могу не
считаться с тем, что говоришь и думаешь ты.
  - А что я думаю?
  - Не только, что думаешь, но и как думаешь. Ты думаешь иронически, а волю
мою взял себе.
  - Послушай. Соберись с силами и поезжай к отцу Дамиану. Ведь он же
духовный отец твоей матери - неужели он ничего не знает о ее жизни?
  - Да он ничего не скажет. Разве он может и обя-зан?
  - А ты возьми револьвер с собой. Приставь его ко лбу отца Дамиана и
потребуй ответа.
  - Фу! Какие глупости ты говоришь.
  - Ничего не глупости, револьвер ты захвати с со-бой: если не на отца
Дамиана, то на кого-нибудь другого пригодится. А писем разобрать ты все
равно не сможешь.
  - И не надо. И отца Дамиана не о чем спрашивать.
  - Послушай. Не ты ли уверял меня, что любишь свою мать?
  - Хорошо, хорошо. Только прекрати излияние своих наставлений - у меня
голова разболелась от твоих речей А рясу отнеси на место - откуда взял.
  Собеседник встал. Ряса упала к его ногам, он свер-нул ее, взял под мышку и
пропал. Никодим не заме-тил, куда он исчез...
  Наутро он поехал в монастырь. До него было недале-
ко; верст сорок, но еще десять верст нужно было проплыть озером, так как
монастырь стоял на острове.
  Из ближайшего уездного города каждый день в мо-настырь уходил пароход с
богомольцами, только в неопределенные часы. И приехав в город, Никодим уже
не застал парохода, но не захотел дожидаться следующего дня и искать
приюта где-либо в гостини-це, а поблизости от пристани нанять до монастыря
знакомого рыбака.
  Погода была плохая: дождь, ветер,- встречная вол-на сильно качала лодку, и
только в сумерках, на огонек, добрались, наконец, Никодим и рыбак до
острова... Совершенно измокшие и озябшие вышли они на берег, довольно
далеко от монастырской при-стани и, вытащив за собою лодку на песок, пошли
размокшей тропинкой к воротам. Привратник впустил их, но сказал, что в
церкви сейчас идет служба, а если им нужно кого-нибудь видеть, то придется
обождать, так как, мол, в церковь-то неудобно идти мокрыми.
  Они так и сделали - обождали, а потом, когда служба кончилась, доложили о
Никодиме архимандри-ту отцу Иоасафу и провели Никодима к нему. В келье у
отца архимандрита было жарко натоплено. Подали чай с вареньем, и отец
Иоасаф - простой седенький старичок, ласковый, лукавый, хозяйственный -
при-нялся расспрашивать Никодима о всяких делах - о це-нах на сено, на
хлеб. Но Никодим за последнее время сильно отстал от всех хозяйственных
забот и не знал, что и отвечать. Он сослался на нездоровье: "Просту-дился,
должно быть, плывучи по озеру",- а ему просто хотелось спать с дороги.
  - Экий вы неосторожный, да нетерпеливый,- ска-зал ему отец архимандрит,-
не могли парохода обо-ждать. Однако такому гостю мы всегда рады. Видно, у
вас дело какое есть к нам, или просто помолиться приехали?
  - Да, есть дело,- ответил Никодим.
  - Ко мне али к кому другому?
  - Отца Дамиана хочу повидать.
  - Прихварывать стал отец Дамиан: стар становит-ся. Поди уж за восемьдесят
перевалило. Вы его сего-дня-то не тревожьте: завтра лучше; а теперь я
вижу, вы спать хотите - пожалуйте в гостиницу. Я распоря-дился: там
келейку вам приготовили получше других.
  Поблагодарив отца архимандрита за привет и ласку, .Никодим прошел в
отведенную ему комнату: свеча еле освещала ее, было в ней немного
холодновато и не-уютно, но действительно это была одна из лучших комнат в
гостинице.
  Когда он вошел - за печкой что-то зашуршало. Но Никодим не обратил
внимания на шорох: "Может быть, бес",- равнодушно подумал он и от
усталости скоро заснул очень крепко.
  Ночью он проснулся и, чувствуя, что совсем больше не хочет спать,-зажег
свечу и огляделся. Комната ему показалась уютнее и лучше, чем в первый
раз. Одев уже просушенное, хотя и помятое платье, он выглянул в коридор и
при слабом свете огарка, выходившем из его комнаты, увидел в конце
коридора старческую фигуру монаха. Монах сидел на скамье, склонившись
немного в сторону, и упорно глядел куда-то. Заметив свет и Никодима, он
поднялся и направился к Никодимовой келье, слегка прихрамывая: это и был
отец Дамиан.
  Видеть почтенного отца Дамиана в такое неурочное время в гостиничном
коридоре, словно на каком по-слушании,- было странно, и Никодим с
удивлением в голосе воскликнул:
  - Отец Дамиан, что вы тут делаете? Ведь ночь глубокая.
  Отец Дамиан взглянул на Никодима, но как-то по-верх его головы. Он и
всегда так смотрел или в сторо-ну, только не из гордости и не от лживости:
глаза у него были голубые, очень светлые и очень простые,
но взгляду его было трудно, проходя по сторонам, останавливаться на
человеческих лицах. Сам старец был высокого роста, прям и сух; седые
волосы "выби-вались у него из-под клобука. Прихрамывал он слегка, но был
слегка и глуховат.
  - Да, да, ночь, сынок, ночь глубокая,- ответил он.
  - Я к вам приехал, отец Дамиан,
- Ко мне... да... хорошо... ко мне... это ведь архи-мандрит наш все
говорит, что я стар становлюсь, да, покой мне нужен, а мне ночью-то не
спится - грехов-ные чары одолевают: какой я старик... плеть мне нужна для
усмирения ума и плоти, а не покой... вот и брожу по ночам. В церковь бы
пойти, что ли? Помолиться.
  - Что же вы, отец Дамиан, здесь стоите? Зашли бы ко мне.
  - Зайти, говоришь? Да, да... зайду. Или здесь постоим... постоим.
  - Я к вам по делу приехал, отец Дамиан.
  - По делу... да, по делу, говоришь... поживешь тут, у нас, помолишься...
люблю я тебя, сынок.
  - Ох, отец, у меня душа ноет. Вы знаете, я вчера вашу рясу все хотел
достать. Как вас вспомнил, сейчас же и ряса ваша на ум пришла...
  - Рясу, ты говоришь... да, да... рясу... помню...
  - Ту самую, что вы моему отцу подарили.
  - Да, да... подарил...
  , - И подумал: к кому же мне и обратиться, как не к вам?
  - Обратиться, говоришь... да, да... обратиться... хорошая ряса... Я всегда
хорошие рясы любил... грех... ох, на старости-то все припомнишь и обо всем
снова передумаешь... цветики... речка... Дуняша голу-бушка... все в
голове... бабочек мы с ней ловили... за речкой... у рощицы... не знаешь ты.
  - Нет, не знаю. Детство свое вспоминаете?
  - Детство, ты говоришь... да, да... детство.
  - Отец Дамиан, мне страшно и вымолвить то, что нужно. Вы, может быть, сами
слыхали: матушка наша пропала без вести.
  - Да... пропала... пропала, сыночек, пропала... не вернулась... батюшка
твой заезжал... сказывал. Кто же из нас без греха... простится, сынок,
простится... я Богу молюсь денно и нощно...
  - Батюшка тут был? А когда же?
  - Заезжал, сынок, заезжал... Сказывал... жаловал-ся... утешал я его...
мудрый человек твой батюшка.
  - Отец Дамиан, помогите мне... я хочу повидаться с матерью. Ведь она все
вам говорила. Никто лучше вас ее дел и намерений не знал и не знает.
  - Дел и намерений, говоришь... знаю, говоришь... да, да, все говорила, все
знаю... вернется, думаю, матушка... вернется...
  - Так скажите мне, отец Дамиан, что знаете. Вы простите меня за дерзость.
  - Сказать, говоришь... какой же ты, сынок, глу-пый да смешной... Ведь она
же мне на духу говорила... как я скажу?..
  - Да как же мне быть?
  - А что тебе быть, сынок?.. Я подумаю... Ты поживи тут денька три,
обожди... я подумаю и ска-жу... Ну, прощай, сынок.
  И, благословив Никодима, старец пошел на свое прежнее место.
  Никодим не посмел идти за ним. Подумав, он уж решил было остаться в
монастыре дня на три, кчк советовал Дамиан, и, постояв немного в коридоре,
вернулся в келью и запер за собой дверь.
  Но случай решил иначе.

                                  ГЛАВА XIX

  Облачение беса.
  Захлопнув за собою дверь в келью, Никодим снова услышал шорох за печкой,
совершенно схожий 'с прежним, и сказал: "Неужели и вправду бес?". Он
кликнул: "Кто там?" - но никто не отозвался.
  Никодим придвинул кресло к окну, полуотдернул занавеску, но за окном было
еще совсем темно, и ни малейший свет не намечался. Однако он стал упорно
смотреть наружу, приложив лоб к запотевшему сте-клу. Его очень взволновал
разговор с отцом Дамиа-ном, и он был задет в душе словами старца: "Какой
же ты глупый да смешной"...
  Шорох за^печкой снова повторился. Никодим обер-нулся, пристально посмотрел
туда, подошел к печке, сунул за нее в отдушину руку - ничего. Отойдя назад
к окну, он уселся в кресло и вдруг чрезвычайно остро почувствовал свое
прежнее разделение. На кровати же, напротив от кресла, что-то неясно
зашевелилось.
  - Ах, вот оно что! - догадался Никодим,- мне ли первому поздороваться или
ждать, когда он загово-рит?
  Но по направлению от кровати послышалось:
  - Поздоровайся!
  - Здравствуй,- сказал Никодим и понял, что сде-лал ошибку, поддавшись
этому приказанию, но было уже поздно. С кровати раздался придушенный смех.
  - Здравствуй, мой милый, - ответил тот, давясь смехом,- знаешь, что я тебе
скажу? Нет, конечно, не знаешь: я хочу пожить "в свое удовольствие.
  - Так живи,- отрезал Никодим сердито,- что же ты ко мне пристаешь? Только
убирайся от меня по-дальше. -'
- Ох-хо-хо! Убирайся подальше. Как же я уберусь? Желание-то во мне, а
соки-то в тебе.
  - Какие соки?
  - А те самые, без которых я и жить не могу. Без соков неинтересно. Одно
развращение ума.
  - Так ты высасывать меня что ли будешь?
  - Ну да. Вроде этого.
  - А я не хочу!
  - Не хочешь? Это меня не касается. Я не привык спрашивать. Сам же ты мне
сказал: "Здравствуй".
  - Я с тобой поздоровался только.
  - Прекрасно ты знаешь, что со мной здороваться нечего. А сказал:
"Здравствуй",- значит, и сказал:
  живи здоров, в свое удовольствие.
  - Нет, нет, я ничего такого не думал.
  - Не думал? Не понимаю, чего ради ты отнекива-ешься: ведь тебе со мной
вовсе не плохо будет. Пальцы Никодима забегали по ручке кресла.
  - Послушай,- сказал Никодим немного проси-тельно, но вместе с тем и
достаточно твердо,- послу-шай, я тебе тоже скажу такое, чего ты не знаешь.
  Тот молчал. У Никодима мелькнула мысль: "Ну как не знает - все знает!". Но
лицо .его осталось непод-вижным, а молчание собеседника заставило его
про-должать:
  - Так вот - есть что-то такое, чего ты не знаешь и напрасно ты так мерзко
хохочешь. Если бы ты был бес, ну, самый настоящий бес (не объяснять же
тебе, какой именно), а то ведь ты только мошенник. Вот, который раз ты со
мной разговариваешь; а не сказал мне, кто ты таков и как тебя зовут -
разве поступают так порядочные существа?
  Никодим в точности произнес: "Существа",- хотя не мог бы объяснить, что он
думал сказать этим.
  - Да, да! - продолжал он.- Вот, например, с ря-сой - разве я не видел, что
ты менй обманул: ты вовсе не надевал рясу; ты только положил ее на себя
сверху, прикрылся ею, и, когда встал - она упала, потому что не была
надета в рукава. Я видел.
  - Ну так что ж?
  - Как, ну так что ж? Как, ну так что ж? - вскипел Никодим, вскочив с
кресла и с кулаками подступая к кровати.- Я не хочу вести разговор с
мошенниками. Так порядочные... не поступают.
  Он опять хотел сказать "существа", но запнулся и сказал одно "порядочные".
  - А если я бес? - вопросительно ответил собесед-ник. '
  - Ты бес? Прислужник Сатаны? - рассмеялся Ни-кодим.
  - Ну да, бес. Чего же тут смешного? А Сатана здесь ни при чем. Разве бес
не может существовать сам по себе, без Сатаны?
  - Конечно, не может.
  - Много ты знаешь! А я вот существую.
  - Хорошо! Существуй себе без Сатаны. Но рясу в рукава ты не мог надеть.
Это я знаю.
  - Я могу!
  - Покажи! И не можешь показать, потому что рясы с "тобой здесь нет.
  - ан есть!
  На кровати действительно зашевелилось что-то чер-ное. "В самом деле,
ряса",- подумал Никодим, но, точно хватаясь за соломинку, сказал:
  - Да это не та ряса: не отца Дамиана. Ты^ здесь у кого-нибудь, у
какого-либо монаха ее стащил.
  - Нет, это ряса отца Дамиана, смотри. И черное взмахнуло рукавами: ряса
была действи-тельно надета в рукава. Но все же на постели ничего
определенного не намечалось.
  - Господи, что же это такое? - беспомощно и с тоской спросил Никодим,
вынул часы и поглядел на них: был на исходе третий час.
  - Ничего особенного,- ответило существо,- ты не беспокойся, я ведь умею и
определиться. Только ты поговори со мною подобрее.
  - Как же подобрее поговорить? Определяйся ско-рей. Право, я устал. Или
уступи мне постель - я лягу спать. ' ,
- Нет, погоди! Как же я определюсь так, сразу. Ты лучше реши, каким я тебе
больше понравлюсь?
  - Ты смеешься надо мною,- пожаловался Нико-дим,- ты для меня во всех видах
хорош.
  - Ну тогда я тебе помогу,- сказало существо.- Погладь меня по головке.
  И темное сунулось Никодиму под руку, отчего Ни-кодим опасливо отстранился.
Но это что-то уже опре-деленно приняло человекообразные очертания - во
всяком случае, сидело на кровати, подобрав к себе ноги и охватив колени
руками. Лица сидевшего не было видно: монашеский клобук совсем затенял
его, а руки белели неживой белизной.
  - Да ты покойник! - воскликнул Никодим.
  - Нет,- запротестовало существо,- я не покой-ник: я бес.
  - Бесы или нечистые духи,- отступая два шага назад и поднимая правую руку
для убедительного же-ста, возразил Никодим,- бывают или мерзкого вида, или
демонического. А таких бесов не бывает. Ты, голубчик, слишком прост, чтобы
провести меня.
  - Я проведу тебя, когда мне понадобится. Если же ты мне не веришь, что
есть бесы несколько иные, чем ты полагаешь, то еще раз прошу тебя: погладь
меня по головке.
  - А что же у тебя там?
  - Рожки, самые настоящие.
  И существо скинуло с себя клобук (но лицо его от этого вовсе не
определилось) и подставило опять голо-ву Никодиму.
  - Никодим опасливо протянул руку и погладил череп
сидевшего: действительно там намечались рожки - . маленькие, совсем
телячьи.
  - Вот как! - сказал он удивленно.
  - А это что, по-твоему? - хвастливо заявил бес и, спустив одну ногу с
кровати, постучал ею по полу.- Видишь?
  Никодим нагнулся, посмотрел: копытце, совсем коз-линое.
  Существо опять подобрало ногу:
  - Теперь веришь? - спросило оно.
  - Да,- убежденно ответил Никодим,- верю. Я не столь уж наивный человек,
чтобы можно было пой-мать меня на неверии.
  - Вот это мне нравится! - заявило существо, уда-ряя себя ладонью по
колену.- Вот это мне нравится! Но, однако, я надул тебя самым бессовестным
обра-зом: рясу я в рукава не надевал, а только прикрылся ею - смотри!
  И с этими словами существо подпрыгнуло на посте-ли, а ряса упала к его
ногам.
  Никодим отскочил в сторону кресла, существо же повернулось, стоя в
постели, три раза на одной ножке.
  Если бы ряса, свалившись, открыла под собою ка-кую-либо другую одежду -
Никодим, возможно, и не поразился бы до такой крайности, как он поразился
тогда, увидев' существо нагим. Но вместе с тем он разглядел его с головы
до пяток.
  Во-первых, у существа появилось лицо. Это было странное лицо и странное от
всей необыкновенной головы, суживающейся кверху, а не книзу, с сильно
выпяченным и даже загнутым толстою кромкой под-бородком; притом подбородок
лиловел и багровел вместе, а нижняя челюсть составляла половину всего
черепа; рот у существа расположился не поперек лица, а вдоль, под едва
намечающимся носом и глазами без бровей, будто нарисованными только, рот
этот по временам старался придать себе законное положение и растягивался
вправо и влево, но от этого становился только похожим до чрезвычайности,
до смешного, на карточное очко бубновой масти; на голове у существа не
было вовсе ни курчавых волос, ни рожек - лысина розовела и подпиралась
тоже голым затылком, с дву-мя толстыми складками, шедшими от шеи и
сходивши-мися углом на середине затылка; зато туловище было снизу густо
покрыто волосами.
  Собственно туловище это особенно заслуживает описания: оно не было
противно на вид - даже, на-против, довольно приятно: белого, свежего
цвета, с лиловатыми жилками, просвечивающими сквозь кожу; сзади к нему,
там, где начинались ноги, прице-пился какой-то мешок, а может быть, и не
прицепил-ся, а составлял неотъемлемую принадлежность суще-ства; и в этом
мешке что-то болталось - словно арбузы какие,- будто весьма ценное для
существа, но возможно, что и ужаснейшая дрянь. Ноги и руки существа были
смешны - словно надутая гуттаперча, а не тело: совсем как те колбасы и
шары, что прода-ются в Петербурге на вербном торге. Несомненно -
конечности существа выдумал кто-то потом: они ре-шительно не шли к своему
хозяину.
  В теле существа не чувствовалось костей: однако, оно не было и дряблым,
только совершенно свободно перегибалось во все стороны. Никодиму стоило
боль-шого труда не рассмеяться при виде всего этого. Но существо,
повернувшись три раза, остановилось, плот-но закрыло рукой свой рот и
надуло щеки, а вместе со щеками надулось и само: стало прямым, высоким,
твердым - словно кости в нем вдруг появились.
  Надувшись, оно спрыгнуло с кровати и стало перед Никодимом в позу. Лицо
существа сделалось совсем багровым.
  "В разговорах с ним я, кажется, зашел слишком далеко?" - подумал Никодим,
но существо крикливо
спросило его:
  - Каков я? , Никодим думал и молчал.
  - Я тебе нравлюсь? - переспросило оно.
  - Да... нравишься,- ответил Никодим робко, не-решительно.
  - Я очень богат.
  - Вот как!
  - Да! И мне очень неудобно стоять перед тобой голеньким.
  - Оденься. У тебя ряса лежит на постели.
  - Я не хочу рясу,- закапризничало существо.
  - А чего же ты хочешь? У меня ничего нет для тебя.
  - Мне твоего и не нужно. Ты сунь руку под подуш-ку.
  Никодим послушно сунул руку под Подушку и нащу-пал там какой-то сверток,
но не решался его выта-щить.
  - Тащи! - скомандовало существо. Никодим дернул. Упавшие концы выдернутого
раз-вернулись. Это были очень яркие одежды.
  - Хороши тряпочки? - спросило существо.- А ну, дай-ка мне прежде ту,
красненькую.
  Красненькая оказалась широчайшими шароварами совсем прозрачными,
перехваченными у щиколотки и повыше колена зелеными поясками с золотом и
ла-зоревыми сердечками в золоте; шаровары были сши-ты из материи двух
оттенков красного цвета, нижняя часть, до поясков у колен, была пурпуровая
с рисун-ком в виде золотых четырехугольников, заключавших зеленую
сердцевину,- четырехугольников, очень схо-жих по очертанию - странно! - с
недоумевающим ртом самого существа и расположенных также, как его рот,-
острыми углами кверху и книзу; верхняя часть шаровар от колена до пояса
огневела кинова-рью, и рисунка на ней не было.
  Никодим, развернув одежду, с изумлением рассма-тривал ее.
  - Одевай! - снова скомандовало существо и, под-няв свою правую ногу,
протянуло ее к Никодиму. Никодим покорно натянул штанину на ногу.
  - Другую!  Никодим натянул и другую и
завязал пояс.
  - Теперь лиловенькую,- сказало существо уже более добрым голосом и почти
просительно.
  Никодим поднял лиловенькую: это была курточка-безрукавка с глубоко
вырезанной грудью и спиной;
золотые полоски, чередуясь с зелеными, расходились по ней концентрически
от рук к середине спины и гру-ди.
  Облачив существо в курточку и застегнув ее на золотые пуговки, Никодим уже
сам, без приказания, поднял и зеленые нарукавники - закрепил их, затем
взялся за головной убор в виде лиловой чалмы с пур-пуровым верхом, лиловым
же свешивающимся концом и зелеными с золотом охватами - повертел ее в
ру-ках, прежде чем надеть на существо, и надев, пошарил " еще под
подушкой: там нашлись туфли - также лило-вые с зеленым узором.
  Существо предстало облаченным. Наряд был заме-чательно хорош, но существо
рассмеялось, прыгнуло на кровать, подхватив лежавшую там рясу, накинуло ее
на себя и чалму попыталось прикрыть клобуком;
однако, клобук был слишком мал, а чалма велика - тогда оно, спрятав чалму
за пазуху, багровую лысину украсило скромным монашеским убором.
  Никодим все это наблюдал молча, но вдруг ужасно рассердился и в яром гневе
сделал шаг к кровати. Существо заметило то страшное, что загорелось вдруг
в глазах Никодима - оно жалобно пискнуло, пере-прыгнуло за изголовье, в
темный угол и, присев, спряталось за кроватью. Никодим шагнул туда, загля-
нул в угол - там ничего не оказал