ой,  которая  должна  находить  на  каждого
здравомыслящего юного англичанина при  упоминании поэзии. "Я так полагаю, Вы
имеете  в виду  Шекспира, хотя цитаты  не  узнаю. Но  мне  известен  кое-кто
другой,  кто говорит "Не стой  над  порядком пути своего, трогай сразу." Без
того чтобы быть невежливыми, это именно то, на что все мы сегодня настроены.
И мне хочется заняться поиском проводников тот  час же, этим  утром, если  у
Вас нет возражений."
     Китаец  бесстрастно принял ультиматум, и пространно ответил: "Мне очень
жаль сообщить Вам, что занятие это принесет небольшую пользу. Я  боюсь что у
нас  нет ни одного человека который желал бы сопровождать вас так далеко  от
дома."
     "Но, Бог мой, Вы что думаете, мы собираемся принять это за ответ?"
     "Мне искренно жаль, но я не могу предложить ничего другого."
     "Вы  кажется  успели  все  это  подрасчитать с  прошлой  ночи," вставил
Барнард. "Тогда в Вас не было этой мертвой уверенности."
     "Мне не хотелось разочаровывать вас когда вы были так утомлены дорогой.
Сейчас, после освежающей ночи, я надеюсь, дела предстанут перед вами в более
благоразумном свете."
     "Послушайте,"  резко  вмешался  Кануэй,  "все  эти  формы  неясности  и
уклончивости  не  помогут. Вы знаете, что  мы  не можем  оставаться  здесь в
неопределенности. Настолько же ясно, что самим нам так  же уйти не под силу.
Что, в таком случае, Вы предлагаете?"
     Чанг улыбнулся, сияя явно для одного Кануэйя. "Мой дорогой господин, то
предложение, что  у меня  на уме, я сделаю  с удовольствием. На расположение
Вашего друга  у меня нет  никакого ответа, но на требование человека мудрого
всегда найдется отклик. Возможно, Вы припоминаете,  как вчера было замечено,
снова, я верю, Вашим же товарищем, что  от случая к случаю мы обязаны  иметь
контакт с внешним  миром.  Это достаточно  правдиво.  Время  от  времени  мы
запрашиваем некоторые вещи у отдаленных entrepots,[7] и  согласно
нашему  обычаю все  приобретаем  должным  порядком,  методы  и  формальности
которого не с моей стороны скидывать на  Вас. Точка  важности состоит в том,
что  прибытие  подобного  груза  ожидается  очень скоро,  и потому как люди,
совершающие доставку, после всего будут возвращаться, мне кажется, Вы смогли
бы  прийти  к  какому-либо  соглашению  с  ними. В  самом  деле,  я не  могу
представить лучшего плана, и я надеюсь, что по их приезду-"
     "Когда они приезжают?" грубо оборвал Мэллинсон.
     "Точную  дату,  конечно,  предсказать  невозможно.   Вы  сами  испытали
трудности передвижения в  этой части света. Тысяча вещей может случиться для
того чтобы вызвать неопределенность, опасности погодных условий -"
     Кануэй снова  прервал  его.  "Давайте выясним  это.  Вы предлагаете нам
нанять проводниками  людей  которые  в  скором  времени  ожидаются  здесь  с
товарами. Это  похоже на хорошую идею, но  мы должны знать  об  этом немного
больше. Во-первых, как Вас уже спрашивали, когда эти люди ожидаются здесь? И
второе, куда они выведут нас?"
     "Этот вопрос Вы должны поставить перед ними."
     "Выведут ли они нас в Индию?"
     "Я врядли могу на это ответить."
     "Что  ж, давайте ответим  на другой вопрос. Когда они будут здесь? Я не
спрашиваю числа, а просто хочу иметь некоторое представление возможно ли это
следующей неделей или следующим годом."
     "Может быть месяц с сегодняшнего дня. Не более двух месяцев, наверное."
     "Или три,  четыре,  пять  месяцев,"  горячо вмешался  Мэллинсон. "И  Вы
думаете  мы  будем  ждать этого конвоя или  каравана или чего-то еще, что  в
совершенно неопределенном времени отдаленного будущего выведет нас Бог знает
куда?"
     "Я  полагаю, господин, Ваш фраза  'отдаленное будущее' врядли  является
подходящей. Если не возникнет ничего непредвиденного, период Вашего ожидания
не должен превосходить того, что я сказал."
     "Но  два месяца!  Два месяца  в этом месте! Это  абсурдно! Кануэй,  это
конечно, не входит  в твои  намерения! Да  ведь  двух недель будет более чем
достаточно!"
     Чанг обернул свое одеяние вокруг себя  в легком  жесте завершения. "Мне
очень  жаль. В  моих  желаниях не было  нанесение обиды. На протяжении  того
времени, что вы имеете несчастье оставаться здесь, ламазери будет продолжать
оказывать  вам  свое предельное гостеприимство.  Больше  я  сказать не  могу
ничего."
     "Вам и  не  нужно," яростно возразил Мэллинсон. "Если  Вы  думаете, что
держите  над  нами  кнут,  то скоро  убедитесь  что  глубоко,  черт  побери,
ошибаетесь!  Мы сами достанем столько проводников сколько захотим, без Ваших
вонений. Можете кланятся и вышаркивать и говорить что угодно -"
     Кануэй, удерживая,  сжал его руку своей.  Мэллинсон в своем  гневе  был
подобен  ребенку;  он был  склонен сказать  все, что приходило  в голову, не
обращая внимания на суть и приличия. Кануэй считал это легко простимым, зная
его склад и учитывая обстоятельства, но боялся, что это  могло бы  оскорбить
китайца. К счастью,  с восхитительным тактом  Чанг удалился  дабы  в удачный
момент избежать наихудшего.

Примечания

     1 Массене -- 1842-1912, французкий композитор.

     2Уэттерхорн -- вершина Бернизских  Альп, центральная Швейцария,  высота
-- 12.150 футов (3.700 метров).

     3 Гринделуолд -- город в центральной Швейцарии.

     4 Лаза -- столица Автономного  Тибетского Края, основной торговый центр
Тибетской торговли.

     5  По  всей  вероятности  имеется  в  виду  Уайтакэр,  Чарлз,   Хэррис,
1872-1938, американский  архитектор, завоевавший  популярность своей борьбой
против  присваивания общественным зданиям  формы  "свиных бочек," убежденный
адвокат   государственного    жилищного   строительства   и    общественного
планирования.


     6 Чэпатти -- плоский, круглый, пресный Индийский хлеб, изготовленный из
непросеянной пшеничной муки.
     7  Enterpot  --  c  французкого, посредник  между  центром  торговли  и
доставкой товаров.


Часть пятая.

     Остаток утра они провели в обсуждении проблемы. Конечно было шокирующим
для   четверых   людей,   которые   при   обычном   стечении   обстоятельств
довольствовались  бы  клубами  и  миссионерскими  домами Пешавара, оказаться
вместо этого перед лицом двухмесячной перспективы в  Тибетском монастыре. Но
по  закону  природы первоначальное  потрясение  от  самого прибытия оставило
скудный запас как для негодования так и для удивления; даже Мэллинсон, после
своей первой  вспышки, впал в состояние полу-смущенного  фатализма. "С  меня
довольно  споров  по  этому  поводу,  Кануэй,"  в  нервном раздражении  дымя
сигаретой, сказал он. "Мое состояние тебе известно. Я уже  говорил, что дело
это весьма подозрительно. Нечисто. Как бы мне сейчас хотелось стоять от него
подальше."
     "Я тебя в этом не виню," ответил Кануэй. "К сожалению, вопрос не в том,
чтобы  нам хотелось  сделать,  а с чем  нам  придется  смириться. Откровенно
говоря,  если эти люди говорят,  что  не  будут или не могут  обеспечить нас
необходимыми  проводниками,  ничего не остается  как ждать, пока  не  придут
другие  парни. Жаль, что приходиться  признавать то, насколько мы бессильны,
но боюсь, это правда."
     "Ты имеешь в виду, что мы останемся здесь на два месяца?"
     "Не знаю, что мы еще можем сделать."
     Мэллинсон стряхнул сигаретный  пепел с  жестом  натянутого безразличия.
"Замечательно. Два месяца, значит. Самое  время всем  нам  крикнуть "ура" по
этому поводу."
     Кануэй продолжил: "Я не пойму отчего два месяца здесь должны  быть хуже
двух месяцев в любой другой изолированной части  света. Люди наших профессий
привыкли к  тому, что  посылают их в странные места,  и я думаю,  это  можно
сказать о всех нас. Конечно  плохо, у  кого остались друзья  и родственники.
Мне,  правда, на этот  счет  повезло,  я  никого не могу вспомнить,  кто  бы
волновался обо мне лично, а моя работа, что бы то ни было, с легкостью может
быть выполнена кем-нибудь другим."
     Он   повернулся   к  остальным,  как  если  бы  приглашая  их  изложить
собственную ситуацию. Мэллинсон  не  дал  никакой  информации, однако Кануэй
приблизительно знал его положение. Он имел родителей и девушку в Англии, что
затрудняло вопрос.
     Барнард, с другой стороны, принял  ту позицию, которую  Кануэй выучился
понимать  как  вошедшее в  привычку чувство юмора. "Что ж, я считаю,  с этой
точки зрения  мне крупно повезло, так  как два  месяца в исправительном доме
меня не убьют. А что касается  ребят с моего родного  города, то вряд ли кто
моргнет и глазом. Я всегда был плохим писателем писем."
     "Вы забываете, что наши имена появятся в газетах," напомнил ему Кануэй.
"Мы все будем под колонкой  пропавших  без вести, и люди естественно,  будут
предполагать самое худшее."
     На мгновение Барнард  казался пораженным;  потом, с легкой улыбкой,  он
ответил: "Ах, да, действительно, но уверяю Вас, на меня это не повлияет."
     Чему Кануэй был рад, не смотря на то, что дело так и оставалось немного
озадачивающим. Он  повернулся  к  Мисс  Бринклоу поразительно безмолвной  до
этого  момента: во время беседы с Чангом она не высказала ни одной мысли.  У
Кануэйя  сложилось   впечатление,  что  Мисс  Бринклоу  также  могла   иметь
сравнительно небольшое  число  личных  переживаний. Она  живо  сказала: "Как
заметил господин Барнард,  два  месяца здесь не  стоят  того,  чтобы об этом
поднимать шум. Где  бы то ни было, служба Богу везде одинакова. Меня выслало
сюда Провидение. В этом я вижу его зов."
     Кануэй подумал, что в таких обстоятельствах подобный взгляд на вещи был
очень удобен. "Я уверен," ободряюще сказал он,  "Ваше миссионерское общество
будет Вами  очень  довольно когда  Вы таки вернетесь. Вы  будете в состоянии
дать столько полезной информации. В этом отношении мы все должны  видеть это
как опыт, впечатление. Подобный взгляд немного успокаивает."
     Затем  разговор  принял  общие темы. Кануэй был  несколько  удивлен той
непринужденности, с  которой Барнард и Мисс Бринклоу предоставили себя новой
перспективе.  Правда,  он  также  чувствовал  облегчение:   оставался   один
недовольный  человек  с  которым  придется  иметь  дело. Но  даже  Мэллинсон
находился  под действием реакции вызванной напряжением обсуждений  и споров:
он все  еще был обеспокоен, но с бо'льшим желанием  видеть  светлые  стороны
вопроса. "Одному Богу известно, что мы с собой будем делать," он воскликнул,
но сам факт подобного замечания говорил о том, что он старался примириться с
собой.
     "В первую очередь нужно избегать действия друг другу на нервы," ответил
Кануэй. "К счастью, местность кажется достаточно большой и  ни в коем случае
не перенаселенной. Кроме  прислужников, к  настоящему  моменту,  мы только и
видели, что одного ее жителя."
     Барнард нашел еще одну причину для оптимизма. "В любом случае, с голода
мы не умрем, если все те порции что до  сих пор были - справедливый  пример.
Вы знаете, Кануэй, место это не управляется  без достатка хороших денег. Эти
ванны,  к  примеру, они стоят весьма прилично.  Я  не думаю,  что кто-нибудь
что-нибудь здесь зарабатывает, разве что ребята с долины ходят на работу, но
даже  тогда  они не смогли  бы производить достаточно  для экспорта.  Мне бы
хотелось знать имеют ли они дело с минералами."
     "Место это  -  одна  проклятая  тайна," ответил Мэллинсон.  "Я осмелюсь
сказать, что у них кучи  денег,  припрятанных где-то как у  иезуитов.  А что
касается  ванн,  то  наверное, какой-нибудь сторонник миллионер обеспечил их
ими. Как бы то ни было, стоит мне отсюда вырваться, об этом я волноваться не
буду. Хотя  должен  сказать, что  вид здесь в своем  роде,  таки неплохой. В
соответствующем  месте  мог бы быть замечательный  центр для зимнего спорта.
Интересно, можно ли заняться лыжами на вон тех вон склонах?"
     Кануэй  одарил его  испытывающим и чуть  удивленным  взглядом.  "Вчера,
когда  я нашел несколько отростков эдельвейса, ты напомнил мне, что я был не
в Альпах. Думаю, пришла моя очередь сделать тоже самое. В этой части света я
бы советовал тебе не испытывать ни один из твоих Wengen-Scheidegg приемов."
     "Вряд ли здесь кто-нибудь когда-либо видел прыжок на лыжах."
     "Или   даже   хоккейный   матч,"  подшучивая  ответил  Кануэй.  "Можешь
попробовать составить команды. Как насчет "Джентельмены против Лам"?"
     "Это определенно  обучит  их  самой  игре," вставила  Мисс  Бринклоу  с
сверкающей серьезностью.
     Подобные  комментарии  могли бы  носить сложности,  но под впечатлением
согласия   производимого   характером   и   пунктуальностью   приближающейся
сервировки обеда, необходимость в них отпала. После всего, когда вошел Чанг,
склонность к продолжению ссоры почти отсутствовала. С огромным тактом китаец
дал  понять,  что  он  со всеми был все  еще в хороших отношениях, и четверо
изгнанников  позволили  предположению  оставаться  в   силе.  И  когда  Чанг
предложил,  что  при  желании  они  могли  бы  еще  немного  ознакомиться  с
строениями ламазери,  при том что  ему доставит чрезмерное удовольствие быть
их экскурсоводом, предложение было  принято с бесспорной готовностью. "А как
же,  конечно," сказал Барнард. "Раз мы уже  здесь, то, само собой, можем еще
раз осмотреть место.  Думаю, повторный  визит  сюда  любой  из  нас  нанесет
нескоро."
     Мисс Бринклоу выпустила более  обдуманное замечание. "Когда на самолете
мы оставляли Баскул,  я не могла и мечтать что когда-нибудь мы можем попасть
в такое место," пробормотала она в то время как они шли под конвоем Чанга.
     "И  до сих  пор неизвестно отчего мы  сюда попали," незабываемо ответил
Мэллинсон.

     Кануэй  не имел никаких предрассудков по поводу  расы или цвета кожи, и
когда  порой   в  клубах  или  железнодорожных  вагонах  первого  класса  он
прикидывался   что   предпочитал   "белизну"    раково-красного   лица   под
топи[1], это было притворство.  Позволяя подобное  предположение,
он уклонялся, особенно в Индии, от неприятностей, а Кануэй был  сознательным
предотвратителем  проблем.  В  Китае, правда, это было менее необходимо;  он
дружил со многими китайцами, и ему никогда не приходило в голову  относиться
к ним  с превосходством.  Поэтому в отношениях  с  Чангом  он был достаточно
поглощен  тем,  чтобы   видеть  в   нем  манерного  пожилого  господина,  не
достаточно,  может  быть, заслуживающего  доверия,  но, бесспорно,  высокого
интеллекта. Мэллинсон, с другой стороны, склонялся к тому, чтобы смотреть на
него  сквозь  решетку  воображаемой  клетки;  Мисс  Бринклоу  была  остра  и
оживленна, как с язычником в его темноте; а панибратское дружелюбие Барнарда
было того рода, которое он мог бы практиковать с дворецким.
     В  это время  гранд тур по  Шангри-Ла  был достаточно интересным  чтобы
переступить через  все  эти  понятия. Для Кануэйя  монастырь  не был  первым
монашеским заведением которое он когда-либо осматривал,  но  с легкостью  он
мог   называть   его   самым  большим,  и  не  считая   расположения,  самым
замечательным.  Сама  процессия  через  комнаты   и  дворы  была  полуденным
моционом, не  смотря на то,  что  он осознавал сколько было апартаментов, не
говоря уже  о строениях,  в  которые Чанг  не предложил  им доступ.  Группе,
однако,  было достаточно показано, чтобы подтвердить то впечатление, которое
каждый из них уже успел сформировать.  Барнард как никогда  был  уверен, что
ламы  были  богачами;  Мисс  Бринклоу  обнаружила  обилие  доказательств  их
безнравственности. Мэллинсон, после того как первая новизна себя  исчерпала,
погрузился  в ту же усталость, что  наводили на него экскурсии  и  просмотры
достопримечательностей  на  обычных уровнях;  ламы, он боялся, вряд ли могли
быть его героями.
     Один   лишь  Кануэй  отдался   богатому,   растущему   очарованию.  Его
интересовал  не столько  каждый  индивидуальный предмет, сколько постепенное
раскрытие  элегатности,  скромного,  безупречного  вкуса, гармонии настолько
благоухающей,  что, казалось, она радовала взор без того,  чтобы  кидаться в
глаза.  Только  благодаря  сознательному  усилию  мог  он  вернуть  себя  из
состояния художника в положение  ценителя, и лишь тогда узнавал сокровища за
которые и музеи и миллионеры устроили бы торговлю: прелестная жемчужно-синяя
керамика Sung, выполненные подцвеченным чернилом картины хранимые больше чем
тысячелетие, образцы глазури в которых холодные прекрасные детали волшебного
царства   были  не  столько   писаны,  как  оркестрованы.   Мир  несравнимой
изысканности все еще робко медлил на фарфоре и глазури, уступая на мгновение
эмоции до того как раствориться в одной мысли. Не было никакого хвастовства,
ни попытки  произвести впечатление, ни  сконцентрированной  атаки на чувства
наблюдателя. Эти утонченные совершенства  создавали впечатление выпархивания
в жизнь лепестков цветка. Они бы свели с ума коллекционера, но  Кануэй  этим
не  увлекался; ему не хватало денег и  инстинкта стяжательства. Его любовь к
китайскому искусству было делом ума; в свете растущего шума и гигантизма, он
в глубине  обращался к мягким, точным и миниатюрным вещам. И проходя комнату
за комнатой, какое-то трогательное чувство отдаленно задело его при мысли  о
возвышающейся громаде Каракала над таким хрупким очарованием.
     Ламазери, однако,  мог  предложить  бо'льшее  чем Китайская  коллекция.
Одной  из  его  характеристик   была  удивительная   библиотека,  высокая  и
просторная,  с  содержанием множества  книг  настолько скромно  уложенных  в
пролетах  и  нишах, что  вся атмосфера была пропитана скорее  мудростью  чем
учением, хорошими манерами нежели серьезностью. Кануэй, успев кинуть быстрый
взгляд на некоторые из полок, нашел многое что поразило его; казалось, здесь
была  лучшая мировая литература вместе с  приличным количеством трудного для
понимания и любопытного материала  который он оценить  не  мог.  Изобиловали
тома  на  английском,  французком, немецком  и  русском,  а  также  огромное
количество   китайских   и    других    восточных   манускриптов.    Раздел,
заинтересовавший его в особенности, был  посвящен  Тибетиане, если так можно
выразиться; он  обратил  внимание на  несколько  редкостей,  среди них  Novo
Descubrimento de  grao  catayo  ou  dos Regos  de Tibet Антонио  де  Андрада
(Лисбон,  1626);  China Асэнасиуса  Керчера (Антверпэн,  1667);Voyage `a  la
Chine  des  P`eres  Grueber  et d'Orville Тэвэнота и Relazione Inedita di un
Viaggio  al Tibet Бэлигатти.  Изучая последнего, Кануэй заметил,  что  глаза
Чанга остановились  на  нем с учтивым любопытством. "Вы, возможно, являетесь
школяром?" последовал вопрос.
     Кануэйю показалось сложным ответить. Оксфордский период его учительства
давал ему какое-то право согласиться, но он знал, что само  слово, не смотря
на то, что представляло наивысший  комплимент  из уст китайца, в  английском
звучании имело  некоторый  самодовольный  оттенок,  и  в  основном, беря  во
внимание  своих спутников,  он воздержался  от  этого.  "Я,  конечно,  люблю
читать," он  ответил, "но за  последние годы моя работа не предоставила  мне
множества возможностей для ученой жизни."
     "Но Вам бы хотелось этого?"
     "О, я бы так не  сказал, хотя, конечно, отдаю себе  отчет  во  всей  ее
привлекательности."
     Мэллинсон,  выбрав какую-то книгу, прервал:  "На вот, кое-что для  твой
ученой жизни. Карта страны."
     "Мы  обладаем  коллекцией в  несколько сотен," сказал  Чанг.  "Все  они
открыты для вашего изучения, хотя в одном отношении я смогу  сохранить  ваше
беспокойство. Ни на одной из них вы не найдете обозначения Шангри-Ла."
     "Любопытно," прокомментировал Кануэй. "Почему, интересно?"
     "Существует одна очень хорошая причина, но я боюсь, это все, что я могу
поведать."
     Кануэй  улыбнулся,  когда  Мэллинсон  снова  впал  в  раздражение. "Все
накапливаете свою тайну," он сказал.  "Пока что мы не видели много из  того,
что кому-нибудь понадобилось бы скрывать.