZU Service # 6


Софрон посмотрел туда и сморщился.
- Это бред, - шепнул он Головко. - Что означает <зу-зу>? И почему номер шесть?!
Неужели в Мирном есть такие великолепные вертолеты?! Кто-то мне вообще-то
говорил, что там все поменялось...
- Это не вертолет, это геликоптер, - сказал Головко, лежащий на спине. - Зу-зу
мне нравится. Наверное, в Мирном есть метро.
- Да откуда!.. - возмутился Жукаускас. - Чтобы при вечной мерзлоте выкопать
метро, нужны дикие деньги и сверх-техника! Что вы такое говорите?
- Ничего, - сказал Головко. - Что бы я ни говорил, мои слова имеют смысл.
Видите, геликоптер приближается сюда.
- Я вижу сурового пилота внутри, - согласился Жукаускас и пригнул голову.
- Он будет садиться. Вы слышите страшный грохот? - спросил Головко.
- Да ну вас, это невозможно! - крикнул Софрон, закрывая уши своими указательными
пальцами.
- Держись, Софрон, - сказал Головко, но Жукаускас его не услышал из-за жуткого
рева, производимого садящимся вертолетом.
Август, как ни в чем не бывало, стоял на своем месте и улыбался.
- Вот как, - ошарашено прошептал Софрон. - Я сейчас сойду с ума от этого
гнусного шума, а этот делец наркобизнеса стоит себе совершенно спокойно и даже
не шелохнется! Может быть, так действует постоянный прием жэ?! Вдруг, человек
превращается в высшее существо?!
- Ну конечно, - сказал Головко. Жукаускас изумленно посмотрел на него, потом
замахал руками.
- Да ну вас! - крикнул он. - Вы не должны были меня слышать, я не должен был вас
слышать! Что это за бред?! Телепатия, жэ, зэ!
- Просто вертолет уже сел, и его мотор смолк, - напыщенно проговорил Головко.
- Так быстро? - спросил Софрон и поглядел вдаль. Из вертолета вышел пилот в
желтом костюме. Он подошел к Августу и пожал ему руку. Август отдал пилоту свою
сумку, и пилот вошел с ней в свой вертолет. Потом он снова вышел, неся с собой
большой белый мешок. Август взял мешок, потом стал что-то говорить пилоту. Тот
покачал головой. Август топнул ногой, махнул левой рукой, а правую засунул в
карман и достал оттуда небольшой зеленый сверток. Он протянул этот сверток
пилоту. Тот взял его, развернул, посмотрел, и опять завернул. После этого он
засунул сверток во внутренний карман своей желтой куртки.
- Выходите! - крикнул Август.
- Это нас! - тут же отреагировал Софрон и вскочил. - Давайте, побежали, быстрее,
спешите!..
- Как вы мне надоели, - блаженно улыбаясь, сказал Головко. - Все время куда-то
бежать, стремиться...
- На этот раз мы, кажется, улетим, - сказал Софрон.
- Вот это хорошо! - воскликнул Головко и немедленно встал.
Они подошли к вертолету.
- Здравствуйте, - сказал Жукаускас, обращаясь к пилоту.
- Да мне плевать! - сказал он, недовольно осмотрев мускулистую фигуру Головко. -
Мне заплатил Август очень много, чтобы я вас доставил, и я согласился. Кто вы и
что вы, я не знаю, и мне чихать. Но если вы проговоритесь, вас тут же уберут.
Раз, вжик, хрясь, бум, и мне срать на это.
- Видите, сколько средств я потратил на наше общее дело!..- растроганно
воскликнул Август.
- Не видим, - сказал Головко.
- Да ну вас! Впрочем, я на вас не обижаюсь. Но я вас уверяю, что очень много.
- Я верю, - произнес Софрон.
- Эй, вы, - рявкнул пилот. - У меня нет времени. Я не могу больше здесь
оставаться! Полезайте в вертолет, и мы взлетаем.
- Это геликоптер, - сказал Головко.
- Прощайте, друзья! - воскликнул Август. - Передайте там привет Ване и Дробахе,
как только увидитесь! Я пошел.
- Вы когда-нибудь летали на этой штуке? - спросил Софрон у Головко, когда тот
был уже в проеме входа в вертолет. Абрам Головко обернулся и сказал:
- Я всегда летаю без штук, мой глупый сослуживец. Во сне я даже был
баллистической ракетой.
- И вы думаете, все будет нормально?
- Ну конечно! Ведь там высь!



Замба первая
Небо было вокруг них, когда они летели вперед к другим событиям своего
прекрасного пути. Вертолет тарахтел и дребезжал, как какой-нибудь шумный
строительный агрегат, который забыли выключить беспечные рабочие, обрадовавшиеся
весне; летчик решительно нажимал на рычажки и кнопки, устремляя свою машину
серебряного цвета вдаль с почти реактивной скоростью; справа сияло солнце и
слева сияла луна, и непонятно было, что из них отражает что; и все было
блекло-сияющим и сизым, словно на некачественной цветной фотографии; и тундра
внизу выглядела, как какое-то единоцветное бесконечное поле> в котором, если
приглядеться, можно было усмотреть разные оттенки, складывающиеся в общий фон,
как в красивой ткани, состоящей из самых различных ниток, сочетающихся в один
пестрый монолитный цвет, уже практически неразложимый ни на какие другие.
- Это - рай тундры, это - поднебесье севера, это - вершина света земли, - шептал
Головко.
- Я люблю лететь, я чувствую страх, я зрю смысл. Полет есть серия падений,
каждое из которых рождает взлет. И мы качаемся в воздухе, как в божьей колыбели,
и рука, нас качающая, есть бензиновый механизм. Преодолеть ветер значит
оказаться где-нибудь еще.
- Что вы делаете? - спросил Софрон Жукаускас, пристегнутый ремнями к креслу.
Головко отвернулся и плюнул.
- Я так хочу есть, что я, наверное, свихнусь. Эти гады в Кюсюре ничем не
кормили! - воскликнул Жукаускас.
Головко открыл рот и высунул язык. Из его глаза выкатилась слеза.
- Вы плачете?!
Пилот сурово сжимал штурвал, и не обращал внимания ни на Жукаускаса, ни на
Головко. Он был в кабине, они же сидели в узком салоне, где не было ничего,
кроме большой лейки коричневого цвета. Салон плавно переходил в эту кабину,
завершающуюся широтой синего простора в сферической оконной открытой вертолетной
передней части, и был похож на сумеречный туннель смерти, заканчивающийся
слепящим выходом в воскресительный новый свет, или на глазной нерв, пробивший
себе путь сквозь череп в ширь закругляющегося самим собой перед миром глаза.
Пилот, сидящий в высоком кресле был одет в красный шлем, на котором было синими
буквами написано <Мирный ЗУ-ЗУ>. Жукаускаса вдруг обуял дикий животный страх.
- Все впустую! - крикнул Головко жалобно. Пилот повернулся прямо в кресле и
посмотрел на них, улыбнувшись.
- Это - сверхскоростной, гениальный американский вертолет! - отчетливо произнес
он. - Мы скоро прилетим в прекрасный Мирный. Видите - заправляться по пути и не
надо!
- Вы управляйте!.. - озабоченно воскликнул Софрон. - А то мы будем падать!..
- Спокойствие! - рявкнул пилот. - Я включил автомат. Скоро я повернусь. Да и
нужны вы мне! Но смотрите: если кто-нибудь узнает, что я такое делаю, считайте,
что вы трупы.
- Так точно! - подобострастно проговорил Софрон. - А что такое <зу-зу>?
Пилот рассмеялся и ответил:
- <Зу-зу> называется специальная экологическая служба тундры. Она охраняет
численность мошки. Жукаускас сморщился.
- Вот именно, приятель мой, на хер эта мошка, ее и так до фига, верно?! Гадость
такая!.. Я б ее всю переморил. Да в Мирном ее и нету, не осталось. Ее вывели, и
правильно сделали, а <зу-зу> развыступалось, доказывая, что нарушили какой-то
хренов баланс. Но ни черта не нарушили, еще лучше стало. Она вся вымерла от
жары, вот и слава богу!
- Отлично! - крикнул Жукаускас.
- Как отлично? Ты что хочешь сказать? В конце концов, <зу-зу> - моя фирма, и я
не позволю говорить всякую дрянь... Это уж мое дело, куда я летаю. На бумаге я
изучаю наличие мошки. Но ведь ее и так полно?
- Конечно! - крикнул Жукаускас.
- Да помолчи ты!
- Послушай, - вдруг сказал Головко угрожающим тоном, - помолчал бы ты сам!
Пилот быстро поглядел на Абрама и недовольно повернулся обратно.
- Спасибо вам!.. - растроганно пробормотал Жукаускас.
- Да ну! - мрачно произнес Головко и хлопнул ладонью себе по колену.
Они летели и летели под шум стрекочущего, надоедающего своей надежной
громкостью, мотора. Казалось, что беззвучие может существовать только во сне,
или вне всего. Фоном жизни стала вечная машинная вибрация. Внизу опять началась
лесотундра с чахлыми лиственницами и кривыми хилыми пальцами. Полярный день стал
превращаться в приполярный вечер. Вертолет был крепким и ладным, как великолепно
произведенный, выставленный в витрине, какой-нибудь красочный товар, на который
указывает своим длинным крашеным ногтем характерная большеротая фотомодель.
Наверное, он мог выдержать настоящую войну. Жукаускас мрачно посмотрел на
иллюминатор и закрыл один глаз.
- Я хочу есть! - воскликнул он.
- Все напрасно! - тут же отозвался Головко.
- Да что такое?!
Абрам Головко всхлипнул и жалостливо вздохнул.
- Все впустую, все не имеет смысла, все оказалось ерундой и маразмом; и нету
никаких точек опоры, ценностей и главных жизненных идей!.. Ведь я - еврей, я
всегда был счастлив и рад, что я - именно еврей, представитель Божеского народа,
а оказалось, что это то же самое, что и землеройка, коммунизм, или большая
свеча. Я ехал с вами ради своей цели, я в чем-то обманул вас всех - и Дробаху, и
Мычыаха и прочее тамошнее людье, и всю нашу ЛДРПЯ (тоже пример идиотизма - надо
же вообразить такое название!!); ведь я плевать хотел на вашу Америку, и Якутия
мне тоже постольку поскольку; ведь главный смысл и цель моей жизни был всегда
Великий Израиль; ведь я - Абрам, Авраам, я ношу это прекрасное имя, и я должен
быть достойным его!! А что получается? Ведь было так: вначале Бог сотворил небо,
землю и реку, земля была пуста, Бог сказал: <Да будет свет>, стало так, потом
было еще много всего, людье стало делать разные гадости я гнуси. Бог осуществил
потоп, Ной выжил в своем корабле на вершине какой-то армянской горы, у Ноя был
сын Эллэй, который пустился в плавание и плыл очень долго - несколько лет - и
наконец оказался в прекрасной стране гор, степей и озер. Или не совсем так:
вначале Бог сотворил небо и землю, земля была безвидна, и только дух любви,
нежности и тепла царил в вышине и пронизывал собой все; и сказал Бог: <Да!> и
стало все так, как есть, и возник рай, и возник Адам, и у него был род, и
родился Эллэй, и он решил увидеть свет и поплыл вперед, и плыл много лет вперед
и вперед, и оказался в прекраснейшей стране гор, степей и озер. Я не помню, мне
теперь все равно, возможно это звучало как-то так: вначале был Бог, и Бог был у
Бога и Бог был Богом. И сказал Бог: да будет Бог. И стал Бог. И отдал Бог Богово
Богу, и увидел Бог, что хорошо быть Богом. И был Эллэй. На дальнем Юге, среди
гор, степей и озер жил большой человек, которого звали Эллэй. Он знал, что он
рожден Великим Израилем, он был обрезан и говорил по-арамейски, и у него была
книга; но он знал, что из всего вырастает Якутия, как подлинная страна,
существующая в мире, полном любви, изумительности и зла. Он ведал, что ее земля
подобна пашне, жаждущей семян и бороны. И что тунгусы противны евреям, и юкагиры
тоже! И рай был в Якутии, ибо в Якутии текли реки Фисон и Гихон, и в Якутии были
мамонты и золото, и в Якутии были плоды, просторы и цветы! Мне кажется, я уже с
ума сошел, мне все равно, я ничего не помню, я знаю, что Якутия - это небесный
Израиль, и что Арарат принадлежит Якутии, и что Якутия есть сектор Израилев, и
что дщери якутские сладки, черны и румяны. Я знал свою задачу, но теперь она
больше не имеет надо мной власти. Я помнил, что великие мудрецы моего кудрявого
народа объединились наконец, чтобы разбить всю эту чертову повсеместную власть
тельца, и захватить все золото и алмазы в свои руки, и управлять миром и
молиться единому нашему Богу! И что Якутия принадлежит Израилю и только ему. И
Америка тоже, но там другие работают. Я же здесь. Якутия - это ложе для
израильтянина, фундамент будущей еврейской вселенной, страна обетованная! Не о
ней ли говорили пророки?! Ведь не об Уганде?! Современный Израиль же мал! Где же
царить народу первому из первых! Ну конечно, в Якутии! Якутия вместит сто
пятьдесят Израилей! Вот оно как! И я вступил тогда в ЛДРПЯ, прошептав про себя
древнюю семитскую молитву. Ведь когда в Вавилоне произошло рождение самых
прекрасных языков, возник и якутский, и когда у апостолов все эти языки
объединились в двенадцать единородных огненных язычков прямо, над ними, то иврит
и якутский стали одним языком! Ведь в Боге все есть язык, и в Боге все есть
Израиль, и в Боге все есть Якутия! И поэтому, когда я говорю <шолом-алейхем>,
это значит <Юрюнг-Айыы-Тойон> и когда я говорю <Моисей>, это значит <сергелях>.
И вообще, <Израиль> значит <Якутия>! Какая разница, какие звуки произносить,
если эти звуки суть одно единственное слово, которое было в начале всего? Но мир
стал ужасным, Израиль был ликвидирован, евреи расселились повсюду, Якутию за
грехи эвенские постигло оледенение, обратившееся вечной мерзлотой; и выродилось
все, и пальмы стали карликовыми и кривыми, и баобабы стали мерзкими, и мамонты
стали замерзшими. И пришел ужасный лысый зверь, копирующий прекрасный еврейский
акцент, и Ленин было его имя, и был он вонючим демоном во плоти, и так им и
остался, ибо могила не приняла его. И расфигачил все Ленин, и образовал
Советскую Депию, похожую на говно. И - о ужас! - великая прекрасная Якутия стала
подчинена этой Депии, а не Великому Израилю. Но сейчас, когда есть Израиль, а
также есть Еврейская Автономная Область на Дальнем Востоке, даже и ежу понятно,
что все, что находится между ними - тоже Израиль. Конечно, Израиль только один,
но в таком случае можно назвать вышеупомянутую большую страну, например. Великая
Еврея. И все остальное тоже есть Еврея, потому что ведь Земля круглая! И она
вертится, блин! Поэтому, с какой стороны не повернуть - Еврея, Еврея, кругом
одна Еврея. И надо сражаться, драться за это! И я, как Авраам, отдам всю кровь
свою до капли за это. На своем месте, в своей Якутии, за того еврейского парня,
который не увидел Якутии, я буду приближать светлый всееврейский миг счастья. И
солнце есть еврей, и пространство, и время! Еврей Эйнштейн говаривал, что все
относительно, но все эти относительности сливаются в одном едином Вечном Жиде,
который обнимает собой все! И вот зачем я вступил в ЛДРПЯ! Дробахе все равно, да
к тому же, на первых порах я полностью с вами согласен. Разрушить Советскую
Депию, туннель под Ледовитым океаном, связь с Америкой - это хорошо, а вот потом
уже - дудки! Потом, как написано во всех наших текстах, протрубят разные
горнисты, и всемирная битва всех евреев во всем мире установит единый порядок. И
я буду наместником Якутии! Но все впустую, все тщетно, все оказалось бредом...
Ведь - Якутия - родина тунгусов, Израиль вообще оказался малюткой. Бога по всей
видимости, еще не было, а я понял смысл бытия, и мне теперь все равно. Но как
грустно! Я могу распылиться на двенадцать тысяч точек, могу летать, могу видеть
свет, радость, восторг и все тайны; могу любить и быть любимым, могу гореть и
зажигать, могу жить и воскресать, но я не могу больше вернуться в этот сладкий,
одномерный и самый лучший мир простого Израиля, где есть я, Якутия и моя цель; и
где мы просто можем плыть на корабле посреди Лены, и нам не нужно ничего
говорить!.. Где моя глупость, где моя религия, где моя война!.. Неужели, Израиль
- то же самое, что и Советская Депия, только с другой стороны?! И что тогда есть
Якутия? А может, она и есть все?!!
- Ах вот вы какой, - сказал Софрон Жукаускас, выслушав эту тираду. - Когда мы
прилетим, я все о вас сообщу. Или вам лучше лечь в психбольницу?!
- Говорите, мой друг, говорите... - жалобно сказал Головко. - Ваше слово сделает
меня другим существом, или даст мне шанс. Я ведь могу убить вас, мне наплевать.
Ведите меня, куда угодно, я буду подчиняться вам. Хотите, захватим этот
геликоптер?
- Я подумаю, - серьезно ответил Софрон и отвернулся. Они продолжали лететь на
юго-запад, и там существовали другие земли и реки под небом, и в них происходила
жизнь и наступала смерть. Абрам Головко плакал.



Замба вторая
Где-то внизу была легкость, и мир был в городе, и огни горели на сверкающих
крышах зеркальных цветных домов. Внутри были бокалы, чудесная дезодорированная
чистота, красное ночное свечение букв и картинок и убедительный уют жизненного
удовлетворения, заключающегося в удовольствии труда, любви и утреннего
фруктового сока. Произведенный блеск преобразованной реальности был
ненавязчивым, необходимым и нарочито приятным; ласка мерцающих вечерних
бассейнов вспоминалась сразу же при одном только взгляде на совершенство
нескольких кусочков льда в зеленом напитке; утомление от разнообразной
деятельности было милым и слегка смешным, словно счастливая старость, и
неизменное настроение уверенности, сосредоточенности и ожидания удачи парило
везде. Мир превратился в напряженную легкоть. Вспышка построенной красоты стала
любимой средой обитания. Задворки прекрасных районов города, осуществленного в
самом лучшем виде, источали неотвратимое благополучие, И реки, текущие, как
всегда, излучали какое-то счастливое свечение, похожее на радужное блистание
веселящихся каждую ночь улиц, или на праздник довольной семьи, не подозревающей
о своей изначальной несостоятельности, и откровенно любящей розовый торт на
именинном столе.
Жукаускас и Головко дремали, привязанные в своих креслах в вертолете. Видимо,
рядом был Мирный, потому что свежесть пронизывала ветер полета блаженным
присутствием какой-то незримой, но прекрасной устойчивости мира, явленного
сейчас внизу лучезарными огнями мягкого, почти волшебного света, словно
взорвавшего бесконечную лесотундру, заполнившую все, и очерчивающего красивые
контуры зданий, полей и дорог призрачными линиями подлинной нереальности. И это
действительно существовало внизу и вдали, и этого как будто и не было, и все же
лесотундра кончалась и переставала больше быть; и там на самом деле начинался
волшебный туман, город грез, ласковый сонный массив мостов,