но одетых соседей и знакомых.
     - Ты что это выдумала, мисс Кэл? - раздался голос позади нас.
     Кэлпурния положила руки  нам на плечи, мы  остановились и обернулись: в
узком  проходе  между  двумя  рядами  людей стояла  высокая  негритянка. Она
выставила одну ногу, уперлась  локтем левой  руки в бок и  поднятой  ладонью
показывала на нас. У нее была голова  огурцом, странные миндалевидные глаза,
прямой нос и резко очерченный рот. Мне она показалась великаншей.
     Рука Кэлпурнии крепче сжала мое плечо.
     - Чего тебе, Лула? - спросила она.
     Я никогда прежде не слышала у нее такого голоса. Она говорила негромко,
презрительно.
     - А для чего это приводить белых ребят в церковь к черномазым?
     - Они мои  гости,-  сказала Кэлпурния, и опять  я подумала, какой у нее
стал странный голос: она говорила как все негры.
     - Ага, а всю неделю ты, верно, у Финчей гостья!
     В толпе зароптали.
     -  Не бойся  - шепнула мне Кэлпурния,  но розы у нее на шляпке  сердито
заколыхались.
     Между рядами зрителей Лула направилась было к нам. Кэлпурния сказала:
     - Не подходи, черномазая!
     Лула остановилась.
     - Нечего водить сюда белых ребят,- сказала она. - У них своя церковь, у
нас своя. Это наша церковь, верно мисс Кэл?
     Кэлпурния сказала:
     - А бог один, верно?
     - Пойдем домой, Кэл,-сказал Джим,-мы им тут ни к чему.
     Я  тоже видела - мы тут ни к чему. Я чувствовала - толпа  напирает. Нас
обступали все теснее, но я поглядела на Кэлпурнию, а у нее  глаза смеются. Я
опять посмотрела  туда, где между  двумя рядами людей была  дорожка, но Лула
исчезла. На том месте стеной стояли негры.
     Один выступил вперед. Это был Зибо, городской мусорщик.
     - Мистер Джим,- сказал он,- мы очень вам рады. Вы эту Лулу не слушайте,
она злится, потому как преподобный Сайкс грозился отчитать  ее с кафедры при
всем честном народе. Она  у  нас известная смутьянка и гордячка и выдумывает
невесть что, а мы очень вам всем рады.
     И  Кэлпурния повела нас в молельню, а в дверях нас встретил преподобный
Сайкс и повел вперед, на самую первую скамью.
     "Первая покупка" внутри была не штукатурена  и не крашена. По стенам на
медных  скобах  висели  незажженные  керосиновые   лампы;  вместо  настоящих
церковных  скамей  стояли  грубые  сосновые  лавки.  Позади  простой дубовой
кафедры свисала полоса линялого розового шелка с надписью "Бог есть любовь",
кроме нее молельню украшала  еще  только литография с картины Ханта  "Светоч
мира".  Я  осмотрелась:  где  фортепьяно  или  орган,   сборники  псалмов  и
программки  богослужения - все, что мы привыкли  каждое воскресенье видеть в
церкви?-но ничего этого  не  оказалось. Было  сумрачно, прохладно и сыро, но
постепенно народу  становилось все больше, и  воздух  согревался. На скамьях
положен  был  для  каждого  прихожанина  дешевый  картонный  веер   с   ярко
намалеванным  Гефсиманским  садом - дар Компании  скобяных  изделий  Тиндела
("Большой выбор товаров на все вкусы").
     Кэлпурния  подтолкнула  нас  с Джимом в конец  ряда  и села между нами.
Вытащила из  кошелька платок  и  развязала  тугой узелок  с одного  угла.  И
протянула нам с Джимом по монетке в десять центов.
     - У нас есть свои,- прошептал Джим.
     -  Держите-сказала  Кэлпурния.-Вы мои гости. Джим, видно,  сомневался -
благородно ли  оставлять свои деньги  при себе?  -  но врожденная  учтивость
взяла  верх и он сунул монету в карман.  Без  малейших угрызении  совести  я
сделала то же самое.
     - Кэл,- зашептала я,- а где же сборники с псалмами?
     - У нас их нет,- ответила она.
     - А как же?..
     - Ш-ш,- сказала Кэлпурния.
     На кафедре стоял  преподобный Сайкс  и  взглядом призывал свою паству к
молчанию.  Он  был невысокий, плотный,  в  черном костюме,  белой  рубашке и
черном  галстуке; в свете,  сочившемся  сквозь матовые  стекла, поблескивала
золотая цепочка от часов.
     - Братья и сестры,- сказал он,- мы весьма рады, что сегодня утром у нас
гости  -  мистер  и  мисс Финч. Вы  все знаете их  отца. Прежде  чем  начать
проповедь, я прочитаю вам несколько сообщений.
     Преподобный  Сайкс перелистал  какие-то  бумажки,  выбрал одну,  далеко
отставил ее от глаз н прочел:
     "Собрание миссионерского общества  состоится во вторник  в  доме сестры
Эннет Ривз. Приносите с собою шитье".
     Потом стал читать по другой бумажке:
     "Все вы знаете, какая беда приключилась с братом Томом Робинсоном. Он с
детства был добрым прихожанином "Первой покупки". Весь денежный сбор сегодня
и  в следующие  три  воскресенья  пойдет  Элен,  его жене,  чтобы она  могла
прокормить детей".
     Я ткнула Джима в бок:
     - Это тот самый Том, которого Аттикус будет за...
     - Ш-ш!
     Я  обернулась  к  Кэлпурнии,  но  и рта не успела раскрыть,  а  она уже
шикнула  на  меня. Пришлось  покориться и я  стала смотреть на  преподобного
Сайкса - он, кажется, ждал, чтобы я угомонилась.
     - Попросим нашего регента начать первый псалом.
     Со своей скамьи поднялся Зибо, прошел меж рядов, остановился перед нами
и  повернулся  лицом  к  пастве.  В руках  у него  был растрепанный  сборник
псалмов. Зибо раскрыл его и сказал:
     - Мы споем номер двести семьдесят третий.
     Этого я уже не могла выдержать.
     - Как же мы будем петь, у нас, же нет слов?
     Кэлпурния улыбнулась.
     - Тише, малышка,- прошептала она,- сейчас увидишь.
     Зибо откашлялся и  таким гулким голосом, как будто далеко-далеко палили
пушки, прочитал нараспев:
     - Там, за рекой, лежит страна...
     И  словно чудом  необыкновенно стройный  хор сотней голосов  пропел эти
слова вслед за Зибо. Протяжным гуденьем замер последний слог, и вот Зибо уже
говорит:
     - Вовек желанна нам она...
     И опять вокруг  нас громко зазвучал хор; долго тянулась последняя нота,
и, еще прежде чем она замерла, Зибо прочитал следующую строчку:
     - Нас выведет одна лишь вера на тот обетованный берег.
     На этот  раз паства  замешкалась. Зибо внятно повторил  строку,  и  хор
пропел ее.  Как только  вступал  хор,  Зибо  закрывал  книжку  -  знак  всем
собравшимся продолжать без его помощи.
     И при замирающих звуках торжественного хора 3ибо протянул:
     - За той сияющей рекой обетованный ждет покой.
     Строку за  строкой повторял за ним хор, стройно выводя простую мелодию,
и, наконец, псалом закончился чуть слышно печальной и протяжной нотой.
     Я  поглядела на  Джима,  он исподлобья глядел на Зибо. Я тоже не  могла
опомниться от удивления, но мы слышали все это своими ушами!
     Потом преподобный Сайкс начал молиться о страждущих и недужных - так же
молились  и  в нашей  церкви, только мистер  Сайкс  просил  господа  бога  о
некоторых больных позаботиться особо.
     В своей проповеди он обличал грех и очень  строго повторил то, что было
написано позади него на стене; предостерег паству от горячительных напитков,
от  азартных   игр  н  чужих  женщин.   Подпольная   торговля   спиртным-бич
негритянского квартала, но женщины и того хуже! Опять, как в пашей церкви, я
услыхала, что женщины грешны и нечисты,-видно, все священники только об этом
и думают.
     То же самое мы с Джимом выслушивали  каждое воскресенье, разница была в
одном  - преподобный  Сайкс с  церковной кафедры  свободнее  высказывал свое
мнение о каждом грешнике  в  отдельности:  Джим  Харди уже  пять воскресений
кряду не появляется в церкви, а он не  болен.  Констэнс Джексон следует быть
осмотрительнее, как бы  ей не рассориться с ближними своими,- до  нее никому
за  все  существование квартала  не приходило  на  ум  городить  забор назло
соседу.
     Проповедь кончилась.  Преподобный Сайкс стал у столика перед кафедрой и
призвал вносить пожертвования- это мы  с Джимом видели впервые. Прихожане по
одному  выходили вперед  и опускали в  черную эмалированную жестянку  из-под
кофе пять или десять центов. Мы с Джимом тоже пошли, наши монетки звякнули в
жестянке, и нам было тихо сказано:
     - Спасибо, спасибо.
     К  нашему  изумлению,  преподобный  Сайке  высыпал деньги на  столик  и
пересчитал. Потом выпрямился и сказал:
     - Этого недостаточно. Нам надо собрать десять долларов.
     Прихожане заволновались.
     - Вы  все знаете, зачем  это  нужно: пока Том  в  тюрьме, Элен не может
оставить  детей и пойти работать. Если каждый даст еще  десять центов, будет
достаточно...- Преподобный Сайке помахал рукой и крикнул  кому-то через  всю
молельню:  - Закрой двери, Алек. Никто не  выйдет отсюда, пока мы не соберем
десять долларов.
     Кэлпурния  порылась в сумочке,  вытащила  потрепанный кожаный кошелек и
протянула Джиму блестящий четвертак.
     -  Нет,  Кэл,-  прошептал  Джим,- мы  сами.  Где  твои  Десять  центов,
Глазастик?
     В  церкви становилось душно, и я подумала - верно,  мистер  Сайке хочет
взять свою паству  измором. Трещали  веера,  шаркали  ноги, любителям жевать
табак становилось невмоготу.
     Я вздрогнула от неожиданности - преподобный Сайкс вдруг сказал сурово:
     - Карлоу Ричардсон, я еще не видел тебя у этого столика.
     Худой человек в  штанах  цвета хаки вышел вперед  и  опустил  монету  в
жестянку. Паства одобрительно загудела. Потом преподобный Сайкс сказал:
     - Пусть каждый из  вас, у кого нет детей, пожертвует еще десять центов.
И тогда у нас будет достаточно.
     Медленно, с трудом десять долларов были собраны.
     Двери растворились, повеяло теплым ветерком, и мы вздохнули легче. Зибо
стих  за  стихом  прочитал  "На бурных брегах Иордана", и  воскресная служба
кончилась.
     Я  хотела остаться  и  все  рассмотреть, но  Кэлпурния  повела  меня по
проходу. В дверях она задержалась, чтобы поговорить с Зибо и его семейством,
а мы с Джимом  поболтали с мистером Сайксом. У  меня вертелось на  языке сто
вопросов, но я решила - после спрошу у Кэлпурнии.
     -  Мы очень  рады,  что вы  пришли  к  нам сегодня,- сказал преподобный
Сайкс.-Ваш папа-лучший друг нашего прихода.
     Любопытство все-таки одолело меня.
     - А почему вы собирали деньги для жены Тома Робинсона?
     - Разве  вы  не  слыхали?  -  спросил  преподобный Сайке.- У Элен  трое
маленьких, и она не может работать.
     - А почему ей не взять их с собой, ваше преподобие? - спросила я.
     Негритянки, работавшие на хлопковых плантациях, всегда брали  малышей с
собой и усаживали их куда-нибудь в  тень,  обычно между двумя рядами кустов.
Тех, кто еще и сидеть не умел, матери привязывали себе за спину на индейский
лад или завертывали в пустые мешки из-под хлопка и клали на землю.
     Преподобный Сайке замялся.
     - По правде говоря, мисс Джин Луиза, сейчас Элен не так-то просто найти
работу... Когда наступит  время собирать хлопок,  я думаю, ее возьмет мистер
Линк Диз.
     - А почему ей сейчас не найти работу?
     Преподобный Сайке не  успел ответить,  Кэлпурния  положила  руку мне на
плечо. И я послушно сказала:
     - Спасибо, что вы позволили нам прийти.
     Джим сказал то же самое, и мы пошли домой.
     -  Кэл, я  знаю, Тома Робинсона  посадили  в  тюрьму, он  сделал что-то
ужасно плохое, а Элен почему не берут на работу? - спросила я.
     Кэлпурния в  темно-синем муслиновом платье и  высокой шляпке шла  между
мною и Джимом.
     - Потому, что люди  говорят, Том плохо поступил, - сказала она.- Никому
не хочется... не хочется иметь дело с его семьей.
     - Кэл, а что он такое сделал?
     Кэлпурния вздохнула.
     - Старый  мистер Боб Юэл заявил,  что  Том снасильничал над его дочкой,
вот Тома и арестовали и засадили в тюрьму.
     - Мистер Юэл?-Мне кое-что вспомнилось.-Есть  такие Юэлы, они каждый год
в первый день приходят в  школу, а потом  больше не ходят. Он из них, да?  И
Аттикус сказал, они настоящие подонки... Аттикус никогда ни про кого так  не
говорил. Он сказал...
     - Вот это они самые и есть.
     - Ну, если все  в Мейкомбе знают, что за народ эти Юэлы,  так  все рады
будут нанять Элен на работу... Кэл, а что это - насильничать?
     -  Спроси мистера Финча, он тебе  лучше объяснит. Ты,  верно, голодная?
Преподобный отец сегодня что-то длинно проповедовал, всегда он не так скучно
говорит.
     - Он совсем как  наш проповедник,-сказал Джим.- А почему вы так странно
поете псалмы?
     - Ты про вторенье? - спросила Кэлпурния.
     - Это называется вторенье?
     - Да, мы так называем. Так всегда делалось, сколько я себя помню.
     Джим  сказал - отложили бы за год деньги с церковных сборов и купили бы
сборники псалмов.
     Кэлпурния засмеялась.
     - А что от них толку? Читать-то все равно никто не умеет.
     - Как же так? - спросила я.- Столько народу, и никто не умеет читать?
     Кэлпурния кивнула.
     - Ну да. В "Первой покупке"  читают, может, человека четыре... я  в том
числе...
     - Ты в какой школе училась, Кэл? - спросил Джим.
     - Ни в какой. Дай-ка вспомнить,  кто же это меня научил грамоте? А, да,
старая мисс Бьюфорд, тетушка нашей мисс Моди Эткинсон.
     - Да разве ты такая старая?
     - Я даже  старше мистера Финча,-усмехнулась Кэлпурния.- Только не знаю,
много ли. Мы с ним один раз стали вспоминать да рассчитывать, сколько же это
мне  лет... я помню немножко  дальше него, стало быть, я и старше ненамного,
женская-то память получше мужской.
     - А когда твой день рождения, Кэл?
     -  Я  справляю на  рождество, так  легче  запомнить... а настоящего дня
рождения у меня нету.
     - Но  ты по виду совсем не  такая старая, как  Аттикус -  запротестовал
Джим.
     - Цветные  не так быстро  стареют, как  белые,  по  ним не так  видно,-
сказала Кэлпурния.
     - Может быть, это потому, что они не умеют  читать. Кэл, это ты научила
Зибо грамоте?
     -  Да,  мистер Джим.  Когда он был мальчонкой,  у нас тут и школы-то не
было. А я его все ж таки заставила учиться.
     Зибо был старшим сыном Кэлпурнии. Если  б я прежде об  этом подумала, я
бы  догадалась,  что Кэл уже  пожилая  -  у Зибо у  самого  дети были  почти
взрослые только я как-то об этом не задумывалась.
     - Ты его учила по букварю? - спросила я.
     -  Нет,  я  ему  велела  каждый  день выучивать страничку из священного
писания, и  еще была книжка, по  которой меня учила  мисс Бьюфорд,-  вам  не
угадать, откуда я ее взяла.
     Мы и не угадали. Кэлпурния сказала:
     - Мне ее дал ваш дедушка Финч.
     - Да разве ты с "Пристани"?-удивился Джим.- Ты нам никогда не говорила.
     - Ясно, с "Пристани", мистер Джим. Там  и выросла, между "Пристанью"  и
имением  Бьюфордов. Круглый год работала на  Бьюфордов да на Финчей, а потом
ваши папа с мамой поженились, я и переехала в Мейкомб.
     - А какая это была книжка, Кэл? - спросила я.
     - "Комментарии" Блэкстоуна.
     Джим был ошеломлен.
     - И по этой книге ты учила Зибо грамоте?!
     - Ну да, сэр, мистер Джим.- Кэлпурния застенчиво прикрыла рот рукой.- У
меня  других  книг  нету. Ваш дедушка говорил,  что  мистер Блэкстоун  писал
превосходным языком...
     - Значит, вот почему ты говоришь не так, как все,- сказал Джим.
     -- Кто все?
     - Все цветные. Кэл, а ведь в церкви ты говорила так же, как они...
     Мне никогда  и  в голову  не приходило,  что у нашей Кэлпурнии есть еще
другая  жизнь.  Оказывается, она  может  существовать  как-то отдельно,  вне
нашего дома, да еще знает два языка!
     - Кэл,- сказала  я,- а для чего ты со своими разговариваешь, как... как
цветные, ты ведь знаешь, что это неправильно?
     - Ну, во-первых, я и сама черная...
     -  Все  равно,  зачем же  тебе ломать  язык,  когда ты умеешь  говорить
правильно? - сказал Джим.
     Кэлпурния сбила  шляпку набок и  почесала в  затылке, потом старательно
поправила шляпку.
     - Как  бы это вам  объяснить,- сказала  она.- Вот  бы вы с  Глазастиком
стали у себя дома разговаривать как цветные,- это было бы совсем не к месту,
верно? А если  я  в церкви пли со своими соседями стану говорить как. белая?
Люди подумают - я совсем заважничала.
     - Но ведь ты знаешь, как правильно! - сказала я.
     - А не обязательно выставлять напоказ все, что знаешь. Женщине это и не
к лицу. И, во-вторых, людям вовсе  не по вкусу,  когда  кто-то умней их. Они
сердятся. Хоть и говори сам правильно, а их не переменишь, для этого им надо
самим научиться,  а уж  если они  не хотят, ничего не  поделаешь: либо держи
язык за зубами, либо говори как они.
     - Кэл, а можно мне иногда с тобой повидаться?
     Кэлпурния поглядела на меня с недоумением.
     - Повидаться, дружок? Да мы-с тобой видимся каждый день.
     - Нет, можно  прийти  к тебе в гости? Как-нибудь  после работы? Аттикус
меня проводит.
     - Пожалуйста, когда захочешь,- сказала Кэлпурния.- Мы тебе всегда будем
рады.
     Мы шли по тротуару мимо дома Рэдли.
     - Посмотрите-ка на веранду,- сказал Джим.
     Я  оглянулась  на  дом Рэдли - вдруг  его таинственный обитатель  вылез
подышать свежим воздухом? Но веранда была пуста.
     -  Да  нет, на нашу  веранду посмотри,- сказал Джим.  Я  посмотрела.  В
качалке-прямая, непреклонная и неприступная, с  таким видом, будто она здесь
провела весь свой век,- сидела тетя Александра.


Глава 13

     - Отнеси мой саквояж в ту спальню, что окнами на улицу, Кэлпурния,-были
первые слова тети Александры,- Джин Луиза, перестань чесать в затылке,- были
ее следующие слова.
     Кэлпурния подняла тяжелый тетин чемодан и отворила дверь.
     - Я сам отнесу,- сказал Джим и взял у нее чемодан. [
     ]Слышно было, как чемодан  грохнул об  пол в спальне. И еще долго
от этого не смолкал глухой гул.
     - Вы приехали в гости, тетя? - спросила я.
     Тетя   Александра   не  часто  выезжала  с   "Пристани"  и   уж   тогда
путешествовала  с  помпой.  У  нее был свой  ярко-зеленый солидный "бьюик" и
черный  шофер, оба сверкали  такой чистотой,  смотреть тошно,  но  сейчас их
нигде не было видно.
     - Разве отец вам ничего не сказал? - спросила тетя Александра.
     Мы с Джимом помотали головами.
     - Вероятно, забыл. Его еще нет дома?
     - Нет, он обычно возвращается только к вечеру,- сказал Джим.
     -  Ну так  вот, ваш отец  и я  посоветовались  и  решили, что- пора мне
немножко у вас пожить.
     "Немножко"  в Мейкомбе  может означать и три  дня и тридцать  лет. Мы с
Джимом переглянулись.
     -   Джим  становится  взрослый,  и  ты  тоже  растешь  -  сказала  тетя
Александра.-  Мы решили, что  тебе полезно женское  влияние.  Пройдет совсем
немного  лет, Джин  Луиза,  и  ты  начнешь  увлекаться нарядами  и  молодыми
людьми...
     Я могла много чего на это ответить: Кэлпурния тоже женщина, пройдет еще
очень  много лет,  пока  я начну увлекаться  молодыми  людьми, а  нарядами я
вообще никогда не стану увлекаться... но я промолчала.
     - А как же дядя Джимми? - спросил Джим.- Он тоже приедет?
     - О нет, он остался на "Пристани". Ему надо присматривать за фермой.
     -  А вы не будете без него скучать?  - спросила я и сразу спохватилась:
это  был не очень  тактичный  вопрос. Тут ли  дядя  Джимми, нет ли,  разница
невелика, от него все равно никогда слова не услышишь.
     Тетя Александра пропустила мой вопрос мимо ушей.
     Я  не могла придумать, о чем еще с ней говорить.  Сказать по совести, я
никогда не знала, о чем  с  ней  говорить, и сейчас сидела и вспоминала наши
прошлые тягостные  беседы: "Как  поживаешь, Джин  Луиза."  -  "Очень хорошо,
благодарю вас, мэм. А вы как поживаете?" - "Хорошо,  спасибо.  А чем  ты все
это время  занималась?" - "Ничем".- "Как,  неужели ты ничего не делаешь?"  -
"Ничего".- "Но у тебя, наверно,  есть друзья?" - "Да, мэм". - "Так чем же вы
все занимаетесь?" - "Ничем".
     Тетя, конечно, считала меня круглой дурой,  один  раз я  слышала  - она
сказала Аттикусу, что я отсталая.
     Что-то было неладно, но  расспрашивать  не захотелось: по  воскресеньям
тетя  Александра  всегда была сердитая  Наверно, из-за  корсета. Она была не
толстая, но весьма  солидная  особа и сильно затягивалас