ария  Мальцева,
г. Константиновка",
     "Дорогие советские друзья!
     Мне семьдесят четыре года, здоровье мое не на высоте, но  по  сравнению
с тем, что вынесли вы, это легкий груз.
     Ваш город я знаю с лета 1918 года. Я  был  солдат,  но  не  враг  вашей
страны. Нельзя быть врагом, когда на каждом шагу видишь  прекрасный,  гордый
и трудолюбивый народ. Я часто вспоминаю летний вечер,  городской  парк,  где
на  открытой  сцене  самодеятельные  артисты  играли  "Фауста"   Гете.   Это
произвело на меня неизгладимое впечатление. Мы нашли в  вашем  городе  много
друзей. Читая вашу книгу, я как бы вновь встретился с  ними,  с  прекрасными
людьми вашей великой Родины. С тех пор прошло много времени, протекло  много
событий, пережиты черные дни нацизма, но ничто не поколебало  моей  любви  и
уважения к вашему народу.
     Примите мои заверения в моем высочайшем восхищении.
     Иоганнес Кауман, ФРГ, Ганновер".

     "Уважаемый Владислав Андреевич!
     В этом коротком письме хотим пожелать вам и вашей милой  жене  большого
счастья.
     Думается, то, что произошло с вами - борьба за жизнь человека  в  любых
условиях, для общего блага, - может иметь место  только  в  социалистическом
обществе, в Советском Союзе.
     Крепко обнимаем вас, наш обший друг.
     По поручению товарищей и семьи - Владислав Масканюк, Польская  Народная
Республика, Варшава".

     "В написанное вами можно было  бы  поверить,  но  с  одним  условием  -
биологически изменить человеческую суть. Ведь не  можете  же  вы,  апеллируя
истинными техническими данными, доказать, что живой организм  может  выжить,
будучи  пораженным  током  в  шесть  тысяч  вольт.  Идеологические   деятели
Коммунистической партии, те, кто направлял русло вашей книги, могли бы  быть
изобретательней. Все написанное вами ложно, потому что опирается  на  ложную
посылку, на догмы коммунистической  утопии.  Сама  семья  Петровых  ложна  в
своей основе. Увы, мечтать о лучшем - не  значит  еще  ощущать  это  лучшее.
Мечта и  стремление  каждого  художника  к  лучшей  перестройке  общества  и
человека не  должны  уводить  его  слишком  далеко  от  реальности  материи.
Никакая идея не в силах перекроить  биологическую  суть  человека.  Летайте,
парите себе в заоблачных просторах, но знайте меру. Любовь  -  эгоистическое
чувство. И своими писаниями вам не удастся доказать обратное.
     Испания, Вальядолид, Рамиро Гудинья".

     "Другарь Титов!
     Мы, пионеры 5-го "А" класса школы "Н. Иорданова" г.  Асе-новграда,  как
и все болгарские пионеры, учимся у  советских  людей  мужеству,  трудолюбию,
прилежанию. В честь славной  годовщины  мы  готовим  сбор  по  теме  "Дружба
навеки". Нас познакомили с вашим творчеством, с вашим подвигом,  совершенным
в мирное время. Мы хотим быть похожими на вас.
     Расскажите, пожалуйста, подробнее  о  своем  детстве,  годах  учебы,  о
своей жизни. Будем очень благодарны, если вы пришлете нам свою фотографию.
     Желаем вам счастья и успехов.
     Болгария, Асеновград, шк. "И. Иорданова", 5-й tA" класс".

     "Спасибо за то, что произведения ваши рождают веру и  любовь  к  жизни,
слабых делают сильными.  А  сила  есть  в  каждом.  Нужно  только  умело  ее
пробудить. Вы счастливы, что рядом с вами такая женщина. Только такие  имеют
право сказать: Моя любовь  прохладна,  как  кристалл  В  развернутой  ладони
лопуха... Возьми с меня какую хочешь плату, Пускай лучи струятся по ножу.  Я
подойду и голову на плаху, как будто на колени, положу.
     Кемерово. Шевченко Л.".

     Наш старый парк роняет желтый лист,  и  он,  медленно  кружась,  мягким
многослойным коврам устилает аллеи, тропинки, грустно ложится на  непокрытую
голову, погоны, автомат застывшему в вечном  карауле  над  братской  могилой
каменному солдату.  Парк  молчалив  и  задумчив.  Почти  касаясь  обнаженных
верхушек сосен,  шурша  крыльями,  медленно  плывут  грачи.  Они  молчат,  и
кажется,  что  птицы  думают  о  чем-то  грустном,   безвозвратно   ушедшем.
Изнуренное от летнего зноя солнце, раскрасневшееся,  как  начищенный  песком
медный таз, еще пышет жаром, но уже не так яростно,  как  месяц  назад,  под
ногами хрустит пожухлая трава и в кустах у Луганки  тонко  и  жалобно  пищит
синичка. В серебряных нитях паутины запуталась муха, отчаянно бьет  крыльями
и жужжит, рвется на волю. Сверху, наискосок, по блестящему хитросплетению  к
ней приближается паук. Легкий порыв ветра кружит в воздухе  охапку  листьев,
опускает наземь, и они  долго  трепещут,  блестя  и  переливаясь  желтизной,
будто выброшенная  на  берег  стайка  золотых  рыбок.  По  тропинке,  плавно
покачивая бедрами, идет женщина, приседает на корточки и роется в листьях.
     Вчера у  меня  был  трудный  день.  Ранним  утром  приехали  ребята  из
Лутугина и, что называется, принудительно, экспромтом вытащили  из-за  стола
и увезли на шахту. Комсорг сидел в машине рядом со мной,  полдороги  молчал,
а потом неохотно выдавил из себя;
      - Парень во вторник... в седьмой западной лаве в  запал  попал...  Вот
так... Насмерть... - Он хрустнул костяшками  пальцев  и  опустил  голову.  -
Только полгода назад женился.  -  Он  опять  помолчал,  наверное  подыскивая
слова, потом вздохнул. - Понимаете, выступить надо перед  ребятами...  Такое
дело... Любили его в бригаде...
     Уже не первый десяток раз приходилось мне выступать перед  шахтерами  и
в просторных, многолюдных дворцах, и в тесных, прокуренных нарядных,  и  под
открытым небом, в тени терриконика, и рядом с грохочущим копром, и  в  цехах
механических мастерских, а теперь опять волнуюсь, как в тот памятный  первый
раз.
     Ребята сидели притихшие и угрюмые. Они выносили его на руках - еще  час
назад крепкого, жизнерадостного  весельчака  -  уже  тихим,  бездыханным,  и
кто-то из них бежал к его молодой жене и, кусая до  крови  губы,  выталкивал
из себя: "Валера пргиб..." Потом слышал ее полный отчаяния и  упрека  судьбе
крик и горький, неутешный плач старенькой, седой женщины  -  его  мамы.  Они
прошли с тугими желваками у могилы друга, бросив по  горсти  сухой  донецкой
земли на его гроб, с думой о том, что погиб Валерка как солдат в бою, идя  в
первой шеренге атакующих. Ну что я мог сказать им?! Чем  утешить?!  Я  стоял
перед ними и ждал, будто не я должен был говорить что-то им, а они должны  о
чем-то рассказать мне. Потом на миг показалось, что их Валерка - это  не  их
Валерка, а я сам, и что они -  это  не  они,  а  мои  друзья  с  моей  шахты
"Северной" - Коля Гончаров,  Рафик  Мамедов,  Игорь  Вологжанский,  Кузьмич,
Павел Петрович... И я начал свое выступление. Сейчас трудно восстановить  те
слова. Я говорил о жизни, о борьбе, о  победах  и  поражениях,  о  мужестве,
каждодневном человеческом мужестве, двигающем жизнь вперед. И  вновь  пришло
чувство, что я  маленькая,  но  неотделимая  частица  этих  крепких  парней,
которые понимают каждое мое  слово,  каждую  мысль.  После  встречи  бригада
пошла на смену. И я не смог удержать себя, пошел в шахту.
     Высокий, тощий бригадир, с длинными,  сильными  руками,  долго  пыхтел,
натягивая на меня  шахтерскую  робу,  подобрал  каску,  подцепил  коногонку,
щелкнул выключателем и довольно улыбнулся.
      - Ну как?
      - Отлично!..
     Мы прошли к стволу и сели. Клеть вздрогнула, лязгнула железом и  ухнула
вниз. Забытым за семь лет ощущением сдавило в ушах,  подняло  вверх  сердце,
заполнило тело невесомой легкостью. Гудит натянутой  струной  канат,  дробью
стучит капель по фибролитовой каске и холодными ручейками бежит за шею.
      - Проведите по квершлагу и под лаву по  откаточному  штреку,  -  прошу
ребят.
      - По бремсбергу поднимемся на "козе",  а  там  и  второй  горизонт,  -
кивает бригадир.
      - Пласт как?..
      - Ноль восемь.
      - Не проползу?..
      - Не стбит, почва неровная, кровля капает, трудно...
      - А угол?
      - Семнадцать градусов.
      - У нас был двадцать три.
      - По рештакам уголек пускали?
      - Нет, эскаэром.
      - Мы тут тоже... - отвечает бригадир.
      - Переднее поле отрабатываете?
      - Переднее.
      - Л откаточный на сколько лаву опережает?
      - Метров на сто - сто пятьдесят.
      - Забой в штреке трубами проветриваете?
      - Трубами. Из пленки трубы сейчас.  Намного  легче  прорезиненных.  Но
рвутся,  проклятые,  как  капроновые  чулки  у  жены.  Ту,  бывало,  хоть  и
порвется, магистралью стянешь  и  валяй,  а  эту  не  стянешь,  ползет,  как
мыльный пузырь, или как... - Бригадир хотел добавить более яркое  сравнение,
но постеснялся.
     Несколько метров шли по штреку молча. Теперь настала очередь  бригадира
расспрашивать меня.
      - Ну а как писательство, трудное дело?
      - Да как сказать, работенка  не  пыльная,  но  нервная.  Нервная...  А
вообще, братцы, иной раз психанешь  и  думаешь,  лучше  в  шахте  пару  смен
отдубасить, чем две-три странички путевых написать. И так слово повернешь  и
эдак, а оно, проклятое, не лезет. Бывает, и целую неделю над одной  строчкой
бьешься. Хочется же, чтоб и самому приятно было, и люди поняли.
      - Андреич, а вот если бы... ну как в сказке... ну, в общем,  стали  бы
вы прежним?..
      - В шахту бы  пошел.  Бросить  писать  уже  не  смог  бы,  но  Это  же
совместимо.
      - Говорят, что ампутированные конечности всю жизнь снятся и болят?
      - Болят. А лава у вас какая?
      - Двести пятьдесят метров.
      - На тумбах?
      - На тумбах.
     На-гора мы выехали поздно вечером. Рита ждала и волно-валась.  Приходил
Иван, но не дождался и  ушел.  Звонили  из  Москвы,  из  Дома  актеров  ВТО,
приглашали на встречу, обком комсомола просит  выступить  перед  секретарями
горко-мов и райкомов, в ПТУ Э 45 диспут по теме "Любовь и  дружба",  военное
училище авиационных штурманов приглашает в Клуб  молодого  офицера  на  свой
"Орленок", в драматическом театре завтра  прогон  спектакля  ".Всем  смертям
назло...".
      - Все?
      - Еще кто-то звонил, не помню. Таня, ты не помнишь, кто еще звонил?
      - Тетя из редакции. Оборвать повесть просила.
      - Отрывок из повести просила?
      - Да.
      - Что так поздно?
      - В шахту ездил.
      - Как?..
      - Сел в клеть и поехал?..
      - А что тут такого?
      - Ты в своем уме?
      - Ты о нас с Таней подумал?! Ну как мальчишка!
      - Понимаешь...
      - Это же шахта! Все ведь может быть. А ты...
      - Не мог я! Понимаешь, не мог! Ну слабак такой, не совладал  с  собой,
полез, потому что не хватило сил не полезть, пили теперь, казни...
      - Слава, ну зачем тебе это?
      - Что ты на меня, как на смертника, смотришь! Между прочим, там  живые
люди работают! И я работал! Я же шахтер!
      - Почему ты кричишь?
      - Хочется так.
     Медленный осенний рассвет наплывает  на  спящий  город,  как  реденький
белесый  туман.  Воздух  пахнет  свежестью,  и   зыбкий   северный   ветерок
напоминает о том, что издалека на город  уверенно  движется  зима.  Птиц  не
слышно,  и  от  этого  еще  по-летнему  светлое  небо   кажется   пустым   и
неприветливым. Скоро по нему грузными горбатыми караванами поплывут  мрачные
тучи, закроют солнце и станут сеять  холодный  надоедливый  дождь.  Но  пока
небо чистое и с каждой минутой становится  прозрачнее  и  глубже.  А  вот  и
малиновое зарево  запылало  над  Вергункой.  В  многоэтажном  доме  напротив
мигнул свет и погас. Он горел всю ночь, вспыхивая то в одном,  то  в  другом
окне. Кому-то тоже не спится.
     "Меня сегодня обидели сильно, до  слез.  Я  приучила  себя  никогда  не
плакать.  До  сих  пор  это  мне  удавалось.  Когда  обижали,  я   смеялась,
становилась злей. А сегодня не смогла сдержать слез. Я  где-то  читала,  что
если тебя обидел враг - смейся, если друг - плачь.
     Несколько раз я уже собиралась писать  вам,  но  как  только  начинала,
обида вновь вставала, и я не могла продолжать. Да, всего  трудней,  конечно,
когда обижает друг. Кажется, я уже писала вам о  том,  что  моя  учительница
всегда говорила мне: когда трудно - проси помонш у людей. Кричи, чтобы  тебе
помогли. Я не кричала, я просто пошла к человеку спросить  совета.  Если  бы
видели его высокомерный взгляд, его холодный, официальный  тон.  "Поговорить
с вами?.. Видите ли, у меня времени нет, и я не поп.  Зайдите  как-нибудь  в
другой раз". Зашла в другой раз. И лучше бы не заходила...  Почему  в  нашей
жизни случается так? Вот подступит беда, возьмет  за  горло,  берешь  ручку,
карандаш, напишешь людям, которым веришь, уважаешь их, а в  ответ  бездушная
отписка: обратитесь туда-то...  А  то  и  вовсе  не  ответят.  Неужели  люди
черствеют год от года? Разуверьте меня, пожалуйста, Владислав Андреевич.
     Я все чаще и чаще задумываюсь над словами, которые вы написали  мне  на
своей книжке. Как это верно! Не бояться  трудностей  -  это  еще  не  значит
побороть их... Через год закончу школу, потом  обязательно  надо  продолжить
учебу. Мечтаю поступить в университет на факультет журналистики.  Но  примут
ли меня? Очень хочу работать.  Но  смогу  это  только  летом.  У  нас  такая
местность, что, как только начинаются дожди, не пройдешь.
     Сейчас очень много  читаю  Навои,  Саади,  Омара  Хайяма  на  узбекском
языке. Читала их на русском и... Может быть, переводы не очень удачны.  Если
бы была такая возможность, я, наверное, выучила бы много-много языков,  чтоб
читать произведения на том языке, на котором они написаны.
     Спасибо вам большое за все, за все. За то, что живете и пишете. За  то,
что своей болью сделали боль тише. За то, что вы есть человек. Рахмат вам.
     Рано Р. Джалал-Абад, Киргизия".

     "Здравствуй, Рано!
     Я плохой утешитель, и, наверное, оттого, что сам не люблю  размягчающих
слов. Всякое утешение, на мой взгляд, направлено на то, чтобы  сломить  волю
отчаявшегося, заставить его смириться. Ты, конечно, не нуждаешься в этом.  У
тебя достаточно  мужества.  Меня  встревожило  другое  в  твоем  письме.  Ты
становишься обозленной. Это плохо. Сейчас ты  зла  на  одного  человека,  не
столь важно, по какой причине, завтра на другого, потом на  целый  коллектив
и т. д. до последней стадии - обозления на свою судьбу и жизнь. С  подобными
примерами я встречался, и, к сожалению, не так уж редко. Мне не хотелось  бы
поучать, и, конечно же, я не утешаю  тебя.  Хочу,  чтобы  ты  поняла  -  зло
плохой советчик и никудышный товарищ в жизни, особенно в трудной, как  твоя.
Конечно же, бюрократам надо давать по физиономии. Но в борьбу  с  ними  надо
вступать  хладнокровно,  осмыслив  все  в  спокойной  обстановке,  не  делая
поспешных выводов и шагов. А дураков вообще не бери в счет,  пусть  даже  он
протирает важное кресло! Помни, мы должны быть чуть-чуть  сильнее  других  и
преодолевать непогоду и  без  асфальта.  Только  так  можно  крепко  ощущать
стремена от седла жизни.
     Выше голову, Рано! Жизнь продолжается.
     Всего тебе самого доброго!"
     Женщина  постучалась  в  дверь  и  робко  вошла  в  комнату.   Бледное,
симпатичное лицо ее с длинными накрашенными  ресницами  выражало  тревогу  и
смятение. Она села  в  предложенное  кресло  и  нервно  одернула  далеко  не
достающую до колен юбку. Колени прикрыть не удалось. Женщина  закинула  ногу
на ногу, раскрыла сумочку и достала пачку сигарет.
      - Если позволите...
      - Да, да, пожалуйста...
     Она  чиркнула   блестящей   никелированной   зажигалкой   и   торопливо
затянулась.
      - Чем обязан?..
     Незнакомка скользнула по мне взглядом, потом по Рите и Тане и  опустила
глаза.
      - Я по личному... Если можно, один на один...
      - У нас секретов нет...
      - Я понимаю, но...
     Рита взяла за руку  Татьянку  и  вышла.  Женщина,  глубоко  затянувшись
сигаретой, откинулась на спинку кресла. Неуверенность постепенно  уходила  с
ее лица. Мне показалось, что ей хочется понравиться  мне.  К  чему  бы  это?
Затянувшаяся  пауза  и  ее  долгий  взгляд  принимали   интимный   характер.
Незнакомка попыталась опять прикрыть колени, скорее не прикрыть, а  обратить
на это мое внимание, и мило улыбнулась.
      - Так чей могу?..
      - Меня зойут Лариса,
      - Очень приятно...
      - Я из Красного Луча... - Лариса торопливо раскрыла  сумочку,  достала
платочек, поднесла его к глазам и всхлипнула.
     - Успокойтесь, пожалуйста.
      - Только вы можете помочь мне. - Она  спрятала  платочек  и  перестала
плакать. - Одолжите мне шестьсот рублей.
     - ?..
      - Я верну. На днях со Шпицбергена возвращается  мой  муж,  он  шахтер.
Деньги у меня будут. Мне очень нужна эта сумма! Иначе... Я не знаю,  что  со
мной будет!
      - Понимаете...
      - Только не отказывайте, ради бога! Я  прошу  вас.  Спасите  меня.  Не
спрашивайте, зачем мне эти деньги. Одолжите шестьсот рублей. Иначе не  знаю,
что я сделаю с собой! Я под поезд брошусь! Иного выхода у меня  нет!  -  Она
опять достала платочек и тихо заплакала.
      - У нас просто нет таких  денег.  Я  получаю  сто  тридцать  рублей  в
месяц, жена не работает...
      - Уиоляю вас, спасите мне жизнь!
      - Литературный  труд  не  приносит  таких  денег,  как  вы,  Еероятно,
думаете...
      - Я отдам их вам, как только возвратится мой муж.
      - За повесть мы получили немногим больше той суммы,  которую  просите,
но она давно потрачена. Одежда, книги, долги...
      - Я брошусь под  поезд,  если  до  завтрашнего  вечера  не  найду  эти
деньги!
     Она не верила ни одному моему слову. Мне было жаль женщину, попавшую  в
какую-то беду, но чем я мог пОь мочь ей?
      - Что же мне делать? - всхлипывала она, срываясь на рыдания.
      - Кому вы должны?
      - Какое это имеет значение!
      - А кто вас направил ко мне? Где взяли адрес?
     Она назвала фамилию, я переспросил, Лариса повторила,  и  меня  одолели
сомнения. Люди, которых она назвала, на внушали доверия.
      - Вы им должны?
      - Нет. Пожалейте меня, я  верну  эти  деньги.  Хотите,  поклянусь,  на
колени встану!
      - У нас нет таких денег, понимаете, нет. Я вам правду говорю!
     Она громко всхлипнула, резко поднялась из кресла и выбежала  на  улицу.
Нам было досадно и неловко.  А  рано  утром  следующего  дня  Лариса  пришла
опять. Она слезно умоляла позвонить в город Красный Луч  в  отдел  народного
образования и поручиться за нее в том, что через месяц  вернет  она  деньги,
просить их не увольнять ее с работы и не давать огласки происшедшему.
     В десять часов я позвонил:
      - В вашей системе работает Лариса К.?
     Красный Луч (поспешно, с радостью в голосе). - Ее поймали?
     - ?.. Красный Луч. Откуда звонят?
      - Из Ворошиловграда. Красный Луч. Кто звонит?
      - Понимаете... она просила...
     Красный Луч (подозрительно). Кого просила? О чем просила? Когда?
      - Сегодня утром... Деньги она обещает вернуть...
     Красный Луч (теряя самообладание).  Ах,  она  обещает!  (Грозно.)  Кому
обещала? Кто это говорит?
      - Моя  фамилия  Титов.  Я  в  некотором  роде  писатель.  Красный  Луч
(недоуменно). Владислав Андреевич?..
      - Вы меня знаете?
     Красный Луч (с  расстановкой,  удовлетворенно).  Ну  Как  же,  как  же,
дорогой! Вчера только большую городскую читательскую  конференцию  по  вашей
книге провели. Очень много добрых слов было высказано. Мечтаем в  школы  вас
пригласить...
      - Так что Лариса?..
     Красный Луч (вздохнув). Зря вы просите  за  нее,  Владислав  Аидреевич.
Аферистка Лариса...
      - Как?..
     Красный Луч (очевидно нагнув голову вместе с трубкой  к  столу).  Очень
просто. Собрала в школе с детишек деньги на поездку в Ленинград и  прокутила
их  в  ресторане.  Легкого  поведения  девица.  Сейчас   скрылась.   Милиция
разыскивает.
     Рита (обращаясь шепотом ко мне). Что там? Ты чего в лице изменился?
     Таня (громко, с детской непосредственностью). Папа, давай я скажу,  что
тебя нет дома.
      - Поздно, дочка.
     Красный Луч. Что вы