тобы сказать что-то еще, но тут же некая пуля, выпущенная из тайного укрытия,
попала прямо в этот раскрытый рот, пробила горло и затылок, увязнув в мозгах, и
прервала жизнь Марга, который упал ничком в лужу.
- Вставайте, люди русские!.. - раздалось откуда-то слева, и тут же началось
что-то невообразимое.
Со всех сторон, словно воробьи на корм, налетели румяные солдаты в красной
форме, бешено стреляющие по якутам. Начались какие-то взрывы, вспышки, хрипы,
взвизги; кто-то куда-то падал, кто-то с кем-то боролся; якуты в конце концов
тоже начали стрелять, но неожиданность оказалась слишком большой, и засада была
четко организована: якутов полностью окружили. Их расстреливали со всех сторон
прямо у драги под крики: <Мать твою, у, бля>.
Золотоносная прекрасная земля покрывалась павшими телами. Зенитчики валялись
около своих зениток с развороченными животами, пробитыми лбами или
простреленными сердцами; шофер одной из зениток лежал в своей кабине грудью на
руле, и из его глаза стекала темная кровь на педаль сцепления. Шофер другой
зенитки выпрыгнул из машины, штыком ударил толстого блондина, бросившегося к
нему, но тут же был зарезан в спину длинным ножом, который кто-то метнул. Ылдя и
Жукаускас, крепко обнявшись, словно влюбленные педерасты, прижимались к земле,
изображая мертвецов. Уши словно заволакивал какой-то ватный туман от
беспорядочной отрывистой стрельбы, слух терялся в нем, вздрагивая от истошных
звериных воплей торжествующих русских.Кто-то сопротивлялся, пытаясь прорваться
из кольца; четверо высоких якутов, остервенело стреляя, пробились на берег
прудика, но в них кинули гранату, и их расшвыр.-ю резким взрывом. Остатки войска
прятались за зенитки и машины, отстреливаясь, но их становилось все меньше. Этот
натиск был стремителен и мгновенен: уже через пятнадцать минут третья часть
якутов была мертва, а половина корчилась от ран. Повсюду раздавалось:
- За русь!
- Да здравствуют щи!
- Золото России - России!
Ылдя, губами прижавшись к уху Жукаускаса, жалобно шептал:
- Что это... Уя... Господи, господи, когда кончится... Нас убьют, уя...
- Перестаньте, - жестко сказал Софрон, раскрыв левый глаз и осмотрев окружающее.
- Лежите тихо, может быть, не обнаружат.
Но тут вдруг мощный далекий взрыв потряс всех участвующих в битве. Это
разъяренный Тюмюк, ухитрившись зарядить зенитку, выстрелил куда-то наобум вдаль.
Русские недоуменно повернулись туда; Тюмюк, воспользовавшись замешательством,
торжественно воскликнул:
- За Якутию! За царя Софрона! Ко мне!!
Оставшиеся в живых бросились к нему, создав отряд обороны, укрывающийся между
зениток. Тюмюк подбежал вдруг к лежащему вместе с Жукаускасом Ылдя, своей рукой
повернул его лицо, и сказал:
- Ваше величие! Вставайте, вы нужны войску!
- Я... - залепетал Ылдя, - передаю командование тебе, давай, ну...
- Вы нужны войску! - твердо повторил Тюмюк и одним движением поставил Ефима на
ноги. Софрон остался лежать.
- С нами царь! - закричал Тюмюк, застреливая небольшого рябого паренька, с
любопытством посмотревшего на Ылдя из-за машины.
- Куй! - прокричали те, кто был жив и тут же начали вести сокрушительный огонь.
Русские растерялись, их ряды несколько дрогнули, они спрятались в своих укрытиях
и начали отвечать на стрельбу, не предпринимая атак.
- Мой телохранитель! - вдруг вскричал бледный Ылдя. - Он там, он должен меня
закрывать! Вставай, гад, а не то...
Жукаускас, улыбаясь, поднялся, и, как будто бы совсем не боясь пуль, неторопливо
подошел к Ефиму.
- Я готов, - многозначительно проговорил он. - Смерти нет.
- Готовимся к прорыву! - взревел Тюмюк. - Отступаем! По его команде оставшиеся
якутские воины с диким криком:
<Тыгын!> ринулись назад от драги, стреляя во все стороны. Несколько русских,
вставших на их пути, были убиты. Якуты побежали по той же дорожке, по которой
пришли, и тут же их начала преследовать небольшая разъяренная кучка русских.
- Ура! - кричали они, стреляя. - Русь! Русь!
Якуты неслись назад, отвечая огнем на огонь. Большой русоволосый русский,
получив пулю в живот, громко ойкнув. Тяжело рухнул в песок, словно тюк муки.
Жукаускас бежал за Ылдя, прижимаясь к его спине, чтобы защитить его, а Ефим
пригнул свою голову, потому что был выше Софрона, и его вполне могли бы
застрелить в затылок. Тюмюк организовал все это отступление, отрывисто ругаясь и
производя одиночные выстрелы из своего пистолета, которые почтя всегда попадали
в цель. Рядом с Софроном бежал худосочный задумчивый якут; он повернул голову
налево, тут ему отстрелили ухо. Он вскрикнул, остановливаясь и закрывая рану
ладонью, но Тюмюк ударил его ногой в зад, и этот якут превозмогая боль и шок,
побежал дальше, роняя большие капли крови. Они так бежали и бежали, и никто не
попадал, в Жукаускаса, которого словно несло вперед на божественных крыльях
истинной веры и красоты. Ылдя бежал так быстро, что Софрон, чтобы не отставать,
схватил его руками за плечи, и они вдвоем стали похожи на каких-то взбесившихся
исполнителей еньки-еньки, или же на сросшихся таким образом близнецов,
пытающихся удрать от внезапно возникшей опасности. Кого-то продолжало ранить, но
выстрелы становились все реже. Обернувшись, Жукаускас увидел, что отряд русских
их больше не преследует, а стоит возле небольшого неровного пригорка, иногда
постреливая.
- Вперед! - заорал Тюмюк, взмахнув рукой с пистолетом, словно комиссар на
известной фотографии. - Они отстали! Со стороны русских раздался звучный
писклявый крик:
- Только суньтесь, чурбаныыыы... Идите назад к тюленю!
- Дерьмо!! - не выдержав, воскликнул Ылдя, выбегая из-под прикрытия Софрона, и
вытаскивая пистолет.
Он пробежал сквозь все поредевшее воинство, присел на одно колено, прицелился и
быстро выстрелил. Ничто не произошло в стане отряда русских воинов. Кто-то там
усмехнулся; взбешенный Ефим вскочил, сжав руки в кулаки, и тут случилось нечто
неожиданное и непонятное: чье-то тело резко выпрыгнуло перед Ылдя, и тут же пало
навзничь, сраженное вражеской пулей. Ылдя отскочил назад, смешавшись со своими
солдатами и в ужасе посмотрел туда, где он только что был.
- Это Тюмюк... - потрясение прошептал он. - Он спас мне жизнь, он закрыл меня от
пули...
- Войско! - рявкнул он. - Вперед! Отходим!
Они вновь побежали, бросив застреленного в висок Тюмюка на дорожке, и Софрон
снова бежал за спиной Ефима, и опять держал свои руки у него на плечах.
Ылдя плакал, утирая слезы кулаками в грязи.
- Я... несправедлив... Я... Он спас... он... Такой...
- Так вы хоть тело его возьмите! - возмущенно сказал ему Жукаускас на ухо. - А
может, он вообще жив?!
- Точно!.. - ошарашенно проговорил Ылдя. -Воины! Стоять! Осипов! Чюппюю! Взять
тело!
Все опять остановились; вышел один рослый якут с печальным лицом.
- Осипов погиб, ваше величие, - сокрушении доложил он.
- Вечная память, - отозвался Ылдя. - А Борисов?!
- Я! - выпалил маленький толстый солдат и, промаршировал к Ефиму.
- Ваше величие! Воин Борисов по вашему приказанию прибыл! Айхал!
- Добре. Вместе с воином Чюппюю, немедленно принесите тело наиславнейшего тойона
Тюмюка. Ясненько?!
- Приказ понял.
- Все уяснили?
- Наиточнейшим образом.
- Старший - Чюппюю.
- Конечно, - сказал рослый якут, приобннмая Борисова за плечо.
- Выполняйте.
Чюппюю и Борисов зигзагообразно побежали назад. Русские все еще стояли и
беседовали о чем-то своем, громко смеясь. Якуты достигли лежащего бездыханного
Тюмюка и осторожно наклонились над ним, направляя автоматы на русских. Но ничего
не произошло; никто не собирался на них нападать.
- Забирайте свою падаль!.. - раздался русский писклявый крик. - Нам не надо!..
Там опять рассмеялись, и Борисов с Чюппюю резко схватив труп, помчались обратно,
тяжело дыша.
Их ждал грустный Ылдя, теребящий носовой платок. Перед ним положили Тюмюка, лицо
его было бледным, глаза смотрели в темнеющее небо.
- Вечная слава! - торжественно проговорил Ылдя, обращаясь к воинам. - Вот герой
Якутии, спасший царя Якутии! В его честь я переименовываю город Алдан. Отныне
Алдан будет называться Тюмюк! А он - герой - будет торжественно похоронен на
главной площади, и его памятник будет стоять в ее центре, вместо лысого Ленина,
который никого в своей жизни не спас! И рассказ о сегодняшней битве, а главное,
о подвиге Тюмюка, займет свое почетное место в будущих наших олонхо. Пусть этот
тойон станет примером для вас всех, ибо вот она - истинная жизнь за царя!.. Его
дети, если таковые имеются, станут для нас любимцами, а его род будет вечно
почитаем династией Софронов. И река <Алдан> будет рекой <Тюмюк>! Я учреждаю
орден Тюмюка для особо храбрых, и выделяю деньги из казны на премию Тюмюка для
особо талантливых. Воина Борисова я награждаю первым орденом Тюмюка!
- Куй! - радостно воскликнул Борисов и поднял вверх три пальца. - Гоп-гоп,
процветай, Якутия!
- Вот так вот. И пусть не закончится слава этого дня, не стихнет музыка этих
битв, не уйдет память этих дел. Пусть никто из потомков не забудет подвигов
предков! Якутия - это все! Якутия - это мир! Якутия навсегда!
Ылдя наклонился над телом Тюмюка, любовно посмотрел на него и закрыл Тюмюку
глаза.
- Спи спокойно, великий муж, мы отомстим за тебя и сложим о тебе песнь и
торжественный рассказ! А теперь, воины, мы уходим. Шагайте вперед; мы
отправляемся назад - в Тюмюк!
Все двинулись; Жукаускас пошел рядом с Ефимом и похлопал его по плечу, утешая.
Борисов подошел к телу Тюмюка, готовясь взять его за ноги, но тут, прямо над
ним, выросла огромная фигура разгневанного Чюппюю.
- А почему это тебе дали орден, а мне нет?! - злобно спросил он.
- Не знаю, - безразлично ответил Борисов.
- А я знаю, - сказал Чюппюю и вонзил длинный якутский нож Борисову между ребер.



Онгонча седьмая
Чюппюю был тут же схвачен Семеновым и Чохухом, как только Борисов, сдавленно
крикнув, замертво рухнул на Тюмюка. Он попытался вырваться, ударив ногой Чохуху
в колено, но Семенов резко заломил ему руку, и Чюппюю злобно застонал.
- Что там? - громко осведомился Ылдя, кладя свою ладонь Жукаускасу на голову.
- Ваше величие! - немедленно ответил Хабырылла. - Он только что убил Борисова!
- Как?! Что?!
- Чюппюю убил Борисова!.. Кавалера вашего ордена!..
- Мы вместе труп несли, - пожаловался Чюппюю, сопротивляясь цепкой хватке
Семенова, - а орден только ему дали! Почему?!
- А тебе какое дело?! - гордым голосом проговорил Ылдя, подходя к нему. - Ты еще
будешь царя обсуждать?!
- Нет-нет... - испуганно промолвил Чюппюю, задыхаясь, - я как раз не вас, а его,
так просто вышло, не сдержался, это случайно, извините,, я смою кровь, мне
ударило в голову, виноват, я не прав, я обиделся, надо быть смиреннее, отмотать
бы минуточки две назад...
- Поздно, дундучина!.. - сожалеющим тоном воскликнул Ылдя. - Омерзительное
преступление! Гнуснейший поступок! Ты сам засунул свою душу в Нижний Мир! Ведь
зависть - это самое вонючее, что есть под небом. Если ты режешь из-за зависти,
то проклят будешь. И вот мой приговор: пожизненное заключение в ямке, среди
дерьма. И имя твое будет обессмертено, чтобы никому неповадно было заниматься
такими вещами, и пускай никто тебя не кончает, даже если попросишь сам, иначе
твое место займет.
- Да вы что!.. - ошарашенно крикнул Чюппюю. - Ни хрена себе!
- А ты думал, - усмехнулся Ефим. - Вот так вот.
- Да я ж только что за вас проливал...
- Все! - громогласно заявил Ылдя. - Это - указ царя! Обсуждению и пересмотру не
подлежит!
- Да тьфу же!.. - сокрушенно вымолвил Чюппюю и смачно плюнул Чохуху на сапог.
- Войско, идем! - скомандовал Ылдя. - Плечи вперед! Нас не сломят временные
неудачи! Тюмюк ждет нас!
- Марш!.. - раздались голоса старших, оставшихся в живых.
Они уверенно пошли обратно в места своего расположения, неся с собой два мертвых
тела. Некто командовал: <Раз-два, раз-два>, и ноги уставших солдат четко ступали
по неровной песчаной дорожке, как будто бы это было репетицией победного парада,
или же смотром строя. Грусть и острое желание взять реванш вызревали в душах
воинов в качестве единственных сильных эмоций, заглушая смятение, сожаление и
страх; странная решимость обуревала их, словно страсть. Они были оскорблены и
разозлены быстрым поражением и утратой зениток, но какая-то высокая вера в свое
предназначение и незыблемость своего будущего грела их болящие сердца, как будто
хорошее известие или доброе письмо. Они буквально колотили ступнями по дорожке с
остервенением офицера, избивающего ногами партизана. Никто не хотел ничего
говорить; все были подавлены и обескуражены; и никакой песни не слышалось от
этого яростного шествия; никто их не преследовал, и это было оскорбительно и
неприятно. Софрон понуро шел рядом с надменно шагающим Ылдя, и, как ни странно,
тоже был опечален и смущен, и иногда задумчиво вздыхал, бормоча про себя неясные
звуки.
- Я, конечно же, совершенно не согласен с вами! - сказал он, обращаясь к Ефиму.
- Но я переживаю ваше поражение, почти как крах моей собственной партии; словно
крушение идеалов свободы и жары!
- Не говорите: <поражение>! - немедленно отреагировал Ылдя. - Это просто
небольшая стычка, по которой нельзя судить о нашей мощи и потенции! Сейчас мы их
недооценили, но завтра они попляшут у нас присядку!..
- Точно, ваше величие!.. - хохотнув, согласился солдат, идущий в первом ряду,
услышав беседу.
Ылдя строго посмотрел на него и сказал:
- Вам слова не давали! Соблюдай дисциплину!
Солдат осекся и стал нарочито безразлично смотреть перед собой.
И они продолжали свой безрадостный путь по родной земле, которую собирались
захватить, и они вышли по шоссе, ведущее вперед и назад, и сапоги их зацокали
набойками по асфальту, словно подковы на лошадиных копытах, а солнце уже стало
катиться к закату и краснеть, как варящиеся креветки в закипающей воде, и свежий
предсумеречный ветер ласково подул на них, будто какой-то утешительный дух этих
мест. Они прошли мимо креста с Ырыа, на котором он повис в жалкой позе, прибитый
руками и ногами, и Жукаускас кинул всего лишь один взгляд в сторону этого
мучительно умеревшего поэта. Ылдя, ни на что не обращая внимания, вел войско за
собой и выглядел воплощением какого-то высшего самодовольства. Они дошли уже
почти до начала первых строений Алдана, переименованного в Тюмюк, но тут им
дорогу преградил рослый человек в странной военной форме абрикосового цвета. В
руках он держал карабин с длинным Стальным штыком.
- Стой! Кто идет?! - мрачно рявкнул он.
Ылдя изумленно посмотрел на него, потом поднял вверх правую руку и отчетливо
проговорил:
- Ты кто тут, овца?! Я - царь Якутии Софрон Первый, это - мое войско, мы
возвращаемся из похода! Как ты смеешь здесь стоять?! На колени, несчастный!
Человек отошел назад, поднял вверх левую руку, засмеялся и громко сказал,
обращаясь к кому-то:
- Вот они, эти козоньки. Сейчас я с ними разберусь; а вы пока тихо.
- Чего это?! - взревел Ылдя, вытаскивая пистолет.
- Спокойно-спокойно, - тут же проговорил человек, взводя затвор карабина. - На
вас наведено в пять раз больше орудий отовсюду, поэтому не рекомендую выступать.
Пока вы там играли в войну, в Алдан вошла национальная армия Якутии вместе с
царем Семеном Первым. Вы, как самозванцы и негодяи, все приговариваетесь к
ужасной смерти особым якутским способом, но царь настолько велик и добродушен,
что он прощает всех и приглашает присоединиться к своей славной армии, чтобы
сражаться за Якутию! Все, кто согласен, следуйте за мной, я проведу вас к
царскому балагану и приведу к присяге.
- Чего?.. - пораженно воскликнул Ылдя.
- Чего слышал! С тобой разговаривает младший тойон Марга, понятно?!
- Какой еще Семен Первый?.. - ошеломленно спросил Ылдя, опуская пистолет. -
Погоди... Подожди... Ах, блин, это ж Ваня Инокентьев, мы вместе учились в
институте связи, вот гад, точно, мы пили, и он назвал себя Семеном Первым... И
блевал потом, и икал, и рыгал...
- Молчать! - крикнул Марга. - Сейчас получишь! Я обо всем доложу его величию!
- А. где же мои городские войска, охрана?! - сокрушенно воскликнул Ефим.
Марга довольно усмехнулся и криво сплюнул.
- Они все перешли на нашу сторону. И вас я тоже приглашаю. Ну, кто желает
служить великому царю Якутии, а?
Наступило напряженное молчание, потом какой-то воин сзади осторожно и тихо
произнес:
- Да все, наверное, как я понимаю...
Тут же началась оживленная неразбериха, и воины устремились к одетому в
абрикосовую форму Марга.
Ылдя недоуменно смотрел на это движение, вертя головой туда-сюда. Солдаты
проходили мимо, не обращая на него внимания, только Чюппюю, проследовавший
справа от Ефима без конвоя, отщелкал ему смачный щелбан по лбу и, ухмыльнувшись
промолвил:
- Ужрись, скотина!
- Что это... Как это... - лепетал Ылдя, видя, как его покидают все подданные. -
Я же ваш царь! Вы же со мной! Как же клятва, присяга, песня!
- Да иди ты! - бросил ему Чохух и злобно харкнул. Скоро все войско в розовом
выстроилось за человеком с карабином в абрикосовом. Перед ним остались стоять
только Ылдя и Софрон, и остались лежать трупы Тюмюка и Борисова.
- Ну вот и все, - радостно проговорил Марга, чмокнув губами. - А вы, значит, не
желаете присоединяться к прекрасному войску великолепного царя Якутии?.. Или вы
против Якутии?..
- Я - царь Якутии! - твердо произнес Ылдя. - Я родился царем и умру таковым.
Делай свою гнусь, гадина!..
- Да кому ты нужен! - расхохотался Марга. - Вы объявляетесь вне закона. Сейчас
вы свободны, но вы должны тут же покинуть Якутию и никогда не пересекать ее
границ. И прежде всего границ замечательного города Алдана! Убирайтесь вон, в
тайгу, в ямы, в болота. Схоронитесь там, пока мы вас не нашли. Все равно вы
никуда не денетесь! Но мы вам даем шанс - ха-ха-ха-ха!!
- Да чтоб вы все сдохли! - раздраженно взвизгнул Ылдя, взял Жукаускаса за руку и
прошептал ему: - Побежали, или вы хотите остаться с ними?
- Зачем они мне? - поразился Софрон. - Вы же агент! Я не ел, наверное, уже
больше суток. Вы умеете кушать мхи и мастерить силки?
- Ты что, думаешь, мы в самом деле в лесу будем?.. - сказал ему Ылдя, а потом
громко добавил: - Мы уходим!
- Давай, давай!.. - засмеялся Марга. - Желаю приятной мерзлоты и приполярных
фруктов. Десять минут я не стреляю, а потом уж пеняйте. И - раз!!
Жукаускас и Ылдя тут же со страшной скоростью бросились в сторону от шоссе, и,
петляя, побежали в какую-то рощицу, где росли вялые северные бананы с
крошечными, похожими на пупырышки какой-нибудь детской игрушки, плодами. Они
затерялись в пышных молодых лиственницах, нежно щекочущих их ладони своими
мягкими иголочками, когда они раздвигали перед собой их ветки, и наконец тяжело
дыша, остановились. Марга и солдат не было видно.
- Надо дальше бежать! - сказал Ылдя. - Сейчас стрелять будут.
- Я устал... - мрачно сказал Софрон.
- Давайте, а то облаву сделают!
- А куда нам бежать?! Мы обречены.
- Перестаньте! - строго крикнул Ылдя. - Побежим на аэродром. Там летчики
Советской Депии. Если их не захватили, попробуем спрятаться там. Я вообще знаю
туда ходы - золото-то вывозили в свое время...
- Так вы еще и вор! - жестко сказал Софрон.
- Перестань, сейчас главное выбраться из этого чертового Алдана. Ну, Семен, ну,
гнида... И мои войска хороши. А ведь так раболепно ходили!..
- Не надо из себя дохлого разыгрывать на поле битвы! - нравоучительно сказал
Софрон.
- Ну хватит вам! Вперед!
И они побежали, задыхаясь. Сзади донесся насмешливый голос:
- Время истекло! Стреляю!
Раздалась автоматная стрельба; стали падать какие-то ветки. Жукаускас и Ылдя,
затравленно пригибаясь, бросились в сторону виднеющегося просвета - туда, где,
как казалось, кончалась роща и начиналось что-то еще. Буквально через минуту
стрельба закончилась.
- Это они так... - устало сказал Ылдя, - на всякий случай. Теперь можно не
спешить. Пусть совсем стемнеет, и мы влезем в запретную зону аэродрома.
- А еда? - спросил Софрон. - А вода? Я скоро умру!
- Надо стойко переносить все, что с тобой происходит! - важно ответил Ефим. - Мы
попробуем подцепить что-нибудь в аэропорту. В конце концов, купим каких-нибудь
дерьмовых котлет, или коржиков.
- Нас же схв