дать эвенкийской народной армии? - спросил Часатца.
Идам умоляюще посмотрел на Абрама. Жукаускас открыл свой распухший рот, но тут Абрам сказал:
- Он врет. Он считает, что все - Русь.
- Русь? - переспросил Часатца. - Что это?
- Ну, Россия.
- Ах, Россия... - ухмыляясь, проговорил Часатца, хлопнув в ладоши. - Видишь, что говорят твои
сообщники...
Идам повернулся к Головко, смачно харкнул в него и произнес:
- Подлец!
Головко рванулся вперед, размахивая правым кулаком, но его остановил Энгдекит автоматом:
- Стоять!
- Я тебе дам, падла русская! - рассерженно выговорил Абрам, - Будешь дерьмо мое лизать!
- Лижи сам, - с издевкой ответил ему Идам.
- Молчать! - рявкнул Часатца. - Я вас спрашиваю! Итак, зачем ты их вез?!
- А кто их знает, - сказал Идам, - они, вроде, хотят Якутию отделить. Деньги мне заплатили.
- Ага... - кивнул Часатца, - понятно... А тебе что здесь надо?! - он подошел к Илье Ырыа.
Ырыа весело захохотал, развел свои руки в стороны, выставил левую ногу и проговорил нараспев:
- Я и я, цуп и цуп, поэт и поэт, билет и билет, Якутия и Якутия есть и есть Бог и Бог. Мне все равно; я -
высшее создание, я воспою вас, я могу вас уничтожить, не воспев. Молитесь мне, слушайтесь меня,
пужыжа, гажажа, рузика. Масалюда жоня.
- Ясно, - сказал Часатца. - Мне все ясно.
- Слушаю вас, - вопросительно обратился к нему Энгдекит.
- Вот этот вот, - он указал на Идама, - житель Нерюнгри, активный русский. Казнить без всего. А этот
вот, - он показал на Ырыа, - дурачок, сумасшедший. Тоже казнить, к чему нам дальше слушать его
пужыжы.
- Именно так! - гаркнул Энгдекит.
- А вот с этими двумя надо разобраться. Ну что, будете говорить, или нет?
- Мы все сказали, - рассудительно начал Головко, - мы...
- Жергауль! - крикнул Часатца.
Тут же откуда-то, наверное, из бежевого чума, появился огромный, очень мускулистый человек с толстым
злобным лицом. Он выглядел вдвое больше Абрама Головко, и в руках у него была палка. Он подошел ко
всей этой группе разбирающихся между собой людей и подобострастно посмотрел на Часатца сверху вниз.
Вдруг раздался какой-то тупой стук; Жукаускас вздрогнул, Энгдекит резко вскинул автомат. Это был Идам,
он упал в обморок и теперь, словно лишенное каркаса чучело, мешковато лежал в траве.
- Это... что еще за дерьмо? - презрительно спросил Часатца.
- Сейчас уберем его, - четко ответил Энгдекит.
- Не понимаю! - весело воскликнул Илья Ырыа. - Разве не прекрасно быть казненным в станс гнусных
достойных врагов?! Об этом можно только мечтать! Умереть, чтобы твоя отрубаемая голова выкрикнула
какой-нибудь <пук-пук> в момент достижения топором его цели; прошептать свою последнюю тайну, когда
огонь, охватывающий тебя, уже готов испепелить твой язык; напряженно молчать на колу; проповедовать
гомосексуализм на кресте; являться целой поэмой из самого себя, болтаясь на веревке!.. Разве это не высшее
чудо, смысл, восторг!.. Воистину, я счастлив!
- Посмотрим, как ты будешь дальше счастлив, - злобно сказал Часатца.
- Ха-ха-ха-ха!!! - засмеялся Энгдекит.
- Да уберите же вы его наконец! - крикнул Часатца. - И этого тоже ведите к нашим заворачивателям и
готовьте к заворачиванию.
- Слушаюсь! - отчеканил Энгдекит.
Неожиданно Идам как будто пришел в себя и приподнял голову. Он испуганно посмотрел на Часатца и
Жергауля и пролепетал:
- Че...го? За...за...ворач...
- А то вы не знаете, - рассерженно проговорил Часатца, - Заворачивание - национальная эвенкийская
казнь. Эвенки всегда заворачивали своих врагов. По нашей великой вере завернутый человек в следующем
своем рождении становится эвенком, то есть с нами. А ведь это прекрасно!
- Ка-ак... - прошептал Идам и уронил большую испуганную слезу на траву возле чума.
- Как-как, - довольным тоном передразнил Часатца, - а то вы не знаете! Все нерюнгринцы знают! Но я
могу вам напомнить. Я могу. Мне это очень даже приятно!
Было видно, что ему действительно приятно.
- Одно мгновение, дорогой Энгдекит! Подождите, Жергауль! Послушайте и вы, поэты и агенты. Это же
восторг! Заворачивание - древний чудесный ритуал убийства эвенкийских врагов, радость жителей
великой Эвенкии, ужас якутов и юкагиров! Оно осуществляется очень просто, нужен лишь небольшой
станок, специальное устройство, оставленное нам замечательными нашими предками: красивый
лиственничный заворачиватель, окропленный кровью дятла и освященный святым именем. Я не могу его
нарисовать; вы скоро его увидите и опробуете. Там площадка и два раздвижных шеста, которые приводятся
в движение специальным штурвалом; и еще там есть разные шестерни и прочие штуки, но это уже чистая
механика. Казнимый враг кладется на площадку на спину и потом его ноги резко сгинаются и
привязываются к шесту, а голова просовывается между ними и вся это часть туловища за подмышки прочно
привязывается к противоположному шесту. Руки должны быть связаны и не мешать заворачиванию. Затем,
когда приготовления закончены, громко читается приговор и говорится священный эвенкийский звук,
например <Хэ!>, или <Пэ!> Казнящий медленно, или же наоборот быстро (это зависит от приговора)
вращает штурвал, шесты раздвигаются, и человек заворачивается. Смерть наступает от неудобной позы, или
же от каких-нибудь растяжений и переломов. Иногда немного завернут и так и оставят, но это редко, мы же
не подонки. Интересно, что даже в Коране, который мы чтим, как побочную литературу, в суре
<Завернувшийся> есть слова <О, завернувшийся!>, что подчеркивает высочайшую ценность заворачивания
и существа, который ему подвергся. В самом деле, после совершения этой гениальной казни, бывший враг, а
в будущем эвенк, торжественно и пышно измельчается и засовывается в задницу лося, что в Эвенкии всегда
считалось наиболее почетным способом захоронения. Я не знаю, как там сейчас, по-моему у вас всего один
постоянный лось, да и тот уже истлел - сами понимаете, времена не те, что когда-то, когда вся Эвенкия
была наводнена лосями, как мошкой - но мы попробуем засунуть вас всех ему в жопу. И скоро четыре
эвенка осенят мир своим рождением. Ясненько?
- Ай-яй-яй-яй-яй! - запричитал Идам, потом замолчал, тупо посмотрел вверх и снова упал в обморок.
- Мне понравилось, - сказал Ырыа рассудительно, - но мне кажется, лучше засовывать не в жопу лося, а
в пизду лисы.
- При чем здесь лиса! - не выдержал Энгдекит. - Она вообще - хитрая якутско-русская тварь. В
Эвенкии никаких лис никогда и не было; были осы и козы, а лось - это целый мир!
- Вы это серьезно?.. - тревожно спросил Головко.
- Конечно, серьезно. Лисы были завезены из внутренней Монголии во времена моголов.
- Я не об этом! Я не об этом! Вы что, хотите нас завернуть?!
- А, испугались!.. - торжествующе воскликнул Часатца. - Ну, будете говорить?
- Нет! - гордо сказал Головко.
- А ты, слюнтяй?
Жукаускас стоял рядом с Абрамом и выглядел так, как будто ему только что отрезали половой орган. Губы
его были сухи, щеки были белы и лоб был мокр. Он открыл рот, но Часатца отвернулся от него.
- Жсргауль! - сказал он по-деловому. - Давай-ка, начни с этого пугливого агента. А ты, Энгдекит, убери
этих. Но без меня не казнить!
- Слушаюсь! - отчеканил Энгдекит и свистнул. Тут же появились два эвенка в черном, они взяли за руки
за ноги Идама и унесли его. Ырыа, улыбаясь, последовал за ними. Энгдекит выставил автомат перед собой и
ушел, замыкая все это шествие, нарочито маршируя.
- Вот так, - удовлетворенно промолвил Часатца. - Ну?
Жергауль посмотрел вверх, крякнул, выставил перед собой свои бычьи руки, отбросил палку, потряс
кулаками, неспеша подошел к Головко, и вдруг со страшной силой ударил его ногой в пах.
- Уй! - только и смог вымолвить Абрам и тут же рухнул на траву, забившись в конвульсиях своей муки.
Жукаускас зашатался, оставшись без опоры. Жергауль внимательно посмотрел на корчащегося Головко и
резко опустил свой большой локоть на его дергающуюся шею. Головко как-то хрюкнул и мгновенно
откинул голову назад, словно его поразил электрошок. Жергауль усмехнулся и отошел. Через четыре
минуты Абрам затих и поднял голову. Его лицо было испуганным и бледным.
- Будешь говорить? - спросил Часатца. - Кто вы, откуда вы, куда вы едете?
- На... на... на... свадьбу, - выдавил из себя Головко, жалобно взглянув на Софрона.
- Понятно, Жергауль, давай-ка, сделаем ему притырки.
- У-гу-гу,- ответил называемый Жергаулем и быстро ушел в стоящий справа красный чум.
Он тут же вернулся, неся с собой две тонкие металлические трубки с утолщениями и ручками на конце.
- Ты залил? - спросил Часатца.
- У-гу-гу, - радостно ответил Жергауль.
- Так. Замечательно. Будем тебя, человечек, притыривать. Это наше новое эвенкское изобретение. Это
просто. Притырка похожа на насос. Туда, в толстый конец, залита едкая злая кислота. Трубка притыривается
тонким концом в какое-нибудь нежное место пытаемого, и потом - ух! - резкое нажатие на ручку, струя
кислоты устремляется вперед и внедряется в тело. Больно; своего рода иглотерапия наоборот. Можно
начинать с мясистой ягодицы, животика, а если враг упорствует, то в дело идет какой-нибудь глаз, яйцо. Ну,
будешь говорить?
Головко со страхом посмотрел на трубки, проглотил свою слюну и сказал:
- Я... Правду говорю. Мы... на свадьбу едем. Нас... В Алдане ждут. Он... не врет.
- Тырь его! - приказал Часатца.
Жергауль быстро склонился над Абрамом и резким движением сильных рук сорвал с него штаны с трусами,
обнажив длинный толстый член и поджарую спортивную попку. Он положил Головко ни живот и поставил
на поясницу свою массивную ногу, прижав его к траве. Затем поднес к ягодицам две трубки и упер их в
кожу задницы, держа за ручку. После этого он вопросительно посмотрел на Часатца и подмигнул
побелевшему от ужаса и тоски Жукаускасу.
- Ух! - крикнул Часатца.
- Уй! - тут же взвизгнул Головко, дернувшись, как только мерзкая жидкость ужалила его плоть.
- Будешь говорить?
- Я... правду...
- Ух!
- Уй!
- Будешь говорить?
- Честно...
- Ух!
- Уй-юй-юйя!
- Давай-ка, Жергауль, к сосочкам.
- Вы - палачи... - промямлил еле стоящий Жукаускас и заплакал.
Жергауль резко перевернул ошарашенного Головко на спину. На его ягодицах были две раны, Абрам
тяжело застонал, когда жесткая трава впилась в них. Жергауль взял свои трубки, но Головко скрестил руки
на груди и неистово посмотрел в его толстое лицо. Жергауль отложил трубки, улыбнулся и вдруг
неожиданно шесть раз быстро и сильно ударил Головко по лицу и животу. Губы Абрама окровавились, руки
ослабли. Жергауль вытащил из кармана веревку и шило. Одним движением перевернув Головко обратно
попкой к верху, он разжал сопротивляющиеся его руки и шилом быстро проколол их насквозь в запястьях.
Продев веревки, он крепко связал руки, не обращая внимания на обильно сочащуюся кровь и громкие вопли.
Потом, вновь перевернув свою жертву, он приставил притырки к волосатым большим соскам.
- Будешь говорить?
- Да я... У, гады... Вонючки, говночисты... Не скажу!
- Ух!
Жергауль нажал на ручки, и Головко мгновенно выгнулся дугой, как будто ему вставили в анус
раскаленный шампур.
- Ааааааааааа!!! - возопил он. - Уууууууууу!!!
- Может, второго попробовать? - хитро спросил Часатца и посмотрел на полуобморочного Жукаускаса.
- Мы... ничего вам не скажем, подонки!.. - тяжело дыша, вымолвил Головко. - Убивайте, жгите,
притыривайте, заворачивайте! Вам нас не сбить. Да здравствует Якутия!
- Давайте-ка второго попробуем, - повторил Часатца, и Жергауль кивнул и повернулся в сторону
Софрона.
Раздался характерный звук и сильно завоняло. Жукаускас упал на колени, поднял вверх руки, и быстро-
быстро заговорил, глотая сопли и слезы:
- Я скажу... Не надо... Только не это, умоляю... Не притыривайте... Нет... Мы - агенты ЛДРПЯ... Это
партия... Мы хотим отделить Якутию и присоединить ее к Америке... Или Канаде... Или, на худой конец, к
Японии... Прорыть туннель под океаном... Построить настоящие небоскребы, сделать тепло и бананы...
Продать алмазы и все... Наш агент потерялся... У нас цепочка... Мы едем и добираемся до этого агента...
Надо восстановить связь... А то Америка передумает, и Канада не захочет... Нам нужны пальмы побольше и
жизнь получше... Мы за Якутию... Мы уже были в Кюсюре и в Мирном... Сейчас едем в Алдан, там агент
Ефим Ылдя... Вы нас захватили... Но мы не против эвенков, мы за... В Якутии должно быть все...
- Отлично! - довольным тоном проговорил Часатца. - Прекрасно. Вот так вот я и узнал. Видите, какая
чудесная вещь - притырки. По-моему, вы обкакались, приятель. То, что вы наболтали, это конечно же,
полная околесица, но сейчас все возможно. Одного я не понял. Вы говорите: <Якутия, Якутия>, а что это
еще за Якутия? Нету никакой Якутии, есть Эвенкия. Эвенкия произрастает во всем, как истинная страна,
существующая в мире, полном величия, счастья и добра. Якуты - всего лишь жалкое племя на эвенкийской
территории. Скоро с ними будет покончено. Они вольются в единый эвенкийский народ. Хотите сражаться
за Эвенкию?
- А Якутия? - с досадой воскликнул Софрон. - Все - Якутия, она везде!
- И вы так считаете? - обратился Часатца к Головко.
- Нет! - сипло выкрикнул Абрам. - Бог!
- А как же ваш Израиль? - спросил Жукаускас.
- Бог, - повторил Головко.
Часатца хитро ухмыльнулся и ударил себя руками по штанам.
- Ну, - приятели, вы вообще охренели. Мир, Бог, май... Чушь все это, дрянь. Якутская сказка. И я, как царь,
приговариваю вас к заворачиванию. Вы предали нашу страну, и еще хотите уничтожить нашу пушистую
зиму и ледяной океан. Тащите их, Жергауль!
- Нееееет!!! - заорал Жукаускас, почувствовав, как неумолимая рука дотронулась до него.
- Вас ждет зад лося! И эвенкская утроба, разумеется!
- Шу, - сказал Головко и закрыл глаза.
Жергауль обхватил шеи Жукаускаса и Головко и потащил их вперед. Сзади величественно шел Часатца,
подняв вверх руки, и перед ним склонялись разнообразные эвенки около своих чумов, а он торжественно
кивал им в ответ. На поляне стояли заворачиватели, и в двух из них уже находился Идам и Ырыа.
- А вот и вы! - весело крикнул Илья, увидев окровавленного Абрама и обосравшегося Софрона. - Я уже
придумал стихотворение: <Капоша варара>. Как, вы думаете, оно подходит этому прекрасному последнему
моменту нашего тутошнего бытия?
- Да иди ты в член свиньи! - злобно выругался Головко.
Жергауль быстро привязал их к шестам заворачивателей и сказал:
- Если быстро сдохнешь - легче будет. Серьезно, пацаны.
- Ну, все готово? - предвкушающим голосом спросил Часатца.
Жергауль кивнул. У каждого заворачивателя встал эвенк в черном и положил руки на штурвал.
- Ну и...
Онгонча вторая
Раздался оглушительный выстрел, и Часатца рухнул на землю, простреленный в переносицу. Жергауль
недоуменно посмотрел куда-то вправо и тут же упал, сраженный резкой автоматной очередью. Сразу
начались дикие вопли, шум, возня, шелест листьев, стрельба, взрывы, всхлипы. Кто-то орал: <Га-га-га!!!>
Кто-то бегал и прыгал, и кто-то дрался и мычал. Все эти звуки напоминали радиопередачу о войне, или же
кинофильм о налете отважных героев на стойбище татуированных гадов. Жукаускас закрыл глаза и уткнул
голову в свой воняющий пах, стараясь ни на миллиметр не высовываться на поверхность этого опасного
мира. Головко, измученно улыбаясь, с любопытством смотрел вокруг. Но бой был недолгим. На поляну
прибежало шестеро строгих мужчин в оранжевых одеждах с автоматами. Один из них подошел к йдаму и
спросил, перекрикивая уже прекращающийся военный огнестрельный шум:
- Вы кто?!
- Мы... Мы... Мы... - начал мучительно соображать Идам, но тут вмешался Головко:
- Мы - враги эвенков.
- Верно! - обрадованно воскликнул человек. - Долой этих гадов, этих эвенков, этих самозванцев. Я
вижу, мы успели вовремя! Вы с нами?
- А кто вы? - наглым тоном спросил Ырыа. Человек подозрительно осмотрел его скрученную фигуру,
привязанную к шестам заворачивателя, потом усмехнулся, расставил ноги на ширине плеч, выставил вперед
левую руку и гордо проговорил:
- Мы - эвены! Мы сражаемся за свободу Великой Эвении! Мы должны сбросить наконец ярмо русских,
советско-депских, эвенкских, юкагирских и якутских самозванцев. Единственный морозно-северный
подлинный народ - это эвены. Наша территория огромна; раньше она простиралась до южного моря и до
западных сверкающих огней. Но падлы нас ужали и уменьшили; теперь мы всем все покажем! Эвения -
единственная земля, существующая под небом среди гор, рек и костров; родина любви, заря чудес, золото
истории! И мы воюем; сейчас мы выследили лагерь гнусных эвенков и неожиданно напали на них. И,
насколько я слышу, наше пиф-паф сработало, и мы их всех засунем в рот кролику! Меня зовут Часатца.
- Неужели?! - удивился Ырыа и засмеялся. Человек злобно посмотрел на него и сказал:
- Не вижу ничего смешного. Ладно, сейчас мы посадим вас на лошадей и отвезем к себе. Там разберутся,
кто вы, да что вы.
- Мы за эвенов! - воскликнул Идам, подобострастно улыбаясь.
- Посмотрим. Мне не нравится вот этот. Кто это?
- Я - поэт! - гордо заявил Ырыа. - Я - творец искусства. Перед своей несостоявшейся смертью я
написал великое стихотворение: <Капоша варара>. Я хочу в Алдан, потому что там война, и мне все равно.
Я не хочу в Алдан, я хочу быть звеном, или эвенком, а еще мне нравится печатать на пишущей машинке
огромный идиотский роман, в котором в принципе заключено все, но в такой дебильной форме, что хочется
просто подтереться черно-белыми страницами. Пойдемте гулять в лес?!
- Не слушайте его! - заверещал Жукаускас: - Он - сумасшедший, он вообще не имеет к нам никакого
отношения, мы ехали на автобусе к другу на свадьбу, и тут нас захватили эти ублюдки. Спасите нас,
развяжите нас, мы любим Эвению, я сам на восьмушку эвен.
Часатца недоверчиво оглядел его, но тут Головко громко закричал.
- Вот этот человечек действительно вытерпел муку. Освободите его немедленно, как тебя зовут, солдат?
Двое в оранжевом отвязали йоги и тело Головко, перерезали веревку на его руках и медленно выдернули ее
из двух кровоточащих ран на запястьях, от чего Головко стонал, несмотря на свои мужественно стиснутые
зубы. Эвены заботливо подняли его и, поддерживая под локти, подвели к растроганному Часатца, который
протянул вперед правую руку и четыре раза хлопнул Абрама по плечу.
- Ничего, братишка, мы за тебя отомстили. Видишь, валяются эти гниды на почве, сдохли твои мучители.
Вот за что мы сражаемся; а о тебе надо написать, как они тебя истязали, собаки.
- Спасибо, - благодарно сказал Головко.
- Кто ты, откуда, ты - эвен?
- Не знаю, - ответил Головко загадочно. - Все равно. Мы ехали к другу на свадьбу.
- К какому другу?
- В Алдан.
- Так. Так. Так. - Часатца помрачнел. - А ты не врешь?
- Нет, - изумленно ответил Абрам.
- Но там же якуты, там же эта мразь... Ты за якутов?
- Бог, - промолвил Головко.
- Якутский? Юрюнг Айыы Тойон? Они ему молятся, плюя на Коран и на Сэвэки. Нам тоже коран не
близок, и русского Христа-да-Марью мы не приемлем, но этих тюркских жеребцеедов мы все равно
расхреначим! Ясненько все с тобой. А ну-ка, развяжитс-ка их всех, сейчас мы узнаем, что это за группа.
Люди в оранжевом немедленно набросились на лежащих в идиотских деревянных штуках пленников,
буквально через шесть минут освободили их и встали в шеренгу перед своим командиром в ожидании
дальнейших приказаний.
- Отлично, отлично, - сказал Часатца, оглядывая Жукаускаса, Идама и Ырыа. - А почему этот так
воняет?
- А он обделался, - сказал Головко.
- Не выдержал... Понятно, понятно... А ты кто такой? - обратился он к Идаму.
- Да я шофер, я вез их, хотел вам сдать, я сам эвен, я ехал из Нерюнгри...
- Ах, из Нерюнгри! Так ты - русский, гад! Правильно тебя заворачивали. А автобус мы ваш отбили у
эвенков, и теперь там наша охрана.
- Да я за вас!!!
- Это правда? - строго спросил Часатца. - Он действительно хотел вас вместо гнусного якутского
Алдана привезти в штаб эвенской освободительной армии?!
- Нет! - пискнул Жукаускас. - Он сказал, что все - Русь!
- Русь?..
- Ну, Россия.
- Ах, Россия... - ухмыляясь, проговорил Часатца, хлопнув в ладоши. - Видишь, что говорят твои
сообщники...
Идам повернулся к Софрону, зажал одну свою ноздрю большим паль