семью. Да еще
и в такую рань. Ехал мимо в аэропорт и решил рискнуть  -  вдруг  вы  еще
дома. Совершали пробежку?
   Оливер, невесть почему застеснявшись  своего  спортивного  костюма  и
головной повязки, кивнул.
   - Большое удовольствие видеть вас, мистер Коттер. Если  позволите,  я
заскочу наверх, переоденусь...
   - Ну же, Саймон! Где он?
   Индиа, младшая дочь Оливера, схватила Саймона за  руку,  ощупала  его
рукав и подергала за бороду.
   - Ага. А где бы  ты  хотела,  чтобы  он  оказался?  Быть  может,  под
сахарницей? В стойке для тостов? В газете?
   - Под сахарницей.
   - Ну хорошо. Загляни.
   - Черт подери!
   Оливер с удивлением отметил, что Руперт, уже закончивший Оксфорд и  в
последнее  время  ставший  утомительно  утонченным,  таращит   глаза   и
поерзывает от нетерпения точно так же, как и все остальные.
   - Еще! Еще раз!
   Ко времени, когда Оливер спустился вниз, в кухне уже вовсю шло чтение
мыслей. Даже мать Оливера, сидевшая в кресле-каталке чуть в  стороне  от
других, даже она,  похоже,  наслаждалась  происходящим,  если,  конечно,
можно  считать  надежным  показателем  количество  слюны,  сочащейся  из
уголков ее рта.
   Джулия, дети и Мария - все они уже нарисовали каждый свое на  листках
бумаги и теперь теснились вокруг  Коттера,  театрально  приложившего  по
пальцу к каждому виску и, собрав морщинами лоб, уставившегося в пол.
   - Великий Коттини должен подумать. Он должен подуууумать...  э-э-э...
no desme la lata! - негромко бормотал Коттер.
   Мария  захихикала,  удивив  этим  Оливера.  Она   что-то   произнесла
по-испански, и Коттер живо ответил ей.
   - Мой дух-наставник открыл мне все! -  объявил  он  после  того,  как
поочередно вгляделся в лицо каждого из  посмеивающихся,  раскрасневшихся
детей. - Оливия, поскольку она оччень умна и оччень красива, выбрала  бы
симпатичную лошадь, да? Я думаю, ты нарисовала лошадь.
   Оливия развернула свой листок и показала всем нарисованную лошадь.
   - Вообще-то это пони, - пояснила она. Коттер хлопнул себя по лбу:
   - О, как я глуп! Конечно, пони. Не лошадь! Пони! Прости  меня,  дитя,
по утрам моя сила убывает.  Теперь  обратимся  к  Хулии.  Хулия,  думаю,
выберет няблоко. Да. Вот тут я совершенно  уверен.  Няблоко.  Наполовину
съеденное.
   Джулия развернула листок, и по кухне прокатился восторженный хохот.
   - Хорошо. Мы кое-чего  добились,  да?  Переходим  к  Руперту.  Руперт
существо одухотворенное. Сам Руперт этого пока что не  знает,  но  он  -
самый одухотворенный из присутствующих. Руперт, я думаю, выбрал камин, в
коем он видит символ своего пылко горящего сердца.
   - Хрен знает что!
   - Руперт!
   - Прости, мам, но какого же черта?
   - Теперь что касается Индиа. Индиа тоже очень красива,  Индиа  мудра,
Индиа умнее, чем все ее братья и сестры, вместе взятые...
   Оливер переглянулся с женой. Жена сияла, и он, кивнув, чуть улыбнулся
ей.
   - Итак, Индиа выбрала бы, я полагаю,  предмет  самый  обманчивый.  Но
что, должен спросить себя я, есть самая обманчивая в мире  вещь?  Ничто.
Ничто - вот самая обманчивая, самая нечестивая вещь в мире. Покажите мне
ваш листок, о обманчивая и нечестивая дева.
   Индиа, покраснев, развернула пустой листок  и  сорвала  оглушительные
аплодисменты.
   - И наконец, сеньорита Мария. Что  бы  такое  могла  она  нарисовать?
Мария хорошая женщина. Мария добра. Мария благочестива. Мария нарисовала
в  цыпленка,  я  думаю,  который  является,  как  и  она,  благочестивым
творением Божиим.
   Уронив свой листок и перекрестившись, Мария залопотала на  испанском,
и Коттер ответил ей стремительным потоком слов. Мария поцеловала его  и,
хихикая, выпорхнула из кухни.
   - Еще, пожалуйста, еще!
   Коттер глянул на Оливера и улыбнулся.
   -  Боюсь,  мне  необходимо  переговорить  с  вашим  отцом.  Дела!   -
таинственно прошептал он и глухо застонал.
   Дети застонали в ответ и потребовали обещания, что он  придет  к  ним
еще раз.
   - Поднимемся наверх, - Оливер повел Саймона к лестнице, - там нам  не
помешают.
   - Великолепный дом. - Саймон одобрительно оглядывался по сторонам.
   - Собственно, это дом моей матери.
   - А.
   Оливер   заметил   любопытный   взгляд,   брошенный    Саймоном    на
смонтированный в лестничном пролете лифт.
   - Несколько лет назад у нее случилось несколько ударов подряд.  Разум
не пострадал, однако...
   - Как печально. И Мария ухаживает за ней?
   - Да. Вот сюда.
   - Благодарю вас. Очаровательная комната. У вас  чудесная  семья,  сэр
Оливер. Редкость по нашим временам.
   - Просто "Оливер", прошу вас. Что ж, должен сказать, развлекли вы  их
здорово. Не хочется повторять их приставания, но как,  черт  возьми,  вы
это делаете?
   - А, пустяки. - Саймон постукал пальцем  по  своим  темным  очкам.  -
Бумагу-то им я раздал. Все остальное, боюсь, очень скучная химия. Ничего
больше. Вроде тех фокусов, к которым ваши ребята из МИ-6, полагаю, то  и
дело прибегали в прежние дни. Только детям не говорите.
   - Даю слово. Но вот... - Да?
   - Я насчет сказанного вами об Индиа  -  что  она  умнее  других.  Это
чистая правда, однако откуда вы-то это узнали?
   - Ну, это само лезет в  глаза.  Глупость  скрывать  куда  проще,  чем
мозги. Вы и сами наверняка это замечали.
   - Что ж, тут вы попали в точку. Садитесь, пожалуйста.
   - Спасибо. Вы, верно, гадаете, зачем я к вам заявился.
   Оливер, который вот уж пятнадцать  минут  как  кусал  от  любопытства
язык, благодушно пожал плечами:
   - Да, это определенно сюрприз. Приятный, уверяю вас.
   - М-м. Боюсь, мои методы ведения бизнеса  несколько  неортодоксальны,
как вы, должно быть, и сами знаете.
   - Новые правила для новой индустрии.
   - Точно.  Буду  с  вами  абсолютно  откровенен.  Как  вам,  вероятно,
известно, "КоттерДотКом" пришлось отказаться от услуг  главы  ее  отдела
интернет-безопасности.
   - Козимы Кречмер?
   - Печальная история. Многие относятся к этой  женщине  как  к  своего
рода кибер-героине, однако, как я дал ясно понять, она  действовала  без
ведома и согласия компании.
   - Как я полагаю, семья Барсон-Гарленда обратилась в суд?
   - Я заверил их адвокатов, что все исследования проводились Козимой  в
ее свободное время, не тогда, когда она работала на компанию. Теперь иск
направлен исключительно против нее. Она где-то прячется, скорее всего, в
Германии. Боюсь, миссис Гарленд трудновато будет получить от нее хотя бы
пенни. В конце концов, похоже на то, что ее утверждения были  отнюдь  не
безосновательны. Прискорбно.
   - Хм... Должен признаться, то был самый увлекательный вечер, какой  я
когда-либо проводил у телевизора.
   - Вы ведь довольно хорошо знали Барсон-Гарленда?
   Оливер, внимательно оглядев пальцы, извлек из-под ногтя соринку.
   - Знал? Да, пожалуй, знал. Хоть и не сказал бы, что хорошо.
   - Если верить слухам, он пытался завербовать вас в союзники этого его
"Агентства безопасности". И обещал вам место главы этого агентства, если
оно когда-нибудь будет создано.
   - Правда? Я...
   Оливер, услышав скрип на лестнице, обернулся, быстро пересек гостиную
и распахнул дверь.
   - А, Мария, вам нужна помощь?
   - Извините, что помешала, сэр Оливер. Я просто  подумала,  может,  вы
или мистер Коттер захотите выпить по чашечке кофе? Или печеньиц? Я много
всяких напекла.
   Оливер неловко переминался у камина с  ноги  на  ногу,  ожидая,  пока
Мария уберет с кофейного столика стопки журналов и  книг  по  искусству,
чтобы расчистить место для подноса. Коттер о чем-то перемолвился  с  ней
по-испански, и она вышла ухмыляясь, точно школьница.
   - Кружева на подносе! - сказал, закрывая дверь, Оливер. - Вы и тут  в
самую точку попали. Помнится, я читал в каком-то журнале, что  вы  бегло
говорите на девяти языках. Это правда?
   - Частичная, - ответил Коттер и взял  печенье.  -  Я  провел  столько
времени, изучая языки, что так и не научился толком  считать,  а  потому
сказать вам, на скольких языках я говорю, мне сложно.
   Оливер сдержанно улыбнулся.
   - Вы, вероятно, гадаете, -  продолжал  Саймон,  -  кстати,  печеньица
полное объедение, просто тают во рту... гадаете, откуда мне  известно  о
попытках Барсон-Гарленда совратить вас.
   - Этот вопрос приходил мне в голову.
   - Я не цеплял жучки под столики клуба "Маркз" и не подкупал  тамошних
четверговых лакеев, на этот счет не волнуйтесь.  Нет,  дело  попросту  в
том, что милейший Барсон-Гарленд флиртовал  и  со  мной  тоже.  Торговал
собой, так сказать, и направо, и налево.
   - Понятно.
   - Видите ли, он никак не мог решить, идти ли ему по правительственной
линии или приткнуться к частному  сектору.  Нюх  у  него  на  этот  счет
действительно был хорош. Кто станет в дальнейшем править миром - те  или
эти? Кое-кто считает, что правительствам  следует  подумать  о  создании
глобальной интернетовской полиции.  Другие  боятся,  что  именно  это  и
произойдет,  и  потому  криком  кричат  о  личной  тайне  и  гражданских
свободах. Вы, вероятно, знаете, что  недавний  прилив  вирусов,  червей,
почтовых бомб и нападений на порталы привел международное  сообщество  к
неизбежному  и  окончательному  выводу.  Ничего  тут  поделать   нельзя.
Надежной  защиты  не  существует.  Или  она  слишком   дорога.   Слишком
непрактична. Юридические последствия существования  границ,  различий  в
трактовках авторского права и тому  подобного  запутаны  и  неразрешимы.
Единственное  реальное  решение,  решение,  принимаемое   на   локальных
корпоративных уровнях, доступно лишь частному предпринимателю, и состоит
оно  в  том,  чтобы  проводить   собственную   политику,   устанавливать
собственные барьеры,  самому  заниматься  вакцинацией  и  профилактикой.
Только частный сектор способен пересекать границы, только у него имеются
ресурсы и силы, позволяющие взять ответственность на  себя.  Пост  главы
отдела интернет-безопасности  компании  "КоттерДотКом"  приобретает  еще
большее, чем прежде, значение. Честно говоря, даже  если  бы  Козима  не
спятила, я все  равно  предложил  бы  его  вам.  Что,  если  вы  еще  не
догадались, я и делаю. Строго говоря, это та же работа, какую  предлагал
вам Эшли Барсон-Гарленд, но она масштабнее, она настоящая, она  защищена
от политического вмешательства и до непристойного  хорошо  оплачивается.
Правда, ответ мне нужно получить очень быстро. Этим  утром  я  улетаю  в
Африку и был бы рад услышать, что вы готовы начать, как  только  уладите
все со своими людьми... пока же мне совершенно необходимо отлить. Вы  не
могли бы?..
   - Да, конечно. Вот сюда, вторая дверь направо.
   - И попробуйте печеньица. Такие легкие. Диета ваша от  них  нисколько
не пострадает.
   Выйдя  из  комнаты,  Саймон  двинулся  через  лестничную  площадку  в
указанном ему направлении. Проходя мимо лестницы, он заметил,  что  лифт
уже наверху. Внимание его привлекла полуприкрытая дверь - Саймон толкнул
ее и вошел.
   Мать Оливера Дельфта, одинокая и неподвижная, сидела в кресле-каталке
у выходящего на площадь окна. Саймон подошел, встал рядом с  нею.  Глаза
старухи выкатились. Саймону показалось, что  лицо  ее  все  же  способно
что-то выражать - в нем как будто мелькнул проблеск приятного удивления.
   - Филиппа Блэкроу, - прошептал  Саймон.  -  Какая  странная  встреча.
Известно ли вам, что на вас лежит  ответственность  за  разрушение  моей
жизни? Знаете, что из-за вас я провел двадцать лет в  сумасшедшем  доме?
Двадцать лет - из-за вас и вашего мерзавца сына.
   Дыхание вырывалось из легких Филиппы с шипением и бульканьем,  Саймон
чувствовал, как она напрягается, стараясь совладать с обвислыми щеками и
вялым ртом, заставить их двигаться так,  чтобы  получилась  человеческая
речь. Слюна стекала с губ старухи, скрюченные, иссохшие  руки  тряслись,
как сухие листья в грозу.
   - Я должен был доставить вам письмо. От ваших друзей-фениев.  Но  его
перехватил ваш сын - единственный из всех  живущих  на  свете.  Вот  как
жестока бывает судьба. Чтобы прикрыть вас и спасти собственную никчемную
шкуру, он отправил меня гнить  среди  безумцев,  навсегда.  А  теперь  я
вернулся. И в сравнении с судьбой я куда более жесток.  Я  подумал,  что
вам следует это знать. Бесконечно более жесток. Мне сказали, что в вашем
безжизненном теле еще обретается разум. Теперь у него будет чем заняться
до скончания ваших дней. Прощайте.
   Образ Филиппы, унесенный  с  собою  Саймоном,  был  образом  поникшей
матери, по  щекам  которой  льются  слезы.  Спуская  в  туалете  воду  и
возвращаясь к Оливеру,  он  не  мог  видеть,  что  рот  старухи  силится
сложиться в улыбку, не мог знать, что слезы, лившиеся из ее  глаз,  были
слезами счастья.
 
*** 
 
   Альберт ворвался в дом и еще из прихожей крикнул:
   - Мам! Пап! Вы где?
   Только позвав трижды и не получив ответа, он сообразил, что Гордон  с
Порцией поехали за  дедом,  чтобы  привезти  его  к  ужину.  Собственно,
потому-то Альберт и отправился сегодня на работу пораньше, просто кошмар
поездки в метро изгнал  из  его  головы  все  мысли  об  этом.  Зазвонил
телефон, и Альберт гневно влетел в  кухню,  швырнул  сумку  на  кухонный
стол, даже не подумав о том, что может расколотить экран лежащего в  ней
лэптопа, сорвал трубку с аппарата и оставил  ее  болтаться,  ударяясь  о
стену. Кот Ява потерся о лодыжку, Альберт ногой отпихнул его.
   - Дерьмо! - закричал он. - Всё дерьмо! И все дерьмо. Дерьмо,  дерьмо,
дерьмо!
   Тяжело дыша, он вытащил из кармана куртки газету, присел за стол и  в
двенадцатый раз перечитал статью. Ява невозмутимо  восседал  в  углу,  с
холодным достоинством игнорируя хозяина.
 
КАФЕ НЕЭТИЧНОСТЬ 
 
   Кофейный скандал заварился этим утром в  мире  "этической  торговли",
когда "Лондон ивнинг пресс" обнародовала эксклюзивную информацию о  том,
что Гордон  Фендеман,  основатель  компании  "Кафе  Этичность",  любимец
"новых лейбористов" и говорунов от экологии, ухитрился, ради того  чтобы
начать свое дело, мошенническим образом лишить африканское племя прав на
землю и  разрушить  жизненный  уклад  целого  народа.  Согласно  местным
источникам информации, так называемые "кооперативы", сотрудничающие,  по
уверениям "Кафе Этичность", с этой компанией, на самом деле  состоят  из
людей, которых автобусами возят на плантации, расположенные  в  двухстах
милях восточнее мест обитания их племени. Источники утверждают, что  это
является  результатом  достигнутой  посредством  подкупа  договоренности
между Фендеманом (41 год) и местным правительством, целиком состоящим из
представителей  образующего  большинство   населения   страны   племени,
враждующего с изгнанным со своей земли народом.
   Это разоблачение способно значительно пошатнуть быстро  расширяющийся
рынок этической торговли и в очередной  раз  бросить  тень  сомнения  на
способность "новых лейбористов"  здраво  судить  о  бизнесе.  Всего  две
недели назад премьер-министр, выступая в Сити, назвал компанию Фендемана
"маяком, указующим новые пути торговли с третьим миром", - заявление,  о
котором ему придется теперь горько пожалеть.
   Согласно сообщениям, Фендеман, муж специалиста по  истории  искусства
Порции Фендеман, в 1998 году заключил сделку с вождями  малого  племени,
которые  ради  нее  отвергли  очень  выгодное  предложение   глобального
консорциума. Вождей уверили, что соглашение с "Кафе Этичность"  послужит
их интересам, им предложили долю прибылей, улучшенные условия  работы  и
обеспеченное  будущее  для  их  народа.  Впоследствии   они   с   ужасом
обнаружили, что условия этого договора  фактически  позволяли  Фендеману
согнать их, заменив рабочими из другой части страны,  с  земли,  которой
владели бесчисленные поколения их  предков.  Теперь  перемещенный  народ
стоит лицом к лицу с будущим, полным голода, болезней  и  бесприютности,
причем в стране, где это племя и без того сильно  ограничено  в  правах.
Как было подсчитано, личная  прибыль  Фендемана,  проистекающая  как  из
сделки с местным правительством, лишившим этот народ его земель,  так  и
из все возрастающего объема  продаж  компании,  превышает  один  миллион
фунтов в год. Комментарий см. на с. 12.
 
*** 
 
   "Комментарий"  на  двенадцатой   странице   был   неописуем,   просто
неописуем. Альберту казалось, что мир вокруг него рушится. И  расчленить
отчаяние на составные части было невозможно.
   Его отец. Как можно писать такое? Как они  посмели?  Ведь  это  явная
ложь. Он слишком хорошо знал отца, чтобы верить в написанное. И  тем  не
менее эта статья глубоко уязвит отца. Он человек гордый. И чем бы все ни
закончилось, грязь пристанет к нему навсегда.
   Его работа - пять  месяцев  Альберт  протрудился  на  ниве  этической
торговли. И на первых же порах  добился  большого  успеха.  Он  гордился
сделанным, гордился помощью, которую оказал миру. А теперь  вот  гнусная
писанина, сколь бы ни была она  лжива,  навсегда  останется  в  сознании
людей.  Потребитель,  уже  протянувший  руку  к  продукту,  на  этикетке
которого значится слово "этическая", отдернет ее словно ужаленный. "Так,
так, - скажет он  себе.  -  Вроде  был  какой-то  непристойный  скандал,
связанный  с  компаниями  этого  типа.  Нет  уж,  обойдусь-ка  я   лучше
"Нескафе"". И все, сделанное Альбертом, пойдет прахом.
   Саймон. "Лондон ивнинг пресс" - это его газета. Конечно,  он  человек
занятой.   Альберт   еще   не   встречал   никого,   наделенного   такой
работоспособностью, таким умением вникать в детали. Да еще только вчера,
в баре,  Альберт  предложил  своим  друзьям  выпить  за  него.  Описывая
завидные способности Саймона, он то и дело прибегал к этому самому слову
- "детали". Вот качество,  которое  всегда  отмечало  великих  людей,  -
умение вникать в детали.
   Что и создавало проблему, Альберт и на миг не мог  вообразить,  будто
Саймон, как бы ни был он занят, ничего  не  знал  о  нападках  "ЛИП"  на
Гордона. Должен был знать. А если знал, почему допустил их?
   Не предупредив Альберта, не  отведя  его  в  сторонку  и  не  сообщив
новости.  Те  же  самые  друзья,  которым  он  так  нахваливал  Саймона,
отзывались о нем не без цинизма. "Поверь мне, - сказал один  из  них,  -
никто не способен делать такие деньги, не будучи в глубине души  сукиным
сыном". "Ты не прав, совершенно не прав", - настаивал Альберт.
   И все же теперь память вернула  ему  странное  ощущение,  испытанное,
когда он стоял рядом с Саймоном, наблюдая  по  телевизору  за  публичным
уничтожением Эшли Барсон-Гарленда. В лице Саймона не было ничего, во что
Альберт мог бы ткнуть пальцем, и тем не менее  у  него  появилось  некое
ощущение. Ощущение  общей  атмосферы.  Саймон  словно  излучал  какие-то
волны, которые Альберт старался упрятать  в  своем  сознании  как  можно
дальше. Это походило на эманацию страха, полового влечения или вины,  но
не было ни тем, ни другим, ни третьим.  Чем-то  еще.  А  слухи,  которые
поползли по компании? Козима? Действовала на свой страх и риск?  Да  иди
ты! Она и пописать-то не пошла бы без разрешения Саймона, а уж тем более
не выступила на  телевидении.  Альберт  счел  все  это  обычным  офисным
трепом. Но может быть, может быть, что-то такое  в  Саймоне  было.  Если
честно разобраться в своих чувствах, то возможно...  возможно,  учуянное
им в тот вечер было жестокостью.
   Гордон был его отцом. Этическая торговля - его жизнью. Саймон  -  его
богом. Отцы слабы. Жизнь - сплошное предательство. Боги жестоки. Альберт
читал и видел достаточно, чтобы признавать все это объективными фактами,
он только не ожидал, что столкнется с ними так скоро, да еще и со  всеми
сразу. Один-единственный удар судьбы отнял у него всю троицу. Он  сидел,
счастливый, в поезде метро, слушал музыку; листал вечернюю газету - он и
купил-то эту проклятую газетенку потому, что она принадлежала Саймону, -
и в единый миг все три столпа его жизни рухнули.
   Услышав, что входная дверь открывается, Альберт поднялся из-за стола.
   - Где он? Где мой внук?
   Сложив газ