графства.
Господи, какая нелепость говорить о крикете по-итальянски. Может, сменим
язык?
   - Определенно, - ответил Бэйб по-голландски. - Этот подходит  намного
лучше, тебе не кажется? В Голландии немного играют в крикет.
   - Вроде бы. Отец преклонялся перед князем Ранжитсинжи. Я вам о нем не
рассказывал? Золотой век крикета. Говорили, что следить  за  скольжением
его ноги было все равно что любоваться Тадж-Махалом при лунном свете.
   - Я  как-то  видел  Тадж-Махал  при  лунном  свете.  Разочаровывающее
зрелище, наподобие...
   - Я знаю, - с ноткой нетерпения  в  голосе  прервал  его  Нед,  -  вы
рассказывали. Я плохо спал этой ночью, отец снова являлся мне во снах.
   - К середине тутошних долгих зим мозг всегда обращается к прошлому, -
заметил Бэйб, принимая дубль Неда и пододвигая к нему кубик. -  Кости  в
плечах ноют, ты  вертишься.  Ничего,  весна  уже  недалеко.  Тогда  тебе
полегчает. - И Бэйб еле слышно насвистел мелодию.
   - "Валькирии", - сказал Нед. - Акт первый, сцена третья. "Siehe,  der
Lenz lacbt in den Saal" Смотри, весна улыбается в окна.
   - В самое яблочко. А это? - Бэйб посвистел еще.
   - Да ну их совсем, - отмахнулся Нед,  переходя  на  английский.  -  Я
сегодня не в настроении подвергаться экзамену. Я  все  еще  хочу  знать,
понимаете. Мне нужно знать.
   - А осталось что-нибудь, чего ты не знаешь?
   - Бэйб, вы уже поняли, полагаю, что я не дурак Мы с  вами  в  частном
сумасшедшем доме, или,  как  предпочитает  называть  его  доктор  Малло,
"элитной  международной  клинике".  За  здорово  живешь  никто  сюда  не
попадает. Кто-то заплатил за то, чтобы вы  оказались  здесь,  и  за  то,
чтобы здесь оказался я. И продолжает платить.
   - Искусство хорошей разведывательной работы,  Нед,  не  имеет  ничего
общего  со  шпионажем.  В  последнем  главное  -  уметь   манипулировать
государственными служащими и министрами, которые распоряжаются Секретным
фондом. Нюх на деньги у человечества острее нюха  на  все  остальное.  И
если ты способен утаить свой банковский счет и регулярные платежи,  если
способен перекачивать и направлять  потоки  правительственных  денег,  а
затем отмывать их, тогда и только тогда ты вправе назвать себя шпионом.
   - Хорошо. Стало быть, никакой великой тайны в том  "как"  нет.  Но  в
моем случае остается еще "почему". И  это  лишает  его  всякого  смысла.
Перед тем как я сюда попал, меня похитили. Однако похитители  не  тратят
годами деньги на тех, кого они похищают. Поэтому через несколько  лет  я
поверил тому, что твердил мне доктор Малло, - что я фантазер,  подлинная
жизнь  которого  оказалась   закопанной   так   глубоко,   что   никаких
воспоминаний о ней не сохранилось. Я знаю, это не правда, да,  наверное,
и всегда знал. Я знаю, что  меня  запихали  сюда  намеренно.  Но  кто  и
почему? Вот что по-прежнему от  меня  ускользает.  Никто  и  на  миг  не
подумал, будто я помогаю ИРА, а если  бы  и  подумал,  то  уж  точно  не
поволок бы меня сюда, в место, куда стараются запихать людей вроде вас.
   - Как ты знаешь, Нед, сюда попадают и  настоящие  сумасшедшие.  Мы  с
тобой единственные здешние обитатели, которые тешатся мыслью, будто  они
- политзаключенные. Ты продолжаешь отрицать это, но не задумывался ли ты
о том, что, возможно, люди, определившие нас сюда, знали, что делают?  А
ну как я оказался здесь, потому что я действительно сумасшедший?  Полный
и окончательный сумасшедший.
   - Да, - с улыбкой  признал  Нед,  -  естественно,  задумывался.  Надо
полагать, вы  сумасшедший,  если  считать  сумасшедшим  человека,  разум
которого подвергает сомнению и отвергает каждую норму  цивилизованности.
Солипсическое  накопление  богатств  собственного  "я"  и   высокомерная
изоляция своей воли от могущественной власти  человеческих  установлений
суть   психопатологии,   которые   можно   найти   в   любом   учебнике.
Психопатологии,  являющиеся  привилегией  художника,   революционера   и
любовника, впрочем, равно как и безумца. На этих  основаниях  вы  можете
признать себя сумасшедшим.
   - Господи Боже, Томас, согласись также и с тем, что это я научил тебя
разговаривать подобным образом.
   - Я избрал данный  дискурс,  чтобы  спровоцировать  вас,  и  вам  это
отлично известно. Я снова и снова возвращаюсь к одной и той же проблеме.
Каким-то образом я оказался помехой для британской Секретной службы  или
как она там называется. В этом, по  крайней  мере,  вы  можете  со  мной
согласиться?
   Бэйб кивнул, соглашаясь.
   - Помните, мы сидели под picea abies и разбирали  парадокс  Зенона  о
куче?
   - Помню.
   - Вы хотели подтолкнуть меня к  тому,  чтобы  я  ясно  увидел  факты?
Отделил реальное от умозрительного, действительность от ее восприятия?
   - Не думаю, что я прибег именно к этим словам, однако - да,  помню  и
это.
   -  Ну  так  вот,  каждую  ночь  я  перебираю  то,  что  считаю  пятью
поворотными моментами моей истории, пытаясь удостовериться, что вижу  их
ясно. И ничего не понимаю.
   - Расскажи мне об этих поворотных моментах.
   - Они  очевидны.  Во-первых,  я  по  неведению  согласился  доставить
письмо, данное мне курьером ИРА. Во-вторых, меня арестовали за  хранение
наркотиков, которые мне кто-то подсунул. В-третьих,  из-за  письма,  все
еще находившегося при  мне,  меня  забрали  из  полицейского  участка  и
отвезли в некое место, бывшее, как я полагаю,  конспиративной  квартирой
британской разведки, там меня допросили. В-четвертых, под конец  допроса
мне сказали, что я поеду домой. В-пятых, меня жестоко избили и  привезли
сюда, здесь я с тех пор и остаюсь. Вряд ли я ошибаюсь, считая эти  факты
существенными, так?
   - Как скажешь.
   - Что значит "как скажешь"? Я многие годы бьюсь головой об их стену.
   - Из чего, вероятно, следует, - мягко произнес Бэйб, -  что  они  для
тебя бесполезны. Быть может, ты все  еще  подходишь  к  делу  не  с  той
стороны.
   Правильный путь не должен неизменно приводить нас к неколебимой стене
фактов, он должен раскрывать рисунок событий. Рисунок, который поддается
расшифровке. А нумеруя факты - первый, второй, третий и так далее, -  ты
неявно подразумеваешь наличие между ними причинно-следственных связей, и
это заслоняет от тебя сам рисунок.
   - Да нет же никакого рисунка! Об этом я и толкую.
   - Не спрашивай себя, почему это с тобой случилось. Спроси, почему это
случилось с тобой.
   - А это еще что такое?
   - Ну, например, враги у тебя были? Ты ни разу  не  упоминал  о  такой
возможности.
   - Никогда, ни единого! - с горячностью отозвался Нед. - Я  был  самым
популярным мальчиком в школе. Я должен был вот-вот стать ее старшиной. Я
возглавлял крикетную команду. Я был влюблен. Собирался  в  Оксфорд.  Как
мог кто-то ненавидеть меня?
   Бэйб рассмеялся.
   - Что тут смешного?
   - Прости, Сейчас попробую объяснить. Ты только что нарисовал  портрет
человека, у которого имелось достаточно причин, чтобы  чувствовать  себя
счастливым, но разве ты ответил  на  мой  вопрос?  Это  просто  описание
человека, благодаря которому и придумана  классическая  фраза:  "Ну  как
такого не ненавидеть?"
   - Не понимаю.
   -  Ты  хочешь  сказать,  что  никогда  раньше  не  слышал  следующего
стандартного разговора: "Так он хороший спортсмен и работник? И красив в
придачу? Только не говорите мне, что он еще и приятный  малый,  иначе  я
его точно возненавижу". Вот так говорят реальные люди в  реальном  мире,
Нед, и ты наверняка это знаешь.
   - Но я и был приятным малым...
   - "Приятный" - это  слово  из  кучи.  Ты  наваливаешь  кучу  приятных
поступков и думаешь, что от этого становится приятной сама  куча?  Каким
ты был в действительности?  Как  делал?  Действие,  вот  что  определяет
человека, не качества.
   - Да ничего я не делал.
   - Ну, значит, бездействие.
   - Вы хотите сказать, что кто-то меня ненавидел?
   - Не обязательно ненавидел. Может, попробуем разобраться в этих твоих
поворотных моментах по отдельности? Давай забудем  о  главном,  о  твоем
появлении здесь, и начнем с самого  начала.  Предположим,  что  наркотик
тебе подсунули, чтобы тебя опозорить. Кто мог от этого выиграть?
   - Никто. Да и что можно выиграть на такой ерунде? Это просто огорчило
бы тех, кто любил меня, вот и все.
   - А, уже хорошо. Не исключено, что это весьма плодотворная мысль.  Не
исключено, однако, что кто-то  получил  бы  и  выгоду  более  осязаемую.
Старшина школы, капитан команды  любит  красивую  девушку  и  любим  ею.
Существует немало раздраженных юнцов, до безумия жаждущих любой из  трех
этих вещей. Кто, например, стал бы старшиной, если бы  тебя  выгнали  из
школы за хранение наркотиков?
   - Откуда я могу знать?
   - Какие-то соображения у тебя должны же быть.
   - Ну, Эшли Барсон-Гарленд, возможно.
   - Эшли Барсон-Гарленд. Расскажи мне о нем. Все, что вспомнишь. Только
по порядку, не кучей.
   И Нед рассказал  Бэйбу  все,  что  знал  об  Эшли,  заключив  рассказ
словами: "Но он любил  меня,  я  уверен..."  -  прозвучавшими  не  очень
убедительно, даже для его ушей.
   - Как по-твоему,  он  не  подозревал,  что  ты  просмотрел  эти  пять
приватных страниц, заполненных самыми сокровенными его мыслями?
   - Я страшно старался ничем себя не выдать. Нет, вряд ли  он  знал  об
этом.
   - Ах, Нед. Бедный Нед. Подумай о том, каким ты  тогда  был.  Об  этом
приятном, улыбчивом юноше. Много ли  ты  знал?  Насколько  способен  был
скрыть хоть что-то? Так ли уж был  хитер?  Ты  что,  не  понимаешь,  что
искушенный, издерганный, ожесточенный и поглощенный собой человек  вроде
самозваного Барсон-Гарленда мог читать в твоей душе легче и  яснее,  чем
ты в его дневнике? Снобы видят  социальное  унижение,  куда  бы  они  ни
повернулись, мошенник с первого взгляда  понимает,  что  разоблачен.  Да
если он и не знал наверняка, можно ли поверить, что не заподозрил!
   Нед сердито пожевал нижнюю губу.
   - Ладно, пусть так, но почему он должен был меня ненавидеть?
   - Напряги воображение.
   - Вы, помнится, сказали, чтобы я рассмотрел все бесстрастно.  Если  я
навоображаю бог знает что, чем это поможет?
   -  Не  следует  путать  воображение  с  фантазией.  Воображение  есть
способность проецировать  себя  в  разум  другого  человека.  Это  самая
трезвая и точная способность, какой мы  наделены.  Прибегнув  к  услугам
воображения, ты сможешь увидеть, что, с точки зрения  Эшли,  ты  обладал
всем тем, чем не обладал он. Мой  же  инстинкт,  должен  тебе  заметить,
подсказывает, что он был еще и влюблен в тебя, да  только  сам  того  не
сознавал.
   - Ой, ради всего святого!
   -  Обдумай  еще  раз  то,  что  ты  прочитал.  С  таким  неистовством
мастурбировать в канотье, которое он присвоил...  Я  не  настаиваю,  это
только теория.
   - Да все это только теория.
   - Тогда почему она тебя так раздражает?
   - Она меня не раздражает... -  Колени  Неда  принялись  подпрыгивать,
чего давно уже не случалось. Нед придержал их руками. - Ладно, возможно,
раздражает. Потому что она бесполезна. Потому что никуда нас не ведет.
   - Она раздражает тебя, потому  что  она  не  бесполезна,  потому  что
способна привести нас к истине. Истине,  состоящей  в  том,  что  другие
могли видеть тебя и не таким, каким, как  ты  считал,  они  тебя  видят.
Возможно,  они  находили  тебя  высокомерным,  бездумным,  несносным   и
тщеславным, до того самоуверенным, что даже твои  вежливость  и  обаяние
были  словно  кинжалы,  вонзаемые  в  их  бедные,  сбившиеся   с   толку
подростковые сердца. Но теперь-то ты взрослый  человек  и  должен  уметь
воспринимать все это без боли.
   - Хорошо, пусть даже так, - сердито сказал Нед. - Но не станете же вы
утверждать, будто Эшли Барсон-Гарленд мог дойти до того, чтобы раздобыть
наркотик с целью выжить меня из  школы.  Да  он  не  имел  ни  малейшего
представления о... Кейд!  -  Нед  ударил  кулаком  по  столу,  расплющив
бумажный кубик. - О господи, Руфус Кейд!
   - Ладно, бог с ним, - сказал Бэйб,  когда  Нед  попытался  расправить
кубик. - Руфус Кейд. Этого имени ты тоже прежде не называл.
   - Да он просто пустое место. Я убрал его из сборной школы... нет, это
смешно. Никто,  никто  не  может  быть  таким  злопамятным  и  мелочным,
чтобы... хотя он курил марихуану, это я знаю. Постоянно.
   - Ну вот, у нас вдруг появились двое юношей с  мотивами,  пусть  даже
тривиальными. А у одного из них еще и имелось то, что мы вправе  назвать
смертельным оружием.
   - Вы знаете, - сказал, почти не слушая его, Нед, - если вдуматься,  я
всегда подозревал, что Руфус меня не любит.  Не  могу  этого  объяснить.
Что-то такое присутствовало в том, как он отводил в сторону глаза, когда
мы разговаривали. Собственно, груб он не был,  но  я  помню,  когда  мне
пришлось вести "Сиротку" обратно в Обан, после смерти Падди... Руфус был
на борту и вел себя отвратительно. Думаю, он злился из-за  того,  что  я
взял на себя  командование  яхтой.  Меня  это  по-настоящему  удивило  и
расстроило. Возможно, я был высокомерен. Но вы хотите, чтобы я  поверил,
будто он и Эшли были  этакими  безумными  Яго,  замыслившими  уничтожить
Отелло? Господи, я же не был Отелло, я был всего-навсего школьником.
   - А в чем состояло преступление Отелло?  Он  был  большой,  красивый,
удачливый. И у него была Дездемона.
   - Но Руфус Порцию и в глаза никогда не видел. Эшли познакомился с ней
в один день со мной, однако Эшли... я к тому, что по школе вечно  ходили
слухи, будто он, может быть, ну, вы знаете, со  странностями...  Это  не
значит, что я согласен с вашими словами насчет его влюбленности в  меня,
- торопливо прибавил Нед. - В конце  концов,  не  мог  же  он  любить  и
ненавидеть меня одновременно.
   - Только не говори, что забыл  всего  Катулла,  которого  я  когда-то
пытался втиснуть в твою башку, - сокрушенно сказал Бэйб.
   - Odi et amo , да, понимаю. Но если вы скажете,  что  и  Порция  меня
ненавидела, я просто уйду и  никогда  больше  разговаривать  с  вами  не
стану. Я знаю, что это не так. Правда... - Нед замер, уставясь  в  стол;
он лихорадочно размышлял.
   - Новая идея, не так ли? - после долгого  молчания  спросил  Бэйб.  -
Если бы существовало искусство чтения мыслей по лицу человека, я  сказал
бы, что твои мысли разбегаются, но в конце тоннеля забрезжил свет.
   - Гордон. Гордон Фендеман, - медленно  выговорил  Нед.  -  Двоюродный
брат Порции. Если подумать как следует, то...  когда  я  встретил  их  в
аэропорту... Они вместе отдыхали, и меня царапнуло что-то в том, как  он
стоял с ней  рядом.  Не  то  чтобы  ревность,  но,  помню,  мне  это  не
понравилось. Неуютное какое-то было чувство. И Порция сказала после, что
так и не прочитала последнюю мою открытку, потому  что  Гордон  испортил
ее. Случайно, объяснила она, но, может быть, и не случайно.
   Бэйб внимательно выслушал все, что смог рассказать о Гордоне Нед.
   - Давай посмотрим, верно ли я все понял, - предложил он.  -  В  день,
когда ты вернулся из Шотландии, а Порция с Гордоном из  Италии,  Эшли  и
Гордон вместе пошли осматривать палату общин, верно?
   - Верно. Я, помню, еще подумал, что  Гордону  будет  приятно  увидеть
Матерь парламентов.
   - Господи, надеюсь, ты этого хотя бы не сказал? - с  улыбкой  спросил
Бэйб.
   - А что, собственно, дурного в этих словах?
   - Ну, может быть, они напыщенны, совсем немного?
   - Да, пожалуй... - Нед тоже улыбнулся. - Как бы то ни  было,  дело  в
том, что позже, когда мы с Порцией были еще... были еще наверху и любили
друг друга, они вернулись. - Неожиданно  Нед  снова  ударил  кулаком  по
столу.
   - Господи, вот оно! Вот оно!
   - Гордон и Эшли вернулись?
   - Да, но с Руфусом. Понимаете? Эшли, должно быть, нередко  встречался
с ним то в одном, то в другом пабе. Их  было  водой  не  разлить.  Руфус
вернулся из Шотландии в Лондон тем же  поездом,  что  и  я.  Эшли  повел
Гордона в паб, чтобы познакомить его с Руфусом,  и  все  они  вернулись,
пока мы с Порцией были наверху.
   - Они что-нибудь сказали тебе?
   - Они зашли всего на минуту. Эшли сказал...  что  же  он  сказал?  Он
крикнул мне: "А вы, молодые люди, наслаждайтесь обществом друг друга..."
- да, точно. И... Бэйб, послушайте! Внизу на перилах лестницы висела моя
куртка. Иисусе, они наверняка задумали все еще в пабе. Они  даже  знали,
куда я направлюсь! Знали, что я собираюсь вместе с Порцией в Найтсбридж,
чтобы...
   - Успокойся, Нед. Успокойся.
   - Я просто вижу, как они сидят за столиком паба, наливаются  спиртным
и  жалуются  друг  другу  на  Неда,  черт  его  подери,   Маддстоуна   и
рассказывают один другому, до чего им хочется увидеть его крушение.  Вот
когда они решили погубить мою жизнь. Все, что им нужно было сделать, это
позвонить, не назвавшись, в полицию. И  они  смеялись,  подкладывая  эту
дрянь в мой карман. "А вы, молодые люди,  наслаждайтесь  обществом  друг
друга!" Именно это крикнул мне Эшли, и я  слышал,  как  Руфус  и  Гордон
давятся смехом. Я еще почувствовал себя тронутым, почувствовал гордость.
Решил, что мои друзья хихикают, как испорченные школьники, при  мысли  о
том, чем мы с Порцией занимаемся наверху, и возгордился. Они же смеялись
потому, что знали - еще немного, и мне конец. И я вам вот что еще скажу!
Они видели, как все произошло.
   Колени Неда дергались, пока откровения одно за другим осеняли его.
   - Я отчетливо помню хохот, доносившийся  из  дверной  ниши  напротив,
пока  полицейские  заталкивали  меня  в  машину.  Они  погубили  меня  и
смеялись.
   Лицо Неда побелело, слюна закипала в уголках  рта  -  совсем  как  на
губах настоящих безумцев, которых они с Бэйбом видели каждый день.  Бэйб
наклонился, чтобы коснуться его руки.
   - Все в порядке, друг мой. Все в порядке. Не торопись.  Возможно,  ты
действительно сумел подобраться к истине...
   - Конечно, сумел! Так все и  было!  Какого  дьявола  я  раньше-то  не
догадался?
   - Ты знаешь какого. Я тебе уже говорил. Ты не догадался,  потому  что
не туда смотрел. Теперь смотри повнимательнее.  Четверка  школьников,  с
одним из них сыграли дурацкую шутку - вот  и  все,  о  чем  мы  с  тобой
говорим.  Шутка,  возможно,  гнусная,  определенно  гнусная,  однако  не
позволяй себе...
   - Они смеялись, Бэйб! Смеялись надо мной.
   Голос Мартина прервал их:
   - Что у вас тут происходит? Любовная ссора?
   Нед едва не выдал свое  знание  шведского,  вскочив,  чтобы  ответить
гневной колкостью, но Бэйб его опередил:
   - Не ссора, Мартин... он забыл счет. Счет забыл. - Бэйб бормотал  это
изумленно, уставясь на невидимую доску для нард.
   - Вы два, - сообщил по-английски Мартин, - оба псих. Здесь все  псих,
- он развел руки, как бы охватывая комнату, - но вы самые. Вам  пора  по
комнатам. Завтра инспекция. Утром бриться, вести хорошо.
   В эту ночь Нед не спал. Три смеющихся лица кружились  в  его  голове.
Фендеман, Гарленд и Кейд. Имена  повторялись  в  сознании  Неда,  словно
ритмичный стук вагонных  колес  или  грохот  копыт  на  скаковом  кругу.
Фендеман, Гарленд и Кейд. Фендеман, Гарленд и Кейд.
 
*** 
 
   Бэйб тоже провел без сна и эту ночь, и  многие  из  последовавших  за
нею. Он приметил в Неде перемену, которая его встревожила.
   - Не нравится мне, как ты жмешь по газам своей машины, - повторял он.
- Этак она тебя никуда не привезет. Только сгорит вместе с тобой.
   Нед, похоже, не обратил на его слова никакого внимания, он все глубже
и глубже погружался в прошлое, снова и снова проживал последние свои дни
в нормальном мире, вслушиваясь в  каждое  слово,  сказанное  Фендеманом,
Гарлендом и Кейдом, мысленно всматриваясь в каждый  их  взгляд  и  жест.
Теперь он мог увидеть себя их глазами.
   Принимая точку зрения Руфуса  Кейда,  он  видел  Неда  высокомерного,
много о себе возомнившего, Неда невнимательного  и  тщеславного.  Каждая
приветливая улыбка, каждое  произнесенное  им  вежливое  извинение  ныне
представлялись ему очевидным поводом для обиды.
   Нед  понимал,  почему  для  Эшли  он  должен