ду, садился на качели и начинал резать газету.
Дилл  шел  мимо  и  кашлял  в сторону  Джима, и Джим делал вид, что  вонзает
ножницы ему в  бедро. С того места, где стояла я, все это вполне можно  было
принять за чистую монету.
     Каждый день, когда мистер  Натан Рэдли проходил  мимо,  направляясь  по
обыкновению в центр  города, мы замолкали на  полуслове и не двигались, пока
он не  скрывался  из  виду. Что  бы он с  нами сделал, если б  заподозрил?..
Стоило появиться  любому  из  соседей,  и мы прерывали игру, но. один  раз я
увидела - стоит  напротив мисс Моди Эткинсон с садовыми ножницами в руках и,
позабыв про недостриженную живую изгородь, смотрит на нас во все глаза.
     Однажды  мы уж  очень  увлеклись,  разыгрывая главу двадцать пятую тома
второго  нашего романа  "Одно  семейство",  и не  заметили,  как  вернулся к
завтраку Аттикус - он стоял на тротуаре, похлопывал себя по колену свернутым
в  трубку  журналом и  смотрел  на  нас.  Солнце  поднялось высоко, был  уже
полдень.
     - Что это у вас за игра? - спросил Аттикус.
     - Ничего,- сказал Джим.
     По его уклончивому ответу я догадалась, что наша  игра  - секрет,  и не
стала вмешиваться.
     -  А  для  чего тебе  ножницы?  И  почему ты  рвешь  газету?  Если  это
сегодняшняя, я тебя выдеру.
     - Ничего.
     - Что "ничего"?
     - Ничего, сэр.
     - Дай  сюда ножницы,-сказал Аттикус.-Это не  игрушка. Все это, случаем,
не имеет отношения к Рэдли?
     - Нет, сэр,-сказал Джим и покраснел.
     - Надеюсь, что так,- коротко сказал Аттикус и ушел в дом.
     - Джи-им...
     - Молчи! Он  пошел в гостиную, там  все  слышно. Когда мы  очутились  в
безопасности на задворках,  Дилл  спросил Джима - разве  нам  больше  нельзя
играть в Страшилу?
     - Не знаю, Аттикус не сказал, что нельзя...
     - Джим,- сказала я,- по-моему, Аттикус все равно все знает.
     -  Нет,  не знает.  А то  бы  он так и сказал. Я  вовсе не была  в этом
уверена, но  Джим  сказал - вся беда в том,  что я девчонка,  девчонки вечно
воображают невесть что, поэтому их все терпеть не могут, и, если хочешь быть
настоящей девчонкой, можешь убираться и играть с кем-нибудь другим.
     - Ладно,- сказала я.- Можешь играть в Страшилу. Увидишь, что будет.
     Что  нас  застал  Аттикус -  это была  уже вторая  причина,  почему мне
расхотелось играть. Первая  появилась в тот день, когда я вкатилась в колесе
во двор к Рэдли. Я  трясла головой,  меня мутило, от воплей Джима  звенело в
ушах, и  все-таки я расслышала тогда еще один звук, совсем тихий, с тротуара
его слышно не было. В доме кто-то смеялся.


Глава 5

     Я  так и знала, что  дойму Джима, в конце  концов ему это надоело, и, к
моему  великому  облегчению,  мы забросили  игру  в Страшилу.  Правда,  Джим
уверял,  что  Аттикус вовсе ее не запрещал, стало  быть, можно продолжать; а
если бы Аттикус и запретил, есть выход: возьмем и назовем всех по-другому, и
тогда нам никто ничего не сможет сказать.
     Дилл очень  обрадовался  такому  плану  действий. Вообще  Дилл чересчур
воображал, как будто мало было одного Джима. Еще в  начале лета он сказал  -
выходи за  меня  замуж,  но очень  скоро про  это  забыл. Как  будто участок
застолбил, и я его собственность - сказал, что  всю жизнь  будет любить одну
меня, а потом и  внимания не обращает. Я его  два раза поколотила, но это не
помогло, он только  больше подружился с Джимом. Они с утра до вечера торчали
в домике на платане, что-то затевали и выдумывали и звали меня, только когда
им нужен был третий. Но от самых сумасбродных затей  я  и без того  на время
отошла, хоть меня и могли за это обозвать девчонкой, и почти все  оставшиеся
летние вечера просиживала на крыльце мисс Моди Эткинсон. Нам с Джимом всегда
позволяли бегать по двору  мисс  Моди при одном условии - держаться подальше
от ее азалий,  но отношения у нас  с ней были какие-то  неопределенные. Пока
Джим с Диллом не начали меня сторониться, она для меня была просто соседка и
соседка, только, пожалуй, добрее других.
     По молчаливому  уговору  с мисс Моди  мы  имели право  играть  у нее на
лужайке, есть  виноград (только не обрывать  ветки  с подпор)  и пускаться в
экспедиции по всему участку за домом - условия самые великодушные, и мы даже
редко с нею заговаривали, боялись нечаянно  нарушить хрупкое равновесие этих
отношений; но Джим и Дилл повели себя так, что я поневоле сблизилась  с мисс
Моди.
     Мисс  Моди  терпеть  не  могла свой дом:  время, проведенное в  четырех
стенах, она считала загубленным. Ома была вдова и при этом женщина-хамелеон:
когда  копалась  в   саду,  надевала  старую  соломенную  шляпу   и  мужской
комбинезон,  а  в  пять часов  вечера, после  ванны, усаживалась на веранде,
точно королева нашей улицы,- нарядная, красивая и величественная. Она любила
все, что растет на земле, даже сорную траву. Но было одно исключение. Стоило
ей обнаружить у себя во дворе хоть один подорожник, и начиналась новая битва
на Марне: мисс Моди устремлялась на врага  с жестянкой и поливала его  корни
какой-то  ядовитой жидкостью - мы  непременно  отравимся  насмерть,  если не
будем держаться подальше, говорила она.
     - А  разве  нельзя его просто  выдернуть? -  спросила один раз, когда у
меня на глазах разыгралось целое сражение с жалким росточком дюйма в три.
     .-  Выдернуть,  детка?  Ты  говоришь,  выдернуть?  - Мисс  Моди подняла
обмякший побег и  провела  по нему  большим  пальцем снизу  вверх.  Из  него
посыпались крохотные  зернышки,-  Да один  такой побег может загубить  целый
огород. Смотри. Осенью семена подсохнут, и ветер разнесет их по всей округе!
     Лицо  у мисс  Моди стало такое, словно  речь шла по меньшей мере о чуме
египетской.
     Не  в пример  прочим жителям Мейкомба, мисс Моди всегда говорила живо и
решительно. Каждого из нас она называла полным именем;  когда она улыбалась,
во  рту у нее возле глазных зубов сверкали  два  крохотных золотых  выступа.
Один  раз я стала восхищаться ими  и сказала - может, когда вырасту,  у меня
тоже будут такие.
     -  Смотри!  -  сказала мисс Моди  и, щелкнув языком, показала  мне, как
вынимается ее вставная челюсть, чем окончательно скрепила нашу дружбу.
     Доброта  мисс Моди распространялась и на Джима и Дилла в редкие минуты,
когда  они  не были заняты  своими таинственными делами;  мы  пожинали плоды
талантов мисс Моди,  прежде нам неизвестных. Никто во всем нашем квартале не
умел  печь  такие  вкусные пироги.  С  тех  пор как  между нами установились
отношения полного доверия, она всякий раз,  кроме большого пирога, пекла еще
три маленьких и потом кричала через улицу:
     - Джим Финч, Глазастик Финч, Чарлз Бейкер Харрис, подите сюда!
     Мы тотчас являлись на зов и всегда бывали вознаграждены.
     Летом сумерки долгие и тихие.  Чаще всего  мы с мисс Моди молча  сидели
вдвоем  у нее на крыльце и  смотрели, как заходит  солнце  и небо становится
желтое, потом розовое, и ласточки летают совсем низко и скрываются за крышей
школы.
     - Мисс Моди,- сказала  я раз  в  такой вечер,- как вы думаете, Страшила
Рэдли еще жив?
     - Его зовут Артур, и он жив,- сказала мисс Моди, медленно покачиваясь в
большом дубовом кресле-качалке.- Чувствуешь, как сегодня пахнет  моя мимоза?
Прямо как в раю.
     - Угу. А откуда вы знаете?
     - Что именно, детка?
     - Что Стр... мистер Артур еще жив?
     - Какой  мрачный вопрос! Впрочем,  это,  наверно,  потому, что  предмет
мрачный. Я знаю, что он жив, Джин Луиза,  потому что я пока не видела, чтобы
его вынесли из его дома.
     - А может, он умер и его запихнули в каминную трубу.
     - С чего ты взяла?
     - Джим говорил.
     - Гм-гм... Он с каждым днем становится все больше похож на Джека Финча.
     Нашего дядю  Джека Финча,  брата Аттикуса,  мисс Моди знала  с детства.
Почти ровесники, они  вместе росли  на "Пристани  Финча".  Отец  мисс  Моди,
доктор  Фрэнк  Бьюфорд,  был  давний  сосед  Финчей. По  профессии  врач, по
призванию садовод и огородник, он без памяти любил копаться в земле и потому
остался бедняком. А дядя Джек этой своей страсти воли не давал, цветы растил
только  на подоконнике у себя в Нэшвиле и потому остался богатым. Каждый год
на рождество дядя Джек приезжал к нам в гости и каждый год во все горло орал
через улицу мисс Моди, чтобы она выходила за него замуж. А мисс Моди орала в
ответ:
     -  Кричи громче,  Джек Финч, чтоб  на  почте слышали, а  то мне тебя не
слыхать!
     Нам с Джимом казалось,  что это  странный способ делать предложение, но
дядя  Джек  вообще  был  со  странностями.  Он  говорил  -  это он старается
разозлить мисс Моди,  сорок лет  старается и все  никак не  разозлит, и мисс
Моди  нипочем  бы  за него не вышла, она только всегда его дразнит,  и от ее
насмешек одна защита - нападать, и все это нам казалось ясно и попятно.
     - Артур Рэдли просто сидит  у себя дома, только и всего,- объяснила мне
мисс  Моди.-  Если бы тебе не хотелось  выходить на улицу, ты тоже сидела бы
дома, верно?
     -  Ага,  по  мне  все равно захотелось бы  на улицу.  А  ему  почему не
хочется? Мисс Моди прищурилась.
     - Ты всю эту историю знаешь не хуже меня.
     - Но я все равно не знаю, почему так. Мне никто не говорил.
     Мисс Моди языком поправила вставную челюсть.
     -  Ты  ведь  знаешь,  старик  Рэдли  был из баптистов,  которые омывают
ноги...
     - Так ведь вы тоже из них?
     - Я не такая твердокаменная, Глазастик. Я просто баптистка.
     - А просто баптисты не моют ноги?
     - Моют. У себя дома в ванне.
     - А молитесь вы не так, как мы...
     Наверно,  мисс Моди решила,  что проще объяснить приметы  баптизма, чем
символ веры.
     - Баптисты, которые омывают ноги, всякое удовольствие считают за грех,-
объяснила она.- Знаешь, один  раз в  субботу приехали  они из лесу в город и
давай кричать мне через забор, что я со своими цветами пойду прямо в ад.
     - И цветы пойдут в ад?
     - Да, мэм. Цветы будут гореть вместе со мной. Эти ногомойщики полагают,
что я слишком много времени провожу  под божьим небом и  слишком мало сижу в
четырех стенах над словом божиим.
     Я  вдруг  увидела,  как  мисс  Моди  жарится  в  аду  (а  он у  каждого
протестанта  свой),  и  сразу засомневалась, правду ли говорят в проповедях.
Конечно,  язык  у мисс Моди  злой, и она не так  усердно занимается  добрыми
делами, как мисс Стивени Кроуфорд.  Но  только круглый дурак может  доверять
мисс Стивени, а мисс Моди человек надежный, это мы с Джимом знаем наверняка.
Она никогда на нас не ябедничает, не лицемерит с  нами, не  сует нос  в наши
дела. Она нам друг. Понять невозможно, почему такой  разумный  человек может
быть осужден на вечные муки!
     - Это несправедливо, мисс Моди. Вы самая хорош женщина на свете.
     Мисс Моди широко улыбнулась.
     -  Благодарю вас,  мэм,- сказала она. - Дело в  что  ногомойщики всякую
женщину  считают  сосудом греха.  Они,  видишь ли, понимают  библию  слишком
буквально.
     - И мистер Артур для того сидит дома, чтоб не видеть женщин?
     - Понятия не имею.
     - По-моему, это очень глупо.  Если уж мистеру Артуру так хочется в рай,
он бы хоть на крыльцо выходил. Аттикус говорит, бог велит любить  людей, как
себя...
     Мисс Моди перестала раскачиваться в качалке.
     - Ты еще  слишком мала и  не поймешь,- сказала  она  сурово,- но бывают
люди, в  руках  у которых библия опаснее, чем... чем  бутылка  виски в руках
твоего отца.
     - Аттикус  не пьет виски! - возмутилась  я.- Он  сроду  капли в  рот не
брал...  Ой,  нет!  Он  сказал,  что  один  раз попробовал виски  и  ему  не
понравилось.
     Мисс Моди рассмеялась.
     - Я  не  то хотела сказать. Я говорю: если бы Аттикус Финч даже напился
пьяным, он  все равно не будет  таким злым  и грубым, как иные люди в  самом
лучшем своем  виде. Просто есть такие люди, они... они чересчур много думают
о том свете и потому никак не научатся жить на этом. Погляди на нашу улицу и
увидишь, что из этого получается.
     -  По-вашему, это правда - все,  что говорят  про  Стра...  про мистера
Артура?
     - Что именно?
     Я рассказала.
     - Это на  три  четверти негритянские сказки, а на четверть выдумки мисс
Кроуфорд,-  хмуро  сказала   мисс  Моди.-  Стивени  Кроуфорд   однажды  даже
рассказала мне, будто проснулась она среди ночи, а он смотрит на нее в окно.
А я спросила:  что же ты  сделала, Стивени,  подвинулась  и  дала ему место?
Тогда она на время прикусила язык.
     Еще бы не прикусить! Мисс Моди кого угодно заставит замолчать.
     - Нет, деточка, это дом печали,- продолжала  она.- Артура Рэдли я помню
мальчиком. Что бы про него ни говорили,  а со мною он всегда был вежлив. Так
вежлив, как только умел.
     - Вы думаете, он сумасшедший?
     Мисс Моди покачала головой.
     - Может, и нет, а должен бы за это  время сойти с ума. Мы ведь не знаем
толком,  что делается  с  людьми. Что делается в  чужом  доме  за  закрытыми
дверями, какие тайны...
     -  Аттикус со мной и с Джимом всегда одинаково обращается что дома, что
во дворе!
     Я чувствовала, мой долг - вступиться за отца.
     -  О господи, девочка,  да разве я о  твоем  отце! Я  просто  старалась
объяснить,  что к  чему. Но уж раз о нем зашла  речь, я  тебе вот что скажу:
Аттикус Финч всегда один и тот же, что у себя дома,  что на улице... Я пекла
торт, хочешь взять кусок с собой? |
     Я очень даже хотела.
     Назавтра  я проснулась и увидела  Джима с Диллом  на задворках,  они  о
чем-то оживленно  разговаривали. Я  вышла  к  ним, а  они  опять  свое - иди
отсюда.
     --  Не пойду. Двор не твой,  Джим Финч, двор  и  мой  тоже. Я тоже имею
право тут играть.
     Дилл с Джимом наскоро посовещались.
     - Если останешься, будешь делать все, как  мы  велим,- предупредил меня
Дилл,
     - Ты чего задаешься? Какой командир нашелся!
     -  Поклянись, что  будешь  делать, как  велим, а  то мы тебе  ничего не
скажем,-продолжал Дилл.
     - Больно ты стал важный! Ладно уж, рассказывайте.
     - Мы хотим передать Страшиле записку,- глазом не моргнув, заявил Джим.
     - Это как же?
     Я  старалась подавить  невольный ужас.  Мисс Моди хорошо говорить,  она
старая, и ей уютно сидеть у себя на крылечке. А мы - дело другое.
     Джим собирался насадить записку на удочку и сунуть сквозь ставни в окно
Рэдли. Если кто-нибудь пойдет по улице, Дилл зазвонит в колокольчик.
     Дилл  поднял  руку  -  в ладони  у него  был зажат серебряный обеденный
колокольчик моей матери.
     - Я подойду с той стороны,- говорил Джим.- Мы вчера с улицы видели, там
один ставень болтается. Я хоть на подоконник записку положу.
     - Джим...
     - Нет уж, мисс Придира, сама ввязалась, так нечего теперь на попятный!
     - Да ладно, только  я не  хочу  сторожить...  Джим,  знаешь, в тот  раз
кто-то...
     - Нет, будешь сторожить. Ты обойдешь дом  с тылу, а Дилл будет смотреть
за улицей, если кто пойдет, он зазвонит. Поняла?
     - Ладно уж. А что вы ему написали? Дилл сказал:
     Мы его  просим  очень вежливо, пускай  он  иногда  выходит  из  дому  и
рассказывает нам, что он там делает, и пускай он нас не боится, мы ему купим
мороженого.
     - Вы просто спятили, он всех нас убьет!
     Дилл сказал:
     - Это я придумал. По-моему,  если  он выйдет и посидит с нами немножко,
ему станет веселее.
     - А почем ты знаешь, что ему дома скучно?
     - Попробовала бы ты сидеть сто лет взаперти и питаться  одними кошками!
Спорим, у него борода выросла вот до этих пор.
     - Как у твоего папы?
     - У моего папы нет бороды, он...- Дилл запнулся, словно припоминая.
     - Ага, попался! - сказала я.- Раньше ты говорил -  у твоего папы черная
борода...
     - А он ее летом сбрил, если  хочешь знать! Могу показать тебе письмо. И
еще он мне прислал два доллара...
     - Ну да, рассказывай! Может, он тебе еще прислал кавалерийский мундир и
саблю? Врунишка ты и больше никто!
     Отродясь я не слыхала, чтоб кто-нибудь так врал, как Дилл Харрис. Среди
всего прочего  он семнадцать  раз  летал  на почтовом самолете,  и побывал в
Новой Шотландии,  и  видел живого слона,  и  его дедушка  был сам  бригадный
генерал Джо Уилер, и он оставил Диллу в наследство свою шпагу.
     -  Молчите  вы,-  сказал  Джим. Он слазил под крыльцо и  вытащил желтое
бамбуковое удилище.- Пожалуй, этим я достану с тротуара до окна.
     - Если кто такой храбрый, что может пойти и дотронуться до стены, так и
удочка ни  к чему,- сказала я.- Пошел бы да  постучал в парадное,  только  и
всего.
     - Это... другое... дело...-  раздельно  сказал Джим.- Сколько раз  тебе
повторять?
     Дилл достал из кармана листок  бумаги и  подал  Джиму. И  мы  осторожно
двинулись  к дому  Рэдли. Дилл остановился у фонаря, а мы с Джимом завернули
за угол. Я прошла вперед и заглянула за следующий угол.
     - Все спокойно,- сказала я.- Никого не видать.
     - Джим обернулся к Диллу, тот кивнул.
     .Джим  привязал записку к удилищу  и  протянул его  через палисадник  к
окну. Он тянулся изо всех сил, но удилище оказалось  коротковато, не хватало
нескольких дюймов. Он все тыкал удилищем в сторону окна, наконец мне надоело
смотреть издали, и я подошла к нему.
     - Никак  не закину записку,-пробормотал Джим.- В окно-то попадаю, а она
там не отцепляется. Иди на улицу, Глазастик.
     Я  вернулась   на  свой   пост  и   стала  глядеть  за  угол   на[
]пустынную дорогу.  Время  от времени  я  оглядывалась  на  Джима,  он
терпеливо  старался  закинуть  записку на подоконник. Она слетала  наземь, и
Джим снова  тыкал  удилищем  в окно, и под конец я  подумала, если  Страшила
Рэдли ее и получит, так прочитать  не сможет. Я опять поглядела вдоль улицы,
и вдруг зазвонил колокольчик.
     Я круто  обернулась  -  вот  сейчас  на меня кинется  Страшила  Рэдли с
оскаленными клыками... но это был не Страшила, а Дилл, он тряс колокольчиком
перед  самым носом  Аттикуса. У  Джима сделалось такое  лицо, прямо смотреть
жалко, и я уж ему не сказала "Говорила  я тебе..."  Нога за ногу он поплелся
по тротуару, волоча за собой удилище.
     - Перестань  звонить,-  сказал Аттикус. Дилл зажал язычок колокольчика,
стало  тихо-тихо,  я  даже  подумала,  лучше бы  он опять зазвонил.  Аттикус
сдвинул шляпу на затылок и подбоченился.
     - Джим,- сказал он,- ты что здесь делаешь?
     - Ничего, сэр.
     - Не виляй. Говори.
     - Я... мы только хотели кое-что передать мистеру Рэдли.
     - Что передать?
     - Письмо.
     - Покажи.
     Джим  протянул  ему  грязный  клочок  бумаги.  Аттикус  с  трудом  стал
разбирать написанное.
     - Зачем вам, чтобы мистер Рэдли вышел из дому?
     - Мы думали,  ему с нами будет весело...- начал Дилл, но Аттикус только
взглянул на него, и он прикусил язык.
     - Сын,-сказал Аттикус Джиму,-слушай,  что. я тебе скажу, повторять я не
намерен: перестань мучить этого человека. И вы оба тоже.
     Как живет мистер Рэдли  - его дело, сказал Аттикус. Захочет он выйти на
улицу - выйдет.  Хочет сидеть дома  --  имеет на это право, и  нечего всяким
надоедам (а это еще очень мягкое название для таких,  как  мы)  совать вое в
его дела. Кому из нас понравится, если вечером  перед сном Аттикус без стука
вломится  к нам в комнату?  А ведь, в сущности, так мы поступаем  с мистером
Рэдли. Нам  кажется, что мистер  Рэдли ведет себя  странно, а ему самому это
вовсе не кажется странным. Далее,  не  приходило ли нам в голову, что, когда
хочешь что-нибудь сказать  человеку,  вежливее постучать в парадную дверь, а
не лезть в окно? И последнее: пока нас  не  пригласят в дом Рэдли,  мы будем
держаться от него подальше  и  не будем играть в дурацкую  игру,  за которой
Аттикус однажды нас застал, и поднимать на смех кого бы то ни было на  нашей
улице и вообще в нашем городе...
     - Вовсе мы его не поднимали на смех,- сказал Джим.- Мы просто...
     - Ах, значит, этим вы и занимались?
     - Чем? Поднимали на смех?
     - Нет,- ск