них сразу вернул его к
действи-тельности.
  От прислуги не могли добиться ничего: за истекшую ночь никто не слышал ни
шума, ни разговоров. Нико-дим даже рассердился на бестолковость лакеев и
гор-ничных и, после кофе, злой и еще более встревожен-ный, вышел поспешно
в сад. Никаких предположений не складывалось в его голове. Незаметно для
себя вышел он из сада и, когда это увидел, то решительно
направился прочь, подальше от дома. Быстро, в глубо-ком раздумьи, дошел он
до ближайшей деревни (вер-сты четыре от дома), свернул в лес и окольным
путем вышел к озеру. Постояв на берегу, он решил, что нужно все-таки пойти
домой, но не захотел возвра-щаться прежней пыльной дорогой, а направился
бере-гом озера.
  День был, как и накануне, солнечный, яркий. Ходь-ба по солнцепеку,
утомляя, успокаивала Никодима. Постепенно стала крепнуть в нем
уверенность, что ничего дурного с матерью случиться не могло - ему
припомнились ее слова, услышанные им на огороде:
  очевидно, она уехала, но даст же знать о себе детям;
верно, ей все-таки трудно было оставаться в том доме, где она жила со
своим мужем и с их отцом и откуда он ушел против ее желания, несмотря на
все ее унижен-ные просьбы и мольбы,
  - Может быть, она поехала к папе?
  Так рассуждая, совсем успокоенный, вернулся Ни-кодим домой и сообщил свои
мысли Евлалии и Вален-тину. Но на них они не подействовали благотворно.
Евлалия даже сказала: "Я не думаю". "Как хотите",- ответил Никодим.
  За столом они не разговаривали, и Никодима злили и смешили их растерянные
лица. Вставая из-за стола, он заявил им: "Да погодите убиваться: я же
завтра поеду иекать. Что вас беспокоит? - неприличие само-го исчезновения,
что ли?" Евлалия укоризненно взгля-нула на него и ответила: "Да". Валентин
ничего не сказал.
  Но спокойствие совершенно исчезло у Никодима к вечеру, минутами ему
казалось даже, что оно непри-стойно. Оставшись один, он несколько раз
выбранил себя. Когда же ночью вновь появились чудовища, волнение и
слабость охватили Никодима: тихонько забрался он к себе наверх, стараясь
не глядеть из окна, достал Библию и раскрыл ее наугад. Первым попав-шимся
на глаза было изречение: "Я сказал вам, что это Я; итак если Меня ищете,
оставьте их, пусть идут,- да сбудется слово, реченное Им: из тех, кото-рых
Ты мне дал, Я не погубил никого^.
  Никодим перечитал все опять и опять. Ему хотелось видеть тайный в них
смысл, говорящий только ему...
  И крадучись, будто боясь, чтобы никто не заметил, стал на колени и хотел
помолиться. Но не молилось, слова путались и обрывались. Тогда он поднялся
и произнес в пространство:
  "Друг Никодим, сложи это оружие - Бог хочет иногда, чтобы человек был
отвергнут от лица Его и испытывал свои силы сам за себя. Будет труд
не-обычный и страшный - а если он против Бога - разве ты знаешь?"
И тут же устыдился приподнятости своих слов (все-таки комната была их
свидетелем) и потому поспешно сошел опять в сад.
  Весенняя ночь становилась все глубже и тише. В лунном свете тени старых
сосен вырисовывались все ярче и ярче. За кустами на скамье присел Никодим
и стал глядеть на дорогу, но с дороги его не было видно.
  Трубадур, услышав, что Никодим в саду, тихонько пробрался к нему сквозь
кусты и лег под скамьей. Никодим его не заметил.
  И ночь ушла, сначала тихая на ходу, потом стреми-тельная. Чудовища
вернулись с солнечным восходом, по-обычному, ни в чем не изменяя своим
привычкам. Тою же гурьбой прошли они перед Никодимом^. Когда последние из
них исчезли за кустами, он хлопнул себя по лбу с вопросом: "А почему же ни
Евлалия, ни Валентин, ни прислуга не подумали о них и не разузна-ли
ничего?"
Этот вопрос в тот же миг сменился другим: "А почему же я не подумал и не
разузнал?" - и сейчас же
у Никодима явилось решение выследить чудовищ и ра-зузнать, где и что они
делают.
  Перескочив через решетку сада, Никодим отпра-вился следом за ними.
Трубадур же не отставал от хозяина. Вскоре перед Никодимом в кустах
замелька-ли спины чудовищ; он их нагнал.
  Дорога (Никодим хорошо ее знал) вела в глухие места, подалеку от деревни,
к оврагам и лесным поко-сам, и кончалась в лесу тупиком. "Куда же они
идут?" - удивился Никодим.
  На последнем повороте тропы задние ряды чудовищ вдруг замешкались,
сгрудились, и Никодим, не желая, чтобы они его увидели, обежал их за
деревьями. За поворотом, под крутым склоном, открывалось тихое утреннее
озеро, а там, где тропа спускалась под кручу каменной лестницей, по
сторонам ее росли две полуза-сохшие сосны, очень схожие между собой, и от
обеих в сторону тропы торчало по сухому узловатому суку. Сучья эти
скрещивались, и на них, на толстой веревке, неведомо кем была подвешена
качель - самая обык-новенная. Висела она там давно, но не знали, чтобы кто
на ней качался.
  Здесь на тропинке и на поляне по сторонам ее оставалось чудовищ уже не три
тысячи, а, быть мо-жет, сотни две. Они стояли толпой, и из-за спин их
Никодим увидел, как передние, по. одному, подбегали к качели, легко
вскакивали на доску и, делая по ней два шага, спрыгивали под склон. Один,
другой, тре-тий... И снова: один, другой, третий...
  Их перескочило еще не более тридцати, когда Ни-кодим вдруг заметил, что из
двухсот чудовищ, увиден-ных им сначала на повороте, осталось не более
полу-тора десятков. От неожиданности Никодим подался вперед и обнаружил
чудовищам свое присутствие.
  Как осенние листья под ветром - тем самым лег-ким танцующим движением,-
бросились они тогда прочь от него, в сторону леса, перелетая, а не
пере-прыгивая, через канадку, прорытую справа от тропин-ки, и побежали в
кусты вниз по склону. Никодим побежал вслед, и за Никодимом Трубадур, с
тихим заглушенным потявкиванием.
  Первую минуту бега чудовища были у Никодима перед глазами, мелькая сквозь
кусты, но затем, не-обыкновенно быстрые и ловкие в беге, исчезли в
зеле-ни; несколько мгновений он слышал еще удары их ног о попадавшиеся
камни и шум с силой раскидываемых в стороны ветвей и по этим звукам
следовал за ними. Высокая крапива больно обжигала ему руки, росистые кусты
обрызгивали с ног до головы, жирная земля налипала к подошвам; камень,
подвернувшийся нако-нец под ногу, прекратил состязание: Никодим
спот-кнулся и покатился вниз, за камнем, больно ударился головой о дерево
и на миг потерял ясность представле-ний. Холодный нос Трубадура привел его
в чувство.
  Поднявшись на ноги, Никодим все-таки еще осмо-трел окружающие кусты и
косогор, но нашел только следы своих собственных ног да лап Трубадура.
Бере-гом озера, по тропинке под обрывом, отправился он домой и, когда уже
был недалеко от дома, услышал шум от быстро катящегося экипажа. Шум шел
сверху, где над обрывом, по самому его краю, пролегала проселочная дорога.
Через минуту и сам экипаж, наго-няя Никодима, показался из-за кустов. В
нем сидели мужчина и женщина под легким черным зонтиком с кружевным
воланом. Мужчина, сидевший с той сто-роны, которая приходилась к обрыву,
обернулся к Ни-кодиму и, увидев его, что-то сказал кучеру. Кучер
подхлестнул лошадей - экипаж стал быстро удалять-ся, но Никодим все же
успел рассмотреть лицо незна-комца - его горбоносый профиль, черную бороду
и упорно глядящие глаза. Даму же он не мог рассмо-, треть из-за ее
спутника и увидел только линии ее спины и приподнятый локоть.

  Всех проживающих в округе Никодим знал, знал и коляски их, но этот
господин был положительно ему неизвестен. Дама же, хотя он и не увидел ее
лица, показалась ему знакомой. Минуту спустя, постояв, он вдруг понял,
что, собственно, было ему в ней знакомо. Быстро взобрался он наверх по
крутому обрыву и бро-сился вслед удаляющемуся экипажу, но путники
отъ-ехали так далеко, что догнать их пешком было невоз-можно. Пробежав
шагов двести, он понял бесполез-ность своих усилий и остановился.
  Раздосадованный, усталый, выпачканный землей и со следами ожогов от
крапивы на руках, вернулся Никодим домой, без Трубадура; собака не могла
взоб-раться за ним по отвесному обрыву на дорогу.
  Не отвечая на обращенные к ному вопросы прислу-ги, Никодим прошел к себе
наверх и лег спать.

                                  ГЛАВА VI

  Романтический плащ.
  За обедом Евлалия спросила Никодима:
  - А ведь ты собирался сегодня ехать куда-то?
  - Зачем?
  - Ты сказал, что будешь искать маму.
  - Я видел ее сегодня утром.
  Евлалия с изумлением взглянула на Никодима, но он не поднял глаз от
тарелки и, пережевывая кусок мяса, подумал: "А может быть, я и ошибся -
нельзя же судить по одной спине и по локтю",- но Евлалии ответил:
  - Я скажу потом. Ты не беспокойся.
  Евлалия проводила его недоумевающими глазами, когда он вышел из столовой.
Валентин же только усмехнулся.
  Погода к вечеру резко изменилась. По временам с юго-запада задувал сильный
ветер и, набегая поры-вами, пригибал со свистом кусты к земле, заворачивая
листья, и вид кустов менялся: из зеленых они станови-лись серыми и белыми.
Обрывки проходивших туч то и дело сеяли дождем.
  Никодим, сидя у себя наверху, свертывал и развер-тывал свой непромокаемый
плащ и примерял новую широкополую кожаную шляпу. Лицо Никодима было хмуро,
он поджимал губы и по временам хрустел пальцами.
  Когда стемнело и пришло время показаться чудови-щам, Никодим накинул плащ
и тихо спустился вниз. Он стал в кустах за калиткой - Трубадур присел
около него.
  Чудовища появились и прошли в урочное время. Выждав терпеливо время их
прохождения, Никодим отпустил их вперед шагов на двести и пошел следом за
ними. Трубадур побрел сзади, понурив голову.
  Дорогу, избранную чудовищами, он опять знал: она вела к фабрике,
отстоявшей от усадьбы верстах в восьми. Кому принадлежала эта фабрика -
Никоди-му, однако, не было известно: хозяин ее не жил при ней и никогда в
тех местах не появлялся.
  По пути должна была встретиться большая сырая луговина, прорезанная
канавами для осушки, поле, засеянное овсом,- все места чистые и удобные
для выслеживания. Но темная ночь и постоянно меняв-шееся, из-за
проходивших туч, освещение мешали Ни-кодиму: когда выглядывала луна, он
боялся быть об-наруженным и либо отставал, либо прятался в придо-рожную
канавку; если же набегали на луну тучи и вновь и вновь моросил дождик, ему
становилось трудно за полторы-две сотни шагов видеть уходивших и следить
их направление - шума же от их ходьбы он не слышал и даже заметил сегодня,
что, проходя, они не притаптывали травы.
  Пройдя первые три версты, Никодим почувствовал, что отстает, что чудовища
идут очень быстро. Приба-вляя изо всех сил шагу, он, уже у самой луговины,
расчищенной и изрытой канавами, увидел, что чудови-ща свернули со своей
дороги на тропинку, шедшую через луговину на кладбище, расположенное в
версте от дороги.
  Плащ Никодима и его широкополая шляпа были темно-зеленого цвета, но во
мраке ночи они казались черными. И лишь полная луна, вышедшая в ту минуту
из-за зловещих туч, вернула им подобие их первона-чального дневного цвета
и самой фигуре Никодима несомненность бытия.
  ...Уже достигая кладбищенской ограды, Никодим с разочарованием и злостью
убедился в том, что перед входом из всех шедших оставалось не более
четырех десятков.
  Задыхаясь от бега и придерживая рукой пульсы на висках, Никодим перескочил
ограду. Он уже не хотел соблюдать осторожности, с треском и шумом
споты-кался на могилах; ломал по пути одряхлевшие дере-вянные кресты и
желал только не упустить чудовищ
из виду. Но и они, кажется, на этот раз не обращали на него никакого
внимания и мелькали перед ним в просветах деревьев быстро-быстро.
  ...Вот кладбищу конец, вот снова светло на поляне от лунного света, и уже
не четыре десятка Никодим видит перед собой, а может быть, только полтора.
  Никодим вскрикнул, как кричат пробудившиеся от страшного сна. Чудовища
остановились. Остановился и он. Через мгновенье до его слуха долетел их
шепот:
  они о чем-то совещались, он тщетно старался связать отрывистые звуки -
человеческих слов не выходило. И вдруг быстро повернувшись в разные
стороны, тем же скорым шагом направились они кто куда - вперед, вправо,
влево, наискось. Прямо от Никодима, к мел-кому молодому леску, росшему за
канавой, побежали семеро - Никодим снова за ними. Теперь уже он бежал
быстрее и почти настигал их, когда они один за другим попрыгали в канаву,
в густой молодой малин-ник, росший с обоих ее краев и белевший при луне
своими мелкими листьями.
  Как отводят чары, так провел Никодим рукой перед глазами. Вот наваждение:
ведь не на чудовище смо-трел он, пока бежал, а на эти белеющие в темной
зелени разрезные листья. Вместе с Трубадуром спу-стился Никодим в канаву и
прошел ее из конца в ко-нец, но даже следов человеческих ног на мокрой
траве там не было. Луна же в это время опять спряталась за тучи.
  Раздосадованный еще более, чем в первый раз, Никодим вернулся домой и так
сердился, что когда чудовища утром проходили обратно - он не захотел
глядеть на них и отвернулся от окна.
  Третий день Никодим провел с большим нетерпени-ем в ожидании ночи. После
непогодливого и сумрачно-го вечера наступила совсем жуткая ночь - бурная,
дождливая. Ветер свистел и надрывался; тучи, нагро-мождаясь, тяжко
проплывали по небу, опять то от-крывая лунный диск, то пряча его. Над
землею стла-лись полосы света и мрака и уходили, уносимые в хао-се,-
словно свет не находил места, где ему быть, и тьма не одолевала, но вновь
и вновь зарождалась и выползала, колеблясь, из лесу, из оврагов, со
сторо-ны озера.
  В одиннадцать часов свет с неба усилился и прозрач-ные облака побежали
между темными тучами.
  Никодим тогда опять накинул на себя плащ, надел широкополую шляпу и вышел
на дорогу.
  Пройдя немного, он остановился на холмике, а Тру-бадур тоскливо прижался к
его ногам.
  Никодим старался плотно держать края своего пла-ща, но налетавший ветер не
раз с силой вырывал из его рук полы и подбрасывал плащ в воздух, развевая
его тяжелыми темными складками и вытягивая пря-мыми полосами.
  Тогда, при меняющемся лунном свете, виднелась на холмике странная фигура
Никодима с наклоненной вперед головою (он подбородком придерживал
ворот-ник плаща и подставлял ветру верх шляпы, чтобы тот не сорвал ее), а
под холмик убегали длинные причуд-ливые тени от человека и собаки.
  Но вот наплывший мрак в последний раз скрыл фигуру - будто превратилась
она в растение и нельзя уже было отличить ее от соседних кустов,- и
впереди Никодима, у тропинки, задвигались черные пятна, как кусты от
ветра, но он знал, что это не кусты, а те - чудовища.
  Они подошли потоком, и Никодим очутился между ними, будто камень среди
набегающих волн: чудовища обтекали его, он ощущал их дыхание и касания
разве-ваемых ветром одежд, но не чувствовал в себе силы пошевелиться или
сказать хотя бы слово: язык прили-пал к небу. Только простояв уже с
полчаса и пропу-стив мимо себя половину чудовищ, он слабо, чуть слышно,
сам не веря своим словам, сказал: "Послу-шайте".
  Никакого ответа! Только подняли на него двое хихикающих свои глаза и
проскользнули мимо. Звук человеческой речи прозвучал так жалобно и робко.
И Никодиму стало стыдно за эту жалкость и за свою робость. Он высвободил
руку из-под плаща и протянул ее к ближайшему, намереваясь схватить
чудовище, но чудовище ловко и бесшумно уклонилось на столько, чтобы нельзя
было коснуться его,- и прошло. Нико-дим к другому - другое то же самое. К
третьему - так же. Рука Никодима бессильно опустилась, и Тру-бадур с
жалобным тихим воем облизал ее.
  Простояв еще с минуту, Никодим закутался плотнее в плащ, нахлобучил на
глаза шляпу и повернулся с намерением идти домой. Тогда подходившие
чудови-ща задержались и дали ему свободно выйти из их рядов.
  Вошедши к себе в комнату, Никодим со злобой скинул плащ и, скомкав его,
вместе со шляпой швыр-нул в темный угол. После он зажег все свечи в под-

  свечниках и при ярких огнях сидел до утра за письмен-ным столом в
задумчивости, иногда порывисто ударяя кулаком по ручке кресла.

                                  ГЛАВА VII

  Яков Савельич.- Сон в вагоне.
  Утром за кофе Никодим схитрил, сказав Евлалии и Валентину:
  - Я еще не узнал, где мама. Но у меня есть кое-какие сведения. И я должен
сегодня же вечером ехать в Петербург.
  Он собирался туда с определенной целью: повидать Якова Савельича и, как
знает читатель, никаких све-дений о местопребывании матери не имел. Ехал
он к Якову Савельичу, как к гадалке, но ему стыдно было перед сестрой и
братом сознаться в этом.
  Яков Савельич жил почти безвыездно (с незапамят-ных времен) в глухом
переулке на Крестовском остро-ве, в собственном доме-особняке. Жизнь его
протека-ла одиноко. Был он богат, но очень скромен и мало требователен к
жизни. Всех комнат в его доме никто из его знакомых не знал. Прислуги при
нем, обыкно-венно, было лишь двое - старая кухарка и еще более старый
дворник Вавила. Но по временам в доме появ-лялись новые люди в большом
числе и, пробыв месяц-два, исчезали неожиданно, чтобы уже никогда не
воз-вращаться. Через год, через два это повторялось, но каждый раз в новых
лицах.
  Яков Савельич и Никодим были знакомы между собою давно, но это знакомство
плохо поддержива-лось обеими сторонами, и Яков Савельич даже слегка
иронически относился к Никодиму. К тому же по своему характеру старик был
совсем малообщителен. В его фигуре и движениях как бы сквозило: "Я, мол,
не для разговоров живу". А вместе с тем было в нем что-то тайно
располагающее к его особе, вызываю-щее на исключительное доверие
-"понималось как-то с первой встречи с ним, что в самых важных случаях
лучше прибегнуть за советом к нему и тогда он будет вернейшим советчиком.
  Сойдя с конки, Никодим свернул в знакомый пере-улок (а все-таки не был он
в нем уже два года) и позвонил у садовой калитки. Вавила показался за
решеткой на крылечке, крикнул "Кто там?" и, погля-дев на Никодйма из-под
ладони, видимо, сразу признал гостя. Сказав "Сейчас", он подошел,
отодвинул засов и, приоткрывая калитку, остановился, не спрашивая, но
ожидая, чтобы его спросили.
  - Яков Савельич дома?
  Старик помолчал с таким видом, будто он хотел сказать "Дома или нет - это
вас не касается. Если же он вам нужен - так это как я захочу. Захочу,
ска-жу - дома, захочу, скажу - нет",- но однако сказал:
  - Пожалуйте.
  И добавил себе под нос (впрочем, так, что Никодим услышал): "Беспокойство
от вас одно; видно, делать-то вам нечего - шляетесь по добрым людям".
Нико-дим промолчал.
  Перейдя мосточки и пересчитав ступени высокого крыльца, они вошли в
переднюю. Из соседней комна-ты с любопытством выглянула старуха с
подоткнутым подолом. Блюдя установленный Яковом Савельичем этикет, старик
сказал ей: "Марфинька, проводила бы ты барина к барину",- на что Марфинька
не отозва-лась, но, оправив платье и обтерев лицо и руки перед-ником,
скрылась.
  Минут через пять она вернулась. Предводимый ею Никодим прошел через пять
или шесть комнат (тоже знакомых: за два года в них ничего не изменилось).
В гостиной с ярко-оранжевым крашеным полом Мар-

  финька остановилась перед дверью кабинета и, ткнув пальцем в
неопределенном направлении, сказала "Вот", после чего скрылась куда-то.
При этом Нико-дим еще раз подумал об этикете, установленном Яко-вом
Савельичем, и почувствовал, что он сам уже будто бы этому этикету невольно
подчиняется.
  Дверь в кабинет была неплотно притворена. Посто-яв перед ней немного,.
Никодим постучал по ней паль-цем и услышал в ответ "Войдите", но вошел не
сразу, а просунул сперва в щель голову и осмотрел комнату.
  - Да войдите, пожалуйста,- повторил старичок, не глядя на гостя.
  Яков Савельич сидел у письменного стола, сгорбив-шись и сосредоточив все
свое внимание на собствен-ном халате - клетчатом, в три цвета: клетка
белая, клетка черная, клетка желтая. Левой рукой он оттяги-вал полу
халата, а в правой у него была кисточка, на какую обыкновенно берут
гуммиарабик; эту кисточку он обмакивал в банку с синими чернилами и не
спеша, деловито, перекрашивал белые клетки на халате в си-ний цвет.
  - Яков Савельич, что