вагонетка. Доезжает до вершены, останавливается  на  миг  и  перевертывается
ввepx дном. Из вагонетки высыпаются крупные куски  породы,  катятся  вниз  и
плюхаются в  лужу,  разлившуюся  у  основания  террикона.  Летят  брызги,  а
вагонетка торопится вниз, за новой партией камня.
     Сергей  дебит  смотреть  на  террикон  и  эту,  как  он  ее   называет,
"трудягу-вагонетку". Таня улыбнулась. Вспомнила, как однажды  зимой  у  мужа
неожиданно испортилось настроение. Она волновалась,  думала  -  неприятности
на работе. А когда  утихла  вьюга,  Сергей  подошел  к  окну  и  рассмеялся,
вагонетку свою увидел. Потом,  посерьезнев,  сказал:  "Кажется,  ничего  нет
примечательного. Гора изломанных камней - и все... Л  вдумаешься...  Это  же
сама  жизнь!  Мудрая,  интересная  и  вечно  живая.  Прошли  миллионы   лет.
Миллионы!..  Из  питекантропа  труд  сделал  умнейшее  на  земле   существо.
Миллионы лет... И как мизерно коротка  наша  жизнь  в  этой  вечности.  Одно
мгновение... А у вас вчера целый час не работала лава из-за  нерасторопности
одного шалопая. Вот и войдет этот час пустым местом в вечность. Обидно!"
     "Смешной он у меня", - подумала Таня.
     Таня не заметила, как  к  дому  подъехала  голубая  "Победа".  Хлопнули
дверцы, она увидела людей, торопливо идущих от машины к их дому.
     "Это ж Сережкин начальник... И дед с  их  участка.  Где  Сергей?"  Таня
почувствовала, как мозг царапнула мысль, от которой кровь  прилила  к  лицу,
часто-часто застучало сердце и вдруг упало, сжавшись в болезненный комок.
     "Может быть, не к нам. Чего ж я боюсь?"
     В дверь лостучали. Стук грохотом ударил по комнате. Таня  подняла  руки
к похолодевшим щекам и села. "Не открою!" - мелькнула безрассудная мысль.
     Стук робко повторился. Послышались приглушенные голоса.
     "Надо открыть". Руки дрожат, никак не могут найти задвижку от двери.  И
когда медленно, словно в квартире покойник, сшвв шапки, вошли Петр  Павлович
и старый мастер,  дед  Кузьмич.  Таня  без  слов  поняла:  случилось  что-то
ужасное.
      - Что с Сережей? - И заплакала.
     Метнулась к шкафу за косынкой, но  ноги  подломились,  в  глазах  пошли
черные круги.
      - Не плачь, дочка, бог даст, все обойдется,  -  У  Кузьмича  срывается
голос, старчески дрожит, и нельзя понять, надежда в нем  или  соболезнование
Большая шершавая ладонь неуклюже  гладит  щеку.  -  Ничего...  там.  хорошие
врачи, организм  у  него  молодой,  крепкий...  не  плачь...  Что  ж  теперь
делать... всякое бывает... такую уж мы выбрали себе долю - на работу, как  в
бой...  Случаются  и  шальные  пули  -  Спохватившись,  что  сказал  лишнее,
заторопился: - Поехали, дочка, одевайся...
     Машина едет бесконечно долго. Тане кажется, что они  заблудились  среди
этил многочисленых улиц, переулков и, когда найдут правильную дорогу,  будет
поздно: Сережка умрет.
      - Сейчас приедем, - говорит Кузьмич и весь съеживается.
     Какая-то неизвестнаая сила рванула Таню из машины, заставила  пробежать
по длинному коридору больницы и остановиться именно перед теми  дверьми,  за
которыми был он, ее муж,  Сергей  Пeтpoв.  Толкнула  дверь,  сделала  шаг  в
палату и застыла на месте.
     Слева, на койке, закутанный  в  бинты,  с  бледным,  осунувшимся  лицом
лежал Сергей. Таня боком подвинулась я иеете-ли и безвольно осела на пол.
      - Сереженка, родной мой, как же ты так,  а?..  -  Рукой  потянулась  к
лицу и вскрикнула отчаянно, страшно - Сережа!
     Очнулась в пустой, просторной комнате. Посмотрела и удивилась: где  эта
она и что с ней? Вошла женщина в белом халате, что-то сказала и ушла.  Когда
закрыла  дверь,  до  Taниного  слуха,  дошил  звук  ее  колеса,  а  слов  пе
разобрать. И вдруг обожгло: окровавленный бинт на груда муж".


5

     На вторые сутки утром Сергей открыш глаза.  Тагау  еждев-шая  рядам  на
стуле, затаила дыхание. Тихонько пвзвлша:
      - Сережа!
     Глаза повернулись Э ней, я эякршшы
      - Та-и-я, разйуд" меня-. % не шяу сам лрвешуизвя".
      - Сереженька, тебе больно?
      - Буди скорей!
      - Ты не спишь, Сережа. Мы в больнице. Тебе  руки  то"  ком  обожгло..,
немного...
      - Неправда... меня убило... Там же шесть тысяч вольт... Таня  молчала.
Глотала комок, подступивший к горлу, и не
     могла проглотить. "Заговорил, заговорил, - значит, будет жить,  будет!"
А слезы заливали лицо.
      - Почему ты плачешь?
      - Я ничего... я так... я уже не плачу...
      - Что в шахте?
      - Ты спас людей и шахту от пожара... Там что-то могло взорваться...
      - Кто подобрал меня?
      - Коля Гончаров с проходчиками.
      - Что говорят врачи?
      - Врачи?.. Врачи  говорят:  ничего  страшного  нет.  Немного  полежишь
здесь, и все пройдет. - Таня старается  сказать  это  быстро-быстро,  словно
ждет, что вот войдет кто-нибудь в палату и крикнет: "Нет, не  говорят  этого
врачи, они не надеются на спасение  жизни!"  И  опять  замолчит  Сережка,  и
снова надвинется страшная ночь.
      - Ты мне говоришь неправду, Таня. Зачем?
      - Они... они ничего не понимают... они... - И со слезами выдохнула:  -
Они говорят, что ты умрешь... Это неправда, неправда!
     Взгляд Сергея  устремлен  в  потолок,  высокий  и  ослепительно  белый.
Справа, из угла, тянется  узкая  темная  трещинка,  тоненько  петляет  среди
маленьких белых бугорков и незаметно теряется.
     И опять показалось Петрову, что он спит и видит сон.  Сон,  как  спрут,
засосал его в свои липкие объятия, и нет сил высвободиться из них.
      - Выйдите на минутку, мы посмотрим его, - обращается человек в белом.
     Сзади стоят двое,  держат  стеклянного  спрута  с  длинными  резиновыми
щупальцами.
     "Врачи!" - мелькает мысль.
     Женщина в белой косынке долго разбинтовывает левую  руку  Сергея.  Бинт
собрался в большой окровавленный клубок, а она все мотает  и  мотает,  время
от времени смотрит в лицо больному, вздыхает и вновь сматывает бинт.  Сергей
приподнимает голову, пытаясь увидеть свои руки.  Сестра  прикасается  к  его
лбу и придерживает голову на подушке.
      - Не надо смотреть! Не надо...
     Горюнов наклонился над койкой, спрашивает:
      - Больно? А здесь?
     Сергей не чувствует боли и, только когда укололи в плечо, ойкнул.
      - Я  так  и  предполагал...  Плохи  твои  дела,  парень!  Может  быть,
придется ампутировать. Я о руках говорю.
      - Как ампутировать?! Резать?! Вы шутите,  да?!  Горюнов  смотрит  мимо
больного и молчит.
      - Ам-пу-ти-ро-вать... Как же это, а?! Как же я жить-то буду?!  Руки...
Таня! - И вдруг закричал диким, нечеловеческим криком: -  Не  дам,  варвары,
лучше убейте меня!
     И затих.
     На третий день началась гангрена. Выход был один - ампутация.
     И немедленная...


6

     Валерий Иванович  Горюнов  воспринял  без  энтузиазма  Свое  назначение
лечащим врачом Сергея Петрова. При первом же осмотре Сергея, не  вдаваясь  в
тонкости медицинского анализа, он  твердо  и  категорически  заключил  -  не
выживет.
     Человек эгоистичный и трусливый, Горюнов был напуган обширностью ран  у
больного, его воля  была  парализована  видом  человеческой  трагедии.  Одна
мысль поставить себя в положение Петрова приводила его в уныние.  Он  и  сам
не знал, почему возникла эта  кошмарная  мысль,  и  всеми  силами  гнал  ее.
Ободрял себя тем, что ничего подобного с ним не  может  произойти,  что  вот
сегодня же он пойдет домой цел и невредим, там его встретит жена, они  будут
смотреть телевизор, болтать о всяких  пустяках,  а  может,  пойдут  в  кино,
наступила весна, летом они поедут на юг, к морю...  От  сердца  отлегло,  но
ненадолго. Камнем над  головой  повисла  все  та  же  мысль.  Сострадания  к
больному не было. В груди  росло  раздражение  и  злоба.  "Его  же  придется
оперировать, а он умрет под скальпелем. Не хватало  еще  смерти  пациента  в
моем послужном списке. Все верят в сказочки Бадьяна... Ну и пусть берет  его
себе!"
     В кабинете их было трое. Главврач больницы супился и молчал.
      - Больной безнадежен. Зачем  его  дополнительно  мучить  операцией?  -
говорил Горюнов.
      - Не согласен. Надо испытать все. Вы лечащий врач и  не  имеете  права
отказываться от риска, - возражал Вано Ильич Бадьян.
     Главврач еще долго слушал, как хитрил и  изворачивался  Горюнов,  всеми
средствами старался избавиться от трудного больного. Потом эстал и,  скрывая
раздражение, сказал:
      - Решено. Вано Ильич, готовьте Петрова к  операции.  В  конце  кондов,
каждый поступает так, как подсказывает долг и совесть.


7

     Хирург Бадьян присел на  краешек  постели  Сергея  и  повел  осторожный
разговор о необходимости операции. Петров смотрит  мимо  врача,  и  кажется,
что он не слышит ня о жестокой гангрене, угрожающей ему, ни о том, что  надо
быть мужественным в тяжелые минуты жизни.
      - Я не ребенок, доктор... А
      - Вот и хорошо, вот и хорошо!
     Во время операции Сергей не мигая смотрел на яркую  операционную  лампу
в молчал. Бездонными  омутами  гояубе-ли  широко  раскрытые  глаза,  которые
ничего не видели, не желали и не чувствовали.  Даже  боли.  И  только  когда
противно завизжала хирургическая пила, Сергей весь сжался  я  отвернулся  от
света.
     После операции Таню не пускали к  мужу.  Она  просила,  плакала  -  все
бесполезно.
      - Ему нужен покой, а вы не сдержите себя, - отказывал Бадьян.
     Таня встала и решительно направилась в  палату.  Вано  Ильич  остановил
ее, молча накинул ей на плечи своя халат и так же молча вернулся в кабинет.
     "Только бы  не  заплакать,  сдержать  себя.  Во  что  бы  то  ни  стало
сдержать, - думала ова. - Надо подбодрить его, не дать упасть  духом  -  это
главное сейчас. Он сильный! Вдвоем мы все переживем,  лишь  бы  выжил.  -  И
внахлест упрямое: - Выживет, выживет..."


8

     С того  момента,  как  понял  Сережка  Петров,  что  не  кошмарный  сон
случился с ним,  а  дикий  по  своей  жестокости  поворот  судьбы,  в  мозгу
застыло: "Все кончено".
     Что подразумевать  под  этим  "все  кончено",  Сергей  не  эиал.  А  на
операционном столе, когда загорелось  огнем  и  стало  неестественно  легким
левее плечо, подумал: умереть бы...
     И испугался.
     Не смерти испугался, а внезапно пришедшей мысли о ней.  Что-то  простое
и  совсем  обыденное  мелькнуло  перед  глазами,  отчего  сжалось  сердце  и
подступила неуемная тоска.
     В палате он молча смотрел в потолок яг  яе  мог  совладать  с  приливом
горьких мыслей. "Неужели здесь... На могиле посадят березку..."
     И опять стало страшно Сергею.
      - Сестра, а почему меня сразу не убило, ведь там высокое напряжение?
      - Наверно, вы  бессмертный...  -  тихо  сказала  она  и,  оглянувшись,
добавила: - Не надо разговаривать, а то нам влетит от врача.
      - А лучше бы... смертный...
      - Что  вы,  Сережа!  Разве  можно  так...  Вы  выздоровеете,  работать
пойдете, ну и все такое... Вот у нас был случай..
      - Я знаю эту историю, сестричка. Скажите лучше, когда  собираются  мне
другую... - И замолчал.
     Туго сдавил веки и, как пулю в сердце, ждал: сейчас скажет - завтра...
     У  дверей  палаты  Таня  остановилась.   Поправила   волосы,   косынку,
протянула руку вперед, намереваясь открыть дверь,  и  яе  решилась.  Боялась
увидеть Сергея в окровавленных бии-мх,  без  руки,  в  чувствовала,  что  ие
выдержит, расплачется. {кен телом налегла на дверь и вошла в  палату.  Глаза
Сергея иа миг вспыхнули и погасли. Сестра встала и осторожно вышла.
      - Я дома была, - выговорила Таня  и  удивилась  звуку  своего  голоса.
"Зачем я это говорю, это же неправда!" - Дома все хорошо, -  сказала  она  и
подумала: "Зачем я вру? Я же все время  простояла  под  окном  операционной,
держа руки около ушей, чтобы закрыть их сразу,  как  только  раздастся  крик
Сергея". - Сережа, я с тобой тут буду... помогать...
      - Сядь, Таня, поговорим... - Сергей  глотнул  слюну  и  отвернулся.  -
Маме всего писать не надо. У нее больное сердце. - Он  иа  минуту  замолчал,
кусая губы, а потом строго Сказал: - Вот и кончилось  наше  счастье...  -  И
заспешил: - Ты не ходи ко мне, Таня. Так будет лучше. Для нас  обоих.  Брось
меня, уйди. Уходи, я ие люблю тебя... я... - Сергей боеэяеяно  сморщил  лицо
и умолк.
      Таня судорожно закрылась руками. - Зачем ты обижаешь меня,  Сережа?  -
Oнa хотела задушить подступивший вскрик и не смогла. - Зачем ты так?.. Я  же
люблю тебя.
      - Тебе двадцать лет, твоя  жизнь  впереди...  Для  меня  все  кончено.
Уходи, я прошу...
     Дверь качнулась, как в тумане, пол зыбко дрогнул и  поплыл  в  сторону.
Из-под рук ускользает  дверная  ручка,  делаясь  то  гигантски  большой,  то
мизерно маленькой.
     "Надо уйти, он просит, я не нужна ему..."
     ...Выстрелом ударила дверь - ушла. Ушла Таня, жена. Заныло  в  груди  и
придавило к постели. Не дотянуться до двери,  не  открыть  ее,  не  позвать:
вернись! Сергей всем телом рванулся вслед и тут же беспомощно  упал.  Зубами
рвал наволочку и неумело, по-мужски плакал.
     Впервые за свою сознательную жизнь - неутешно, навзрыд.
     Как в пустыне шла Таня по улицам шумного вечернего  города.  На  что-то
натыкалась, поворачивала в другую сторону и снова шла  без  цели,  без  дум,
без желаний. У железнодорожного переезда  перед  самым  носом  тяжело  ухнул
поезд и зацокал частой дробью колес. Таня вздрогнула и  побежала  назад.  "В
больницу, скорей!" Пробежав метров десять, остановилась.
      - Вас обидели, девушка? - Незнакомый человек  осторожно  отвел  Танины
руки от лица и, заглянув в заплаканные глаза, заботливо  спросил:  -  Что-то
случилось? Может, помочь?
      - Никто не поможет нам, - всхлипнула Таня.
      - Зачем же среди улицы плакать? Вам куда идти?
      - Не знаю. Муж мой в больнице...
      - Что с ним?
      - Несчастье в шахте...
      - Обвал?
      - Нет. Руки током обожгло. Он жить не хочет. Меня гонит от себя.
     Человек задумался. Махнул рукой: пошли!
     Таня шла рядом  и  не  понимала,  куда  и  зачем  ведет  ее  незнакомый
человек. Отвечала на его вопросы, торопясь, начинала  рассказывать  о  своем
горе, на полуслове умолкала, всхлипывая, закрывалась ладонями.
     Больница была заперта. На долгий звонок вышла  дежурная  сестра,  молча
открыла дверь и, не взглянув на поздних посетителей, ушла.
     Танин спутник остановился в  коридоре.  Растерянным  взглядом  осмотрел
многочисленные двери и почесал затылок. За какой-то из  них  лежал  человек,
попавший в беду. Чем он поможет ему? Там, на улице, когда он увидел  одиноко
плачущую женщину, было проще. Человек в беде: надо помочь. В  пути  подбирал
ободряющие  слова,  не  подозревая,   что   все   сони   поблекнут,   станут
неубедительными даже для самого себя, стоит только  оказаться  в  этом  ярко
освещенном коридоре с дурманящим запахом йодоформа.
     - Как фамилия вашего мужа? - спросил мужчина,  будто  ожидая,  что  эта
неизвестная ему фамилия внесет ясность в создавшееся положение.
      - Петров.
      - Смотрите, какое совпадение!  А  моя  фамилия  -  Петренко!  -  Хотел
улыбнуться, но только виновато сморщил лицо и откашлялся.
     Из операционной вышел врач.
      - Кто вас пропустил сюда?
      - Мы к Петрову...
      - Время для посещения больных с двух часов до пяти. Днем к тому же!
      - Товарищ! - Петренко шагнул к врачу. - Нам на пять минут,  это  очень
важно.
      - Все в нашей жизни важно, и никто не хочет ждать. - Врач  повернулся,
чтобы уйти.
     Таня узнала Бадьяна.
      - Что с ним, доктор? - уцепилась она за халат.
     Бадьян остановился.
      - Открылось  артериальное   кровотечение.   Кровь   остановлена.   Для
вливания крови не хватило наших запасов нужной группы...  В  Макеевку  пошла
машина. Часа через полтора кровь будет. Вот и все. Вы здесь не нужны.
      - Как же так, товарищ врач! Доктор! Два часа... это же много! А  вдруг
человек... - Петренко мял в руках кепку, совал ее  в  карман,  вытаскивал  и
тряс перед лицом врача. Ища поддержки в какой-то своей  еще  не  высказанной
мысли, Петренко посмотрел на  Таню  и  тихо,  умоляющим  голосом  сказал:  -
Товарищ, возьмите  у  меня  кровь,  пожалуйста,  я  совершенно  здоров.  Вот
посмотрите! - Он сбросил с себя пальто, заторопился,  нащупывая  на  рубашке
пуговицы. - Вы не имеете права отказать мне! - Голос Петренко дрогнул.  -  Я
не уйду отсюда! Я буду жаловаться! Что вы так смотрите на меня?!
      - Вы хоть знаете, какая у вас группа  крови?  -  устало  спросил  Вано
Ильич.
      - Какое это имеет значение! Кровь есть кровь!
      - Нам нужна первая труппа, резус положительный.
      - Вот-вот! У меня точно такая... с резусом...
     Через  полчаса  Бадьян  настраивал  аппарат  для  переливания  крови  и
задумчиво улыбался.
      - Сережа, ты знаешь, кто стал твоим донором?  Известный  тебе...  -  Й
поднес ампулу с алой жидкостью к  глазам  Сергея,  надеясь  приятно  изумить
его. На этикетке  торопливым  почерком  было  написано;  "Петренко  Геннадий
Федорович. Токарь. Группа крови первая".
     Сергей не знал токаря Петренко, так же  как  токарь  Петренко  не  знал
шахтера Петрова. Но врач полагал, что они хорошо  знакомы:  зачем  бы  иначе
человек врывался в больницу среди ночи и предлагал свою кровь?
     Эту ночь  Таня  провела  в  больнице.  Сидя  на  стуле  около,  столика
дежурной сестры, силилась задремать, хоть на минуту  забыться  и  не  могла.
Несколько раз ходила в палату к спящему Сергею, молча смотрела  на  него  и,
боясь расплакаться, убегала.
     Однажды Тане почудилось, что ее  зовут.  Бегом  направилась  в  палату.
Сергей метался в бреду по постели, хриплым шепотом звал:
      - Таня,  Танечка...  иди  ко  мне.  Не  плачь,  мама...  Мне   больно,
доктор... я не хочу, не хочу...
     Утром Таня взяла полотенце и повесила на спинку кровати, заслоняя  лицо
Сергея от солнечных лучей.
      - Пусть светит, Таня... - услышала она и замерла.
      - Ты не спишь, Сережа? - Какое теплое солнце...
      - Я не уйду от тебя. Что хочешь делай со мной. Не уйду4 Мне жизнь  без
тебя не нужна.
      - Спасибо... Танечка...
     Днем  больницу  осаждали  шахтеры.  Упрашивали,  грозялись,   потрясали
всевозможными  бумажками  перед  глазами  главврача  и  уходили  ни  с  чем.
Посещать Петрова категорически запрещалось. К знакомым  и  незнакомым  людям
выходила  Таня.  Сбивчиво  рассказывала  о  состоянии  здоровья,   принимала
кульки, записки, протоколы собраний, вся суть которых  сводилась  к  одному;
не.падай духом, друг, мужайся, шахтер!
     К  вечеру  приехал  весь  состав  комсомольского  бюро  шахты.  Ребята,
хмурые, присмиревшие, гуськом прошли в приемный покой  и  попросили  к  себе
врача.
     К ним вышел Бадьян.
      - Почему к Петрову не пускают друзей? - сердито.спросил Мамедов.
      - Существует определенный порядок, к тому же  больной  очень  слаб,  -
ответил Вано Ильич.
      - Сколько  это   будет   продолжаться?   И   что   сделано   для   его
выздоровления? - выдвинулся вперед Волобуйский.
      - Мы   все   мужчины.   Я   понимаю   ваши   чувства.   Но...   случай
исключительный...
      - Нас не интересует статистика! - взорвался  Николай  Гончаров.  -  Мы
спрашиваем: он будет жить?
      - Ну,  друзья  мои!..  Вы  говорите  так,  будто  подозреваете  что-то
нехорошее. Делается все, что в наших силах. Будем надеяться...
      - Извините, - смягчился Николай, - это ж наш Сергей,  такой  парень!..
Мы решили дежурить здесь. Если потребуется кровь, кожа... в общем, все мы  в
вашем распоряжении, - тихо Закончил ой.
      - Спасибо! Пока этого не нужно! Но... все может быть...  Бадьян  ушел.
В белом больничном халате вошла Таня.
      - Коля, Сереже и правую готовят...
      - Успокойся, Танечка, - обнял ее за плечи Гончаров. - Надо  крепиться,
понимаешь, надо...
      - Как посмотрю на вас, все живы, здоровы, а он... - заплакала Таня,  -
Ка