напротив.
   - О боже, - произнес он. - Все это так сложно. Прежде чем вы  скажете
что-нибудь еще, позвольте заверить вас, что  у  меня  нет  ни  малейшего
желания вредить вашему сыну. Он очень милый, интеллигентный  мальчик  Вы
можете им гордиться.
   - Я и горжусь. Для этого мне вашего одобрения не требуется.
   - Разумеется, нет.
   - Я заметила, - продолжала Порция, - вы не сказали,  что  не  желаете
вредить моему мужу.
   - Миссис Фендеман, важно,  чтобы  вы  постарались  понять,  насколько
сложны отношения, существующие между владельцем газеты и ее редакционной
коллегией.
   - Ох, ну не надо...
   - А, спасибо, Лили. Очень мило.  Теперь  уж  точно  никаких  звонков,
хорошо? Вот и лапушка.
   Саймон смотрел, как Порция наливает воду в стакан. Она  взглянула  на
него с печальной улыбкой.
   - Если бы я ничего не знала еще  до  прихода  к  вам,  то  поняла  бы
сейчас, - сказала она.
   - Простите?
   - Эта привычка подергивать вверх-вниз коленом. Я еще могу различить в
вас того, кем вы были когда-то. Растерянного юношу.
   Саймон встал. Глубоко вздохнул.
   - Ах, Порция, - произнес он. - Порция. Я  и  сказать  тебе  не  могу,
что...
   И он принялся мерить шагами кабинет.
   - Я был на лекции, которую ты читала  в  прошлом  апреле.  Смотрел  с
улицы, как ты ходишь по своей кухне. Все тот  же  дом  на  Плау-лейн.  Я
читал твои книги. Видел твой свет в глазах  Альберта.  Но  увидеть  тебя
здесь... Это так...
   - В глазах Альберта нет света. Больше нет. Ты его загасил.
   Однако Саймон не собирался сворачивать на предложенный Порцией путь.
   - Речь, я полагаю, о его сайте, не так ли? Я  заходил  туда.  Альберт
снабдил меня светлыми волосами. Зрелище довольно пугающее. Тогда ты  все
и поняла, верно? Или давно уже знала?
   - Честно говоря, не уверена. Я видела тебя только по телевизору  и  в
журналах. Что-то такое шевелилось в сознании. Недоверие.  Тревога,  быть
может...
   - Недоверие? - Саймон снова уселся напротив  нее.  -  Как  можешь  ты
говорить о недоверии?
   - Ну, некое неуютное чувство. Пожалуй, что и недоверие.  Прошу  тебя,
Нед. Я не хочу говорить ни о чем, кроме моей семьи. Моего сына.
   - Он должен был стать моим сыном!
   - Но не стал. Половина в нем от Гордона, половина от  меня.  От  тебя
ничего.
   - Я знаю. Знаю. Я думал... мне приходило в голову... быть  может,  ты
солгала насчет его возраста. Быть может, он в  действительности  на  два
года старше. Быть может, он был зачат...
   - Вот и опять колени запрыгали.
   Саймон встал.
   - Я понимаю, он сын Гордона. Но и ты должна понять, - он снова  начал
расхаживать, - что со мной произошло. Что они со мной сделали.
   - Эшли, Гордон и Руфус. Я знаю, что они сделали.
   - Знаешь? Откуда ты можешь знать? Нет ни малейшей возможности.
   - Гордон мне рассказал.
   Саймон остановился, повернулся.
   - Рассказал? - Ходьба возобновилась. - Да. Ясно. Он  тебе  рассказал.
Наверное, в этом  есть  смысл.  Ты  поняла,  кто  я,  сообщила  ему.  Он
признался во всем и послал тебя ко мне. В этом есть смысл.
   - Вы, может быть, разбираетесь очень во многом, мистер Коттер...
   - Порция, прошу тебя. Ты же знаешь мое имя. Вот и пользуйся им.
   - Вы, может быть, разбираетесь очень  во  многом,  мистер  Коттер,  -
упрямо  повторила  Порция,  -  говорите  на  многих  языках,  управляете
множеством предприятий, контролируете множество жизней, но о людях вы не
знаете ничего. Гордон рассказал мне все  много  лет  назад.  Много  лет.
Примерно  в  то  время,  когда  родился  Альберт.  Мысль  о  случившемся
разъедала его мозг, точно опухоль. Он наблюдал, как я день за днем  хожу
в  больницу,  чтобы  разговаривать  с  вашим  отцом,  и  сознавал,   что
ответственность за все это лежит на нем. И страдал. Он, знаете ли, любил
меня. И никогда не прекращал попыток найти вас.  Я  сдалась  задолго  до
него.
   - Что ж, это, определенно, был умный способ завоевать тебя. В уме его
я никогда не сомневался.
   - А стоило бы, ума у него не много. Доброе сердце и  никаких  мозгов.
Посмотрите, в какую беду он попал.
   - В беду? Ты посмотри лучше,  в  какую  беду  попало  то  африканское
племя. Доброе сердце!
   - Ох, ради всего святого. Вы что, собираетесь открыть здесь дискуссию
о моральной ответственности? Почему мы должны относиться  к  африканцам,
как к детям? Когда они сами себе причиняют  вред,  разве  это  неизменно
наша  вина?  Разве  Гордон  вел  себя   хуже   правительства,   которое,
собственно,  все  и  устроило?  Хуже,  потому  что  он  белый  и  должен
"понимать, что к чему" яснее, чем бедные, беспомощные негритянки? Да, он
поступил дурно. Как и мы поступаем  дурно  всякий  раз,  когда  покупаем
куклу, изготовленную детьми, работающими на  предприятиях  с  потогонной
системой. Добрые, достойные, благородные, либерально настроенные мужчины
и женщины помешивали некогда сахар в своих чашечках  с  кофе,  прекрасно
сознавая, что кофе этот собран рабами. Мы носим кожаные туфли, и в  один
прекрасный  день  это  вдруг  признается  верхом  безнравственности.  Мы
покупаем то да се, мы живем в этом мире, мы все соучастники, все варимся
в одной нравственной каше. Ради любви к  Господу,  как  можете  вы  быть
таким высокомерным? Неужели нельзя хоть на миг посочувствовать человеку,
тонущему в трясине?
   - Которую создал он сам.
   - Так ведь это делает происходящее еще более  достойным  жалости.  Не
будь в этом его вины, он, подобно вам, купался бы в роскоши возвышенного
гнева. Когда судьба швыряет в нас кирпичами, это не  так  уж  и  тяжело.
Когда же мы сами швыряем их, а они возвращаются  и  бьют  нас,  это  уже
безнадежно. Это его вина,  поэтому  он...  он  пытается  притворяться...
Видели бы вы его... он так растерян. Так абсолютно беспомощен. -  Порция
разозлилась на себя, услышав, как дрожит ее голос,  и  осознав,  что  на
глазах у нее закипают слезы.
   - Мне жаль, Порция. Правда, жаль.
   - Да не нужна мне ваша жалость, мне нужно обещание. Думаю,  репутацию
Гордона теперь уже не спасти, но Альберт... Оставьте его в  покое.  Ради
Бога, оставьте его в покое.
   - Он первым полез в драку. - Теперь  Саймон  стоял  напротив  Порции,
прислонясь к стене. - Если я  хорошо  его  изучил,  он  сейчас  сидит  с
лэптопом в каком-нибудь кибер-кафе, используя псевдонимы и не  принимая,
из  страха  перед  новыми  вирусами,   никакой   почты.   Это   поединок
интеллектов.
   - Он ребенок. Отпустите его.
   Саймон вспомнил о написанном утром письме в Оксфорд. Письме,  получив
которое, колледж наверняка откажется принять Альберта.
   - Прости, Порция, - сказал он. - Машина уже запущена.
   Порция взглянула на стену над его головой.
   - И все это, на самом-то деле, полностью продуманные поступки.
   - Когда-нибудь ты поймешь.
   -  Не  стану  притворяться,  будто  мне  известно  все,  что  с  вами
отучилось. Но результат я вижу ясно. Возможно, вам  стоит  поблагодарить
Гордона. Вы обладаете почти безграничным богатством и умом, который, как
все твердят, поражает широтой, обилием знаний и  мощью.  Похоже,  у  вас
есть все, чего жаждет мир.
   - Но нет тебя, Порция. Тебя у  меня  нет.  Нет  детей  от  тебя.  Нет
истории нашей семьи, нет молодости.
   - Вы знаете, как отреагировал бы Нед, что  бы  с  ним  ни  сотворили?
Скажем, если бы Гордон в припадке ярости отсек ему руку?  Нед  покраснел
бы и, заикаясь, сказал:  "Господи,  все  правильно.  В  общем-то  я  сам
виноват. Прошу вас, не волнуйтесь. Мне страшно жаль". Вот чем ответил бы
Нед на любую  выпавшую  ему  беду.  Ослепительной  улыбкой  и  смущенным
шарканьем.
   - Я - Нед, и таков мой ответ.
   - Я не знаю, кто вы, мистер Коттер, но  могу  с  полной  уверенностью
сказать, что вы никак уж не Нед Маддстоун.  Я,  видите  ли,  хорошо  его
знала.
   - Ты поймешь. Очень скоро. -  Саймон  шагнул  к  ней.  -  Я  не  несу
ответственности за происходящее. Скоро все закончится и ты все  узнаешь.
У нас будет время поговорить, повспоминать. Ты увидишь, что  я  -  всего
лишь орудие. Орудие Божие.
   Порция, уже стоявшая в дверях, содрогнулась.
   - Милосердное небо, - прошептала она. - Несчастный  вы  человек.  Как
мне вас жалко!
   Оставшись  в  одиночестве,   Саймон   какое-то   время   простоял   в
задумчивости. Потом вызвал по внутреннему телефону Лили.
   - Те письма, что я вам дал. Их ведь еще не отправили?
   - Пока здесь, Саймон.
   - Принесите, хорошо? Вот и чудно.
   Он обнаружил, что все еще не может сидеть без того, чтобы колени  его
не ходили ходуном,  и  потому  перечитал  письмо  в  колледж  Сент-Марк,
прислонясь к стене у окна. Потом положил письмо на  стол,  улыбнулся.  С
этим можно и подождать.
 
5. Кода 
 
   Последнюю четверть часа Альберт и Порция просидели на кухне -  каждый
ощущал оставленный Гордоном запашок страха, но заговаривать о нем первым
никто  не  спешил.  Гордон  ушел  в  половине  девятого,  на   заседание
правления.
   - Да не сидите вы, как на похоронах, - весело  сказал  он,  запихивая
бумаги в портфель.
   Мать и сын гордились лицемерием друг друга. Альберт  и  вообразить-то
не мог, что Порция способна произнести: "Разорви их в клочки, тигр!" - а
она не представляла себе, что наступит день, когда Альберт хлопнет  отца
по плечу и скажет: "Молодцом, пап!"
   Гордон вышел, быстро кивнув на прощанье, - как бы показывая, что день
нынче самый обычный. В обычный день, как хорошо было известно и  Порции,
и Альберту, он, расцеловав обоих,  сказал  бы:  "Пора  пометать  немного
бисера перед свиньями" или "Пожелайте мне удачи", а то и "Фух! Еще  один
дерьмовый день ждет нашего героя".
   И пока в их чашках  остывал  кофе,  пока  за  дверью  кухни  горестно
подвывал, просясь его впустить, Ява. Порция рассказала Альберту все, что
знала о Неде Маддстоуне.
   - Почему же ты мне раньше-то не говорила?  -  спросил  Альберт.  -  И
почему папа ничего не сказал?
   -  Наверное,  следовало  бы.  Это  не  казалось  нам...  необходимым.
Впрочем, папа не знает, что Нед вернулся. Да и откуда ему знать? Я  сама
поняла все только вчера. Никому из нас  не  известно,  что  произошло  с
Недом после его исчезновения. Думаю, мы этого никогда не узнаем. Но твой
отец много лет ужасно  переживал  из-за  него.  Возможно,  переживает  и
сейчас. Мы с ним об этом не разговариваем.
   - Ты... ты по-прежнему любишь Неда?
   - Я очень люблю твоего отца. И тебя.
   - И деда.
   - И деда, конечно. - И Яву?
   - Уж тем более Яву.
   Оба  рассмеялись.  Порция  погладила  Альберта  по  руке  -  в   знак
признательности за то, что он снял бремя с ее плеч, - и он сжал в  ответ
ее ладонь.
   Теперь он сидел, открыв лэптоп, у себя в спальне, с Явой на  коленях,
все старавшимся врезать как следует мыши, и ждал электронной почты. Мать
не ответила на его вопрос, поэтому Альберт решил, что она все еще  любит
Саймона, Неда... как бы того ни звали.
   Компьютер пропел мелодию, Альберт подскочил на стуле, и  Ява  сердито
спрыгнул с его  коленей.  В  ящике  входящей  корреспонденции  появилось
письмо.
 
   Simon Cotter Re: Ned
 
   Приложения не было. Сейчас  Альберта  не  заботила  даже  возможность
того, что Коттер научился посылать  вирусы  обычной  почтой.  Он  открыл
письмо.
 
   10/10/00  09:20  утра,  Альберт  Фендеман,   aef@anon.anon.anon.co.tm
написал:
   Дорогой м-р Коттер
 
   > Моя мать все мне объяснила, однако она не знает, что я пишу
   > Вам.
   >
   > Я очень сожалею о страданиях, которые в прошлом причинил
   > Вам мой отец.
   >
   > Я понимаю, почему Вы делаете то, что Вы делаете, и обещаю
   > отныне оставить Вас в покое.
   >
   > Спасибо за ценный опыт, который я приобрел, работая у Вас.
   > Надеюсь, у Вас и у Вашей компании все идет хорошо.
   >
   > Прошу Вас, не прекращайте той достойной работы, которую Вы
   > осуществляете в области этической торговли. >
   > Ваш >
   > Альберт Фендеман
 
   Альберт,
   Спасибо за письмо. Запустите компьютер. Не обращайте внимания на  то,
что экран пуст. Нажмите Alt-Control-Shift-N, подождите несколько секунд,
а затем нажмите Shift-Delete. После запроса  пароля  введите  "Babe"  (с
заглавной В). Вы обнаружите все Ваши файлы нетронутыми.
   Желаю Вам приятно провести время  в  Оксфорде.  Если  когда-нибудь  в
будущем Вам придется искать работу.  Вы  знаете,  куда  обратиться.  Вас
ожидает блестящая карьера. Не обманите ожиданий матери.
   Ваш Саймон.
   P.S. У Вас замечательный почтовый адрес. Мой указатель сообщает,  что
tm - это Туркменистан. Изящно.
   Саймон Коттер, simoncotter@cotdotcom.com
 
   Любые мнения, выраженные в отправленном по электронной почте  письме,
являются мнениями  отдельного  человека  и  не  обязательно  разделяются
компанией. Данное письмо и любые переданные с ним файлы  предназначаются
исключительно для  использования  указанным  в  письме  получателем  или
организацией, которой оно адресовано. Письмо может содержать  материалы,
защищенные правом  атторнея  не  разглашать  информацию,  полученную  от
клиента. Если Вы не являетесь указанным в письме получателем или особой,
ответственной за  доставку  письма  указанному  в  нем  получателю,  Вам
следует считать, что письмо получено Вами вследствие ошибки и что  любое
его использование строго запрещено.  Если  Вы  получили  это  письмо  по
ошибке,      пожалуйста,      перенаправьте      его      по      адресу
housekeeping@cotdotcom.com.
   Настоящее примечание  подтверждает  также,  что,  хотя  это  почтовое
сообщение было очищено от компьютерных  вирусов,  его  получатель  несет
единоличную ответственность за проверку того обстоятельства, что  письмо
и его содержимое были проверены и приняты его собственными антивирусными
системами.
 
*** 
 
   Саймон закрыл лэптоп и аккуратно уложил его рядом с собой на сиденье.
   - Подождите меня, Джон, - сказал он,  открывая  дверцу  машины.  -  Я
ненадолго.
   - Хорошо, сэр.
   Выйдя из машины, Саймон оглядел  высокое  здание  на  другой  стороне
улицы. Он прошел сквозь целую батарею камер, не глядя в их  объективы  и
не избегая их.
   За полчаса до него примерно так  же  смотрел  на  это  здание  Гордон
Фендеман. Он совершил ошибку, постаравшись прикрыть, проходя через строй
прессы, лицо кейсом, что лишь придало ему вид виноватый и нелепый.
   Из дома Гордон вышел с ощущением в желудке, которого не испытывал уже
лет двадцать - с той поры, когда в  ужасе  ожидал  появления  полиции  с
новостями о Неде Маддстоуне и ордером на арест. Жена и сын не  одурачили
его за завтраком своей показной шутливостью и веселым  похлопыванием  по
плечу. Он видел, яснее ясного, страх в их глазах. Они ему не  верили.  И
не верили вдвойне. Во-первых, они считали  его  виновным  в  безобразной
измене этическим принципам, а во-вторых, не верили, будто его хватит  на
то, чтобы довести дело до победного конца. Он читал это неверие  в  лице
Порции. "Только  постарайся,  чтобы  не  получилось  еще  хуже,  Гордон.
Постарайся, чтобы не получилось хуже".
   Презрение - вот что они испытывали к нему. Как будто на лбу его  было
крупными буквами написано: НЕУДАЧНИК "Посмотрите  на  меня,  я  шмук!  -
хотелось ему крикнуть людям, поднимавшимся вместе с ним в лифте. - Кусок
дерьма! Смейтесь надо мной, что  же  вы  не  смеетесь?  Не  стесняйтесь.
Остальные-то смеются!"
   В растрепанных чувствах Гордон и  поныне,  о  чем  бы  он  ни  думал,
прибегал  к  американским  оборотам.  Это  помогало  ему  ощущать   себя
человеком более целостным. Возможно... возможно, если бы его родители не
умерли так рано, он и добился бы успеха. В конце концов, какое уж  такое
образование получил он в этом хэмпстедском сумасшедшем доме? Черт бы его
подрал, этот дом, и ведь он так в нем и живет. В  этом  темном,  ужасном
доме. Ему следовало еще годы назад  воспользоваться  своим  паспортом  и
перебраться вместе с Порцией и Альбертом в  Штаты.  На  деньги,  которые
можно было выручить за домину на  Плау-лейн,  ничего  не  стоило  купить
жилье где-нибудь в штате Нью-Йорк.  В  той  же  Итаке.  Альби  вырос  бы
американцем. Порция могла получить место в университете, да и сам он там
уж чего-нибудь да добился бы. Американцы не взирают на тебя  со  здешним
снобизмом. Вся эта вынесенная из частных школ вежливость была  для  него
все равно что нож под ребра. Бормочут "Боже, мне так  жаль",  да  еще  с
этой их самоуничижительной улыбочкой, ах-ах!  Самоуничижение,  чтоб  мне
задницу оторвало! А то они не знают, кто босс, кто свой,  а  кто  чужой.
Конечно, жена и сын любят его. Но что это за любовь, если они смотрят на
тебя, как на раненого оленя? Слишком напуганного, чтобы сказать ему, что
они думают, потому что думают-то они, что ты слишком напуган,  чтобы  их
выслушать.  Это  не  любовь,  а  оскорбление.  Самое  что  ни  на   есть
оскорбление!
   Он их тоже любил, он знал это.  Он  хотел  обеспечить  их,  защитить,
хотел, чтобы они любили его, чтобы обожали,  но  ведь  ему  не  дали  ни
единого шанса. Никто ни разу не спросил у него  совета  даже  по  самому
простому вопросу. Те же являвшиеся в дом водопроводчики и электрики. Они
неизменно просили Порцию  показать  им,  где  тут  подвод  питания,  где
запорный кран или еще какая-нибудь дрянь.  Теперь  просят  Альби.  Точно
инстинктом каким обладают. Он может  стоять  рядом,  посреди  комнаты  -
хозяин дома, глава семьи, - но разве у  него  спросят,  что  ему  больше
нравится, пластик или фанера? Господи, от него, наверное, за милю  разит
неудачником. Собственный его сын в семнадцать  лет  зарабатывал  больше,
чем он когда-либо в своей жизни. А все эта гнусная жопа, Саймон  Коттер.
Этого унижения Гордон до конца своих дней не забудет.
   На сорок третьем этаже его поджидали члены правления, с  обычными  их
сердечными шуточками  и  лживой  любезностью.  Первис  Аллоуэй  выступил
вперед и пожал ему  руку,  одновременно  -  верный  признак  близящегося
предательства - положив другую на плечо.
   - Возможно,  самое  лучшее,  господин  председатель  (как  они  любят
официальные титулы!),  если  заседание  буду  вести  я,  тем  более  что
посвящено оно главным образом... ну, вы понимаете...
   - Хорошо, хорошо... - Гордон  решил  обойтись  без  обычных  вежливых
экивоков. - Я и сам хотел предложить это.
   - Тогда приступим?
   Гордон,  отдуваясь,  чувствуя,  как  пот  льет  по  лицу,  подошел  к
противоположному от Аллоуэя концу стола. Открыв кейс, он разложил  перед
собой несколько  стопок  документов.  Наступило  смущенное  молчание,  и
Гордон сообразил,  что  с  количеством  бумаг  он  перестарался.  Только
спятившие сутяги да панические фанатики  от  здравоохранения  таскают  с
собой столько документов, подумал он. Гордон чувствовал, как из всех пор
его лица лезут наружу капельки пота, что дышит он так, словно  взбирался
сюда не на лифте, а пешком. Он покраснел и сел, а тем временем  Аллоуэй,
откашлявшись, приступил к делу.
   - Джентльмены,  я  открываю  наше  чрезвычайное  заседание.  Согласно
статье девятой, мы вправе оставить мелкие вопросы в стороне и перейти  к
главному пункту повестки дня, очерченной в лежащих перед вами бумагах. Я
обещал сделать в полдень заявление для прессы, что,  полагаю,  дает  нам
время рассмотреть вопрос, э-э,  всесторонне.  Не  желает  ли  кто-нибудь
сказать несколько вступительных слов, прежде чем  мы  выслушаем  мистера
Фендемана?
   Все были  мягки,  тактичны  и  добры.  Никто  не  имел  ни  малейшего
намерения бросить хотя бы подобие тени сомнения  на  честность  Гордона.
Несколько  членов  правления  отпустили  -  кто  иронические,  а  кто  и
язвительные - замечания в адрес британской прессы и присущего ей чувства
ответственности.
   Сюзи, секретарша Гордона, сидела слева от Аллоуэя и  стенографировала
всю эту чушь.
   - Я не уверен даже, господин исполняющий обязанности председателя,  -
заявил один из членов правления, - что у "Лондон ивнинг пресс" имеется в
Африке собственный корреспондент.
   - Совершенно верно! - энергично встрял