арата. - Я уверен, в театре есть еще точно такой же штука.
   - Точно такого же быть не может, -  холодно  возразила  я.  -  Только
дилетанту это чудо может показаться заурядным.
   Салли занимался в колледже скульптурой  лишь  постольку  поскольку  -
чтобы получить зачет - и со сварочными аппаратами был знаком понаслышке.
В основном  он  орудовал  изящными  ножичками,  пушистыми  кисточками  и
маленькими стамесками. Бедняге было невдомек, что  громоздкий  сварочный
ящик давно стал продолжением моих рук. Впрочем, какой смысл вдаваться  в
такие детали?
   - Я возьму все, если ты не против, - заявила я,  заботливо  обматывая
свои дорогие и нежно любимые инструменты оранжевой липкой лентой.  Потом
черным маркером написала на каждом  куске:  "НЕ  ЛАПАТЬ!!!  СЭМ".  Пусть
только скажут, что их не предупреждали.
   - Парни в театре очень... доступные, - неожиданно сообщил Салли.
   - Что?!
   По-английски Салли  говорил  понятно,  но  иногда  язык  предательски
сдавал его в лапы врагу. Я рассмеялась. Он сердито посмотрел на меня.
   - Я хотеть скажи - всегда помогай.
   - Так и говори: всегда помогут, - давясь от смеха, посоветовала я.
   Салли выпрямился во весь свой крошечный рост.
   - Если тебе будет нужен помощь, - медленно и  старательно  проговорил
он, - они помогай тебе.
   - Ты имеешь в виду этого, как его, старшего плотника? Видела его пару
дней назад.
   Я бросила свой противогаз, очки и перчатки в заляпанный,  истрепанный
полотняный мешок и оглядела комнату.
   - Где крем для рук?
   - Вот. - Салли взял банку с кухонного стола. - Ты заботливый  о  своя
кожа.
   - Идиот, это для волос! - Банка тоже отправилась в мешок. - Я  втираю
его,  прежде  чем  заняться  сваркой  или  шлифовкой.  Иначе  в   волосы
набивается куча металлических опилок, древесной стружки, кусков  стекла,
бог знает чего... все спутывается, и после этого волосы не отмоешь. -  Я
потянула прядь длинных вьющихся волос. - А высохнув, они превращаются  в
солому.
   Салли слушал меня с искренним ужасом.
   - Ничего страшного, - усмехнулась я. - Год назад я чуть полголовы  не
лишилась из-за того, что упало несколько  искр.  Преподаватели  о  таких
вещах  не  предупреждают.  Все  равно  что  крещение  огнем.  Один   мой
однокашник занимался кузнечной сваркой - это когда все течет и плавится,
если ты не в курсе. Так вот, одна капля попала ему на  джинсы,  и  штаны
мгновенно вспыхнули. Пришлось швырнуть беднягу на  пол  и  засыпать  его
песком.
   Салли испуганно сунул мне в руки сварочный аппарат. Я положила его  в
другую сумку.
   - Не уверенный, - пробормотал он, - что буду часто приходи к  тебе  в
мастерская.
   - Как хочешь. Не сомневаюсь, все эти твои "доступные мальчики"  будут
висеть  у  меня  над  душой  и  давать  якобы  полезные  советы.  Как  в
гимнастическом зале.
   - Гимназическом зале?
   - Понимаешь, мужчины просто не могут спокойно смотреть,  как  женщина
возится с техникой. Если, конечно, это  не  миксер,  которым  мужики  не
умеют пользоваться, а потому постоянно просят о помощи. Умора.
   Я  открыла  дверь  и  поволокла  мешки  по   лестнице.   Моя   студия
располагается неподалеку от Холлоуэй , в пристройке гигантского  склада.
В этом глухом переулке больше нет зданий - только тянутся один за другим
полуразрушенные  промышленные  комплексы.  Естественно,  я  жила   здесь
полулегально - помещение формально не являлось жилым. Но, говоря словами
ночного сторожа склада, "кому какое, на фиг, дело". Он и сам,  по  сути,
жил в своей крохотной  уютной  сторожке  -  завел  раскладушку,  плитку,
электрообогреватель и жирную кошку Ширли.
   Салли семенил следом с самым  легким  мешком  -  в  нем  лежали  лишь
противогаз и рабочая одежда, -  беспрестанно  спотыкаясь  и  жалуясь  на
неподъемную ношу. Не удивительно, что он не понял, о чем речь,  когда  я
упомянула гимнастический зал.
   Машина,  красный  раздолбанный  "форд-эскорт",  отлично  смотревшийся
среди окрестных убогих строений, давным-давно не соответствовал  никаким
требованиям Министерства транспорта. И все же,  на  радость  Салли,  мой
драндулет был вполне дееспособен. Правда, чтобы переключиться на  третью
скорость, приходилось выполнять замысловатый маневр, всякий  раз  рискуя
сломать запястье. Я давно уже приноровилась делать это автоматически, но
Салли, увидев мои странные  телодвижения,  от  страха  так  и  вжался  в
сиденье. К счастью для его утонченной натуры, не говоря уже  о  здоровье
драндулета, театр находился всего в четверти часа езды от моего  жилища,
в непримечательном глухом переулке возле Кингс-Кросс - достаточно близко
к Эйнджел, чтобы риэлторы могли утверждать, будто это - Ислингтон .
   Я вихрем пролетела по Пентонвилл-роуд. В  магнитофоне  крутилась  моя
любимая на тот день кассета -  трэш-металлические  вопли  вперемежку  со
слезливыми песенками. Эта музыка куда больше подходила для  того,  чтобы
носиться на гигантском грузовике по американским дорогам, нежели ползать
по  узким  лондонским  переулкам.  Солнце  шпарило  вовсю.  Салли  жевал
шоколадные круассаны. Из динамиков орали простые американские парни:  "Я
лишь ЛОМАНЫЙ ГРОШ! Ты меня не ПОДБЕРЕШЬ! Ты должна была ЗНАТЬ,  что  мне
нельзя ДОВЕРЯТЬ. Брось меня! Брось меня! Брось  меня!"  Словом,  я  была
счастлива как никогда.
   Салли был оскорблен.  Я  знала,  что  он  предпочитает  слушать,  как
изящные темнокожие красотки с идеально наложенной  губной  помадой  поют
банальности в столь восхитительной гармонии,  что  не  сразу  понимаешь:
весь текст состоит из двух коротеньких, тупых, бесконечно  повторяющихся
фраз - "Не уходи, когда я плачу. Ведь я люблю  тебя,  мой  мальчик".  На
обложках своих альбомов красотки в первую очередь непременно  благодарят
Бога ("Ты - источник всей  любви!").  Они  обязательно  выпрямляют  себе
кучеряшки, у  них  идеальные  фигурки  куколок  Барби,  а  поют  за  них
наверняка жирные задастые продюсеры.
   Так или иначе, мой трэш  Салли  не  нравился.  Маловероятно,  что  он
станет часто заглядывать в мой театральный подвал.
   - Рано или поздно я найду тебя, найду, найду, найду, найду, найду,  -
угрожала Дебби Харри , когда мы подъезжали к театру.
   Салли немного оживился, услышав женский голос. Я вытащила  кассету  и
сунула ее в карман.
   Старший  плотник  Баз  курил  самокрутку,  прислонившись  к  стене  у
служебного входа, и блаженно щурился на солнце.
   - Все в порядке? - дружески спросил он, когда я выпрыгнула из машины.
- Помощь не нужна?
   Салли испарился под каким-то неубедительным предлогом, а мы  с  Базом
поволокли мешки через узкий проход, потом  по  коридорам  и  застеленным
линолеумом лестницам в подвал. Позавчера я уже была здесь, и между  нами
произошло стандартное разбирательство - кто тут круче и знаю ли  я,  что
делаю. Все как полагается: мы с Базом подбоченились,  пошире  расставили
ноги и уставились друг на друга. Баз устроил мне допрос с  пристрастием,
выясняя мои познания  в  области  плотницкого  искусства.  При  этом  он
безостановочно курил свои самокрутки, из которых табак сыпался, как фарш
из китайского блинчика. К счастью, я выдержала экзамен, и  мы  заключили
союз. Быстро уладив формальности, Баз не  только  согласился  отгородить
для меня просторное помещение рядом со столярной мастерской, где имелась
куча розеток, но и  предложил  услуги  своего  помощника  -  долговязого
прыщавого малого. Примерно так  же  римский  патриций  мог  бы  одолжить
кому-нибудь своего раба. ("Ты можешь просить Секстуса, если нужно что-то
принести. Он не бог весть что - получил в нагрузку, вся партия  обошлась
в шесть сестерциев, - но старательный, в этом ему отказать не могу. Если
начнет выкобениваться, скажи мне - я его приструню".)
   Когда мы затащили в мастерскую мое  барахло,  из  подсобки  показался
"Секстус". Высокий, тощий, точь-в-точь разлагающийся труп,  он  выглядел
так, словно все утро нюхал клей. Правда, голос  у  него  был  совершенно
нормальный.
   - А вот и Лерчи, - сказал Баз.  -  Принеси  нам  с  Сэм  чаю,  ладно,
Лерчи?
   Надо заметить, что этот несчастный юнец и впрямь напоминал дворецкого
семейки Аддамс . Я вставила в розетку вилку магнитофона и сунула в  него
кассету.
   "Я  хочу  парня...  классного  парня,  крутого  парня!  -   завизжали
"Гоу-Гоуз". - Я ищу парня, настоящего парня, крепкого парня  -  я  хочу,
чтобы он раздавил меня своими башмаками!"
   - Ну, то есть, в смысле,  ништяк,  -  очень  членораздельно  произнес
Лерч, доставляя из кухни две чашки чаю. - Кто это?
   - "Гоу-Гоуз", - ответила я  и,  заметив,  что  ему  это  мало  о  чем
говорит, добавила:
   - Белинда Карлайл .
   - Белинда Карлайл?! - изумился он, разинув рот, но не выронив чашек.
   "Дайте мне ковбоя! - визжала Белинда. -  Я  начинаю  охоту  на  тебя,
Джеронимо!"
   - Очень мило, Лерчи, - сказал Баз, передавая мне  чашку.  -  Конечно,
это не совсем "Рай на Земле",  а?  Вот  характерный  пример  современной
молодежи. - Он ткнул пальцем в своего работника. - Туп, как  брусок  два
на четыре.  Будем  надеяться,  что  своим  присутствием,  Сэм,  ты  хоть
немножко расширишь его музыкальные познания.
   Пока мы пили чай,  Баз  рассказывал,  как  идет  закупка  материалов,
список которых я ему вручила накануне.
   -  Послезавтра  все  должны  привезти.  Я  позвоню,  и  можно   будет
приступать.
   - Очень мило, - неожиданно для себя  самой  ответила  я.  Выраженьица
База были очень прилипчивыми.
   Когда началась концертная  версия  "Мальчика  Сью",  где  Джонни  Кэш
звучит, как двойник Джона Уэйна , я прибавила громкости.
 
   Папаша бросил мать, когда мне было три,
   Оставил нам бутылку, пустую изнутри,
   Да старую гитару. Хрыча винить я не хочу:
   Он бегал от закона, скрывался и ловчил,
   Но гнусность все ж одну папаша сотворил -
   Пред тем как отвалить, назвал меня он Сью.
 
   Слушатели - не только те, чьи голоса  слышались  на  записи,  -  дико
хохотали. Посреди композиции в  комнату  влетел  Салли  и  начал  быстро
что-то говорить.
   - Тсс! - в унисон зашипели мы.
   - Но там...
   - Заткнись!
   Салли притих. Лерчи радостно топал ногой, раскачиваясь из  стороны  в
сторону.
   - Сейчас сам отплясывать начну, - пробормотал Баз.
   Когда развеселая мелодия закончилась, из-за  спины  Салли  послышался
злобный голос:
   - Очень приятно наблюдать, как вы тут веселитесь.
   Улыбки на наших лицах застыли  в  трупном  окоченении.  Баз,  однако,
совершенно не смутился:
   - Выключи музыку, Лерчи.  Все  в  порядке,  мистер  Кэнтли!  Рад  вас
видеть. Надеюсь, хорошо отдохнули. Чаю не хотите?
   - Нет, спасибо, - буркнул художественный  руководитель  театра  Филип
Кэнтли.
   Лерчи прошаркал  к  магнитофону  и  выключил  музыку,  хотя  подобная
вежливость, в принципе, была ни к чему. Филип Кэнтли большую часть жизни
проработал актером, и голос его был тверд,  как  алмаз:  им  можно  было
резать стекло, не то что музыку.  Он  осмотрел  меня  с  ног  до  головы
холодными глазами, похожими на куски темного мрамора.
   - Вы, видимо, скульптор, которого сосватал нам Сальваторе?
   - Сэм Джонс,  -  представилась  я,  завидуя  тому,  что  Баз  защищен
профсоюзом. - Салли уже показал вам наши эскизы?
   - Я не сомневаюсь, что Мелани  сделает  это,  когда  будет  нужно,  -
отчеканил Филип Кэнтли. - Не думаю, что с моей стороны было  бы  уместно
заглядывать ей через плечо.
   Он быстро переговорил с Базом, потом резко развернулся на каблуках  и
двинулся к каморке театрального электрика. Я вопросительно посмотрела на
База. Тот пожал плечами.
   - Лошадкам положено скакать, - сказал он. -  Мистер  Кэнтли  считает,
что женщины должны выглядеть женственно,  понимаешь,  о  чем  я?  Ты  бы
видела, в каком виде некоторые девчонки приходят к нему на  пробы.  Юбки
кончаются, едва успев начаться.
   Я рассмеялась и посмотрела на свои заляпанные  джинсы,  на  несколько
слоев свитеров, которые обычно надеваю для работы, на ботинки, сношенные
до такой степени, что кое-где уже проглядывали шляпки сапожных гвоздей.
   - А кого он ожидал увидеть? Дженнифер Билз ?
   - Я быстро рос! И вырос гнусом, злодеем и скотом! - неожиданно заорал
Лерчи фальцетом.
   Мы удивленно уставились на него.
   - Понимаешь, что я имел в виду? - спросил Баз.  -  Вруби-ка  еще  раз
Джонни Кэша.
 
Глава четвертая 
 
   Примерно так же сострил Хьюго, когда через  несколько  дней  зашел  в
театр. Поначалу я лишь почувствовала, что кто-то спустился в  подвал,  -
глядя на мир сквозь зеленые стекла  маски,  я  всегда  чувствовала  себя
маньяком-убийцей из "Молчания  ягнят".  Во-первых,  в  маске  все  равно
трудно кого-то разглядеть в полутемном подвале, а  во-вторых,  обычно  я
слишком занята работой, чтобы приглядываться.
   - Эй, ты там внутри не сварилась? - спросил Хьюго,  когда  я  подняла
маску.
   - Наверное, похожа на вареное яйцо. - Я отложила  сварочный  аппарат,
вздохнула и отступила назад, чтобы оглядеть скульптуру. - Надеюсь, ты не
смотрел на огонь.
   - Не беспокойся, - сказал Хьюго, - если бы  я  хотел  ослепнуть,  уже
давно бы это сделал. Хочешь сигарету?
   - Нет, спасибо.
   Он вытряхнул сигарету из пачки  "Голуаз"  и  прикурил  от  допотопной
зажигалки с колесиком - из тех, что  выбрасывают  язык  пламени  в  дюйм
длиной.
   - А я думала, ты куришь "Собрание", - ехидно заметила я.
   - Не сегодня. Они не гармонируют с моим нынешним  костюмом.  -  Белая
холеная рука с пальцами, унизанными серебряными кольцами, обвела брюки в
черно-белую клетку, белую рубашку и кожаную куртку. -  Я  знаю,  что  ты
хочешь сказать. Все верно, "Собрание" не сочеталось и с той  одеждой,  в
которой я приходил на репетицию. Пришлось пожертвовать своим  утонченным
вкусом, чтобы только побесить Билла, этого старого, жирного,  оголтелого
гомофоба. Ума не приложу, что он делает в  театре.  Мне  кажется,  Биллу
больше пошло бы заниматься телемаркетингом.
   Облокотившись о верстак, Хьюго  выпускал  в  воздух  колечки  дыма  и
оценивающе меня разглядывал. Сегодня он зализал волосы наверх,  так  что
они облегали голову плотным шлемом, отчего скулы и нос заострились.
   - Я разочарован, - вздохнул он. - Думал, когда ты снимешь эту штуку с
головы, волосы каскадом обрушатся вниз, как в дурацкой киношке, а они  у
тебя заколоты в гнусный узел.
   -  Мне  кажется,  Филип  Кэнтли  разделяет  твое   разочарование,   -
отозвалась я, разглядывая только что заваренный шов; по-моему, все  было
сделано очень аккуратно.
   Хьюго сделал шаг вперед и, прищурившись, посмотрел на мою работу.
   - Потрясающе! Да, наш Филип любит дев нежных и женственных - рядом  с
такими и Мэрилин Монро покажется ковбоем Мальборо. Ты же  больше  тянешь
на Джину Гершон в "Связи" .
   - Вот как? - Я навострила уши.
   - Правда, твои кожаные джинсы уж слишком мужские, дорогая.
   - Вообще-то не стоит их надевать. Десять лет  назад  эти  штаны  были
жутко дорогими, а сейчас истрепались настолько, что сами с меня спадают.
   Я уныло посмотрела на свои джинсы. На коленках кожа уже протерлась, а
это - начало конца. Дальше начнет рваться на заднице.
   - Тебе нужно заказать новую пару в ателье,  -  посоветовал  Хьюго.  -
Девушкам обязательно надо посещать ателье -  тем  паче  таким,  как  ты.
Чтобы все было сшито по фигуре. Я знаю отличного портного на  Брик-лэйн,
могу дать телефончик. - Он склонил голову. - Коричневые штаны отлично бы
смотрелись - цвета горького шоколада. Пойдут к твоим волосам и глазам.
   - Хьюго! - закричал Салли с лестницы. - Ты вниз?
   - Ниже некуда. Прикидываюсь порочным гомиком и даю Сэм модные советы.
Но  ей  на  них  плевать.  -  Он  наградил  меня  улыбкой  голливудского
красавчика. - Что там случилось, Салли?
   - Поднимай, Хьюго! Ни за что не угадай, кто прийти!
   - Ах-ах-ах, тоже мне - секрет века, - манерно протянул Хьюго. - Давно
пора. - Он загасил сигарету и  посмотрел  на  меня.  -  Пошли,  дорогая.
Сейчас состоится твоя первая встреча с жемчужиной нашей труппы.
   И хотя работы было по горло, любопытство, как всегда,  победило.  Как
могла я пропустить сцену возвращения блудной дочери?
 
*** 
 
   Я сразу поняла, почему Сьюзан Хигсон выбрала  себе  такой  псевдоним.
Если бы она была блондинкой с зелеными глазами, ее бы называли Примулой;
если бы яркой брюнеткой - то Розой; но  облаку  пушистых  темных  волос,
подчеркивающих ее миниатюрность, и глазам цвета анютиных глазок в  росе,
имя Фиалка подходило идеально. На ней  был  облегающий  кардиган,  точно
такого же оттенка, как ее сине-фиолетовые глаза; половина  перламутровых
пуговичек расстегнута, являя заинтересованным  взорам  кружевное  белье;
бежевые, немного расклешенные брюки нежно облегали бедра. Шелковый  шарф
вокруг шеи  идеально  сочетался  с  брючками.  Своими  высокими  прямыми
каблуками и гирляндами тонких серебряных украшений Фиалка напомнила одну
мою старинную подружку из Азии: такая  же  хрупкость,  такая  же  буйная
грива волос и такое же мелодичное позвякивание тонких браслетов.
   - Пожалуйста, прости меня,  пожалуйста,  -  нежно  говорила  актриса,
держа Мелани за руки.
   Они стояли на сцене, в декорациях  нынешней  постановки  "Кто  боится
Вирджинии Вулф?" : наклонный пол, книжные полки, ковры из искусственного
меха и кожаные кресла. За ними,  развалившись  в  креслах,  с  интересом
наблюдали Баз и главный электрик, имя которого я забыла.
   - Мне так стыдно, так стыдно! У меня был жуткий,  жуткий  кризис.  Не
знаю, смогу ли я это объяснить...
   -  Попробуй  все  же,  -  предложила  Мелани.  Голос  ее  был   полон
дружелюбия. Но мне показалось, что это дружелюбие Фиалку не обмануло.
   Она впилась взглядом в  лицо  режиссера  так,  будто  смотрела  через
прицел винтовки.
   - Я знаю, ты сердишься на меня, - покаянно шептала Фиалка. - И как ты
можешь не сердиться? Я должна была позвонить, я знаю, я должна была,  но
мне казалось, будто весь мир обрушился  на  мою  бедную  голову!  -  Она
сделала широкий жест - зазвенели браслеты.  -  Ах,  из  Гоа  дозвониться
невозможно.
   - Фиалка бренчит, как бубенчики на санях  Санта-Клауса,  -  прошептал
Хьюго мне на ухо.
   Мы  стояли  за  правой  кулисой,  у  стола  помощника  режиссера.   Я
высовывалась из-за  огромного  черного  задника.  Хьюго  оказался  более
изобретателен - он укрылся за марлевым окошечком, через  которое  актеры
обычно караулят свой выход. Отличный наблюдательный пункт.
   - Там кто-то есть?  -  спросила  Фиалка,  резко  обернувшись  в  нашу
сторону. Слух у нее, похоже, острый, как у кошки.
   На сцену с глупым видом вышел Салли, за ним последовали мы с Хьюго. Я
оказалась здесь впервые, хотя  несколько  дней  назад  Баз  показал  мне
театр. Хорошо, что на ногах старые шипастые башмаки, - на таком  покатом
полу устоять можно только чудом. Как актеры умудряются  не  ломать  себе
ноги - выше  моего  понимания.  Фиалка  на  трехдюймовых  каблуках  явно
чувствовала себя на сцене как дома. Она быстро поздоровалась с  Салли  и
Хьюго и внимательно посмотрела на меня.
   - Фиалка, это Сэм Джонс, наш штатный  художник,  -  сказал  Хьюго.  -
Делает подвесные декорации.
   - А-а, понятно.
   Фиалка сверкнула в мою сторону фиолетовыми прожекторами и решила, что
особа в истрепанных джинсах и майке не стоит внимания.  Послав  Хьюго  и
Салли ослепительную улыбку, она полностью сосредоточилась на  Мелани,  а
нам досталась роль мутной  массовки.  Фиалка  играла  сцену  только  для
режиссера. Я заметила, что, несмотря на свое "стандартное произношение",
обязательное для актеров и ведущих  программ  Би-би-си,  она  ухитрялась
выделять кое-какие слова особым, едва заметным акцентом - фирменный знак
девушки из высших слоев общества.
   - Ах, клянусь,  обещаю!  Обещаю,  что  больше  этого  не  повторится.
Никогда в жизни! Я очень, очень хочу играть в твоем  спектакле,  дорогая
Мелани. Я так радовалась, что у меня появилась  возможность  работать  с
тобой... - Фиалка испустила долгий, выразительный вздох. -  К