сколько  всего  вас  здесь  и  какой национальности вы
принадлежите?" Было  ясно что  ее  упорядоченный ум  работал  здесь не менее
професионально чем в Баскульском доме миссионеров.
     Чанг ответил:  "Говоря о посвященных, нас полностью насчитывается около
пятидесяти, и так  же те, кто еще не достил полного посвящения, как я. Нужно
надеяться на то, что принимать его  должны мы должным порядком. До  этого мы
наполовину ламы, кандидаты,  Вы  можете сказать. Что  касается наших расовых
происхождений, то среди нас имеются представители очень многих наций, однако
жители Тибета и Китая составляют большинство, что, наверное, естественно."
     Мисс Бринклоу никогда не увиливала от заключений,  пусть даже неверных.
"Я понимаю.  Это значит местный монастырь. А Ваш главный лама, китаец или из
Тибета?"
     "Нет."
     "Если ли англичане?"
     "Несколько."
     "Боже   мой,  все  это  кажется  таким  замечательным."  Мисс  Бринклоу
остановилась  лишь затем чтобы  передохнуть и тут  же  продолжила: "А сейчас
расскажите мне во что Вы верите."
     Кануэй  откинулся  назад в  предвкушении  некоторой забавы.  Он  всегда
находил  удовольствие наблюдая столкновения  противоположных складов  ума; и
девиче-направленная  прямота   Мисс  Бринклоу   в  обращении  к  ламаистской
философии обещала  быть занимательной.  С другой стороны,  ему  не хотелось,
чтобы   хозяин   дома  был  испуган.  "Это,  скорее,  объемный  вопрос,"   с
медлительностью сказал он.
     Но Мисс  Бринклоу была не в настроении медлить.  Вино, подействовшее на
других успокоительно, ей, по всей  видимости,  придало  добавочной  энергии.
"Конечно," с великодушным жестом сказала она, "я верю в истинную религию, но
мое миропонимание достаточно широко для  признания того,  что и другие люди,
иностранцы,  то есть, довольно искренни в  своих взглядах.  И  само собой, в
монастыре я и не надеюсь найти понимание."
     Ее  концессия  вызвала формальный поклон Чанга. "Но почему бы  нет?" он
ответил  на  своем точном, приправленном английском. "Должны  мы так понять,
что потому как одна религия истинна, а все другие обязаны быть фальшью?"
     "Ну да, конечно, это ведь определенно, не так ли?"
     Кануэй снова вмешался. "В  самом  деле,  я думаю, нам не стоит спорить.
Мисс Бринклоу лишь разделяет мое собственное любопытство относительно мотива
этого уникального учреждения."
     Чанг ответил  довольно  медленно  и  чуть  ли не шепотом: "Если  бы мне
пришлось  положить это  в совсем несколько слов,  мой дорогой господин, я бы
сказал,  что  нашим  основным  убеждением  есть  умереннность.  Мы  внедряем
добродетель уклонения от  излишеств любого качества -- даже включая, если вы
простите меня за парадокс,  излишество самого добродетеля. В  долине которую
вы видели, и в которой  насчитывается несколько тысяч жителей, обитающих под
контролем  наших   порядков,  мы  пришли   к  заключению  что  сей   принцип
способствует значительной степени счастья. Мы правим с умеренной строгостью,
и  в  ответ  мы  удовлетворены умеренным послушанием. И мне кажется, я  могу
утверждать,  что наши  люди  умеренно рассудительны,  умеренно  сдержанны, и
умеренно честны."
     Кануэй улыбался. Он не только посчитал это отлично  выраженным, но самы
нравы  в  какой-то степени  соответствали его собственному темпераменту.  "Я
думаю,  что  понимаю. И те  люди,  с  которыми  мы  встретились  в это  утро
принадлежат к Вашим жителям из долины, не так ли?"
     "Да. Я надеюсь на продолжении пути у Вас не было на них никаких жалоб?"
     "О, нет,  совсем нет. Я  рад, что  в какой-то  мере они были  более чем
умеренно  уверенны  в том,  куда  идти.  Вы  были  осторожны, между  прочим,
заметить, что правило  умеренности относилось к  ним --  то есть, я понимаю,
оно не касается Вашего монашества?"
     Но на это Чанг лишь покачал головой. "Мне очень жаль, что Вы, господин,
затронули  тот  вопрос, который  я  не  могу  обсуждать.  Я только  в  силах
добавить, что наше общество имеет различные веры и обычаи, но большинство из
нас умеренно еретически смотрит на это. Я глубоко огорчен,  что  в настоящий
момент не могу сказать большего."
     "Пожалуйста  не  извиняйтесь.   Вы   оставили  меня  с  приятнейшим  из
размышлений." Что-то в его собственном голосе так же как и в ощущениях тела,
снова дало  Кануэйю знать что он был немного одурманен. Мэллинсон, казалось,
был под подобным влиянием, не смотря на то, что он воспользовался  настоящей
ситуацией чтобы заметить: "Все это было очень интересным, но я  настоятельно
считаю,  что  сейчас самое  время  приступить  к  обсуждению  планов  нашего
отбытия.  Мы  хотим вернуться в  Индию  чем  скорее  тем  лучше.  На сколько
насильщиков мы можем рассчитывать?"
     Вопрос, такой  практичный  и  бескомпромиссный, пробился  сквозь  толщи
учтивости  лишь  затем чтобы не обнаружить  под  собой  никакой почвы. После
продолжительной паузы Чанг ответил: "К сожалению, господин  Мэллинсон,  я не
тот человек  к которому Вы должны обращаться. Но в любом  случае, я не думаю
вопрос этот может иметь немедленное решение."
     "Но  что-нибудь  должно  быть   организовано!  Нас  всех  ждет  работа,
волнуются друзья,  родственники. Мы просто должны вернуться. Мы признательны
Вам за такой прием, но в самом деле, не можем же мы шататься тут и ничего не
делать.  Если  это возможно, нам  бы  хотелось пуститься  в путь не  позднее
завтрего.  Я  надеюсь, найдется  много Ваших людей, кто  добровольно  пойдет
проводить  нас  --  само собой, это  будет  весьма стоящее  путешествие,  мы
позаботимся."
     Закончил Мэллинсон нервничая, как  если бы надеялся, что ему ответят до
того как он слишком много скажет; но  из Чанга он извлек  лишь тихое и почти
укоризненное: "Но все это, как Вы знаете, врядли в моих полномочиях."
     "Так  ли? Что ж,  в  любом  случае,  может  быть Вы  сможете что-нибуть
сделать.  Поможет, если  Вы  достанете большую  масштабную карту  местности.
Похоже, что путь у нас будет длинный, и потому это прибавляет к  тому, чтобы
тронуться рано. У вас, я думаю, есть карты?"
     "Да, довольно много."
     "Мы возьмем  некоторые  из них на время, если  Вы не возражаете.  После
всего  мы сможем вернуть их. Я полагаю, время  от  времени у вас должны быть
связи с внешним  миром. Так же хорошей мыслью будет уведомить наших друзей и
успокоить их. Как далеко находится ближайшая телефонная линия?"
     Морщинистым лицом  Чанга, казалось,  овладело безграничное терпение, но
ответа он не дал.
     Обождав  мгновение,  Мэллинсон продолжил:  "Хорошо, куда вы обращаетесь
когда вам что-нибудь нужно? Я имею в виду, что-нибудь цивилизованное." В его
глазах  и голосе чувствовалось прикосновение  испуга. Внезапно он  оттолкнул
назад свой стул и встал. Бледный, он в утомлении провел рукой по лбу. "Я так
устал," обрываясь на каждом слове, произнес юноша, глядя кругом  комнаты. "Я
не чувствую, что кто-нибудь из вас старается мне помочь. Я всего лишь ставлю
простой вопрос.  Это определенно, что Вы должены  иметь на него ответ. Когда
эти современные ванны были установлены, как они попали сюда?"
     Последовала еще одна молчаливая пауза.
     "Вы  не  скажите  мне,  значит. Частица  тайны всего остального, я  так
понимаю. Кануэй, ты  -- чертов бездельник,  вот что  я  должен сказать тебе.
Почему бы тебе не докопаться до правды? Мои карты выложены, но завтра,  имей
в виду -- мы должны выступить завтра -- это необходимо -"
     Если бы Кануэй не  подхватил  его и не помог сеть на стул, Мэллинсон бы
соскользнул на  пол.  Он немного  пришел в себя  после этого,  но больше  не
говорил.
     "Завтра ему будет намного лучше," мягко заметил Чанг. "Поначалу здешний
воздух тяжеловат для незнакомого человека, но к нему привыкают быстро."
     Кануэй сам себя чувствовал просыпающимся из  транса. "Все  это  немного
изнурило его,"  с  несколько печальной мягкостью прокоментировал  он.  Потом
добавил более оживленно:  "Я думаю, на всех нас это влияние распространяется
тем или  иным образом.  Будет  лучшим  если мы отложем эту  дискуссию  и все
отправимся спать. Барнард, не могли бы Вы присмотреть  за Мэллинсоном? А Вы,
Мисс Бринклоу, я  уверен, так же нуждаетесь в  отдыхе." До этого были отданы
какие-то сигналы, так как прислуживающий человек  тот час же явился. "Да, мы
присоединимся так же -- спокойной ночи -- спокойной ночи -- я последую очень
скоро." Кануэй  почти вытолкнул их  из комнаты,  и  затем,  с  бьющим  глаза
контрастом  своей прежней  манере,  повернулся  к гостю почти без церемоний.
Упрек Мэллинсона подстегнул его.
     "Итак,  господин, я  не  хочу Вас  долго  задерживать,  и  потому сразу
приступлю к делу. Мой друг отличается  пылкостью, и я не могу обвинять его в
том, что  он  хочет все поставить на свои  места. Наше обратный  путь должен
быть организован, и  без  помощи Вас или кого-либо в  этом месте, сделать мы
это не в силах. Само  собой, я понимаю, что завтра тронуться невозможно, и с
моей стороны, минимальная остановка была  бы,  я думаю, довольно интересной.
Но это,  наверное, не тот взгляд, что разделяют мои товарищи.  Поэтому, если
это  действительно  так,  что  Вы  не в  силах  что-либо  для  нас  сделать,
пожалуйста, помогите нам связаться с теми кто может."
     Китаец ответил: "Вы мудрее своих друзей, мой дорогой господин, и потому
менее нетерпеливы. Я рад этому."
     "Это не ответ."
     Чанг рассмеялся дергающимся, высоким смешком, настолько натянутым,  что
Кануэй распознал в нем то вежливое притворство будто бы вообразимой  шутки с
которым китайцы "сохраняют лицо" в неловких моментах. "Я уверен, нет никаких
причин  волноваться  по  этому поводу," последовал ответ, после паузы.  "Без
сомнения,  в должный момент у нас будет возможность предоставить вам  всю ту
помощь  в  которой  вы  нуждаетесь. Как  Вы  сами  представляете, существуют
трудности,  но если все  мы будем  подходить к  вопросу благоразумно,  и без
чрезмерной спешки - "
     "Я   не   предлагаю   спешки.  Я  всего  лишь  добиваюсь  информации  о
носильщиках."
     "Конечно, мой дорогой господин, но это поднимает другой вопрос. Я очень
сомневаюсь в том, что Вы без труда сможете найти людей желающих обязать себя
подобным путешествием. Они врядли пойдут на то, чтобы покинуть свои  дома  в
долине ради длинного и сложного пути вне ее."
     "Их  можно  уговорить, или тогда, почему  и  куда они  сопровождали Вас
сегодняшним утром?"
     "Сегодняшним утром? О, это совсем другой вопрос."
     "В каком смысле? Не отправлялись ли Вы  в путешествие когда я со своими
друзьями случайно столкнулись с Вами?"
     Ответа на  вопрос не последовало, и тогда  Кануэй продолжил более тихим
голосом: "Я понимаю. Значит это не было случайной встречей.  Я,  кстати, все
время  об этом  думал. То есть, Вы умышленно  пришли  перехватить  нас.  Что
говорит  о  том,  что вы  должны были  знать  о нашем прибытии  зараннее.  И
интересным вопросом является, Как?"
     Посреди  утонченного  спокойствия  сцены слова  эти задели  напряженную
ноту. Огни  фонариков освещали лицо китайца;  оно было спокойно  и  каменно.
Внезапно, легким движением руки  Чанг нарушил напряжение; отодвигая шелковый
гобелен, он  раздрапировал окно ведущее на балкон. Затем,  прикасаясь к руке
Кануэйя,  вывел его  на  холодный кристальный воздух.  "Вы умны,"  сказал он
мечтательно,  "но  не совсем  правы.  Потому  я должен  посоветовать Вам  не
тревожить Ваших друзей этими абстрактными дискуссиями. Поверте мне, здесь, в
Шангри-Ла, ни Вам ни им никакая опасность не угрожает."
     "Нас ведь не опасность волнует. Это задержка."
     "Я  понимаю.  И  конечно,  определенная  задержка  может  быть,  весьма
неизбежной."
     "Если это действительно неизбежно и лишь на краткий период времени, то,
конечно,  нам  нужно приложить  все  старания  чтобы  перенести  ее  должным
образом."
     "Как очень благоразумно,  мы  ведь желаем только того, чтобы Вы и  Ваши
товарищи получили удовольствие от пребывания здесь."
     "Это все замечательно,  и  как я Вам уже сказал,  с моей стороны врядли
найдется  множество возражений. Новое, интересное впечатление, да  и в любом
случае, нам нужен отдых."
     Вгляд его  убегал вверх, на  мерцающую пирамиду Каракала.  Сейчас,  при
ярком свете луны, на необъятном синем фоне, она была настолько до  хрупкости
ясной, что казалось, протяни высоко руку и сможешь до нее дотронуться.
     "Завтра,"   сказал  Чанг,   "Вы,  быть  может,  найдете  ее  еще  более
интересной. А относительно отдыха, в мире не так много  мест лучших чем это,
если на Вас пало утомление."
     И  действительно,  во время  того как Кануэй продолжал смотреть,  более
глубокое спокойствие покрыло  его, как если  бы  зрелище было  не тольно для
глаз, но и для разума. В  отличие от сильных шквалов ветра нагорных уровней,
тут  едва  проносилось дуновение;  вся  долина предстала его  восприятию как
охваченная землей гавань, с Каракалом в размышлении над ней в виде маяка. Во
время  этих  раздумий, на лице его начинала расти улыбка,  так  как  вершина
действительно была  озарена светом: синее  ледяное мерцание, гармонирующее с
тем  великолепием что  оно  отражало.  Что-то  подтолкнуло  его  спросить  о
буквальном значении названия вершины, и ответ Чанга прозвучал шепчущим  эхом
его  собственных мыслей. "Каракал, на наречии долины, означает Синяя  Луна,"
сказал китаец.

     Кануэй не отбросил  своего  заключения  о том, что прибытие его  и всей
группы в  Шангри-Ла было  в какой-то мере ожидаемым ее обитателями. Принимая
во внимание  всю  важность этого вопроса, он  знал,  что должен был об  этом
помнить; но  когда пришло  утро, сознание  проблемы беспокоило его настолько
мало, лишь  в теоретическом  смысле, что он  уклонился от  того, чтобы  быть
причиной бо'льших волнений  для остальных.  Одна его  половина  настоятельно
говорила ему,  что  было  что-то странное в этом  месте,  и отношение  Чанга
прошлым  вечером было  далеко не  утешающим, и  что все они,  по сути,  были
пленниками до того момента, как власти  соблаговолят  сделать для них  нечто
большее,  если  это  вообще  случится.  И его обязанностью было,  бесспорно,
заставить их сделать это.  После  всего, он  был  представителем Английского
Правительства, если уж  ничего не поможет; было бы несправедливым со стороны
жителей  Тибетского монастыря отказать  ему  в  любой надлежащей  просьбе...
Несомненно,  это   было  обычное  официальное   решение  вызванное  подобной
ситуацией;  и часть  Кануэйя  была официальной и  вполне  обычной. Никто при
случае не  мог лучше его  изобразить человека  сильной воли;  во  время  тех
заключительных  дней перед  эвакуацией, с мрачной иронией размышлял  Кануэй,
его манера поведения должна была заслужить  ему  не меньше как  посвящение в
рыцарство  со школьным призом  - новеллой Хэнти под  названием  С Кануэйем в
Баскуле. Взять на себя  покровительство над числом смешанных мирных жителей,
включая женщин и детей, укрыть их  всех в маленьком помещении консульства во
время   горячей  вспышки   революции  под  руководством  настроеных   против
иностранцев агитаторов, и с помощью атак  и лести добиться от них разрешения
полной эвакуации по воздуху, это было, он чувствовал, не плохим достижением.
Может  быть c помощью интриг  и  бесконечных  письменных  отчетов, он мог бы
что-нибудь  из  этого  состряпать  к Новогодним Почестям.  В  любом  случае,
завоевано  было пылкое  восхищение Мэллинсона. Сейчас, к  сожалению,  юноша,
должно быть,  смотрит на него с  растущим разочарованием.  Жаль, конечно, но
Кануэй привык  к тому,  что  люди  любили  его лишь  потому, что неправильно
понимали.  В действительности он  не был одним из тех решительных строителей
империи с  квадратными  челюстями,  клещами  и  молотками; впечатление,  что
производил он было лишь кратким, одноактным спектаклем, повторяемым время от
времени  под  аранжировку судьбы и Ведомства Иностранных Дел за зарплату для
которой любой бы мог появиться на страницах Уайтекера[5].
     Правда была та, что загадка Шангри-Ла и его собственного  прибытия сюда
начинала  действовать на  него с некой чарующей привлекательностью.  В любом
случае,  личных опасений у него почти не было.  Служебные обязанности всегда
помагали ему попасть в странные  части света, и чем больше странности было в
них, тем меньше, как правило, страдал он от скуки; и посему к чему роптать о
том что  случайность,  вместо записок  Уайтхолла, выслала  его  в  это самое
странное место из всех?
     И в действительности,  он был  далек от роптания. Поднявшись с  утра  и
увидев сквозь окна мягкую лазурную синеву  неба, он почувствовал  что в этот
момент  не выбрал бы ничего другого, будь то Пешавар или Пиккадилли.  Ночной
отдых  имел ободряющий эффект и на всех остальных, что принесло ему радость.
Барнард был в состоянии весьма весело шутить о  ваннах, кроватях, завтраках,
и  других  гостеприимных  удобствах.  Мисс  Бринклоу  призналась, что  самый
тщательных обыск ее апартаментов провалил выявление каких-либо недостатков к
которым она была хорошо подготовлена. Даже Мэллинсон был под легким влиянием
полу-угрюмой вежливости. "Я полагаю, что после всего нам не удасться сегодня
выехать,"  бормотал  он,   "разве   что  кто-нибудь   хорошенько   об   этом
позаботиться.  Эти люди --  типичные  представители  Востока,  их  ничего не
заставишь сделать быстро и эффективно."
     Кануэй  согласился  с  его  замечанием.  Мэллинсон покинул  Англию чуть
меньше года  назад; срок,  бесспорно, достаточный  для оправдания обобщения,
которое, наверняка, он так же будет  повторять после двадцати лет здесь. И в
какой-то  мере это  было правдой.  Однако  Кануэй не считал Восточные  нации
медлительными до ненормальности,  скорее англичане и  американцы были в жару
постоянной и даже нелепой  лихорадки в своих  метаниях  по  свету. Эта  была
точка  зрения которую он врядли  расчитывал разделить с кем-нибудь из  своих
друзей с Запада, но с возрастом и  опытом склонялся к ней больше и больше. С
другой стороны,  было  достаточно  ясно, что Чанг ловко  изворачивался и что
нетерпению Мэллинсона существовало множество оправданий. Кануэйю где-то тoже
хотелось чувствовать нетерпение, чтобы облегчить состояние мальчишки.
     Он  сказал:  "Я  считаю нам лучше  выждать и  посмотреть  что  принесет
сегодняшний день. Было бы,  наверное,  слишком  оптимистичным ожидать от них
чего-либо прошлым вечером."
     Мэллинсон резко на него  глянул. "По-твоему, значит,  я  сделал из себя
дурака будучи  таким настоятельным,  я так понимаю? Ничего не мог поделать с
собой,  я  думал,  да  и  до  сих пор  так  считаю,  что китаец  этот ужасно
подозрительный.  Тебе то  удалось  хоть  как-то  понять его после того как я
отправился спать?"
     "Мы долго не задерживались с нашими разговорами. Он был  скорее смутным
и неопределенным в большинстве вопросов."
     "Сегодня мы должны хорошенько его расшевелить."
     "Несомненно,"  согласился  Кануэй без особого  энтузиазма  насчет  этой
перспективы.   "Между   прочим,   отличный   завтрак."  Завтрак  состоял  из
грейпфрута,     чая     и     безупречно    приготовленных    и     поданных
чэпатти[6]. По окончанию принятия пищи вошел Чанг  и  с небольшим
поклоном  начал  обмен   общепринятых  вежливых   приветствий  которые,   на
английском языке, звучали немного неуклюже. Кануэй предпочел бы говорить  на
китайском,  но  к  настоящему моменту  не подал  и знака своего знакомства с
восточными языками; он чувствовал,  что это могло быть хорошей картой в  его
руках.  Он мрачно выслушал вежливые фразы  Чанга, и  уверил его  в том,  что
прекрасно   спал  и  чувствует  себя   намного  лучше.  Чанг  выразил   свое
удовольствие  и  добавил:  "Истинны  слова  Вашего  национального  поэта   :
"Cпутанный рукав тревог разглажен сном.""
     Это проявление  эрудиции  было  не  очень хорошо  встречено.  Мэллинсон
ответил   с  тенью  презрения,  т