ончилась; конец ее как раз пришелся у ворот. Там стояли двое
стражей. Путники весело поспешили к ним в уверенности, что те сейчас же
откроют им ворота.
  Но, подойдя к воротам, и госпожа NN. и Никодим вскрикнули разом от
неожиданности и ужаса: оба сторожа были изуродованы проказой до последней
степени безобразия. Гнусавыми голосами закричали они, двинувшись путникам
навстречу и размахивая алебардами. Намерения их были ясны: они хртели
отогнать путников прочь или схватить их.
  Госпожа NN и Никодим побежали от них вдоль городской стены.
  - Я не могу. Я упаду! - задыхаясь на бегу, повто-ряла госпожа ј^.- Отсюда
нет выхода, я слыхала про этот город... в нем только одни ворота, а за
стеною еще стена. Остановись... Милый... милый... я больше не могу бежать.
  И, заливаясь слезами, прижалась к стене. Никодим остановился, но в ту же
минуту услышал крик людей и увидел, что несколько человек бегут им
наперерез. Между бежавшими были европейцы, но большая часть их была похожа
на арабов в своих белых одеждах и чалмах. Они размахивали ружьями и
палками и кричали все, но что? - нельзя было разобрать.
  Никодим с растерянною, блуждающей улыбкой ози-рался по сторонам и смотрел
на плачущую госпожу NN. И вдруг он решился на последнее, но единствен-ное
средство спасения. Бежать назад было бессмыс-ленно - там ждали двое
прокаженных стражей и во-рота были заперты. Но между Никодимом и госпо-жою
NN и приближающейся вдоль стены толпой нахо-дилась каменная лестница,
ведущая на стену. Следова-ло достигнуть этой лестницы раньше, чем толпа
при-близится к ней.
  Схватив госпожу NN за руку и молча указав ей на лестницу, Никодим бросился
вперед изо всех сил. Госпожа NN бежала, не отставая - надежда уйти вернула
ей силы.
  Путники достигли лестницы, может быть, полуми-нутою раньше бежавшей толпы
и, под проклятия преследователей, взбежали на высокую стену. Часо^ вой,
расхаживавший по стене, выскочил им навстречу, пытаясь копьем загородить
путь, но Никодим, схватив копье за конец, с такою силою откинул его в
сторону, что часовой не сдержал равновесия и полетел со стены в город.
Никодим же и госпожа NN, взбежав на стену, не раздумывая, бросились с нее
в ров с водою. Воды во рву было немного, но она помогла им, так .как,
падая со столь высокой стены, они могли бы разбить-ся. Преследователи тоже
взбежали на стену, но не решились соскакивать вниз и, побегав по стене,
покри-чавши и помахав своим оружием, побежали обратно, может быть,
намереваясь выйти воротами и вновь догнать беглецов.
  Выбравшись из рва, Никодим и госпожа NN. совер-шенно мокрые, но весьма
радуясь своему спасению, побежали дальше, правда, уже не так спеша, как
прежде. Они оказались в обширном саду, среди зеле-ных лужаек с посаженными
на них пальмами и кашта-нами. Каштаны были в цвету, и белые шапки их
красовались везде и справа, и слева, и у рва, только что оставленного
позади, и у садовой ограды, возвы-шавшейся невдалеке.

  Никодиму и госпоже NN так легко было бежать по этому саду, точно они не
бежали, а летели. Их сердца наполнило чувство, совсем схожее с тем, какое
испы-тывает человек, когда он летит во сне.
  - Как хорошо! - сказал Никодим, крепко пожи-мая руку своей спутницы.
,
Она звонко и радостно засмеялась, видимо, очень довольная тем, что
Никодиму хорошо. Никодим с лю-бовью поглядел на нее.
  Они быстро добежали до садовой ограды. За огра-дой возвышалась высокая
деревянная башня, сужи-вающаяся кверху. Остановившись у ее подножия,
гос-пожа NN сказала:
  - Дальше не стоит бежать. Эти арабы не смеют выходить из города - я знаю.
Я бежала по саду только потому, что боялась их ружей, но теперь хочу
отдохнуть. Пойдемте в башню.
  Никодим стоял в нерешительности. На лице его ясно изображалось, что он не
доверяет ни здешним постройкам, ни их обитателям. Госпожа NN это увиде-ла,
усмехнулась и потянула его за руку. Лестница шла в башне винтом, и было в
ней ступеней триста. При-знаков жизни в башне никто не подавал.
  Верх башни представлял собою открытую площад-ку с четырьмя столбами по
углам для поддержки крыши; между столбами шла резная деревянная ре-шетка,
она же огораживала и отверстие на полу, через которое выходила лестница.
Тут же стоял длинный рассохшийся деревянный стол, скамейки - две у
ре-шетки и одна у стола, а на столе в стеклянной малень-кой вазочке,
наполненной водою, были посажены по-левые цветы на длинных стеблях.
  Все деревянное: стол, скамьи, решетка, половицы, столбы - почернело от
дождей, подгнило. Доски мо-чалились, мочала отдирались с пола длинными
полоса-ми. Но, несмотря на запущенность, вид площадки был уютен и
приветлив: особенно красили ее простые цветы, поставленные на стол.
  - Как я устала и вся мокрая,- сказала госпожа NN. усаживаясь к столу и
кладя руки на колени. И взглянула при этом на Никодима веселым и лука-вым
взглядом.
  - А правда это,- спросил Никодим, стоя перед нею,- что слугу, попавшего в
долину... замучили и съели?
  - Если вы будете спрашивать о таких вещах, я пе-рекушу вам горло,-
ответила она.
  Нельзя было понять, в шутку или серьезно были сказаны эти слова. Но вслед
она засмеялась и, пугая Никодима, оскалила свои зубы.
  Никодим тоже засмеялся.
  - Мне Вексельман сказал,- начал он,- такое, что я подивился... он мне
сказал, что я... женат... и моя жена будто с вами... которая же была моя
жена?
  Госпожа NN порывисто встала, положила свои руки на плечи Никодима и,
приблизив свое лицо к его лицу, сказала полушепотом:
  - Милый! Ты очень глупый человек. Неужели ты до сего времени не догадался,
что я... твоя жена. Ты не подумай, что я в любви признаюсь... нет... я
правду говорю.

                                  ГЛАВА XXXIV

  Черный вечер.- Ключ на горе.
  Никодим возвратился в имение только в августе следующего года, а перед тем
заехал в Петербург, чтобы получить из градоначальства свой русский
пас-порт. Когда ему вернули его, он внимательно перели-стал все странички,
чтобы удостовериться, действи-тельно ли он женат. С одной стороны, было
смешно
не помнить об этом, но с другой - Никодим давно перестал верить своей
памяти и действительности и недействительности происходящего.
  Однако в паспорте не было никаких пометок. Ус-мехнувшись и не зная, что об
этом думать, Никодим отправился на городскую квартиру, где еще не был; он
ведь так торопился получить паспорт, что поехал в градоначальство прямо с
вокзала, а вещи отослал домой с посыльным. Дома Никодим застал отца и,
поздоровавшись с ним наскоро, прошел к себе в каби-нет; открыл бюро и
достал свое метрическое свиде-тельство; на обороте свидетельства он прочел:
  "Означенный в сем документе Никодим Михайло-вич Ипатьев сего 191* года
июля 5-го дня повенчан первым браком с вдовою полковника английской службы
Вильяма - Роберта Уокера графа N графи-нею NN. вероисповедания
англиканского, третьим браком в С.-Петербургской ......... церкви 191* года
июля 5 дня. Означенной церкви настоятель Протоие-рей (подпись). Псаломщик
(подпись)".
  Тут же стояли печать церкви и номер бумаги - 348.
  Он не всплеснул и не развел руками: госпожа NN говорила ему о свадьбе не
раз и смеялась над ним, когда он не хотел верить тому, но, смеясь, вместе
с тем не желала и указать времени тих венчания. Теперь же Никодиму стало
ясно, почему когда-то, очнувшись на своей квартире после долгого
беспамятства, он так упорно старался восстановить в памяти, что с ним было
между потерей сознания у госпожи NN и приходом в него у себя на квартире.
Это что-то, значит, и было венчанием, значит, просто-напросто он болел
горячкой дважды и только теперь не мог отдать себе отчета, когда заболел
ею вторично. Не мог он вспомнить и обряда венчания и с сожалением думал о
том.
  Войдя в столовую, он встретился с отцом совсем так, как тогда, после своей
болезни. И сходство этих двух встреч очень остро почувствовал. Подойдя к
отцу и взяв его за руки, Никодим спросил:
  - Папа! Отчего ты мне не сказал о моей свадьбе с госпожой NN?
  Отец ответил не сразу, будто он хотел сперва об-стоятельно подумать, как
следует ответить, и потом сказал:
  - Я не люблю госпожу NN. Она очень привлека-тельна, но я не люблю ее.
  - Ты, наверное, не хотел сказать мне о свадьбе, опасаясь, что я опять
заболею?
  - Нет, нисколько, но я не желал и не желаю считаться с нею.
  - Почему же? - спросил Никодим с обидой и воз-мущением.
  Отец вспыхнул до корней волос и ответил резко:
  - О чем спрашиваешь? Ты еще, пожалуй, спро-сишь, почему я не люблю твою
мать?
  Но Никодиму стало жаль отца: он поглядел на старика с болью в сердце и
сказал:
  - Я знаю твои несчастья и неудачи. Но по отноше-нию к госпоже NN ты
ошибаешься.
  - Нет,- настойчиво заявил отец,- она тебя не любит и только сводит с ума
на свою потеху. Оставим этот разговор. Ну, не сказал и ладно. Значит, так
нужно было.
  Старик повернулся и пошел к двери.
  - Папа! - сказал Никодим.- Я любил и люблю госпожу NN. какая бы она ни
была. И тебе, знаешь ли, сейчас не верю. Или ты никогда не любил маму, и
она, покинув тебя, поступила правильно. Тогда ты просто не знаешь чувства
любви.
  Отец, не отвечая и не оборачиваясь, затворил за собою дверь.
  - Папа, папа,- закричал Никодим ему вслед,- я знаю, почему - ты просто
влюблен в госпожу NN и ревнуешь ее ко мне-
Дверь приоткрылась, отец показался на минуту на пороге, сказал: "Глупец" -
и снова захлопнул дверь.
  По звуку отцовского голоса Никодим понял, что предположение его было не
так уж безосновательно, но тут же вспомнил о госпоже NN. о том, как она
покинула его - неожиданно и обманно, и сердцу ста-ло грустно.
  С душою, вдруг почувствовавшей свою пустоту, и с пустым взором Никодим
стал собираться в имение. Ему было уже известно через Евлалию, что Евгения
Александровна вернулась и снова живет в имении.
  Выходя под вечер на платформу, он, как бывало и раньше, увидел на
платформе кучера Семена, под-жидавшего барина. По выражению глаз слуги
Нико-дим понял, что тому и хочется сказать о возвращении Евгении
Александровны, и боязно вместе - как бы Никодим не рассердился.
  В воздухе было душно и тревожно - перед грозой. Пыльные столбы пробегали
по дороге. Мрачная туча тяжело поднималась из-за леса, а навстречу ей шла
другая - мрачнее первой...
  Дождь настиг Никодима недалеко от дома. Сначала, как и всегда, он капал
крупными каплями - по одной, по одной то на поднятый верх экипажа, то на
спину Семена и на руку Никодима и в дорожную пыль, а потом, учащаясь,
сразу перешел в ливень. Семен, съежившись, принялся погонять лошадей,
чтобы как можно скорее доскакать до дому. В это время мель-кнула
ослепительная молния и раздался первый потря-сающий удар грома.
  Коляска проезжала по бугру, по тому самому бугру, на котором когда-то
Никодим и Марфушин сидели вместе у камня, и еще раньше Трубадур выслеживал
проходившие тени.
  Молния зигзагом ударила в бугор у камня - и Ни-кодим и Семен явственно
видели, как стрела ее уткну-лась в землю. Лошади рванули от испуга и
понесли;
Семен, вскочив на козлах, изо всех сил старался их успокоить, но тщетно.
Только доскакав домой и уда-рившись с разгону в ворота двора, они сразу
остано-вились и присмирели, дрожа от страха всем телом.
  - Ну-ну, будет,- сказал им Семен, гладя коренни-ка по морде, боязливо
дергавшейся..
  Совсем мокрый Никодим пробежал в комнаты. Его первой встретила мать.
Никодим сразу заметил в ней несомненную перемену, и эта перемена ему не
понра-вилась. "Старуха!" - сказал он себе, определяя свою мысль о матери.
  Мать встретила его просто и радушно, но в своем отношении к ней Никодим
почувствовал вдруг необъ-яснимый холодок, словно он потерял часть уважения
к Евгении Александровне.
  Как только он прошел к себе наверх, поднялась туда же и она.
  - Никодим,- сказала она,- я хочу с тобою пого-ворить.
  И совсем по-старушечьи стала ему рассказывать, что денежные дела их плохи,
что она затеяла различ-ные улучшения и нововведения в хозяйстве, начала
каменные постройки, но должна все это бросить, так как у нее нет денег,
или же придется заложить имение и что об этом следует переговорить с отцом.
  - Что вы, мама, беспокоитесь,- усмехнулся Нико-дим, глядя в сторону,- я
дам вам денег сколько угодно - их у меня много. Миллионы.
  Мысли его были всецело заняты переменой, проис-шедшей в Евгении
Александровне.
  Потом, повернувшись к замолчавшей матери, он спросил:
  - Мама! Ты знаешь госпожу NN?
  - Как же,- сказала мать возбужденно,- она здесь жила месяц, дожидаясь
тебя. А потом ушла к Феоктисту Селиверстовичу Лобачеву.
  Последние слова были произнесены так, что Нико-дим пристально заглянул
матери в глаза и подумал:
  "Что с тобою, голубушка? Почему тебе это так больно?"
Мать поднялась с кресла, в котором сидела, и доба-вила раздраженно и
укоризненно:
  - Уходя, она сказала мне, что не может жить без... мужчины.
  - Неправда,- спокойно и твердо возразил Нико-дим,- она не могла так
сказать, она иначе сказала - подумайте.
  - Да,- виновато поправилась мать,- она сказала "без мужа". Я ошиблась.
  - Это совсем другое,- заметил Никодим и доба-вил:- Бог с нею. .Я никому не
судья - тем более госпоже NN.
  - Ты, может быть, на улицу пойдешь, сад и хозяй-ство посмотришь. Дождь,
кажется, перестал,- сказа-ла мать, желая переменить разговор.
  - Пойду,- ответил ей Никодим и, поцеловав ее руку, сошел вниз.
  На выходе его встретил Семен и сказал:
  - Барин, а знаете, где тогда молния-то ударила? На Бабьей меже, у круглого
камня. Говорят, ключ там открылся - девки с грибами бежали, так видели. Не
хотите ли посмотреть сходить?
  Бабья межа и была та самая на бугре.
  - Хочу,- сказал Никодим.
  Но тут снова начался ливень и лил-лил без конца, весь вечер. И весь вечер
прошел оттого черным и не-веселым и в природе, и в душе Никодима.
  Только на утро, когда солнце снова ярко и тепло заблистало, Никодим вышел
на двор и встретился с Семеном.
  - Пойдем, Семен, на Бабью межу, посмотрим ключ,- предложил ему Никодим...
  Повсюду сбегали бесчисленные ручейки от вчераш-него дождя и
журчали-журчали. Бежал ручеек и по Бабьей меже, по бороздам, но не от
дождя: ключ действительно там пробился - прозрачная вода весе-лой струйкой
выходила из-под камня и бежала вниз, размывая землю, чтобы затем
потеряться в кустах.
  Никодим и Семен постояли, поглядели. "Как бы назвать этот ключ?" - подумал
Никодим, но не поды-скал названия, хотя оно и вертелось у него на языке.

                                  ГЛАВА XXXV

  У Праматери.
  Прожив до половины сентября в имении, Никодим захотел повидать Феоктиста
Селиверстовича и в один прекрасный день собрался опять в Петербург. Втайне
он надеялся встретить и госпожу NN. хотя наружно даже самому себе
показывал, что встречаться с нею ему более незачем. "Все, все исчерпано до
конца и без возврата!" - говорил он.
  Дверь в квартиру Лобачева за Обводным каналом отворил Никодиму старичок в
сильно разношенных, но чистых полосатых панталонах, клетчатом легком
пиджачке и с шелковым клетчатым же платочком, обмотанным вокруг шеи, может
быть, слуга, а по виду словно и нет. Откуда-то по всей квартире разносился
шум - говорило сразу несколько человек, но что, нельзя было разобрать.
  - Здравствуйте, здравствуйте,- зашамкал стари-чок (во рту у негр не было
многих зубов).- Раздень-тесь, позвольте, я вам помогу.- И снял с Никодима
пальто.- Почитай уж все собрались - вас, должно быть, ждут? - сказал он
еще.
  - Как меня ждут? - спросил Никодим.- Да ведь я так...
  - Ах! Так,- ответил старичок,- ну, тогда извини-те: обознался я, да и
много сегодня народу.
  "А, может быть, и в самом деле ждут - кто знает этого Лобачева?
Необъяснимый человек",- подумал Никодим.
  - К кому же вы изволите? - спросил старичок.
  - А я к Феоктисту Селиверстовичу Лобачеву. Что, нет его?
  - Батюшки нет еще, нет пока,- ответил стари-чок,- и не знаю, будет ли.
Вам, может быть, сестри-цу его повидать?
  - А разве у него сестрица есть? Я не знал.
  - Как же, как же! Глафирой Селиверстовной вели-чают красавицу нашу,-
сказал старичок, берясь за ручку двери, ведущей в следующую комнату.
  - Постойте,- удержал его Никодим,- на что мне, собственно, сестрица
Феоктиста Селиверстовича? Я его хотел видеть. Вы лучше скажите мне, когда
он сегодня может быть. Я еще раз зайду.
  - Никак невозможно-с,- ответил старичок,- по-рядок у нас такой, кому хоть
невзначай сказали про Глафиру Селиверстовичу, должен человек ее пови-дать.
Пойду доложу.
  И вышел в соседнюю комнату. Шум, ворвавшись в переднюю через растворенную
дверь, донес до Ни-/кодимовых ушей одну фразу: "Ничего-то вы не знае-те,
милостивый государь",- и тут же она оборвалась, как только старик дверь
захлопнул. Через минуту старичок вернулся и сказал:
  - Выйдут сейчас, красавица-то наша. Просили обождать. Да что вам тут
стоять, прошли бы в залу.
  Залой и оказалась та комната, в которую только что старичок выходил. В ней
возвышался у стены громоздкий, очень старый рояль, по внешнему виду
совершенно негодный к употреблению; крашеные полы были застланы свежими
половиками; в плетеных корзинах-вазах стояли фикусы, латании, виноград,
за-вивавшийся вверх по стене, по направлению к старо-модному купеческому
трюмо...
  Никодим походил немного по комнате и сел на продавленный диван, который
все-таки был там един-ственной мягкой мебелью.
  Из залы шум и разговоры были слышны явствен-нее. Можно было понять, что
говорят и мужчины, и женщины, и не в одной комнате. В комнате же рядом
двое заговорили вдруг так, что каждое слово их стало слышно Никодиму.
  - И совершенно напрасно вы так рассуждаете,- сказал визгливый тенорок,-
если Марфушин не муж-чина, то кто же вы тогда?
  - Меня прошу не рассматривать,- ответил дья-конский хрипящий бас,- вы сами
еще не лупа и не фотографический аппарат. Что же касается Марфу-шина
господина, то мнение мое было, есть и будет о нем непреклонно.
  - Не понимаю, не изволю понимать,- возразил первый,- говорим с вами мы
чуть ли не полчаса, а вы так и не можете мне объяснить. Уперлись на своем:
не мужчина да не мужчина.
  - Потому что и объяснять нечего. История сия всякому очевидна,
Дальше Никодим ничего не услышал, так как собе-седники, должно быть, вышли
в другую комнату. Но следом за ними впорхнули двое других; именно
впорх-нули, судя по шелесту шелковой юбки и сдержанному смешку.
  - Хи-хи,- засмеялся женский голосок,- а ты ку-пишь мне, Ванечка, синие
шелковые подвязки? Вместо ответа послышался поцелуй.
  - Бесстыдник. Не хапайте, где не следует,- сказа-ла она,- вот я вас по
рукам... И снова:
  - Ванечка, а Ванечка, ты купишь мне... Дальше не было слышно: должно быть,
она сказала ему что-то на ушко.
  Тут уже захихикал он и сказал:
  - Куплю.
  Опять прозвучал поцелуй, и затем птички выпорх-нули.
  Тяжелой поступью вошли снова двое. Один говорил медленно и рассудительно,
другой только слушал.
  - По зрелом рассуждении, дочери Лота, конечно, греховные девицы. Но
посмотрите, как сказано о них в Библии. Нельзя не восхищаться той
простотой, с ка-кой написатели сей священной книги решали сложней-шие
вопросы. Поэтому...
  Двери в зал распахнулись, и на пороге показалась женщина.
  Она была очень высока ростом - не ниже Уокера, полная, только не
безобразной, а красивой полнотой, белотелая, румяная, с алыми губами,
голубыми глаза-ми и русою пышной косой, убранной очень скромно. На ней
было серое простое, но шелковое платье и накинутый на плечи шерстяной
платок; грудь на ходу под платком сильно колыхалась, бедра были круты и
мощны, а руки она держала скрещенными на груди; пальцы были украшены
множеством перстней.
  Сколько ей было лет? Трудно было определить. Может быть" 25, может, 40, но
возможно, что и 50. Так, вероятно, выглядела Ева в своей долгой жизни.
  Она была бесспорно красива - ленивой, положи-тельной красотой. И добра. И
нисколько не походила на своего брата, если только она действительно была
ему сестрой.
  - Здравствуй, сынок,- сказала она Никодиму, не-много нараспев, мне
Федосеич доложил