ла  и
двинулась на  меня  и  повторяет:  "Вон  отсюда,  вон!"  Ужасно.  Прямо  как
сумасшедшая.
   На другой день она была какая-то притихшая. И молчала. Ни слова. Я забрал
окно в ванной досками и все приготовил, и она, конечно, дала мне понять, что
готова идти наверх, после того как походила по наружному  подвалу  (на  этот
раз молча). Ну, я рот ей заклеил, руки связал и отвел наверх, и она  приняла
ванну и вышла и сразу подошла и руки протянула, чтоб  я  связал  и  пластырь
наклеил.
   Из кухни я всегда первым выходил, а рукой ее за
   125плечи придерживал, на всякий пожарный, но там снаружи ступенька  была,
я даже как-то сам оступился и упал, может, из-за этого, когда она  упала,  я
ничего такого не подумал, и понятно было, что щетки,  расчески,  разные  там
бутылочки и всякое такое - она их несла в полотенце  (руки-то  я  ей  теперь
связывал впереди, не за спиной, и она все эти вещички к груди прижимала) - в
самом деле выпали у нее из рук и  с  грохотом  покатились  по  дорожке.  Она
поднялась вроде бы взаправду, наклонилась и коленки трет, ну а я  как  дурак
на камнях ползаю, всю ее дребедень подбираю. Конечно, я ее за халат  держал,
руку не отпускал, но глаза отвел, и это была ужасная ошибка.
   В следующий момент я что почувствовал  -  почувствовал  страшный  удар  в
висок. Ну, к счастью, в висок этот удар не попал, попал в плечо, даже  не  в
плечо, а в воротник пальто со всей силы пришелся. Во всяком случае,  я  упал
на бок, хотел уйти от второго удара. Конечно, равновесие потерял и  за  руки
ее схватить не мог, но за халат держал крепко.  Вижу,  она  в  руках  что-то
такое держит, и узнал старый топор, он у меня для всяких мелких дел в саду и
во дворе, я как раз в то утро ветку обрубал на яблоне, ее ветром в  ту  ночь
сломало. Ну, меня в один момент озарило, понял,  где  я  наконец  маху  дал.
Оставил топор у кухни, на подоконнике, и она  его  углядела.  Вот  так,  раз
промахнешься, тут тебе и конец.
   На какой-то момент я оказался в ее власти, чудо  еще,  что  она  меня  не
пришила. Снова ударила: я еле успел руку поднять, только  хотел  прикрыться,
как почувствовал ужасный удар, в голове прямо зазвенело, и  мне  показалось,
что хлынула кровь. Не знаю,  как  мне  удалось,  просто,  наверно,  инстинкт
какой-то был, я извернулся и ударил ногами, и она упала, прямо  чуть  не  на
меня, и я услышал, как топор звякнул о камень.
   Я дотянулся до топора и выдернул его у нее из рук и отшвырнул подальше на
газон, а потом схватил ее за руки, чтоб она  пластырь  со  рта  не  сорвала,
ей-то только этого и надо было. Ну, пришлось опять с  ней  бороться,  только
недолго, она, видно, поняла, что смысла нет, был у  нее  шанс,  да  она  его
упустила, и прекратила борьбу, и я втащил ее в дверь и вниз, в подвал. Грубо
с ней обошелся, я ведь плохо себя чувствовал и кровь текла по лицу. Втолкнул
ее в комнату, но прежде, чем дверь закрыл и засовы  задвинул,  она  на  меня
странно так взглянула. Я не стал ей руки развязывать и пластырь снимать,  не
хотел. Подумал, пусть потерпит, это будет ей хороший урок.
   Ну, пошел наверх, промыл рану. Чуть без сознания не  грохнулся,  когда  в
зеркале себя увидел, все  лицо  было  в  крови.  Ну,  все-таки  мне  здорово
повезло, топор был не больно острый, он только скользнул  по  коже,  и  рана
страшная была только на вид, края рваные, но совсем не  глубокая.  Прижал  к
ране полотняную тряпочку и долго сидел так. Ну, я в тот вечер прямо сам себе
удивлялся: я и не думал никогда, что так спокойно вид крови могу переносить.
   Чего говорить, конечно, я из-за всего  этого  огорчился.  И  если  бы  не
чувствовал себя немножко ослабевшим после всего, не знаю, что  бы  я  с  ней
сделал. Просто это была чуть не последняя капля, которая  переполнила  чашу,
как говорится, и мне всякие такие мысли стали в голову приходить.  Не  знаю,
что бы я с ней сделал, если б она так же себя и дальше вела.  Ну,  теперь-то
уж чего об этом говорить.
   На следующее утро голова у меня все еще болела, и, когда я пошел вниз,  я
решил, покажу ей, где раки зимуют, если она  опять  будет  фордыбачить.  Ну,
когда я вошел, я чуть не помер от удивления, потому что она что сделала, она
сразу встала и спрашивает, как, мол, голова. Ну, я сразу понял по  ее  тону,
она старается вести себя по-другому. По-доброму.
   К счастью, пока не помер, говорю.
   Она  была  очень  бледная.  И  серьезная  такая.  Руки   мне   протянула.
Пластырь-то она отклеила, но, видно, всю ночь провела со связанными  руками,
шнур был тугой. (И не раздевалась, в халате была, как вчера.) Я развязал  ей
руки.
   - Дайте я посмотрю, как ваша рана.
   Я сделал шаг назад. Она меня здорово напугала.
   - У меня же нет ничего в руках. Вы промыли рану?
   Да.
   - Продезинфицировали?
   Все нормально.
   Ну, тут она пошла и взяла с полки пузырек  с  Деттолом*  смочила  вату  и
вернулась.
   Ну а теперь вы что задумали? - говорю.
   - Хочу смазать. Сядьте. Ну сядьте же.
   Как-то так она говорила, я сразу понял, что у нее ничего дурного на  уме.
Странно, только иногда сразу было видно, что она не врет, не умеет.
   Она сняла с раны повязку, сначала пластырь, потом бинт, очень  осторожно,
я почувствовал, как у нее дрогнули руки,  когда  она  все  это  увидела,  не
очень-то это  ---------------------------------------*  Деттол  -  фирменное
название дезинфицирующего  средства  компании  "Рэкитт  энд  Коулмэн".  было
приятно видеть, но промыла все так осторожно,  не  больно  совсем,  и  снова
наложила повязку.
   Премного благодарен, говорю.
   - Мне очень жаль, что так случилось. Что я  так  поступила...  И  я  хочу
поблагодарить вас за то, что вы не постарались отплатить мне... Вы  были  бы
вправе это сделать.
   Не так-то легко было удержаться, так вы себя повели.
   - Я не хочу об этом говорить. Просто прощу меня извинить.
   Я принимаю ваши извинения.
   - Благодарю вас.
   Все это было сказано как-то официально, она отвернулась  и  принялась  за
свой завтрак, а я остался ждать в наружном подвале.  Когда  я  постучался  в
дверь, чтоб узнать, можно ли забрать поднос с посудой, она уже переоделась и
кровать была застелена как следует; я спросил,  может,  ей  чего  надо,  она
сказала "нет". Только добавила, что мне нужно для себя купить  трикрезоловую
мазь, и отдала мне поднос, и губы у нее как-то дрогнули, то  ли  улыбнулась,
то ли - нет. Ну конечно, ничего особенного, но все опять здорово изменилось.
Я даже подумал про голову,  что,  мол,  стоило  того.  И  был  по-настоящему
счастлив. В то утро мне показалось, что вроде снова солнце светит.
 
 
   Два или три дня прошло, а все было как-то ни  то  ни  се.  Она  почти  не
разговаривала со мной, но не злилась и вовсе не старалась меня  оборвать.  А
потом как-то после завтрака пригласила меня посидеть, как раньше,  мол,  она
нарисует мой портрет.  Ну,  я  так  понял,  его  только  предлог  был,  чтоб
поговорить.
   - Я хочу, чтобы вы мне помогли, - говорит.
   Ну-ну, говорю, дальше что?
   - У меня есть одна подруга, а у нее -  молодой  человек,  который  в  нее
влюблен.
   Ну,  дальше,  говорю.  Потому  что  она  тут  остановилась.  Думаю,  чтоб
посмотреть, попадусь я на эту удочку или нет.
   - Он так ее любит, что решил ее похитить.  И  теперь  она  его  пленница.
Какое совпадение.
   - Не правда ли? Ну, естественно, она хочет вырваться на  свободу,  но  не
хочет причинить ему никакого вреда.  И  просто  не  знает,  как  ей  следует
поступить. Что бы вы ей посоветовали?
   Иметь терпение, отвечаю.
   - Что должно случиться, прежде чем этот человек отпустит ее на свободу?
   Всякое может случиться.
   - Ну хорошо. Оставим эту игру. Скажите мне, что я должна  сделать,  чтобы
вы меня отпустили?
   Я не мог ей ответить, я подумал, если скажу ей:
   "Останьтесь со мной навсегда", мы просто вернемся  к  тому,  с  чего  все
началось.
   - Мы не можем стать мужем и женой. Вы мне не доверяете.
   Пока нет.
   - А если я соглашусь просто так? - Она перестала  рисовать.  Я  не  хотел
отвечать на это.
   - Так что же?
   Я не думал, что вы тоже из таких.
   - Но я же просто хочу выяснить, какую вы требуйте плату.
   Ну прямо как новую  стиральную  машину  покупает,  выясняет  все  "за"  и
"против".
   Вы знаете, чего я требую.
   - Но ведь именно этого-то я и не знаю! Да знаете вы все прекрасно.
   - О Господи. Послушайте. Ну отвечайте просто "да" или "нет".  Вы  хотите,
чтобы я отдалась вам? Когда мы в таких отношениях - нет.
   - В каких мы таких отношениях? Я думал, это вы у  нас  самая  умная.  Она
вздохнула, глубоко так. А мне нравилось ее дразнить.
   - Вам кажется, я только ищу способа, как бы сбежать? Что бы я ни сделала,
будет только ради этой цели? В этом все дело?
   Я сказал "да".
   - А если бы вы чувствовали, что я поступаю  так  из-за  чего-то  другого?
Потому что вы мне нравитесь? Или потому, что мне этого хочется? Тогда бы  вы
этого хотели?
   То, о чем вы говорите, я могу купить в Лондоне  сколько  угодно  и  когда
угодно, лишь бы деньги были.
   Это заставило ее замолчать. Она снова принялась рисовать. Потом говорит:
   -  Вы  меня  здесь  держите  вовсе  не   потому,   что   Я   кажусь   вам
привлекательной. Как женщина.
   Я нахожу вас очень привлекательной. Самой привлекательной из всех.
   - Вы - как китайская шкатулка. Вынимаешь одну коробочку, а в ней  другая.
И так без конца.
   И продолжала рисовать. Больше мы не говорили. Я  попытался  было,  только
она сказала, это портит позу. И я замолчал.
   Я знаю, что многие могут подумать: многие могут подумать, что я вел  себя
странно. Я знаю, многие мужчины только  и  думали  бы,  как  воспользоваться
ситуацией, и возможность была, и не один раз. И  я  мог  бы  воспользоваться
этим своим тампоном. Усыпил бы и сделал все, что хотел, но я  не  из  таких,
вот уж точно, что не из таких. С ней было  как,  с  ней  было  вроде  как  с
гусеницей, которую  до  окукливания  надо  выкармливать  три  месяца,  а  ты
пытаешься за три дня успеть. Я знал, ничего хорошего у нас  не  выйдет,  она
все время торопилась, спешила. Все теперь торопятся все поскорей заполучить,
только подумать успеют о чем-нибудь, уже им  хочется  это  заиметь,  хоть  в
руках подержать, но я не такой, я старомодный, мне нравится думать о будущем
и чтоб все шло своим чередом,  всему  свое  время.  Как  дядя  Дик,  бывало,
говорил: тише едешь - дальше будешь. Это когда большую рыбину вытягивал.
   Вот чего она никогда не понимала, это что  для  меня  самое  важное  было
иметь ее при себе. При себе иметь - и все, этого мне было довольно. И ничего
больше не надо было. Просто хотел при себе ее  иметь  и  чтоб  все  волнения
наконец кончились, чтоб все было спокойно.
 
 
   Прошло еще два или три дня. Она теперь совсем мало  говорила,  но  как-то
после обеда спрашивает:
   - Это ведь пожизненное заключение?
   Ну, я видел, она это просто так сказала, поэтому не ответил.
   - Может, нам все-таки попробовать восстановить дружеские отношения?
   О'кей, отвечаю.
   - Мне хотелось бы принять ванну.
   О'кей.
   - Сегодня? И можно, мы посидим наверху? Все дело в этом подвале. Иногда я
здесь просто рассудок теряю, так хочется отсюда выбраться.
   Посмотрим.
   Ну, на самом-то деле я, конечно, дрова в камине разжег и все  приготовил.
Убедился, что все везде в порядке и ей ничего под руку не попадется, чтоб на
меня наброситься. Нет смысла притворяться, что я ей по-прежнему доверял.
   Ну, она пошла наверх, ванну принимать, и все было вроде как раньше. Когда
она вышла, я связал ей руки, рот не стал заклеивать и  спустился  следом  за
ней в залу. Я еще обратил внимание, что  она  надушилась  теми  французскими
духами и волосы в высокую прическу уложила, как тогда, и халатик на ней  был
темно-вишневый с белым, я ей его в Лондоне купил. Ей хотелось выпить хереса,
мы его тогда так и не допили (оставалось еще целых полбутылки),  и  я  налил
вино в бокалы, а она стояла у камина, глядела на огонь и протягивала к  огню
то одну босую ногу - погреть, - то другую. Так мы стояли и пили,  молча,  ни
слова не говоря, только она пару раз глянула на меня странно так, вроде  она
знает что-то, о чем я не догадываюсь, и я из-за этого ужасно заволновался.
   Ну, она выпила еще бокал,  очень  быстро,  и  минуты  не  прошло,  и  еще
попросила.
   Потом говорит: "Сядьте". И я сел на диван, она сама показала куда. И  все
смотрит на меня так странно. Через минуту подошла и  встала  передо  мной  и
переминается с ноги на  ногу.  Потом  вдруг  как-то  извернулась,  раз  -  и
оказалась у меня на коленях. Ну, прямо застала меня врасплох. Как-то удалось
ей руки мне за голову закинуть, и - хлоп - она меня уже целует, да  прямо  в
губы. Потом голову мне на плечо положила. И говорит:
   - Ну что же вы совсем застыли? Не надо так. Постарайтесь расслабиться.
   Я словно остолбенел. Никак такого не ждал. А она говорит:
   - Обнимите меня. Вот так. Разве вам неприятно?
   Я не слишком тяжелая?
   И опять голову мне на плечо положила, а мне пришлось  руки  ей  на  талию
положить, чтоб не упала.  Она  была  вся  такая  теплая,  душистая,  и  надо
сказать, ворот халатика у нее раскрылся довольно низко и  подол  распахнулся
до колен, но ей вроде было все равно, вроде и не замечает, и  ноги  положила
на кушетку.
   Что это вы затеяли? - спрашиваю.
   - Вы очень напряжены, - отвечает. - Не надо так. И не волнуйтесь так,  не
нужно.
   Ну,  я  попытался  расслабиться.  Она  тихонько  так  лежала,  только   я
чувствовал, что-то во всем этом было неправильно.
   - Поцелуйте меня, - говорит.
   Ну, тут я понял, она и правда что-то затевает. Растерялся, не  знал,  как
быть. Поцеловал ее в маковку.
   - Не так.
   Не хочу, говорю.
   Она села, но с колен моих не слезает и глаза на меня подняла.
   - Не хотите?
   Я отвернулся. Это было трудно, ведь она связанными руками  обнимала  меня
за шею, и я не знал, что сказать, как ее остановить.
   - Почему же? - спрашивает и вроде смеется надо мной.
   Боюсь, я могу слишком далеко зайти.
   - Но ведь и я могу.
   Я понял, она опять смеется надо мной, издевается.
   Я знаю, какой я, говорю.
   - Какой же?
   Не такой, какие вам нравятся.
   - Разве вы не знаете, что бывают моменты, когда каждый мужчина становится
привлекательным? Нет?
   И как-то вроде потрепала меня по голове,  ну,  как  если  бы  я  глупость
сказал.
   Не знал до сих пор, говорю.
   - Так в чем же дело?
   В том, к чему все это может привести.
   - Зачем думать о том, к чему это может привести? О Господи,  что  же  вы,
совсем ничего не понимаете?
   И  вдруг  опять  стала  меня  целовать,  и  губы  приоткрыла,  даже  язык
чувствовался.
   - Вам неприятно? - спрашивает.
   Ну, пришлось сказать, мол, да, конечно, приятно. Но я же не знал, что она
на самом деле затеяла, и из-за этого все время нервничал, плюс к тому, что и
так уже весь изнервничался, все эти  поцелуи  и  всякое  такое  кого  хочешь
выбьют из колеи.
   - Ну, поцелуйте меня. Не бойтесь. - И потянула мою голову вниз,  к  себе.
Пришлось ее поцеловать. Губы у нее были очень приятные. Нежные.
   Я знаю, я слабовольный. Надо  было  ей  тогда  же  прямо  сказать,  чтобы
перестала, что она ведет себя отвратительно. С ней я был слабовольным. Вроде
и не хотел, а все делал против воли, вроде кто меня на аркане тащил.
   Она опять прислонилась щекой к моему плечу" лица стало не видно.
   - Неужели вы до меня ни с кем не целовались?
   Я - первая?
   Глупости какие.
   - Перестаньте же волноваться, не думайте ни о чем. И стесняться не  надо,
ничего стыдного в этом нет. - И опять лицо ко мне  подняла,  и  опять  стала
меня целовать и глаза закрыла. Конечно, надо помнить, что  она  ведь  хереса
целых три бокала выпила. Ну, тут совсем уж такое получилось, что я прямо  не
знал, куда деваться. Я весь так ужасно возбудился,  а  ведь  прекрасно  знал
(еще в армии от кого-то слышал), что если ты настоящий джентльмен, то должен
держаться до самого главного момента, так что я просто не знал, как быть.  Я
подумал, она оскорбится, и постарался сесть попрямее,  чтоб  она  ничего  не
заметила, и колени повыше поднял. Она отстранилась и спрашивает:
   - Что-нибудь не так? Я сделала вам больно?
   Да, говорю.
   Она слезла с моих колен и руки свои связанные с моей шеи  сняла,  но  все
еще сидела очень близко.
   - Вы руки мне не развяжете?
   Я поднялся с дивана. Мне было так стыдно, что пришлось отойти  к  окну  и
сделать вид, что поправляю штору. Все это  время  она  внимательно  за  мной
наблюдала, встала на коленки на диване, на спинку оперлась и смотрит.
   - Фердинанд, что случилось?
   Ничего, говорю.
   - Не нужно бояться.
   Я и не боюсь.
   - Ну, тогда идите сюда. И свет погасите. Пусть останется только  огонь  в
камине.
   Я сделал, как она хотела. Выключил все лампы, но вернулся и снова встал у
окна.
   - Ну идите же сюда. - И таким тоном зовет, что трудно не поддаться.
   Я говорю, все это не то, вы притворяетесь.
   - Вы так думаете?
   Вы и сами это знаете.
   - Ну как мне убедить вас, если вы даже не хотите ко мне подойти.
   Я не двинулся с места. Я тогда уже понял, что все это -  ужасная  ошибка.
Тогда она подошла к камину  и  встала  перед  огнем.  Я  уже  не  чувствовал
возбуждения, только какой-то  холод,  вроде  внутри  у  меня  все  замерзло.
Удивительно. А она говорит:
   - Давайте посидим у огня.
   Мне и тут хорошо, отвечаю.
   Ну, тут вдруг она подошла ко мне, взяла  мою  руку  в  свои  и  повела  к
камину. Я уступил, позволил ей это сделать. У камина она протянула мне  руки
и  так  посмотрела  на  меня,  пришлось  их  развязать.  Она  сразу  подошла
близко-близко и опять меня поцеловала, ей  для  этого  пришлось  на  цыпочки
встать.
   А потом она совершила свой самый отвратительный поступок.
   Я глазам своим поверить не мог, она отступила на шаг от  меня,  развязала
халатик, а под ним -совсем ничего. Стоит совсем  голая.  Я  только  взглянул
Мельком и сразу отвернулся, а она стояла так,  улыбалась  и  ждала.  Понятно
было, ждала, чтоб я сделал следующий шаг. Подняла  руки,  стала  шпильки  из
прически вынимать, чтоб волосы распустить. Это  все  специально,  чтоб  меня
спровоцировать, стоит так, совсем раздетая, и тени на ней и блики от огня  в
камине. Я своим глазам не верил. Приходилось верить, конечно, только я никак
не мог поверить, что это все на самом деле происходит, что это в самом  деле
она.
   Это было ужасно, мне было нехорошо, я весь дрожал, и  хотелось  очутиться
на краю света, подальше отсюда. Это было хуже, чем с  той  проституткой,  ту
ведь я нисколько не уважал, а с Мирандой не знал, куда деваться от стыда.
   Так мы стояли у  камина,  она  прямо  передо  мной,  и  тут  она  головой
встряхнула, и волосы рассыпались по плечам, а я прямо сгорал от  стыда.  Что
она дальше сделала, подошла поближе и стала стягивать с меня  пиджак,  потом
галстук, потом стала пуговицы на рубашке расстегивать, одну за другой. Я был
как воск у нее в руках. Потом стала стягивать с меня рубашку.
   А я все думал, прекратите, прекратите, это все неправильно, это не то, но
сказать вслух - воли не хватило. Я с  ней  был  совсем  слабовольный.  Ну  а
дальше что было, дальше я оказался  совсем  раздетый  рядом  с  ней,  и  она
прижалась ко мне, обняла, только я весь застыл, будто это и не  я  вовсе,  и
она уже не она, а кто-то другой. Я знаю, я повел себя не так, как ведут  все
нормальные мужчины в таких случаях, я не  сделал,  чего  от  меня  ждали,  а
она... не буду говорить здесь, как она себя повела, только я от нее в  жизни
такого не ожидал. Легла рядом со мной на диван и  всякое  такое,  а  у  меня
внутри все сжалось и ком к горлу подступил.
   Из-за нее я выглядел полным дураком. И я  знал,  что  она  подумала,  она
подумала, вот почему я к  ней  всегда  уважительно  относился.  Я  хотел  ей
доказать, что могу, что не поэтому, что я по-настоящему ее уважал. Я  хо