на свободу,- сказал Аттикус.-  Жизнь не успела еще отучить тебя
рассуждать  ясно и  здраво.  Двенадцать  присяжных, которые осудили Тома,  в
повседневной жизни люди вполне разумные, но ты сам видел: что-то помешало им
рассуждать здраво. То же самое ты видел и в ту ночь перед тюрьмой.  Они ушли
тогда не потому, что в них верх взял разум,  но потому, что они натолкнулись
на  нас. Есть  в  нашей жизни  что-то  такое,  от  чего  люди  теряют  облик
человеческий: они бы и хотели быть справедливыми, да не могут. Когда у нас в
суде  белый  выступает  против  черного,  выигрывает  всегда  белый.  Такова
неприкрашенная правда жизни.
     -  Все равно несправедливо,-  упрямо сказал Джим, Кулаком он постукивал
себя по коленке.- При таких уликах нельзя осудить человека, нельзя - и все.
     - По-твоему, нельзя, и ты бы не осудил, а вот они осудили. И чем старше
ты будешь становиться, тем больше такого увидишь.  В суде, более чем где  бы
то ни было, с человеком должны  поступать по справедливости, какого бы цвета
ни была его  кожа, но люди ухитряются приносить с собой  на скамью присяжных
все свои предрассудки. Становясь старше, ты все больше  будешь замечать, как
белые каждый день на каждом шагу обманывают черных. Но вот что я тебе скажу,
сын, и ты это запомни: если белый так поступает с черным, кто бы ни был этот
белый, как бы он ни был богат, из какой бы хорошей семьи ни вышел, все равно
он - подонок.
     Аттикус  говорил совсем тихо,  но это  последнее слово  нас оглушило. Я
подняла голову - глаза его горели.
     - Белый негодяй, который пользуется невежеством негра,-  что может быть
гнуснее? Не  надо обманывать  себя  - счет все  растет,  и  рано  или поздно
расплаты не миновать. Надеюсь, вам не придется это пережить.
     Джим почесал в затылке. И вдруг широко раскрыл глаза.
     - Аттикус,- сказал он,-  почему люди вроде  нас и мисс  Моди никогда не
бывают присяжными? Наши  городские никогда не бывают,  а все только какие-то
из самой глуши.
     Аттикус  откинулся в своей  качалке.  Почему-то  он был  очень  доволен
Джимом.
     - Я  все ждал, когда ты до  этого додумаешься,- сказал он.-  На то есть
много причин. Прежде всего мисс Моди не может быть присяжной, потому что она
женщина...
     Я возмутилась.
     - Разве в Алабаме женщины не могут?..
     - Вот именно. Как я подозреваю, это для того, чтобы оберечь  нежных дам
от  грязных дел, таких вот, как дело  Тома. И потом,-  Аттикус  усмехнулся,-
боюсь, мы  бы ни  одно разбирательство не  довели  до конца:  дамы все время
задавали бы вопросы.
     Мы с Джимом  расхохотались. Мисс Моди присяжная - вот  бы поглядеть!  А
миссис Дюбоз в своем кресле на колесах: "Прекрати этот стук, Джон Тейлор,  я
хочу кой  о  чем  спросить  этого человека!" Пожалуй,  наши предки рассудили
мудро.
     - Ну,  а  что  до  людей  вроде нас, нам  тоже придется платить по тому
счету,-  продолжал Аттикус.- Мы получаем  таких присяжных, каких  заслужили.
Во-первых, наши  доблестные  мейкомбцы  слишком  равнодушны. Во-вторых,  они
боятся. Потом они...
     - Почему боятся? - спросил Джим.
     - Ну... допустим, мистеру  Линку  Дизу придется решать, сколько  должна
мисс Рейчел уплатить  мисс Моди,  если она,  скажем, сбила ее машиной. Линку
ведь не  захочется терять  ни одну из своих покупательниц, правда? Вот  он и
говорит судье Тейлору, что не может заседать в суде, ему не на кого оставить
магазин,  И судья Тейлор его освобождает. Иной  раз и сердится,  а  все-таки
освобождает.
     - А почему мистер Диз думает, что мисс Моди  или мисс Рейчел перестанут
у него покупать? - спросила я.
     - Мисс  Рейчел перестанет, а мисс Моди  нет,- сказал Джим.- Аттикус, но
ведь это тайна, кто из присяжных за что голосует.
     Отец усмехнулся.
     - Тебе предстоит еще многое уразуметь, сын. Да, предполагается, что это
тайна. Став присяжным,  человек  должен  принимать решения и высказывать их.
Люди этого не любят. Это ведь не всегда приятно.
     - Насчет Тома присяжные, уж конечно, решали наспех,- пробормотал Джим.
     Аттикус взялся за кармашек для часов.
     - Нет, не наспех,- сказал он почти про себя.- Понимаешь,  именно потому
я  и подумал: может быть, это все-таки начало. Присяжные совещались  не один
час, Приговор,  вероятно,  все  равно  был  предрешен,  но обычно такие дела
отнимают всего  несколько минут.  А  на  этот  раз...- Аттикус  замолчал  на
полуслове и посмотрел на нас.- Вам, наверно, интересно будет узнать, что был
там   один  присяжный,   которого  насилу  уломали...  вначале  он  требовал
безоговорочного оправдания.
     - Кто же это? - удивился Джим.
     Глаза Аттикуса весело блеснули.
     - Не надо бы говорить, но  я вам все-таки скажу,  Это один ваш приятель
из Старого Сарэма.
     - Из Канингемов? - заорал Джим.- Из... я  их никого не видел... Нет, ты
шутишь! - Он исподлобья смотрел на Аттикуса.
     - Это их родич. Я как почуял - и не отвел его. Прямо как почуял. Мог бы
отвести, но не отвел.
     - Одуреть  можно!- изумился Джим.- Только  что они его чуть не убили, а
через минуту чуть не  выпустили... Нет, ввек мне не понять, что это за народ
за такой.
     Аттикус сказал  - просто надо их узнать. Он  сказал - с  тех самых пор,
как Канингемы переселились в Новый Свет,  они ни у кого ничего не брали и не
перенимали.  И еще: уж если заслужил их уважение,  они  за тебя в  огонь и в
воду. А ему кажется, нет,  вернее сказать, мерещится, сказал Аттикус, что  в
ту ночь,  когда  они  повернули  от тюрьмы,  они  преисполнились уважения  к
Финчам. И потом, сказал он, переубедить Канингема может только чудо, да и то
в паре с другим Канингемом.
     - Будь у нас в этом составе два Канингема, присяжные так никогда  и  не
вынесли бы приговора.
     - И  ты  не  отвел из  присяжных человека, который  накануне хотел тебя
убить?- медленно сказал Джим. - Как же ты мог пойти на такой риск,  Аттикус,
как ты мог?
     - Если разобраться, риск был не так уж велик. Какая разница между двумя
людьми, если  оба они готовы засудить  обвиняемого?  А вот  между человеком,
который  готов  осудить,  и  человеком,  несколько  сбитым  с  толку разница
все-таки  есть, согласен?  Из  всего списка  только  о  нем одном я  не знал
наверняка, как он проголосует.
     - А кем он приходится мистеру Уолтеру Канингему? - спросила я.
     Аттикус встал, потянулся и зевнул. Даже нам еще не время было спать, но
ему хотелось почитать газету. Он поднял ее с полу, сложил и легонько хлопнул
меня по макушке.
     - Сейчас прикинем,- прогудел он.-Ага, вот. Дважды двоюродный брат.
     - Это как же?
     - Две  сестры вышли за  двух братьев. Больше ничего не скажу, соображай
сама.
     Я думала-думала и решила: если б  я вышла  за Джима, а  у Дилла была бы
сестра и он на ней женился, наши дети были бы дважды двоюродные.
     - Вот это да, Джим,-  сказала я, когда Аттикус ушел.- Ну  и  чудные эти
Канингемы. Тетя, вы слышали?
     Тетя  Александра  крючком вязала  коврик  и  не  смотрела  на  нас,  но
прислушивалась. Она сидела в своем кресле,  рабочая корзинка стояла рядом на
полу,  коврик  расправлен  на коленях.  Я  никогда не могла  понять,  почему
настоящие леди вяжут шерстяные коврики в самую жару.
     - Да, слышала, - сказала она.
     Мне  вспомнилась та  давняя злополучная  история, когда  я кинулась  на
выручку Уолтеру Канингему-младшему. Как хорошо, что я тогда это сделала.
     - Вот  пойдем в школу,  и я  позову Уолтера к нам обедать,- объявила я,
совсем забыв, что поклялась себе  при первой же встрече  его отлупить.- А то
можно зазвать его к нам и после уроков. А потом Аттикус отвезет его в Старый
Сарэм. А когда-нибудь он, может, и переночует у нас, ладно, Джим?
     - Там видно будет,- сказала тетя Александра.
     Эти  слова  у  нее всегда означали  угрозу,  а  вовсе  не  обещание.  Я
удивилась:
     - А почему нет, тетя? Они хорошие люди.
     Она поглядела на меня поверх своих рабочих очков.
     - Я  нисколько не сомневаюсь, что они хорошие люди, Джин  Луиза. Но они
не нашего круга.
     - Тетя хочет сказать, они неотесанные, Глазастик - объяснил Джим.
     - А что это - неотесанный?
     - Ну, грубый, любит музыку погромче и всякое такое.
     - Подумаешь, я тоже люблю...
     -  Не  говори глупостей, Джин Луиза,- сказала тетя Александра.-  Суть в
том, что,  если даже  отмыть Уолтера Канингема  до блеска,  надеть  на  него
башмаки и новый костюм, он все равно не будет таким, как Джим. К тому же все
Канингемы  чересчур  привержены  к  спиртному.  Женщины  из  рода  Финчей не
интересуются подобными людьми.
     - Те-о-тя,- протянул Джим,- ей же еще и девяти нет.
     - Все равно, пусть знает.
     Спорить с тетей Александрой было бесполезно. Я сразу вспомнила, как она
в последний  раз стала  мне поперек дороги.  Почему - я так и не  поняла.  Я
тогда мечтала побывать  дома у  Кэлпурнии - мне было до  смерти интересно, я
хотела быть ее гостьей, поглядеть, как  она живет, увидеть ее друзей. Но это
оказалось  так  же невозможно, как достать  луну с неба. На этот раз тактика
тети Александры была другая, но цель та же. Может. для того она и поселилась
у нас, чтобы помогать нам в выборе друзей?
     -  Ну  раз они  хорошие  люди,  почему мне  нельзя хорошо обходиться  с
Уолтером?
     -  Я не предлагала тебе обходиться с ним плохо.  Будь с  ним  учтивой и
приветливой, со  всеми  надо быть  любезной,  милочка. Но совершенно незачем
приглашать его в дом.
     - Тетя, а если б он был нам родня?
     - Но он нам не родня, а если бы и так, все равно я сказала  бы  тебе то
же самое.
     - Тетя,- вмешался Джим,- Аттикус говорит, друзей выбираешь, а родных-то
не выберешь, и признавай их, не признавай  - все равно они тебе родня,  и не
признавать их просто глупо.
     - Узнаю вашего отца,- сказала тетя Александра, -  и все-таки, повторяю,
Джин Луизе незачем приглашать Уолтера Канингема в этот дом.  Будь он ей хоть
дважды и трижды двоюродный, все равно его  незачем принимать у  себя в доме,
разве только он придет к Аттикусу по делу. И хватит об этом.
     Запрет окончательный и  бесповоротный, но  все-таки теперь  ей придется
дать объяснение.
     - Тетя, а я хочу играть с Уолтером, почему нельзя?
     Тетя Александра сняла очки и посмотрела на меня в упор.
     - А вот почему,- сказала она.- Потому, что он - по-до-нок. Вот почему я
не позволяю  тебе  с  ним  играть. Я  не потерплю,  чтобы  ты водила  с  ним
компанию, и перенимала его привычки, и училась у него бог весть чему. Твоему
отцу и без того хватает с тобой хлопот.
     Уж  не знаю,  что бы я  сделала, если  бы не Джим. Он  удержал меня  за
плечи, обхватил  одной рукой и повел себе.  Аттикус  услыхал, как  я реву от
злости, и заглянул в дверь.
     - Это ничего, сэр,- сердито сказал Джим,- это просто так.
     Аттикус скрылся.
     - На,  держи,  Глазастик,-  Джим  порылся  в  кармане  вытащил  пакетик
жевательной резинки. Не сразу я ее разжевала и почувствовала вкус.
     Джим стал наводить порядок у себя на столике. Волосы у него надо лбом и
на  затылке  торчали  торчком.  Наверно,  они  никогда  не  улягутся,  как у
настоящего мужчины, разве  что  он  их сбреет, тогда, может,  новые отрастут
аккуратно, как  полагается. Брови  у него  стали  гуще,  а  сам  он сделался
какой-то тонкий и все тянулся и тянулся кверху.
     Он оглянулся  и,  наверно,  подумал,  что  я опять зареву,  потому  что
сказал:
     - Сейчас я тебе кое-что покажу. Только никому не говори.
     Я спросила: а что? Он смущенно улыбнулся и расстегнул рубашку.
     - Ну разве не видишь?
     - Да нет.
     - Да волосы же.
     - Где?
     - Да вон же!
     Он только что меня утешал, и я сказала  - какая прелесть, но  ничего не
увидала.
     - Правда, очень мило, Джим.
     -  И под  мышками  тоже,-  сказал он.- На  будущий  год уже можно будет
играть в футбол. Глазастик, ты не злись на тетю.
     Кажется, только вчера он говорил мне, чтобы я сама ее не злила.
     - Понимаешь, она не привыкла к девочкам. По крайней мере  к таким,  как
ты.  Она хочет  сделать из  тебя  леди. Может,  ты  бы  занялась  шитьем или
чем-нибудь таким?
     - Черта с два!  Просто  она меня  терпеть не может Ну  и  пускай. Это я
из-за Уолтера Канингема взбесилась  -  зачем она  его  обозвала подонком,  а
вовсе не потому, что она сказала, будто Аттикусу со мной и так много хлопот.
Мы с ним один раз все  это  выяснили Я спросила, правда,  ему со  мной много
хлопот? А он сказал, не так уж много, пускай я не выдумываю, что ему со мной
трудно.  Нет, это из-за Уолтера... Джим, он никакой не подонок. Он не то что
Юэл.
     Джим скинул башмаки и  задрал ноги на постель. Сунул за спину подушку и
зажег лампочку над изголовьем.
     - Знаешь что, Глазастик? Теперь я разобрался.  Я все думал, думал и вот
разобрался. На свете есть четыре сорта  людей. Обыкновенные -  вот как мы  и
наши соседи; потом такие, как Канингемы,-  лесные жители;  потом  такие, как
эти Юэлы со свалки; и еще негры.
     - А как же китайцы и канадцы, которые в Болдуинском округе?
     -  Я говорю про  Мейкомбский округ. Вся  штука  в том, что  мы не любим
Канингемов,  Канингемы  не  любят  Юэлов, а  Юэлы  просто терпеть  не  могут
цветных.
     Я  сказала-а почему же  тогда  эти присяжные, которые  все  были  вроде
Канингемов, не оправдали Тома назло Юэлам?
     Джим от меня отмахнулся, как от маленькой.
     -  Знаешь,  я сам  видел, когда  по  радио музыка, Аттикус  притопывает
ногой,  -  сказал  Джим,-  и  он  ужасно  любит   подбирать  поскребышки  со
сковороды...
     - Значит, мы вроде Канингемов,- сказала я.- Тогда почему же тетя...
     - Нет, погоди, вроде-то вроде, да  не совсем. Аттикус один  раз сказал,
тетя потому так похваляется семьей,  что у нас всего  и наследства - хорошее
происхождение, а за душой ни гроша.
     - Все-таки я не пойму,  Джим... Аттикус мне один раз сказал  -  все эти
разговоры про старинный род  одна глупость, все семьи одинаково старинные. А
я спросила - и у цветных и у англичан? И он сказал - конечно.
     - Происхождение  - это не  то, что  старинный род,  -  сказал  Джим.- Я
думаю,  тут  все дело  в  том, давно ли  твоя  семья  умеет читать и писать.
Глазастик, я над  этим знаешь сколько голову ломал, и,  по-моему, в этом вся
суть.  Давным-давно,  когда  Финчи еще  жили  в  Египте, кто-нибудь  из них,
наверно,  выучил  два-три   иероглифа,  потом  научил   своего  сына.  -Джим
рассмеялся.- Представляешь,  тетя  гордится тем,  что  ее прапрадедушка умел
читать и писать... Прямо смех с этими женщинами, чем гордятся!
     -  Ну и  очень хорошо,  что  умел, а то кто  бы научил Аттикуса  и всех
предков, а  если б  Аттикус не умел читать, мы б с тобой пропали. Нет, Джим,
по-моему, хорошее происхождение это что-то, не то.
     - Тогда чем же, по-твоему, мы все-таки отличаемся от Канингемов? Мистер
Уолтер и подписывается-то с  трудом, я сам видел. Просто мы  читаем  и пишем
дольше, чем они
     -  Но ведь никто не  рождается грамотный, всем  надо  учиться  с самого
начала. Уолтер знаешь какой способный, он только  иногда отстает, потому что
пропускает уроки, ведь ему надо помогать отцу. А так он человек как человек.
Нет, Джим, по-моему, все люди одинаковые. Просто люди.
     Джим отвернулся и стукнул кулаком по подушке. А  когда опять обернулся,
он был уже чернее тучи.  Опять на него нашло, я знала - когда он такой, надо
быть поосторожнее. Брови сдвинуты, губы в ниточку. Он долго молчал.
     -  В твои  годы я  тоже так  думал,- сказал он наконец.- Если  все люди
одинаковые, почему ж  они  тогда  не  могут ужиться  друг с другом? Если все
одинаковые,  почему  они так  задаются и  так презирают друг друга?  Знаешь,
Глазастик,  я,  кажется,  начинаю  кое-что  понимать.  Кажется,  я   начинаю
понимать,  почему  Страшила Рэдли весь век  сидит  взаперти... Просто ему не
хочется на люди.


Глава 24

     Кэлпурния уж так накрахмалила свой фартук,  что он на  ней колом стоял.
Руки  у  нее были заняты подносом с  шарлоткой. Спиной она осторожно открыла
дверь.  Просто чудо, как легко и ловко она управлялась с тяжелыми подносами,
полными всяких лакомств. Тете Александре это тоже, наверно, очень нравилось,
потому что она позволила сегодня Кэлпурнии подавать на стол.
     Сентябрь уже  на  носу. Завтра Дилл уезжает в Меридиан, а сегодня они с
Джимом пошли к Заводи. Джим с  негодованием обнаружил, что до  сих пор никто
не потрудился научить Дилла плавать, а это, на  его взгляд, все равно что не
уметь ходить.  Уже  второй  день они после обеда уходили  к ручью, а меня  с
собой  не  брали, сказали  - голышом им  удобнее, и  я коротала  время то  с
Кэлпурнией, то с мисс Моди.
     Сегодня  наш  дом  был  во  власти  тети  Александры  и  миссионерского
общества.  К  нам в  кухню  доносился  голос  миссис  Грейс  Мерриуэзер; она
рассказывала про ужасную жизнь мрунов - так мне по крайней мере послышалось.
Они выставляют  женщин  в  отдельные  хижины, когда  приходит их срок, уж не
знаю,  что за срок такой;  они лишены чувства семьи - это, конечно, для тети
большое  огорчение;  и,  когда  детям  исполняется тринадцать  лет,  они  их
подвергают чудовищным  испытаниям; они все  в парше и уховертках;  они  жуют
хинную кору, выплевывают жвачку в общий котел, варят, а потом упиваются.
     Тут дамы решили сделать перерыв и подкрепиться. Я не знала,  идти мне в
столовую  или  не  идти.  Тетя  Александра велела  мне прийти  к  чаю;  пока
обсуждаются  дела, я  могу  с  ними не сидеть, сказала она,  мне  это  будет
неинтересно. На  мне было розовое воскресное платье, туфли и нижняя юбка, и,
если я что-нибудь  на  себя пролью, Кэлпурнии придется к завтрашнему дню все
это  стирать. А у нее и так  сегодня  много хлопот.  Так что  лучше уж я  не
пойду.
     - Помочь тебе, Кэл?- Мне очень хотелось быть полезной.
     Кэлпурния приостановилась в дверях.
     - Сиди тут в уголке тихо, как мышка,- сказала она.- Вот я вернусь, и ты
поможешь мне ставить все на подносы.
     Она  отворила  дверь,  и  деловитое  жужжанье  стало громче, доносились
голоса: ах, какая шарлотка, право, Александра, я такой не видывала... Что за
прелесть...  У  меня  никогда  так  не  подрумянивается,  ну,  никогда...  И
тарталетки с ежевикой - вы подумайте...  Кэлпурния?.. вы только подумайте...
Вам  уже  говорили,  что  жена священника  опять...  Ну  да, конечно,  а  ее
младшенький даже еще и не ходит...
     Разговоры  смолкли  -  значит,  там  принялись  за угощение.  Вернулась
Кэлпурния и поставила на поднос массивный серебряный кофейник, оставшийся от
нашей мамы.
     Такой кофейник нынче в диковинку,- сказала Кэлпурния,- таких больше  не
делают.
     - Можно, я его понесу?
     - Только осторожнее, смотри не урони. Поставь  его в конце  стола возле
мисс Александры. Там, где чашки с блюдцами. Она будет разливать.
     Я  попробовала  тоже отворить дверь  задом,  но  дверь ни  капельки  не
поддалась. Кэлпурния ухмыльнулась и отворила мне дверь.
     - Осторожнее, он тяжелый. Не гляди на него, тогда не разольешь.
     Я  прибыла  благополучно; тетя Александра наградила меня  ослепительной
улыбкой.
     - Посиди с нами, Джин Луиза,- сказала она. Она не сдавалась, она хотела
непременно сделать из меня настоящую леди.
     Так уж  повелось у  нас  в Мейкомбе  -  глава каждого  дамского  кружка
приглашает  соседок на  чашку чая, все  равно, пресвитерианки они, баптистки
или еще кто  - вот почему здесь были  и  мисс Рейчел (совсем  трезвая,  ни в
одном  глазу!), и  мисс  Моди,  и мисс Стивени  Кроуфорд. Мне  стало  как-то
неуютно, и я села около мисс Моди  и подумала - зачем это наши леди надевают
шляпы, просто  чтобы  перейти  через дорогу?  Настоящие леди, когда их много
сразу, всегда  меня немножко путают,  и мне очень хочется сбежать,  но  тетя
Александра говорит - это потому, что я избалованная.
     Все они были в неярких ситцевых платьях и казались такими  свеженькими,
будто ни