и, что  если  он не заберет Страшилу из подвала, тот от сырости
зарастет плесенью и помрет.  И потом, не может же Страшила весь  век жить на
средства округа.
     Никто не знал, каким образом  мистеру  Рэдли  удалось запугать Страшилу
так, чтоб  он не показывался на  люди; Джим  думал,  что  Страшила почти все
время  сидит  на цепи, прикованный к кровати. Но Аттикус сказал - нет, не  в
том дело, можно и другими способами превратить человека в привидение.
     Помню,  изредка  мне  случалось  видеть,  как  миссис  Рэдли  открывает
парадную дверь, подходит к  перилам веранды и поливает  свои  канны.  А  вот
мистера Рэдли, когда он шагал в город и  обратно, мы  с Джимом видели каждый
день. Он  был худой,  жилистый, глаза  какие-то  блеклые, даже  не  поймешь,
какого они цвета. Торчат  острые  скулы, рот большой, верхняя губа тонкая, а
нижняя  толстая.  Мисс  Стивени Кроуфорд говорила,  он уж до  того прямой  и
правильный человек,  что слушает одного только бога, и мы ей  верили, потому
что мистер Рэдли был прямой, как громоотвод.
     С нами  он  не разговаривал.  Когда он  шел мимо,  мы опускали глаза  и
говорили:  "Доброе утро, сэр",  а он в ответ только покашливал.  Его старший
сын  жил в  Пенсаколе,  на  рождество  он  приезжал домой,  он  был  один из
немногих, кто на  наших  глазах входил в этот  дом или выходил из него. Люди
говорили,  с того  дня, как мистер Рэдли  взял Артура из подвала, дом словно
вымер.
     А потом  настал день, когда Аттикус сказал  - если мы станем шуметь  во
дворе, он нам задаст, и велел Кэлпурнии, чтоб мы не смели  пикнуть, пока его
не будет дома: мистер Рэдли умирает.
     Мистер  Рэдли  не  торопился.  Улицу  по  обе  стороны  от   его   дома
перегородили  деревянными козлами, тротуар  посыпали соломой, все  машины  и
повозки  сворачивали  в  объезд.  Доктор  Рейнолдс  всякий  раз, приезжая  к
больному, оставлял  свою  машину возле нас и к дому Рэдли  шел пешком. Мы  с
Джимом целыми днями  ходили по двору на цыпочках. Наконец козлы убрали, и мы
с крыльца смотрели, как мистер Рэдли отправился мимо нашего дома в последний
путь.
     -  Вот хоронят самого подлого человека на свете, -  проворчала себе под
нос Кэлпурния и задумчиво сплюнула.
     Мы посмотрели на нее  во  все глаза: Кэлпурния не часто  позволяла себе
вслух судить о белых.
     Все соседи думали - когда мистер Рэдли отправится на тот свет, Страшила
выйдет на свет божий, но они  ошибались: из  Пенсаколы вернулся старший брат
Страшилы  и занял место отца. Разница была только в возрасте. Джим  сказал -
мистер Натан  Рэдли тоже "скупает  хлопок". Однако мистер Натан отвечал нам,
когда мы с ним здоровались, и  иногда он возвращался  из города с журналом в
руках.
     Чем  больше мы рассказывали  Диллу про  семейство Рэдли, тем больше ему
хотелось  знать,  тем дольше  он простаивал  на углу  в  обнимку  с фонарным
столбом и тем дольше раздумывал.
     - Интересно, что он там делает,  -  бормотал он. - Вот возьмет сейчас и
высунется из-за двери.
     -  Он по  ночам выходит, когда темно, -  сказал  Джим.  - Мисс  Стивени
Кроуфорд говорит,  раз она проснулась  среди  ночи,  а  он смотрит на  нее в
окошко... смотрит, а сам похож на мертвеца,  голова  точь-в-точь как  череп.
Дилл, а ты его не слыхал? Ты ночью не просыпался? Он ходит вот так, - и Джим
зашаркал  ногами  по гравию.  - Думаешь, почему мисс Рейчел так  запирает на
ночь все двери? Я сам утром сколько раз видал у нас на задворках  его следы,
а раз ночью слышим - он скребется в окно у заднего крыльца, Аттикус вышел, а
его уже нет.
     - Вот бы поглядеть, какой он, - сказал Дилл.
     Джим нарисовал довольно похожий портрет Страшилы: ростом Страшила, судя
по следам, около  шести с половиной футов; ест он сырых  белок и всех кошек,
какие только попадутся, вот почему руки у него всегда в крови - ведь кто ест
животных сырыми, тому век не  отмыть  рук. У него длинный  кривой шрам через
все лицо; чубы желтые, гнилые; он пучеглазый и слюнявый.
     - Давайте выманим его из дому,-сказал Дилл.- Я хочу на него поглядеть.
     Джим сказал:
     -  Что ж, если  тебе  жизнь надоела, поди  и  постучи к ним в  парадную
дверь, только и всего.
     Наш  первый  налет состоялся, только  когда  Дилл поспорил с Джимом  на
книжку "Серое привидение" против двух выпусков  "Тома  Свифта", что Джим  не
посмеет  сунуться в  ворота Рэдли.  Джим был такой  - если  его раздразнить,
нипочем не отступит.
     Джим  думал три дня.  Наверно, честь ему была  дороже жизни, потому что
Дилл его донял очень легко.
     - Ты трусишь, - сказал он в первый же день.
     - Не трушу, просто невежливо ломиться в чужой дом.
     Назавтра Дилл сказал:
     - Ты трусишь, тебе к ним во двор одной ногой и то не ступить.
     Джим возразил, что он  ведь сколько лет каждый день  ходит в школу мимо
Рэдли.
     - Не ходишь, а бегом бегаешь, - сказала я.
     Но на третий день Дилл добил его: он сказал Джиму, что в Меридиане люди
похрабрее мейкомбских, он сроду не видал таких трусов, как в Мейкомбе.
     Услыхав такие слова, Джим прошагал по улице до самого угла, прислонился
к  фонарному столбу и уставился на  калитку,  которая  нелепо  болталась  на
самодельной петле.
     - Надеюсь, ты и сам понимаешь, Дилл Харрис, что он всех  нас прикончит,
- сказал Джим, когда мы подошли к  нему. - Он выцарапает тебе глаза, и тогда
не говори, что это я виноват. Помни, ты сам это затеял.
     - А ты все равно трусишь, - кротко сказал Дилл.
     Джим попросил Дилла усвоить раз и навсегда, что ничего он не трусит.
     - Просто я  никак не  придумаю, как бы  его  выманить, чтоб  он нас  не
поймал.
     И потом, Джим обязан помнить о своей младшей сестре.
     Как только он это сказал, я поняла - он и вправду  боится. Когда я один
раз  сказала,  что  ему  слабо спрыгнуть  с крыши,  он тоже вспомнил о своей
младшей сестре. "Если я разобьюсь насмерть, что  будет с  тобой?"-спросил он
тогда.
     Прыгнул с крыши, но не разбился, и больше не вспоминал, что он в ответе
за свою младшую сестру, пока не оказался перед воротами Рэдли.
     -  Что,  слабо  тебе?  Хочешь на  попятный?  -  сказал  Дилл. -  Тогда,
конечно...
     - Дилл,  такие вещи надо делать подумавши, - сказал Джим. - Дай  минуту
подумать... это все равно как заставить черепаху высунуть голову...
     - А как ты ее заставишь? - поинтересовался Дилл.
     - Надо зажечь  у нее под пузом спичку.  Я сказала  - если Джим подожжет
дом Рэдли, я скажу Аттикусу.
     Дилл сказал - поджигать черепаху гнусно.
     - Ничего не гнусно, надо же ее заставить, и  ведь это  не то что кинуть
ее в огонь, - проворчал Джим.
     - А почем ты знаешь, что от спички ей не больно?
     - Дурак, черепахи ничего не чувствуют, - сказал Джим.
     - А ты что, сам был черепахой?
     - Ну, знаешь, Дилл!.. А теперь не мешай, дай подумать... Может, если мы
начнем кидаться камнями...
     Джим думал так долго, что Дилл, вздохнув, пошел на уступки.
     - Ладно, не слабо, ты только подойти к дому, дотронься рукой - и "Серое
привидение" твое. Джим оживился:
     - Дотронусь - и все?
     Дилл кивнул.
     - Значит, все? - повторил Джим. - Смотри, а то я дотронусь, а  ты сразу
станешь орать - не по правилам!
     -  Говорят тебе, это все, - сказал Дилл. - Он, наверно, как увидит тебя
во дворе,  сразу выскочит, тут мы с Глазастиком накинемся на него, схватим и
объясним, что мы ему ничего плохого не сделаем.
     Мы перешли через улицу и остановились у ворот Рэдли.
     - Ну, валяй, - сказал Дилл. - Мы с Глазастиком тут.
     -  Сейчас,  - сказал Джим. - Не торопи меня. Он зашагал вдоль забора до
угла, потом обратно -  видно, изучал несложную обстановку и решал, как лучше
проникнуть во двор; при этом он хмурился и чесал в затылке.
     Я смотрела, смотрела на него - и фыркнула.
     Джим рывком распахнул калитку, кинулся к дому, хлопнул ладонью по стене
и помчался обратно мимо нас,  даже не обернулся поглядеть, что  толку от его
набега.  Мы с Диллом мчались за ним по пятам. Благополучно добежали до нашей
веранды и, пыхтя и еле переводя дух, оглянулись.
     Старый дом стоял по-прежнему хмурый и унылый,  но вдруг нам показалось,
что в одном окне шевельнулась штора. Хлоп. Легкое, чуть  заметное движение-и
дом снова замер.


Глава 2

     В начале сентября  Дилл попрощался с нами и уехал к себе в Меридиан. Мы
проводили  его  на  пятичасовой  автобус,  и  я  ужасно  скучала,  но  потом
сообразила - через неделю мне в школу! Еще ничего в жизни я не ждала с таким
нетерпением. Зимой я часами просиживала в нашем  домике на платане, глядя на
школьный двор, подсматривала за  школьниками в бинокль Джима, изучила все их
игры, не спускала глаз с красной куртки  Джима, когда ребята играли в жмурки
или в салки, втайне делила все их  радости и неудачи. И ужасно хотела быть с
ними вместе.
     В первый день Джим снизошел до того, что сам отвел меня в школу, обычно
это делают родители, но  Аттикус сказал  - Джим с удовольствием  покажет мне
мой класс. Наверно, тут совершилась выгодная сделка: когда мы рысцой огибали
угол дома  Рэдли, я услыхала необычный звук - в кармане у Джима  позвякивали
монетки. Перед школьным двором  мы замедлили шаг, и Джим стал мне толковать,
чтоб в школе я к нему не  приставала,  не просила  разыграть главу "Тарзан и
люди-муравьи", не докучала  намеками на его личную жизнь и  не ходила за ним
хвостом в переменки. Мое место  в первом  классе, а место Джима  -  в пятом.
Короче говоря, чтоб я не путалась у него под ногами.
     - Что ж, нам с тобой больше нельзя играть вместе? - спросила я.
     - Дома мы будем жить, как жили, - сказал Джим. - Но, понимаешь, в школе
не то, что дома.
     Так оно и оказалось. В  первое же утро  наша учительница  мисс Кэролайн
Фишер вызвала меня и перед всем классом отлупила линейкой по ладони, а потом
поставила в угол до большой перемены.
     Мисс  Кэролайн  была  молодая   -  двадцать  один,  не  больше.  Волосы
темно-рыжие,  щеки розовые  и темно-красный лак  на ногтях.  И  лакированные
туфельки  на высоком каблуке, и  красное платье  в белую полоску.  Она  была
очень похожа  на мятную  конфетку,  и пахло  от нее конфеткой.  Она  снимала
верхнюю комнату у мисс Моди Эткинсон, напротив нас, и, когда мисс Моди нас с
ней познакомила, Джим потом несколько дней ходил, как в тумане.
     Она написала свое имя на доске печатными буквами и сказала:
     - Тут написано, что  меня зовут  мисс Кэролайн  Фишер.  Я  из  Северной
Алабамы, из округа Уинстон.
     Класс зашептался: у жителей тех мест характер  известный, наверно, мисс
Кэролайн  такая  же. (Когда  11 января 1861 года  штат Алабама  откололся от
Соединенных Штатов, округ Уинстон откололся  от Алабамы - в  округе  Мейкомб
это  знает  каждый  младенец.)  В  Северной  Алабаме  полным-полно  водочных
заводов, ткацких фабрик, сталелитейных компаний, республиканцев, профессоров
и прочих людей без роду, без племени.
     Для начала мисс Кэролайн стала читать нам  вслух про кошек. Кошки  вели
друг с другом длинные беседы, ходили в  нарядных платьицах и жили на кухне в
теплом  домике  под печкой. К тому  времени, как  миссис  Кошка позвонила  в
аптеку и  заказала  пилюли  из сушеных мышей  в шоколаде,  весь класс так  и
корчился  от смеха. Мисс  Кэролайн, видно, было невдомек,  что ее  ученики -
мальчишки  в рваных рубашках и девчонки в платьях  из мешковины - все,  кто,
едва научившись ходить, уже собирают хлопок и  задают корм свиньям, не очень
восприимчивы к изящной словесности. Дочитав до конца, она сказала:
     -  Какая милая сказка,  не правда  ли,  дети? Потом  подошла  к  доске,
огромными печатными буквами выписала  на ней  весь алфавит и,  обернувшись к
классу, спросила:
     - Кто знает, что это такое?
     Знали все: большинство сидело в первом классе второй год.
     Наверно, мисс Кэролайн выбрала меня потому, что знала, как меня  зовут;
когда  я  стала читать  все буквы  подряд,  меж бровей у нее  появилась чуть
заметная  морщинка;  потом она заставила меня  прочитать вслух  полбукваря и
биржевой  бюллетень  из "Мобил реджистер", убедилась,  что  я  грамотная,  и
посмотрела на меня уже  с легким  отвращением.  И велела мне  сказать  отцу,
чтобы он меня больше не учил, это помешает мне читать как полагается.
     - Но он меня ничему не учил, мисс Кэролайн,- удивилась я.
     Она улыбнулась и покачала головой.
     -  Аттикусу  некогда  меня  учить, - прибавила я.  - Знаете, он вечером
всегда такой усталый, он только сидит в гостиной и читает.
     - Если  не он,  так кто же тебя учил? - сказала мисс Кэролайн совсем не
сердито. - Кто-то ведь учил? Не с пеленок же ты читаешь газеты.
     - А Джим говорит - с  пеленок.  Он читал одну книжку,  в там  я была не
Финч, а Пинч.  Джим  говорит, меня по-настоящему зовут  Джин Луиза Пинч, но,
когда я родилась, меня подменили, а по-настоящему я...
     -  Не  будем давать  волю фантазии,  деточка, -  сказала  она.  - Итак,
передай отцу, чтобы он  больше  тебя не  учил. Учиться читать лучше  по всем
правилам. Скажешь  ему, что теперь я  возьмусь  за  тебя сама  и  постараюсь
исправить зло...
     - Как вы сказали, мэм?
     - Твой отец не умеет учить. А теперь садись.
     Я пробормотала, что прошу прощенья, села на свое место и начала думать,
в  чем же  мое  преступление. Я никогда не  училась читать  нарочно,  просто
как-то так выходило, что я каждый день без спросу рылась в газетах. А может,
я научилась читать за долгие  часы в церкви? Не  помню, было ли такое время,
когда я не умела  читать псалмы. Если разобраться, чтение пришло само собой,
все равно как сама собой я научилась, не глядя, застегивать сзади комбинезон
и  не путаться в шнурках башмаков, а завязывать их бантом. Уж не знаю, когда
именно строчки над движущимся  пальцем Аттикуса стали делиться на слова, но,
сколько себя  помню, каждый вечер  я  смотрела  на них и  слушала  последние
новости,  проекты  новых  законов,  дневники  Лоренцо Дау -  все, что  читал
Аттикус,  когда  я  перед  сном  забиралась  к  нему на  колени.  Пока  я не
испугалась, что мне  это запретят, я вовсе не любила читать. Дышать ведь  не
любишь, а попробуй не дышать...
     Понимая, что мисс Кэролайн мною недовольна, я решила не искушать судьбу
и  до конца урока смотрела в окно, а  потом настала  перемена, и весь первый
класс высыпал во двор.
     Тут  меня  отыскал  Джим,  отвел в  сторону  и  спросил,  как  дела.  Я
рассказала.
     - Если б  можно, я бы ушла домой. Джим, эта тетка говорит, Аттикус учил
меня читать, так пускай больше не учит...
     - Не горюй, - стал  утешать меня Джим. - Наша учительница говорит, мисс
Кэролайн преподает по новому способу.  Ее этому выучили в колледже. Скоро во
всех классах так будет. При этом способе  по книжкам  почти не учатся, вроде
как с коровами: если хочешь узнать про корову, надо ее подоить, ясно?
     - Ага, но я не хочу изучать коров, я...
     -  Как  так  не  хочешь?  Про коров  надо знать, в нашем  округе на них
половина хозяйства держится.
     Я только и спросила, не спятил ли он.
     - Вот  дуреха, я просто объясняю  тебе, что первоклашек теперь  учат по
новому способу. Называется - "десятичная система Дьюи".
     Я  никогда не  подвергала сомнению  истины,  которые изрекал  Джим,  не
усомнилась  и теперь. "Десятичная система Дьюи" наполовину  состояла в  том,
что  мисс  Кэролайн  махала у  нас перед  носом карточками, на которых  было
выведено печатными  буквами: КИТ, КОТ,  ВОТ, ДОМ,  ДЫМ. От  нас, видимо,  не
требовалось  никаких  комментариев,   и  класс  в  молчании   принимал   эти
импрессионистские откровения. Мне стало скучно,  и я принялась писать письмо
Диллу.  На этом занятии меня поймала  мисс Кэролайн и  опять велела  сказать
отцу, чтоб он перестал меня учить.
     - И, кроме  того,  -  сказала она, - в первом  классе  мы  пишем только
печатными буквами. А по-письменному будешь учиться в третьем классе.
     Тут виновата была Кэлпурния. Наверно, иначе в ненастную погоду ей бы от
меня житья  не  было. Она задавала мне урок; нацарапает на грифельной  доске
вверху  все  буквы по-письменному, положит рядом  раскрытую библию  и  велит
переписывать  главу.  Если я выводила буквы похоже, она давала мне в награду
кусок  хлеба  с  маслом,  густо  посыпанный сахаром.  Учительница  она  была
строгая, не часто бывала мною довольна, и я не часто получала награду.
     - Все,  кто  ходит  завтракать  домой, поднимите  руки, -  сказала мисс
Кэролайн, и я не успела додумать, как еще меня обидела Кэлпурния.
     Все городские ребята подняли руки, и мисс Кэролайн внимательно оглядела
пас.
     _- Все, у кого завтрак с собой, достаньте его.
     Неведомо откуда появились ведерки из-под патоки, и на потолке заплясали
серебряные  зайчики.  Мисс Кэролайн ходила между  рядами парт, заглядывала в
ведерки и в  бумажные пакеты и то одобрительно кивала,  то слегка хмурилась.
Возле парты Уолтера Канингема она остановилась.
     - А где твой завтрак? - спросила она.
     По лицу Уолтера  Канингема каждый первоклассник сразу  видел  - у  него
глисты. А по его  босым ногам сразу видно было,  откуда это у  него.  Глисты
бывают оттого, что ходишь босиком по хлеву и  по грязи, где валяются свиньи.
Будь  у Уолтера башмаки, в первый  день занятий он бы, конечно, их  надел, а
потом все  равно ходил бы в школу  босой до самых холодов.  Зато на нем была
чистая, рубашка и старательно залатанный комбинезон.
     - Ты сегодня забыл взять с собой завтрак? - спросила мисс Кэролайн.
     Уолтер смотрел прямо перед собой. На его тощей щеке дергался мускул.
     - Ты забыл сегодня завтрак? - опять спросила мисс Кэролайн.
     У него опять дернулась щека.
     - Угу, - пробормотал он наконец. Мисс Кэролайн подошла к своему столу и
достала кошелек.
     -  Вот  тебе двадцать  пять центов, -  сказала она. - Поди и купи  себе
поесть. Деньги отдашь мне завтра.
     Уолтер помотал головой.
     - Нет, мэм, спасибо, - тихо сказал он.
     В голосе мисс Кэролайн послышалось нетерпение.
     - Поди сюда, Уолтер, и возьми деньги.
     Уолтер опять помотал головой.
     Когда он замотал головой в третий раз, кто-то прошептал:
     - Скажи ей, Глазастик!
     Я оглянулась и увидела, что почти все городские ребята и все загородные
смотрят  на  меня.  Мы с  мисс  Кэролайн уже  дважды беседовали,  и они  все
уставились на  меня  в  простодушной  уверенности,  что  из  столь  близкого
знакомства рождается взаимопонимание.
     Так и быть, надо вступиться за Уолтера. Я встала.
     - Э-э... мисс Кэролайн...
     - Что тебе, Джин Луиза?
     - Мисс Кэролайн, он Канингем. И я села на место.
     - Что такое, Джин Луиза?
     Мне казалось, я сказала очень ясно. Всем нам было ясно: Уолтер Канингем
врет почем зря. Никакого завтрака он не забывал,  никакого завтрака у него и
не было. Сегодня нет, и завтра не будет, и послезавтра. Он, наверно, в жизни
своей не видал трех четвертаков сразу. Я сделала еще одну попытку.
     - Мисс Кэролайн, ведь Уолтер из Канингемов.
     - Не понимаю, Джин Луиза. О чем ты говоришь?
     -  Это  ничего, мэм, вы скоро всех в округе узнаете.  Канингемы никогда
ничего не возьмут бесплатно - ни у прихода,  ни у  муниципалитета. Они  ни у
кого  ничего  не берут, обходятся тем, что есть. У них мало что есть, но они
обходятся.
     В  нравах  племени  Канингемов -  вернее, одной его  ветви  - я  начала
разбираться  минувшей  зимой.  Отец Уолтера приходил к  Аттикусу за советом.
Однажды вечером они долго и скучно  толковали в гостиной про ущемление прав,
а на прощанье мистер Канингем сказал:
     - Уж не знаю, мистер Финч, когда я смогу с вами расплатиться.
     - Пусть вас это не заботит, Уолтер, - сказал Аттикус.
     Я спросила  Джима,  что  такое  ущемление,  он  объяснил -  когда  тебе
прищемят  хвост, и тогда я  спросила Аттикуса,  сможет  ли  мистер  Канингем
когда-нибудь нам заплатить.
     - Деньгами не сможет, - ска