о он властно крикнул:
     - К порядку!
     И все поспешно подняли головы. Мистер Тейт вышел из зала и  вернулся  с
Томом Робинсоном. Он провел его на место возле Аттикуса и остановился рядом.
Судья Тейлор  очнулся, выпрямился  и настороженно уставился на пустые скамьи
присяжных.
     Дальше все было как во сне: вернулись присяжные они двигались медленно,
будто  пловцы под  водой,  и голос  судьи  Тейлора  доносился слабо,  словно
издалека.  И тут я  увидела то,  что замечаешь, на  что  обращаешь внимание,
только если у тебя отец адвокат,  и это  было  все  равно, что смотреть, как
Аттикус выходит на середину улицы, вскидывает ружье, спускает курок,-  и все
время знать, что ружье не заряжено.
     Присяжные  никогда   не  смотрят  на  подсудимого,  если  они   вынесли
обвинительный приговор. Когда эти присяжные вернулись в  зал, ни один из них
не взглянул на Тома Робинсона. Старшина передал  мистеру Тейту лист  бумаги,
мистер Тейт передал его секретарю, а тот - судье.
     Я зажмурилась. Судья Тейлор  читал: "Виновен...  виновен...  виновен...
виновен".  Я  украдкой  поглядела  на  Джима: он так  вцепился в перила, что
пальцы побелели, и от  каждого  "виновен" плечи у него  вздрагивали, как  от
удара.
     Судья Тейлор  что-то говорил. Он  зачем-то сжимал в руке молоток, но не
стучал им. Будто в тумане я увидела - Аттикус собрал со стола бумаги и сунул
в портфель. Щелкнул замком,  подошел  к секретарю суда, что-то  ему  сказал,
кивнул  мистеру Джилмеру, потом подошел  к Тому Робинсону и стал ему  что-то
шептать. И положил руку ему на плечо. Потом снял со спинки стула свой пиджак
и накинул  его. И вышел из зала, но  не в ту дверь,  как всегда.  Он  быстро
прошел через весь зал к южному выходу - видно, хотел поскорей попасть домой.
Я все время смотрела на него. Он так и не взглянул наверх.
     Кто-то легонько толкнул меня,  но  мне не  хотелось оборачиваться, я не
отрываясь смотрела  на  людей  внизу, на  Аттикуса, который одиноко  шел  по
проходу.
     - Мисс Джин Луиза.
     Я оглянулась. Все стояли. Вокруг нас и по всей галерее негры вставали с
мест.
     Голос преподобного Сайкса прозвучал издалека, как перед тем голос судьи
Тейлора:
     - Встаньте, мисс Джин Луиза. Ваш отец идет.


Глава 22

     Настал черед Джима плакать. Мы пробирались сквозь шумную веселую толпу,
а по его лицу бежали злые слезы. Несправедливо это, твердил он всю дорогу до
угла площади, где  нас  ждал Аттикус. Аттикус стоял под уличным  фонарем,  и
лицо  у  него  было такое,  словно  ничего  не  случилось,  жилет застегнут,
воротничок и галстук на месте, Цепочка от часов блестит, весь он спокойный и
невозмутимый, как всегда.
     - Несправедливо это, Аттикус,- сказал Джим.
     - Да, сын, несправедливо.
     Мы пошли домой.
     Тетя  Александра еще не ложилась.  Она была в халате,  и  - вот честное
слово - корсета она не снимала.
     - Мне очень жаль, брат,- негромко сказала она.
     Она никогда еще не  называла Аттикуса братом,  и я покосилась на Джима,
но он не слушал.  Он  смотрел то  на Аттикуса, то в  пол - может, он  думал,
Аттикус тоже виноват, что Тома Робинсона осудили.
     - Что с ним? - спросила тетя про Джима.
     -  Ничего, он скоро  придет в себя,-ответил Аттикус.- Ему это не так-то
легко далось.- И вздохнул,- Я иду спать.  Если утром не выйду к завтраку, не
будите меня.
     - Прежде всего неразумно было разрешать детям...
     - Здесь их родной дом, сестра,-сказал Аттикус.- Так уж мы  для  них его
устроили, пусть учатся в нем жить.
     - Но им совершенно незачем ходить в суд и пачкаться в этой...
     - Это  в такой же мере  характерно  для округа Мейкомб, как  и собрания
миссионерского общества.
     - Аттикус,-  глаза  у  тети Александры  стали  испуганные,-я  никак  не
ожидала, что ты способен из-за этого ожесточиться.
     - Я не ожесточился, просто устал. Я иду спать.
     - Аттикус... - угрюмо сказал Джим.
     Аттикус приостановился в дверях.
     - Что, сын?
     - Что же они сделали, как они могли?
     - Не знаю как, но смогли. Они делали так прежде и сделают еще не раз, и
плачут при этом, видно, одни только дети. Покойной ночи.
     Но  утром всегда  все кажется  не так  страшно. Аттикус по  обыкновению
поднялся ни свет ни заря, и, когда мы понуро вошли в гостиную, он уже сидел,
уткнувшись в "Мобил реджистер". На  сонном  лице Джима  был написан  вопрос,
который он еще не мог толком выговорить.
     -  Погоди  волноваться,-  успокоил  его  Аттикус, когда мы все  вошли в
столовую.- Мы еще повоюем. Подадим апелляцию,  еще не все потеряно.  Господи
боже мой, Кэл, это еще  что такое? - Аттикус во все глаза уставился на  свою
тарелку.
     - Папаша Тома Робинсона прислал вам сегодня цыпленка, а я его зажарила.
     -  Скажи ему, что  для меня это большая честь,  ведь  даже у президента
наверняка не подают к завтраку цыплят. А это что такое?
     - Булочки,- сказала Кэлпурния.- Их прислала Эстелла, которая кухаркой в
гостинице.
     Аттикус посмотрел на нее в недоумении, и она сказала:
     - А вы подите поглядите, что в кухне делается, мистер Финч.
     Мы  тоже пошли.  Кухонный  стол ломился от всякой снеди: толстые  ломти
копченой  свинины,  помидоры,  бобы,  даже  виноград.  Аттикус  увидел банку
засоленных свиных ножек и усмехнулся.
     - Как вы думаете, тетя позволит мне есть это в столовой?
     - Прихожу утром, а у нас все  заднее крыльцо завалено. Они... они очень
.благодарны  вам за все, что вы  сделали,  мистер  Финч.  Это... это ведь не
слишком дерзко с их стороны?
     В глазах Аттикуса стояли слезы. Он ответил не сразу.
     - Передай  им, что я  очень  признателен,- сказал он наконец.-  Передай
им...  передай, чтоб они  никогда  больше этого  не делали. Времена  слишком
тяжелые...
     Он заглянул в столовую, извинился перед тетей Александрой,  надел шляпу
и отправился в город.
     В  прихожей послышались  шаги  Дилла, и Кэлпурния  не  стала убирать со
стола завтрак, к которому Аттикус так  и не  притронулся. Дилл, как  всегда,
жевал  передними зубами и рассказывал  нам,  что  сказала  после  вчерашнего
вечера мисс Рейчел: если  Аттикус Финч желает  прошибать стену лбом - что ж,
лоб-то его, не чей-нибудь,
     - Я бы ей сказал,- проворчал Дилл, обгладывая куриную ножку,-  да с ней
сегодня  не очень-то поспоришь. Говорит, полночи  из-за меня проволновалась,
хотела заявить шерифу, чтоб меня разыскивали, да он был в суде.
     - Ты больше не  бегай никуда, не  сказавшись.  Ты только  хуже  злишь,-
сказал Джим.
     Дилл покорно вздохнул.
     -  Да  я ей сорок раз говорил,  куда иду... Просто ей слишком мерещатся
змеи в шкафу. Вот спорим, она  каждое утро за завтраком выпивает пинту - два
полных стакана, я точно знаю. Своими глазами видел.
     - Не  говори так, Дилл,- сказала тетя Александра. -  Детям  не пристало
так говорить. Это... это бесстыдство.
     - Я не бесстыдник, мисс Александра. Разве говорить правду бесстыдно?
     - Так, как ты говоришь,- бесстыдно.
     Джим сверкнул на нее глазами, но только сказал Диллу:
     - Пошли. Виноград возьми с собой.
     Когда  мы  вышли  на  веранду,  мисс  Стивени  Кроуфорд,  захлебываясь,
рассказывала про суд мистеру Эйвери и мисс Моди Эткинсон.  Они оглянулись на
нас и опять заговорили. Джим  издал воинственный клич.  А я пожалела, что  у
меня нет оружия.
     -  Ненавижу,  когда  большие  на  меня  смотрят,- сказал  Дилл,-  Сразу
кажется, будто что-нибудь натворил.
     - Поди сюда, Джим Финч!-закричала мисс Моди.
     С тяжелым вздохом Джим слез с качелей.
     - И мы с тобой,- сказал Дилл.
     Мисс Стивени так и нацелилась на нас своим любопытным носом. Кто же это
нам позволил пойти в суд? Она-то нас не видала, но сегодня с  утра в  городе
только  и разговору,  что  мы  сидели  на галерее  для цветных. Это что  же,
Аттикус усадил нас туда,  чтобы?.. Там,  верно дышать было нечем среди  всех
этих?.. И неужели Глазастик  поняла  все это?.. А  досадно, верно, нам было,
когда нашего папочку разбили в пух и прах?
     - Помолчи, Стивени,-ледяным тоном сказала мисс Моди.- Я не намерена все
утро торчать  на крыльце...  Джим Финч,  я  позвала тебя,  чтобы узнать,  не
желаешь ли  ты и  твои коллеги отведать  пирога. Я поднялась  в пять  часов,
чтобы его испечь, так что  лучше соглашайся. Прошу нас извинить, Стивени. До
свиданья, мистер Эйвери.
     На кухонном столе у мисс Моди красовался большой пирог и два маленьких.
Маленьких нужно бы  три. Не похоже было на мисс Моди,  чтоб она  забыла  про
Дилла. и, наверно, лица у нас стали удивленные. Но тут она отрезала кусок от
большого пирога и протянула его Джиму.
     Мы ели и понимали - это мисс Моди показывает  нам,  что  ее отношение к
нам ни капельки  не изменилось.  Она молча сидела на табурете  и смотрела на
нас.
     И вдруг сказала:
     - Не горюй, Джим. В жизни все не так плохо, как [ ]кажется.
     Когда дома, не на улице, мисс Моди собиралась произнести длинную  речь,
она упиралась ладонями в колени  и языком поправляла вставные  зубы. Так она
сделала и сейчас, а мы сидели и ждали.
     -  Вот  что я  хочу вам сказать: есть на свете люди, которые для того и
родились, чтобы  делать  за нас  самую неблагодарную  работу.  Ваш отец тоже
такой.
     - Ладно уж,- безнадежным голосом сказал Джим.
     - Никаких "ладно уж", сэр, - сказала мисс  Моди. -  Ты еще недостаточно
взрослый, чтоб уразуметь мои слова.
     Джим уставился на свой недоеденный пирог.
     - Чувствуешь себя, как гусеница в коконе, вот что, - сказал он. - Будто
спал  спеленатый в теплом углу и ветерок ни разу на тебя не  подул. Я всегда
думал, мейкомбцы самые лучшие люди на  свете, по крайней мере с  виду-то они
такие.
     - Мы самые благополучные люди на свете,- сказала мисс  Моди. - Не часто
обстоятельства призывают нас доказать, что  мы и в самом деле христиане,  но
уж когда это случится, у нас есть на то люди вроде Аттикуса.
     Джим горько улыбнулся.
     - Хорошо, если бы все в нашем округе так думали.
     - Ты и не подозреваешь, как нас много.
     -  Разве?  -  Джим  повысил голос.  - Кто  хоть  чем-нибудь  помог Тому
Робинсону, ну кто?
     -  Прежде  всего  его  друзья цветные  и  люди вроде  нас. Вроде  судьи
Тейлора, вроде мистера Гека Тейта. Перестань  жевать, Джим Финч,  и пошевели
мозгами. Тебе не приходило в  голову,  что судья Тейлор не случайно назначил
Аттикуса  защитником  Тома?  Что у  судьи  Тейлора  могли быть  на это  свои
причины?
     Вот это мысль!  Если  обвиняемый  не мог  нанять  адвоката,  защитником
обычно назначали Максвелла Грина, самого  молодого из мейкомбских адвокатов,
так как ему надо было набираться опыта. И, значит, Тома Робинсона должен был
бы защищать Максвелл Грин.
     -  Подумай-ка об  этом, - продолжала мисс Моди. - Это ведь не случайно.
Вчера вечером я сидела  на крыльце и ждала. Я все ждала вас из суда, ждала и
думала: Аттикус Финч не выиграет дело, не может выиграть, но он единственный
в наших краях способен заставить присяжных так долго ломать голову над таким
делом.  И я  говорила себе: что  ж, мы идем вперед...  Это один  только шаг,
крохотный, младенческий, а все-таки шаг вперед.
     - Это все разговоры... Но неужели наши просвещенные судьи и адвокаты не
могут  справиться  с  дикарями  присяжными?  -  пробормотал  Джим.  - Вот  я
вырасту...
     - Об этом уж ты потолкуй с отцом, - сказала мисс Моди.
     Мы  спустились  по  прохладным  новым  ступенькам, вышли  на  солнце  и
увидели,  что  мистер  Эйвери  и  мисс  Стивени  Кроуфорд  все  еще стоят  и
разговаривают. Они прошли по тротуару и стояли теперь у дома мисс Стивени. И
к ним шла мисс Рейчел.
     - А я когда вырасту, наверно, стану клоуном, - сказал Дилл.
     Мы с Джимом от удивления стали как вкопанные.
     -  Да, клоуном, - сказал он. - Ничего у меня с людьми  не получается, я
только и  умею, что смеяться над  ними, вот я и пойду в цирк и буду смеяться
до упаду.
     - Ты все перепутал, Дилл, - сказал Джим. - Сами клоуны грустные, а  вот
над ними все смеются.
     - Ну и  пусть,  а  я буду  другой  клоун.  Буду стоять посреди  арены и
смеяться всем в лицо. Вон погляди туда,- мотнул он головой.- Это разве люди?
Им только на помеле летать. Тетя Рейчел уже и летает.
     Мисс Стивени и мисс  Рейчел нетерпеливо махали нам - верно сказал Дилл:
настоящие ведьмы.
     - О, чтоб вас! - выдохнул Джим.- А не подойти нельзя, невежливо.
     Что-то случилось. Мистер  Эйвери был весь красный - он так  расчихался,
чуть  не  сбил нас с ног, когда мы подошли. Мисс Стивени прямо вся тряслась,
мисс Рейчел схватила Дилла за плечо.
     - Иди сейчас же во двор и носа не высовывай. На улице опасно, - сказала
она.
     - А почему? - спросила я.
     - Вы что, не сдыхали? Весь город только об этом и говорит...
     Тут на пороге появилась  тетя  Александра и  позвала  нас, но  было уже
поздно.  Мисс Стивени, захлебываясь, сообщила нам, что  сегодня утром мистер
Боб Юэл остановил Аттикуса на углу у почты, плюнул ему в лицо и сказал - дай
только срок, он еще с этим адвокатишкой расправится.


Глава 23

     - Я  бы предпочел, чтобы Боб  Юэл не  жевал табак, - только и сказал об
этом Аттикус.
     По  словам мисс Стивени Кроуфорд, дело  было  ,так:  Аттикус  выходил с
почты,  к  нему подошел  мистер  Юэл,  обругал  его, плюнул  ему  в  лицо  и
погрозился убить. Мисс Стивени сказала (а когда  она рассказывала это второй
раз,  уже выходило,  будто  она  все  видела  своими глазами  по  дороге  из
бакалейной лавки) - Аттикус бровью не повел, только  вынул  платок, утерся и
стоял  слушал,  как  мистер  Юэл честил его, да такими словами,  что она  их
нипочем не повторит, скорей язык себе откусит. Мистер Юэл  ну и разошелся, а
тут еще Аттикус никак  не отвечал на его брань, он и говорит:  что, говорит,
черномазым  пятки лизать не гордый,  а  драться гордый? Нет, сказал Аттикус,
просто  старый,  сунул  руки  в  карманы  и  пошел прочь,  рассказывала мисс
Стивени. Уж в этом Аттикусу Финчу не откажешь - он иной раз так срежет...
     Но мы с Джимом выслушали все это без всякого удовольствия.
     - А  все-таки  прежде он  был  самый меткий стрелок во всем  округе,  -
сказала я. - Он мог...
     - Не станет он ходить с ружьем, Глазастик, - сказал Джим. - Да у него и
ружья-то нет... Ты же знаешь, он и у тюрьмы тогда без ружья сторожил. Он мне
сказал: ходить с оружием - значит только набиваться, чтоб в тебя стреляли.
     -  Сейчас  другое  дело,  - сказала я. - Давай попросим  его, пускай  у
кого-нибудь одолжит ружье.
     Мы попросили, и Аттикус сказал - чепуха.
     Дилл  сказал - нам надо  взывать к  доброму  сердцу Аттикуса: ведь если
мистер Юэл его убьет, мы помрем с голоду и еще достанемся тете Александре, и
ведь, ясное дело, как только Аттикуса схоронят,  она сразу уволит Кэлпурнию.
Джим сказал - может, на Аттикуса подействует, если я стану реветь и кататься
по полу, ведь я еще маленькая, да к тому же девочка. Это тоже не помогло.
     Но потом  Аттикус  увидел, что мы уныло  бродим  вокруг  дома, не едим,
забросили все  игры,  и понял, до чего мы напуганы. Как-то вечером он принес
Джиму новый футбольный журнал, Джим нехотя  перелистал его  и  бросил. Тогда
Аттикус спросил:
     - Что тебя тревожит, сын?
     - Мистер Юэл, - напрямик сказал Джим.
     - А что случилось?
     - Ничего. Мы за тебя боимся, надо, чтоб ты с ним что-то сделал.
     Аттикус невесело усмехнулся.
     - Что же с ним сделать? Заставить его подписать пакт о ненападении?
     - Когда человек говорит, что он с тобой расправится, это не шутка.
     Аттикус сказал:
     - Он и не шутил тогда. Попробуй-ка на минуту влезть в шкуру Боба- Юэла,
Джим. На суде я окончательно доказал, что ни одному его слову верить нельзя,
если ему до этого  хоть  кто-нибудь верил. Ему необходимо было на ком-нибудь
это выместить, такие люди иначе не могут. Что ж, если оттого, что он  плюнул
. мне  в  лицо и пригрозил  убить, на  долю Мэйеллы досталось меньше побоев,
пусть так. Должен же он был на ком-то сорвать зло,  так уж лучше на мне, чем
на своих ребятишках. Понимаешь?
     Джим кивнул.
     - Нам нечего бояться Боба Юэла, он уже отвел душу, - сказал Аттикус.
     И тут вошла тетя Александра.
     - Я  в этом совсем  не так уверена, Аттикус, - сказала она.  - Такой на
все пойдет, лишь бы отомстить за обиду. Ты же знаешь этих людей.
     - Но что мне такого может сделать Юэл, сестра?
     -  Какую-нибудь гадость исподтишка, - сказала тетя Александра. -  Уж не
сомневайся.
     - В Мейкомбе мало что можно сделать исподтишка, - возразил Аттикус.
     Больше мы не боялись. Лето кончалось, и  мы  не  теряли времени  даром.
Аттикус объяснил нам, что Тому Робинсону ничто не грозит,  пока его дело  не
рассмотрят в  следующей  инстанции,  и что  его скорее всего освободят или в
крайнем случае назначат новое разбирательство. А пока он на тюремной  ферме,
в Честерском округе в семидесяти милях от Мейкомба. Я спросила, позволяют ли
жене и детям навещать Тома, но Аттикус сказал - не позволяют.
     - А что  с ним будет, если  апелляция не  поможет? - спросила я  как-то
вечером.
     - Тогда  его  посадят  на  электрический стул,-сказал  Аттикус, -  если
только губернатор не  смягчит приговор. Подожди  волноваться, Глазастик.  Мы
вполне можем выиграть это дело.
     Джим растянулся на диване и читал  журнал "Популярная механика". Тут он
поднял голову и сказал:
     -  Это все  несправедливо. Даже если  он виноват, он никого не убил. Он
никого не лишил жизни.
     - Ты же  знаешь,  по законам  штата Алабама за изнасилование полагается
смертная казнь, - сказал Аттикус.
     - Да,  сэр, но  все  равно  присяжные не должны  были присуждать  его к
смерти... Если уж решили, что он виновен, присудили бы двадцать лет.
     -  К двадцати годам,- поправил Аттикус.- Том Робинсон - цветной,  Джим.
Ни один состав присяжных  в наших краях, разбирая подобное дело,  не скажет:
"Мы считаем,  что ты виноват, но не очень". Тут могло  быть либо оправдание,
либо самый суровый приговор.
     Джим помотал головой.
     - Нет, это все неправильно, только  я  не пойму, в чем ошибка... может,
изнасилование не надо считать таким тяжким преступлением...
     Аттикус уронил газету на  пол. Он согласен с  законом об изнасиловании,
вполне  согласен, но весьма опасно, когда на основании  одних лишь косвенных
улик прокурор требует смертного приговора и присяжные его выносят.
     Тут он увидел, что я тоже слушаю, и объяснил:
     - Иными словами, для того чтобы человека  приговорили к смерти, скажем,
за  убийство,  требуются один  или  два  очевидца.  Надо,  чтобы кто-то  мог
сказать: "Да, я там был, я сам видел, как он спустил курок".
     - Но  ведь очень многих казнили на основании косвенных улик, - возразил
Джим.
     - Знаю,  и многие из них,  вероятно, этого  заслуживали...  Но если нет
очевидцев,  всегда  остается сомнение,  пусть хотя бы  тень сомнения.  Закон
называет это  "допустимое сомнение", но, по-моему, мы не имеем права даже на
тень сомнения. В противном  случае всегда остается  вероятность, пусть самая
малая, что осужденный не виновен.
     - Значит, опять выходит, что во всем  виноваты присяжные.  Тогда надо с
ними покончить,- убежденно сказал Джим.
     Аттикус очень старался сдержать улыбку, но не сумел.
     -  Уж слишком ты с  нами крут, сын. Я думаю, можно найти лучший  выход:
изменить закон. Так изменить, чтобы для самых тяжких преступлений определять
наказание мог только судья.
     - Тогда поезжай в Монтгомери, пускай изменят закон.
     - Ты даже не  подозреваешь,  как это  трудно.  Мне  не  дожить до  того
времени, когда изменят закон, а ты, если и доживешь, будешь уже стариком.
     Джиму это не понравилось.
     - Нет, сэр, с присяжными надо покончить. Ведь вот Том не виновен, а они
сказали - виновен.
     - Будь  на месте этих присяжных ты и еще одиннадцать таких, как ты, Том
уже вышел бы