аперся  на  крючок изнутри, чтоб ни  одна
живая душа  ему  помешать  не смогла, и  под видом  простого  удовлетворения
естественной потребности деньги у себя на коленях  сосчитал два раза подряд.
И воду в конце спустил бурным потоком,  следуя  законам конспирации, и вышел
он из  туалета наружу,  а Лидии, первой  своей жене,  ничего не сообщил  про
обнаружение им  в серванте суммы денег, ни одного слова.  Утаил, значит,  от
нее это радостное сообщение, а сам себе подумал, что не бывает таким образом
в этой жизни худа без добра.
     И нахлынули на Привалова неотложные заботы и хлопоты. Получение справок
по  факту смертельного  исхода  болезни -  это  раз, это  самое  главное,  в
больнице No  6, а там  же  за  этими  справками толпа  народу стоит,  как за
колбасой  или хлебом, и  всем срочно хочется и безотлагательно их  получить,
потом, конечно, заказывание  ям, гробов, автобуса и оркестра траурной музыки
- это тоже самое главное и на  другом конце большого  города, черт-те где. А
они там, в похоронном, значит,  комбинате бытового обслуживания говорят, что
гробов у нас на складе готовой продукции в наличии нету и до конца месяца, а
равно  и текущего  года  поступления  не  ожидается,  потому  что  завод  по
производству  этих   насущных  товаров  народного  потребления  из-за  срыва
поставок  пиломатериала  стоит,  и  рабочие  все  находятся  в   вынужденном
очередном  отпуске.  А что  касается  катафалка  на  базе  автобуса ПАЗ,  то
ближайший есть на  тридцать первое декабря сего года. На восемнадцать часов.
Привалов им  говорит,  что  как  же без  наличия гробов можно погребать,  не
говоря про  то, что  в  восемнадцать  часов темно  уже  на  кладбище, как  у
негра...  и  скоро новый  год. А  они, вредители,  говорят, а мы чего  можем
сделать и изменить? У  нас живая очередь по записи и на  раньше все  забито,
потому  что  смертность  среди живых  неуклонно и стремительно развивается и
идет в рост.  И Привалов плюнул на них и поехал с  двумя пересадками к себе,
по месту  постоянной  работы,  на  родной то  есть  мехзавод, и  там ему,  в
ремонтно-строительном цехе,  сразу пошли навстречу. Хотя  тоже сказали,  что
леса у  нас  может  не  найтись в  нужном и  достаточном количестве, но это,
сказали, ничего  не означает, это дело сугубо поправимое.  Мы тебе, сказали,
один  гроб  изготовим,  но  зато сдвоенный,  что  позволит  нам  значительно
сэкономить древесину ценных  пород.  И тебе, сказали,  все это  удовольствие
обойдется  намного дешевле.  Пошутили  они  так,  с остроумием.  А  Привалов
подумал  и сказал, что хорошо,  пускай будет  сдвоенный, я,  сказал, человек
простой  и  неприхотливый,  как верблюд-житель  пустыни.  Правда,  яма  одна
свободная останется и незанятая, ну так и хорошо, и ладно, на потом будет. В
запас. И все ему сделали на  совесть - и обивку красной кумачовой материей с
наружных  сторон  и белой с  внутренних,  и крышку.  И  Привалов рассчитался
сполна там,  в цехе, с  мастерами и еще сказал, что за ним  причитается один
литр водки, и  он его поставит после того, как отоварится положенными ему по
случаю  обоих  похорон двумя ящиками. А в  автотранспортном  цехе, в гараже,
Привалов на  завтрашний  день  сделал  заказ  большого просторного автобуса,
чтоб, значит, негабаритных размеров гроб туда свободно уместить можно было и
еще, чтоб желающие  отдать последние почести до конца могли в нем рассесться
по сидячим креслам. Он, Привалов,  этот шикарный автобус через прямые каналы
заказал - через кассу то есть и главную бухгалтерию, а для увеличения полной
гарантии он еще лично с  водителем переговорил без свидетелей и  сказал ему,
чтобы  он прибыл  завтра на своем автобусе  точно к  двенадцати ноль-ноль по
указанному  адресу и не  подвел его  под  монастырь, а  за  ним, значит,  не
заржавеет и не пропадет. А сегодня, сказал, сейчас, давай изготовленный гроб
доставим к  месту  действия  за  отдельную оплату труда. И заодно стиральную
машинку  "Чайка"  с центрифугой туда  же  отвезем, по тому же самому адресу.
Она, сказал,  "Чайка"  эта вот,  у меня тут недалеко, в цехе,  стоит.  Ждет.
Выиграл я ее, сказал, повезло. Нам на сто двадцать девять человек-работников
две штуки  администрация выделила,  а  мне досталось по  вытянутому из шапки
жребию.  И  они  погрузили эту машинку и  изготовленный  гроб и повезли  все
вместе  к Привалову на квартиру, а привезя, положили в гроб усопших  мать  и
бабушку,  то есть их тела, а  машинку на радость  Лидии определили  в кухню.
Между газовой  плиткой  и подоконником она как раз стала и уместилась. Да, а
духовой оркестр Привалову в  похоронном комбинате  выделили. Один  оркестр у
них в резерве  оказался  и к счастью завтра в двенадцать часов занятым нигде
не  был,  а был  свободен  весь  день.  Он  сначала-то  его  не  стал у  них
заказывать, а потом, впоследствии,  съездил еще туда раз и заказал, несмотря
на Лидию, которая бешено сопротивлялась, чтоб оркестр брать, сказала,  что и
так  сойдет  за милую душу, раз с деньгами в семье  и в  стране  напряженное
положение и перебои. И кроме того, она сказала, что другие матери и бабушки,
если они, конечно, родители, а не с поля  ветер,  так они  еще и детям своим
деньги завещают по  наследству и изделия из драгоценных металлов, и движимое
имущество, а твои  вот - так  умудрились помереть, надурняк. Но Привалов все
равно не  послушался  ее  умного совета  насчет необязательности  оркестра и
заказал его на свое собственное личное усмотрение. А про деньги, то есть про
то, где их брать  и  одалживать  в  сложившейся неоднозначной  ситуации,  он
сказал Лидии, жене, что это не ее касается, мол мои, сказал, мать и бабушка,
я и возьму. А  она ему возражение оказала - ты гля, говорит, какой грамотный
в кустах нашелся, возьмет он. И они так слово  за словом, переругались между
собой вдрызг и перегрызлись, потому что Привалов слово ей скажет, а  она ему
вдоль и  поперек  -  десять, он -  слово, а она - опять десять. И  главное -
покойницы тут же  находятся, в комнате, и сын  тоже здесь присутствует,  так
как  в школу  он не пошел,  улучив подходящий момент туда  не  пойти. Он  же
всегда  из-под  палки школу  посещал  и под давлением старших. Не  люблю  я,
говорил, эту дурацкую  школу. Привалов спрашивал, почему  это ты не любишь и
по какому праву голоса? А сын отвечал, а потому что Марина Яковлевна и завуч
дули крутят и  ругают  меня словами ни за что. А Привалов спрашивал, как они
тебя ругают? Именно и буквально. А сын говорил - а гад твою  морду, вот как.
Ну  и,  конечно, такое  несчастье  и горе  он не мог  не  использовать, чтоб
занятия не пропустить, раз появились у него все  неопровержимые основания. И
вот при нем,  сыне, и при покойницах затеяла Лидия эту беспочвенную ругань и
торг  вокруг  оркестра, не  стоящего, если разобраться, ни одного выеденного
яйца.  И раз так, сказала она, Лидия, в  конце скандала, делая ему резюме  и
подводя итоговую  черту, раз ты  оркестр заказал самовольно в разрез с  моим
мнением,  то поминки  я устраивать и делать не  позволяю и не буду, понял ты
или не понял?  А Привалов говорит неожиданно  для нее и преспокойно - ладно,
говорит,  не  будем делать. Понял. И  скандал  на этой, примиряющей  стороны
ноте, затих  сам собой,  так как  не имел больше пищи  для своего развития и
продолжения. И  Привалов  взял за  лямки  безразмерный рюкзак своей юности и
ушел с  ним из дому и дверью  шарахнул, но  не  хотя, а нечаянно, сгоряча. И
пошел он с рюкзаком в специально отведенный районными  властями магазин, где
для похоронных и свадебных  ритуалов продавали заинтересованным лицам водку.
По двадцать бутылок в руки  на одну справку. И он купил два раза по двадцать
бутылок,  и продавщица  ему сказала, что  в порядке установленных правил  на
девять дней ты имеешь право еще по десять бутылок купить на каждого жмурика,
но только  лишь при  соблюдении  одного пункта условия, а  именно,  сказала,
положено сдать нам  обратно в магазин пустые бутылки. Все двадцать штук, как
одна копейка. А в твоем, значит,  отдельном  случае  - все сорок. И за это в
обмен,  сказала, сможешь  еще  плюс  одним ящиком  обзавестись.  И  выслушал
Привалов от нее эти строгие, но справедливые правила торговли и усвоил их, и
сложил всю  свою водку в свой повышенной вместимости рюкзак и потащил  его к
себе  на дом, сгорбившись  под  тяжестью  содержимого груза  почти до  самой
земли.  А дома Привалов вот что сделал: он перелил из одного  ящика  водку в
три  трехлитровые  бутыли  и  бутыли   эти  закатал   ключом  для  домашнего
консервирования овощей и фруктов и укромно запрятал и от Лидии и от всех,  а
оставшиеся, запечатанные заводским способом  бутылки, он частично распечатал
и их содержимое слил тоже в бутылки, но  в бутылки  из-под  молока и кефира.
Это для  того, чтоб на мехзавод  свой отнести и  поставить кому надо и  кому
обещано  и  чтоб  при  себе  завтра иметь  на  какие-нибудь непредвиденные и
чрезвычайные  цели.   А  частично  оставил   Привалов   водку  как  есть,  в
фабрично-заводской  упаковке.  Да,  а  пустые,  освободившиеся  от  водки  в
результате переливания бутылки Привалов вернул  в тот  же самый безразмерный
рюкзак,  застегнул  его на  ремни  пряжками  и  задвинул глубоко, под бывшую
бабушкину, а теперь, значит, ничью кровать. С глаз, короче, долой подальше -
чтоб  не  пропали  они  нечаянно  завтра, когда в  квартире может  произойти
избыточное стечение народа, пришедшего выразить и воздать прощание.  А после
того, как с водкой  Привалов закончил манипуляции и мышиную возню, он  снова
ушел и сходил в кафе "Лючия". Это у них стекляшка такая была не очень далеко
по улице напротив - забегаловка диетическая. И договорился он там и заключил
соглашение с заведующей  насчет приготовления завтра банкета из трех-четырех
блюд, чтобы  поминки  отметить,  не  ударив  в  грязь  лицом перед людьми. И
заведующая пообещала ему, мол, все устрою, как для себя, пальчики оближешь и
потребовала в залог некоторую сумму аванса. А то, сказала, у меня было уже -
заказал один тоже так, поминки, а сам не явился. Вот и верь,  сказала, после
такого хамства людям.  И Привалов выложил ей  эту некоторую  сумму аванса, а
она  говорит  - да, между прочим, а на  сколько  человеко-персон накрывать и
готовить? А Привалов, не зная, на сколько, говорит, а  всего, говорит, у вас
сколько тут  посадочных мест?  А заведующая ему говорит  с  профессиональной
гордостью - всего у нас тридцать два посадочных  места.  А Привалов говорит,
что раз  тридцать  два,  то и  задействуйте  ваше предприятие  общественного
диетпитания  на всю  возможную мощность. Поминки  все ж таки не каждый  день
бывают, так чего на них экономию разводить? Правильно  я мыслю? А заведующая
говорит  -  логично. А  Привалов ей  говорит  -  только вы,  говорит,  столы
сдвиньте  один к другому впритык.  Так будет  и удобнее,  и уютней, более, в
общем, по-семейному.
     И  вот назавтра все прошло  как  по  нотам и  по  маслу,  и  на высоком
организационном уровне. То есть и автобус приехал точно вовремя, и оркестр в
количестве двух труб разного калибра, одного  саксофона и одного барабана  с
тарелками  не  подкачал,  оказавшись  в  трезвом  доступном  виде, и  соседи
собрались,  пять  человек старух  и  один  полноценный  мужик,  временно  на
инвалидности  по труду, и еще семья дальних родственников со стороны бабушки
в составе двух  сестер  приехала из пригородного поселка городского типа  на
мопеде.  И в  двенадцать часов  без существенного  опоздания мать и  бабушку
переложили на чистые простыни и по порядку  и по  старшинству отнесли  вниз.
Привалов с  мужиком-соседом  и  отнесли. Собственноручно. А  гроб порожний с
третьего  этажа  на  первый  шофер  автобуса на  горбу оттранспортировал  за
добавочную благодарность в виде водки. И  внизу,  возле  парадного подъезда,
их,  покойниц, значит, заново  уложили - каждую  на  свое  прежнее место.  А
выносили  их  так,  без  удобств,  из-за того, что другим  способом никак на
лестничных  клетках нельзя  было  увернуться и пройти.  И  когда, значит, их
окончательно уложили в последний раз, оркестр грянул печальную музыку, и под
этот, скорбно  исполняемый аккомпанемент  Привалов и мужик-инвалид загрузили
гроб  в  салон  автобуса  и установили  его  вдоль прохода.  И тут  Привалов
говорит, обращаясь из двери ко всем собравшимся и пришедшим, что кто желает,
тот имеет такую возможность отправиться с нами и с  усопшими  в их последний
путь  на  комфортабельном  автобусе, а  кто  не  желает,  тем  спасибо,  как
говорится, что пришли почтить. А  поминки, говорит,  состоятся в диетическом
кафе "Лючия" примерно около двух часов дня. И как услыхала эти его сказанные
слова Лидия, так чуть на месте не озверела, еле сдержала как-то себя и  свой
южный  необузданный  темперамент и  смогла,  значит,  с собой  совладать.  И
автобус тронулся, а следом за ним тронулся  оркестр -  на своем,  отдельном,
автобусе. А  по прибытии в конечный  пункт назначения  покойниц  из автобуса
выгрузили и похоронили по христианскому обряду и обычаю, правда, без попа, а
одна  вырытая зря яма  пустой осталась стоять и  незанятой,  и в нее сыпался
мокрый  снег и  лился холодный  дождь, вызывая оползание и обрушение  с  них
комьев сырой земли.
     Потом автобус подвез процессию  к кафе "Лючия", где было уже все готово
и накрыто под спецобслуживание, и оркестр тоже туда приехал. И таким образом
в обеде принимали участие -  Привалов с семьей, мужик-сосед, две пригородные
родственницы плюс оркестр в полном своем  составе и три соседских старухи из
пяти,  так как  две  другие  старухи  являлись лежачими  и ходили  только на
похороны   в  пределах  своего   многоквартирного  дома.  А  всего,  значит,
получилось участников тринадцать человек  людей  или, как говорится, чертова
дюжина. И вот  все они тщательно вымыли руки с мылом "Оазис" и сели за стол,
рассчитанный  на тридцать два лица. Привалов поставил против  каждого  гостя
бутылку водки и по традиции сказал тост, но не за здоровье тост, а за упокой
душ  и тел усопших. И все дружно выпили  по первой до дна и  закусили первым
блюдом,  и налили еще по одной, и  Привалов опять сказал тост  в том смысле,
что  пускай  земля им будет пухом, и вы, сказал,  пейте и кушайте до отвала,
только  бутылки  пустые не  воруйте,  они  мне самому нужны  в  целости  и в
сохранности, чтоб получить водку под девять  дней и  применить ее для разных
выгодных бартерных сделок. И все выпили по  второй и закусили вторым блюдом,
и старухи  набрали понемногу еды в принесенные  с собой прозрачные  пакеты -
чтоб угостить тех двух невыходящих старух и самим чтобы поужинать лишний раз
и  позавтракать,  и пошли  сытые и  довольные по  домам,  ну а  за ними,  за
старухами, встали приезжие родственницы и откланявшись  попрощались, выразив
тем самым  чувство  глубокого соболезнования  родным и  близким  покойных  и
сказав,  что все было очень  вкусно, но им давно  пора, так как надо  же еще
пилить  двадцать три километра на мопеде по  бездорожью и дождю со снегом. И
остался после их  отъезда в  зале забегаловки "Лючия" совсем узкий  и тесный
круг  людей,  то  есть Привалов с первой  и любимой своей женой Лидией,  сын
ихний  младшего школьного  возраста, мужик-сосед, инвалид второй  группы  и,
конечно,  солисты  оркестра. А еды всякой-разной  осталось  -  ешь не хочу и
водки тоже  осталось -  пей,  хоть залейся. И стали тогда  оставшиеся в кафе
пить и есть, чтоб не пропало все это добро всуе,  и стали вспоминать жизнь и
забавные  случаи  из нее, и  веселиться  от всей  возможной  души и от всего
сердца. И Привалов вскорости  насосался, как паук, под завязку, и  оркестр в
лице своих солистов тоже накачался как следует и как подобает и взял в  руки
инструменты и стал в них дудеть и стучать ламбаду, а Привалов залез тогда на
стол и говорит оттуда, с высоты положения:
     - Танцуют, - говорит, - усе.
     И  мужик-сосед сгреб  первую жену Привалова Лидию  вместе со  стулом за
талию и  стал с ней выплясывать  танго и фокстрот с выходом, а  Привалов, он
тоже стал плясать  с ними,  но без  пары под пьяные звуки духового оркестра,
кружась по всему столу. И он напевал  себе под  нос мелодии из кинофильмов и
кружился, закрыв глаза в экстазе танца, и задевал носками сапог  стоящие  на
столе бутылки, и они летали на пол и падали, и разбивались  на мелкие части,
а также на более крупные куски и осколки вдребезги.
     И  чем завершились эти так называемые  поминки, для Привалова  навсегда
осталось загадкой и тайной за семью печатями и замками, потому что, когда он
проснулся  и  разодрал  склеившиеся веки  глаз, в  квартире  стоял уже сизый
дневной  свет,  и Лидия  в  содружестве с мужиком-соседом  и с  барабанщиком
оркестра  пили на кроватях и за столом растворимый кофейный напиток "Лето" и
похмеляли себя смешными остатками вчерашней водки.
     - Живой? -  сказал сосед, увидев  возникшего  около  стола  Привалова и
обрадовался.
     А Лидия сказала:
     - Ты где деньги на поминки и на все другое взял, мутило?
     А Привалов  сел  на  свободную  табуретку, чтоб на  ногах не  стоять  и
говорит Лидии:
     - Да пошла ты, - говорит, - в жопу.
     И насыпал в стакан растворимого кофейного напитка, и залил его кипятком
из чайника,  и  размешал ложкой  из нержавеющей стали, и стал  пить  жадными
глотками,  обжигая  язык и  зубы  и  глядя застывшим взглядом  поверх головы
барабанщика в стену своего дома.
     -  Что-то сына нигде не видно, -  медленно думал Привалов, - наверно, в
школу ушел. 1992


БЕРУШИ

     Неля Явская жила красотой  мира и окружающей среды  обитания.  И больше
ничем. И если бы в  мире красоты не существовало в наличии, она бы, наверно,
от этого умерла. Потому что жить бы ей было нечем. Она  еще любовью могла бы
жить как женщина, женщинам  это присуще, но любви  -  в исчерпывающем смысле
этого  слова - ей давно что-то не выпадало. Обходила ее любовь стороной. А с
некоторых пор Неля  уже  и не ждала,  что  любовь с ней  случится,  так как,
во-первых, жила красотой, а во-вторых, понимала по здравому рассуждению, что
неоткуда ей  ждать прихода любви. Работала  она в чисто женском  коллективе,
где  все  сотрудники  и  все  больные  являлись  по  половой  принадлежности
женщинами.   За    исключением,   конечно,   завотделением    и   нескольких
дураков-санитаров. Но  завотделением  был и  на вид, и  по  своей сути козел
козлом, а санитары,  значит, и того хуже. В таких и захочешь влюбиться -  не
получится ничего, как  ни старайся,  потому что любовь, конечно, зла, с этим
никто не спорит, но предел ее злость все же имеет.
     А  прежде,  в  ранней молодости  и  в юные годы,  кое-какие  мужчины  и
некоторые возвышенные  чувства у Нели Явской случались  и имели  место.  Так
что, старой  девой она, слава Богу, не  была. То есть она ни старой не была,
ни девой. Но и чувством  любви в последнее время не могла Неля  похвастать и
предъявить ее в лучшем виде интересующимся, как говорится, лицам. Не имелось
у  нее никакого такого чувства по нулевому варианту или, проще сказать -  ни
ее  никто не  любил,  ни она никого. И она,  Неля  Явская, жила одной  голой
красотой и больше ничем, поскольку красоту, ее можно  создать самостоятельно
и рукотворно. В отличие от любви.
     Она так про это говорила, Неля:
     - Каждый, - говорила, - человек есть кузнец своей собственной красоты.
     И кроме того,  она любила повторять  и  была непоколебимо уверена,  что
красота и только красота спасет когда-нибудь мир во всем мире.
     Ей многие возражали, говоря,  что  мир  уже  ничто  не спасет,  и  где,
говорили, она, твоя красота есть и кто ее видел? А Неля говорила, что ну как
же, красота - она присутствует везде. Куда ни глянь.  Вот человек, говорила,
например.  Хотя бы я.  Мое лицо  и волосы, и мое тело -  это  и  есть  самый
высокий символ красоты, ее воплощение в жизнь. Так же и все другие люди.
     - Завотделением  наш,