получ-ным, но Никодим, встав, вслух заявил: "Дурная
приме-та, и вообще всюду чертовщина". Извозчик обиженно принялся
возражать, но Никодим сунул ему монету и, нисколько его не слушая,
поспешил отыскать нужный дом. Тот был недалеко...

                                  ГЛАВА Х

  О ведьме и о сером цилиндре.
  Перейдя широкий двор и поднявшись в третий этаж, Никодим увидел на дверях
квартиры ј 7 две медные дощечки: на одной, прибитой направо, черными
жир-ными буквами стояло "Феоктист Селиверстович Лоба-чев" - дощечку эту
кто-то принимался отвинчивать и вывернул уже из четырех винтов два. На
другой дощечке, изящной, небольшой, опытный резец краси-выми, но мало
заметными буквами начертал: NN - имя и фамилию дамы. Я ставлю NN потому,
что даму эту, и сейчас проживающую здесь, многие зна-ют - называть ее
считаю неудобным, а выдумывать другое условное имя взамен ее,
прекраснейшего и не-заменимого, не хочу.
  Необычное сочетание разнородных иностранного имени и фамилии госпожи NN -
заставило Никодима задать себе вопрос - француженка она или англичан-ка? И
раздумывая об этом, он простоял перед дверью минут пять, пока не вспомнил,
зачем собственно при-шел и что следует позвонить.
  На звонок Никодима дверь отворилась сразу - буд-то звонка его там ждали.
Отворила дверь высокая дама ..молодая, стройная, светловолосая (сама
госпожа NN. как Никодим догадался). В перв'ом приветствии ее человеку
совершенно незнакомому, в легком изгибе и быстром, но плавном склонении
фигуры - было столько очаровательного, что Никодим не удержался и в
восхищении воскликнул "ах!". Она лукаво и стро-го, но едва заметно
улыбнулась с видом не обратив-шей и малейшего внимания на его неуместное
воскли-цание. Он же чувствовал себя крайне неловко и, в смущении, вместо
того, чтобы спросить о Лобачеве, ждал первый вопроса от нее. Она
помолчала, но не выдержала, наконец, и сказала: что же вам нужно?"
  - Феоктист Селиверстович Лобачев дома? - отве-чал Никодим вопросительно.
  - Нет. Феоктист Селиверстович на днях отсюда выехал.
  Голос ее звучал мягко, ласково, но с какой-то гру-стью. Говорила она
по-русски весьма хорошо, и с тем

  же неуловимым очарованием, с каким приветствовала Никодима. Лишь едва
заметные оттенки произноше-ния, некоторая мягкость согласных изобличали в
ней иностранку.
  Все мысли и чувства Никодима устремились вдруг к ней. О Лобачеве он уже не
думал и сразу почувство-вал, что путается, когда начал было о нем:
"Позволь-те вас спросить..."
Она вывела Никодима из затруднения, уяснив себе, в чем дело, и быстро
сказав: "Вам нужен его адрес? Обождите, пожалуйста: он у меня записан - я
сейчас поищу и скажу".
  И отвернулась, движением руки показав, что он должен следовать за ней.
Никодим вошел в переднюю.
  Он сразу обратил внимание на две вещи в той комнате: на обыкновенную
керосиновую лампу в два-дцать линий, стоявшую на столике перед зеркалом, и
на необыкновенный мужской цилиндр: очень высо-кий, светло-серый и к тому
же мохнатый, помещав-шийся на стуле рядом со столиком.
  Лампа горела, хотя освещение в квартире было электрическое, абажура на ней
не было. На цилин-дре же сверху была надета дамская шляпа со страу-совыми
перьями, но г-жа NN эту шляпу мимоходом сняла. "На что ей лампа?" -
удивился Никодим. Но она не дала ему времени подыскать ответа, вдруг резко
повернувшись и резко сказав: "Собственно, что вам нужно? Адрес господина
Лобачева вы мо-жете узнать у дворника или швейцара. Оставьте мою квартиру,
прошу вас".
  Она была недовольна чувствами Никодима, а не его поведением: Никодим вел
себя скромно и с достоин-ством.
  Чувства Никодима ей было нетрудно угадать. Но он уже и сам понял, что
влюблен в нее, и не повиновался ее приказанию. Ей же стало вдруг жалко,
что резко-стью своею она обидела его.
  Опираясь обеими руками о край столика, на кото-ром горела керосиновая
лампа, она стояла и глядела на Никодима - пристально, совсем по-иному, чем
первый и второй раз: в глазах ее светилась уже не любезность, а ненависть
с плохо* скрытой любовью. И эта двойственность выражения еще больше шла к
ней, чем любезность,- ко всему, что сквозило в ней, изливалось из нее, к
самому облику ее, к цвету волос и даже к прическе и платью.
  Никодим сделал еще два-три шага и только столик остался преградой между
ними.
  - Ведьма,- сказал Никодим вслух.
  - Ведьма,- утвердительно повторила она за ним.
  Он схватил ее с силой за правую руку, повыше кисти. Она рванулась в
сторону, но вдруг стихла и спо-койно сняла свободной рукой стекло с
горящей лампы, совсем не боясь обжечься. Прежде чем Никодим успел что-либо
сообразить, она этим стеклом неожиданно ловко ударила его по лицу. Он
почувствовал острую боль и будто электрический разряд в себе, вместе с
противным запахом обожженной кожи. В нем сейчас же вспыхнула жгучая злоба,
заскрипев зубами от боли, в первый миг он выпустил было ее правую руку, но
тут же ухватился обеими руками за левую, приги-бая противницу к столу.
  Она тоже сжала зубы от боли, так как пальцы Никодима были цепки и давили
все круче и крепче. Пытаясь освободиться, она рванулась в сторону, но
только кости е„ хрустнули.
  Тогда она перехватила стекло правой рукой - Ни-кодим вцепился в правую
руку: у него был один страх, что она опять ударит его стеклом.
  - Оставьте,- сказала она повелительно,- уйдите.
  - Я не уйду! - ответил он твердо.
  - Не уходите, но отпустите руки.
  - Положите стекло, тогда я отпущу руки.

  Она злобно засмеялась и снова рванулась, стремясь ударить его еще раз. Он
инстинктивно откинул голову назад, отпустил ее левую руку и, со словами
"Вот я выжгу вам глаза", схватил со стола горящую лампу.
  Они еще метались по комнате с полминуты; раз или два она опять изловчилась
ударить его по щеке; он же не сумел привести свое намерение в исполнение:
каж-дый раз она угадывала его движения и ловко уверты-валась; наконец,
быстрым движением вышибла лампу из его руки - свет погас, а фарфоровые
черепки со звоном разлетелись по полу.
  В наступившем полумраке Никодим вдруг почув-ствовал, что госпожа NN
слабеет, но то длилось мень-ше мига. Когда ему показалось, что победа
совсем на его стороне, что она упадет измученная, а он уйдет свободным -
острая режущая боль еще раз прожгла все его существо, и он, изгибаясь в
судорогах, упал на ковер к ее ногам. Она отскочила в сторону, но судоро-ги
быстро прекратились.
  - Цилиндр, цилиндр,- сказал Никодим слабым голосом. И действительно, с
цилиндром творилось необыкновенное: еще во время борьбы он начал вести
себя странно: подпрыгивал, качаясь из стороны в сто-рону, то вырастал, то
умалялся; когда же Никодим упал на ковер - цилиндр подпрыгнул выше
прежнего, вытянулся почти до потолка и затем с пружинным звоном
пришлепнулся в лепешку.
  Г-жа NN в ответ на последние Никодимовы слова подошла к нему, погладила
его по голове и, при слабом свете, падавшем откуда-то из коридора,
загля-нула ему прямо в глаза - добрым-добрым, мате-ринским взглядом, но он
оттого только метнулся в страхе и протянул руки к цилиндру, намереваясь
схватить его. Тогда столик вместе с цилиндром отшат-нулся в сторону и,
перевернувшись в воздухе колесом, полетел в раскрывшуюся пропасть. За ним
последова-ла сама г-жа NN и все остальные предметы, бывшие в комнате.

                                  ГЛАВА XI

  Вынужденное решение. - Записка господина W
Когда Никодим пролежал неподвижно уже несколь-ко минут, госпожа NN
попробовала приподнять его, чтобы перенести на диван или на кровать, но
это оказалось ей не под силу. Помедлив немного, она принесла из своей
спальни подушку и подложила ее под голову Никодима, оправив ему волосы и
отерев лицо платком.
  Так прошел час и другой, и время давно уже пере-шло за полночь, а Никодим
все лежал; дыхание его оставалось еле заметным; лицо осунулось сразу,
по-бледнело; холодный пот выступил на лбу; рот был полуоткрыт, а зубы
крепко стиснуты.
  ...До утра два или три раза она, полуодетая, выходи-ла из спальни,
становилась на колени около Никоди-ма, заботливо отирала холодный пот с
его лба, согре-вала ему руки и дышала на веки, но он не приходил в
сознание.
  Утром, довольно рано, госпожа NN подошла к теле-фону, позвонила, назвала
номер, но когда оттуда отве-тили, она быстро повесила трубку, вернулась к
Нико-диму, села около него на пол и, склонив свою голову к его лицу,
сидела так весьма долго.
  В течение дня пыталась она позвонить еще раза два или три, но, отказываясь
каждый раз от своего наме-рения, возвращалась к Никодиму, опять склонялась
над ним и говорила ему на ухо ласковые слова; иногда она сдерживала
рыдания, поводя плечами.
  Наконец, она решилась, вызвала кого-то по телефо-ну и заговорила. Не
называя своего собеседника по имени, она стала спрашивать, не знает ли
тот, кто
такой ее случайный посетитель и просила взять Нико-дима из ее квартиры.
  Через полчаса после разговора в ее квартире появи-лись четверо молодых
людей: трое так себе, в котел-ках, а четвертый в лощеном цилиндре, смуглый
и с по-стоянной на почти негритянском лице улыбкой, от которой сверкали
его белые крепкие зубы. Вежливо поклонившись госпоже NN. они подняли
Никодима и осторожно вынесли его. А еще через полчаса к дому на
Надеждинской подъехал в автомобиле господин восточного типа, крепкий,
жилистый, и прошел в квартиру госпожи NN. Схватив ее за руку довольно
неучтиво, он прошел с ней в будуар и начал какое-то объяснение. Говорил он
громко, резко - она отвеча-ла спокойно и настойчиво. Через четверть часа
он покинул ее квартиру явно раздосадованный.
  Никодим же не слышал, как его вынесли из кварти-ры госпожи NN и как
привезли домой.
  Он пришел в сознание спустя очень много времени после описанного события.
  Очнулся он на своей городской квартире. Глаза его открылись вдруг, и, лежа
в широкой постели, он перед собою на серой стене, окаймленной золотым
бордю-ром, первым увидел бледное световое пятно - разде-ленное на
четырехугольники тенью от переплета окна - отражение солнца.
  В комнате было тихо-тихо, и Никодиму показалось, что в квартире он только
один. И еще долго, пока он думал в неподвижности, даже и малейший звук не
нарушил тишины.
  Думая, он старался припомнить, что случилось с ним после его отъезда из
дома в лесу. История с десятью шкафами и то, как он появился в квартире
госпожи NN, - вспомнились ему легко и просто, со всеми подробностями. Но о
последующем остались весьма смутные воспоминания и даже скорее не
воспо-минания, а лишь ощущение чего-то происходившего и оставшегося для
него закрытым. Из смутного вдруг начинало выделяться лицо отца, склоненное
над Нико-димом, но не из комнаты, а из пустоты, и лицо госпожи NN, тоже
над ним - одно и рядом с лицом отца; потом еще лица незнакомые, с
шевелящимися без звуков губами. Кроме того, столик около кровати и на нем,
по временам, серый мохнатый цилиндр и прислоненная к столику отцовская
суковатая палка. Затем собственные Никодимовы слова: "Я хочу такой серый
цилиндр. Купите мне, пожалуйста, или закажи-те у Вотье". Кто-то отвечал
ему согласием - кажет-ся, госпожа NN.
  Но что же еще было? Было что-то несомненно. Будто не все он лежал в
постели, а вставал уже, что-то делал, куда-то торопился.
  Волнуясь от бессилия вспомнить хотя бы малую часть происходившего, он
приподнялся в кровати и об-вел комнату медленным взглядом. В числе прочих
вещей, занимавших свои знакомые места, он увидел новое: отцовскую
вересовую палку у подоконника. "Значит, отец находится действительно
здесь,- поду-мал Никодим,- и мои представления меня не обманы-вают". Едва
он это подумал, как в комнату на цыпоч-ках вошел отец и, увидев Никодима
сидящим, вдруг бросился к нему стремительно. Стремительность дви-жения к
отцу совсем не шла, что Никодим особенно остро подметил тогда. Говорить
отец ничего не мог от волнения, лицо его выражало тревогу (столь
необык-новенное для него выражение) и похудело.
  Никодим заговорил первым. Он спросил отца: "А серый цилиндр уже готов?"
Отец удивленно приподнял брови и даже испугался:
  ему показалось, что сын сошел с ума.
  - Серый цилиндр?
  - Ну да, серый цилиндр, который обещала купить мне госпожа NN.
  В голосе Никодима прозвучала детская обида.
  - Госпожа NN?!
  - Ну да. Госпожа NN. Разве она здесь не была или ты ее не знаешь?
  - Нет, я ее знаю. Она была здесь... Один раз...
  - А где же она теперь?
  - Она уехала куда-то.
  - А куда уехала?
  - Этого я не знаю. Да ты ляг, успокойся... я уз-наю, куда она уехала,-
сказал отец очень ласково и принялся укладывать Никодима обратно в постель.
  Значит, не все в его воспоминаниях было прав-дой - серый цилиндр здесь, на
столике около крова-ти, никогда не стоял? И, смущенный этим сомнением,
Никодим прекратил разговор.
  На другой день Никодим оправился настолько, что уже мог встать с постели.
Входя в столовую, он столкнулся с отцом, и первым вопросом, обращенным к
отцу, у Никодима было:
  - Ну, папа, узнал ты, куда уехала госпожа NN? Отец виновато взглянул на
сына и сказал:
  - Я забыл об этом.
  - Так я сам узнаю,- ответил Никодим и направил-ся было к выходу. Но отец
остановил его словами:
  "Тебе еще нельзя на улицу",- и, взяв Никодима под руку, отвел его обратно
в спальню.
  Никодим не стал спорить и даже сказал: "Мне бы в деревню теперь хорошо, я
там отдохну".
  На другой день они выехали в имение. Всю дорогу Михаил Онуфриевич бережно
смотрел за сыном, а ко-гда тот заговаривал о своей болезни, старался
отвести Никодима от такого разговора. Никодим же не заме-чал, что теряет
нити и разговора и своих мыслей.
  Лето подходило к концу. Уже много желтых ли-стьев лежало на луговинах и
дорожках; косили созрев-ший овес и ходили в лес за грибами с большими
корзинами.
  Никодим больше сидел дома в спокойном кресле, за книгами; иногда, с
террасы, откинувшись в кресле назад, глядел подолгу в лес или за озеро.
Отец почти все время находился при нем; в Михаиле Онуфриевиче многое
сильно изменилось за последнее время: одевал-ся он теперь по-иному -
английский костюм, легкие ботинки, черная шляпа, круглая и мягкая, а по
време-нам цилиндр, и трость, также черная, с золотом, при молчаливой
фигуре, спокойной складке рта и похудев-шем лице - таким представлялся его
облик в те дни.
  Никодим, тоже молчащий и ушедший в себя, вспо-минал все время только одно
- госпожу NN. По временам он задавал себе вопрос о матери, но спро-сить о
ней было не у кого: он знал, что с отцом не следовало даже пытаться
заговорить об этом, а Евла-лия и Валентин оставались в Петербурге, и на
письмо Никодима об Евгении Александровне Евлалия ответи-ла, что ей
по-прежнему ничего не известно.
  По временам заезжал старичок-доктор, говорил с Никодимом по нескольку
минут, ощупывал его пульс, заглядывал осторожно в глаза и со словами
"Ничего, ничего! Скоро все пройдет - опять будете молодцом; это лишь
последствия нервной горячки",- переходил в кабинет к Михаилу Онуфриевичу
играть в шахматы. Никодим старался быть любезным с док-тором, никогда ему
не возражал и безразлично отпу-скал его.
  Как-то наскучив самому себе своим вынужденным бездействием, Никодим
вспомнил совет Якова Саве-льича разобраться в письмах матери. Одну минуту
он колебался - ему все же казалось, что Яков Савельич не подумал, на какое
неприятное дело он посылал тогда Никодима. Однако мысль, что в настоящее
вре-мя только и можно питать надежду найти нужные следы в переписке матери
- превозмогла, и Никодим, встав, направился в ее комнату.

  Комната Евгении Александровны оставалась непри-косновенной с того самого
времени, как исчезла сама Евгения Александровна. Даже пыль там редко
убира-ли. Полуспущенные шторы позволяли проникать в нее слабому свету.
Когда Никодим вошел туда, он явственно ощутил дуновение забытости и
заброшенно-сти, будто даже тления.
  Откинув крышку бюро, за которым обыкновенно Евгения Александровна сидела с
книгой или над пись' мом, Никодим попытался выдвинуть ящички, полагая, что
свою переписку мать должна была хранить в них, но ящички оказались
запертыми на ключ. Поискав ключи на бюро и не найдя их там, он зажег в
комнате свет и принялся осматривать полочки, столики, эта-жерки и все те
предметы, на которых ключи могли бы лежать или висеть. Наконец он нашел их
между книга-ми на книжной полке и, подойдя'к бюро, принялся открывать
ящики.
  Писем в ящиках было много; большая часть их, перевязанная шнурочками и
ленточками, лежала в по-рядке, и Никодим, несмотря на принятое только что
решение исполнить совет Якова Савельича, так и не посмел коснуться их; он
лишь посмотрел каждую пач-ку сверху, по конвертам, и узнал несколько
знакомых почерков: отца, тетушки Александры Александровны, покойной
бабушки, детские письма свои, Евлалии и Валентина. Оказались, однако,
между знакомыми письмами и незнакомые: особенно много было пачек,
надписанных почерком с удлиненными буквами, вид которых напомнил Никодиму,
что-то уже встречав-шееся ему,- но что, он не мог восстановить в своей
памяти. Подержав эти пачки в руках дольше, чем другие, он положил и их на
прежнее место.
  Только в самом крайнем ящике, внизу, лежали не разобранные еще письма и с
ними лежала небольшая книжечка, переплетенная в красный сафьян с золотой
рамкой и буквой "Е" на переплете. Вероятно, это был дневник, или книга для
заметок, но Никодим не про-смотрел и ее - он лишь раскрыл эту книгу там,
где она была. заложена листочком бумаги, и прочел на четвертой странице:
"Иначе и быть не может: я давно должна бы понять это. Я должна, раз я
решила так еще десять лет назад. И стоит ли думать, сомневать-ся?"
Это было написано матерью. Лоскуток же бумаги, служивший закладкой,
оказался сложенной вчетверо запиской. И записка говорила следующее:
  "Я вчера ждал Вас напрасно целых три часа. Не подумайте, что я хочу
жаловаться Вам на неприятно-сти столь долгого ожидания. Но, ради Бога,
решайте вопрос скорее. К тому, что сказано, я могу прибавить лишь одно:
*** знает Вашу историю, конечно, не в том виде и не с теми подробностями,
с какими знаю я. Но для нее вопрос о моем друге решен окончатель-но, она
упряма, когда принимает какое-либо решение. Итак, я жду Вас сегодня в 12
ночи над обрывом, у качели. Любовь к *** меня мучит, и, если Вы сегодня не
будете - я застрелюсь. Это не шутка и не угроза - к сожалению, это
необходимость. W".
  Из записки Никодим ничего не понял. Но там, где я дважды ставлю три
звездочки, он прочел имя госпо-жи NN. а прочитанное р книге напомнило ему
сразу, то, что он подслушал от матери когда-то на огороде.

                                  ГЛАВА XII

  Предмет достойный удивления.- Два господина в окне третьего этажа.
  Мысли Никодима сразу приобрели особую прямоли-нейность. "Несомненно,-
заключил он,- госпожа NN знает и господина, написавшего эту записку, и
местопребывание мамы. Я должен поехать к ней

  и поговорить. И затем пора сказать прямо, что я люб- ;
лю госпожу NN". .
  В тот же день вечером Никодим заявил отцу, что собирается ехать в
Петербург. Михаил Онуфриевич ответил: "Да, поезжай",- но все же спросил
втихомолку доктора, заехавшего на другой день, как тот думает. Доктор
наморщил лоб, вторично прошел к Никодиму и, пощупав еще раз у него пульс,
сказал отцу, что ничего - можно и даже полезно проехаться, чтобы освежить
голову.
  Еще садясь в вагон, Никодим припомнил тот самый серый цилиндр, что он
видел в передней у госпожи NN, быстро подумал: "Без такого цилиндра к ней
являться нельзя",- и тут же решил, по приезде в город, немедленно купить
или заказать себе у Вотье ? подобную вещь...
 
В магазине такого цилиндра, какой Никодиму хотелось, не нашлось. Однако
продавец любезно заявил, ц что подобный они возьмутся сделать на заказ, и,
получив согласие Никодима, снял мерку, уже записал размер в книгу, и
только тогда спросил: "А какой же вышины прикажете изготовить? И не
пожелаете ли шапо-кляк?"
Никодим, склонившись над прилавком, ответил по- лушепотом: "Двенадцать
вершков и, пожалуйста, шапо-кляк. Затем,