аписал, - бляди, ни за  что". Но в письме только слово "добавили" осталось,
а остальное замазали. Они всегда, если что им не нравилось, замазывали.
     Ну,  а  теперь  вот и  первый  срок,  и  этот, добавленный,  кончился у
Самаева,  и он освободился  на  волю.  Откинулся, как  говорится.  И  к жене
поехал. К Ольге.
     Вот приехал он, на этаж  поднялся, к двери подошел. Смотрит, под ручкой
бумажка  торчит в линеечку. Развернул  Самаев бумажку, а там написано,  чтоб
он, Колечка, значит, ключ  взял у соседки, той, что напротив - она  даст - и
чтоб  ждал  ее, Ольгу,  с  работы,  со второй  смены, а  есть  чтоб  взял  в
холодильнике, но холодное чтоб не ел, а нагрел.
     Ну, он  позвонил  в квартиру  напротив,  соседка  из глубины  откуда-то
пришлепала и дверь на цепочке приотворила. И в щель высунулась.
     - А, - говорит,  - арестант, - и дала ключ. В щель эту самую просунула.
И дверь бегом захлопнула. И ушлепала куда-то в глубину.
     Открыл Самаев замок, дверь отпихнул и через порог переступил. Разулся в
прихожей, разделся, пальто  на  вешалку повесил с  краю  и  зашел в  комнату
сначала, потом - в кухню. В комнате Самаев на  кровати  посидел,  покурил, а
потом, значит,  в кухню пошел и там посидел. Потом он в холодильнике порылся
и пожрать нашел. Там, в дверце, и бутылка стояла целая, но Самаев ее не стал
открывать. Он борща достал и котлет. На газу разогрел и  поел.  С хлебом. Он
хлеба  к  этому, к  борщу и котлетам, с полкило умял, потому что  по  белому
хлебу  соскучился. Там  хлеб какой-то, не поймешь,  какой. И не белый,  и не
черный, а  пластилин пластилином. И вкус  у него пластилиновый.  А  тут,  на
воле, хороший хлеб.
     Поел Самаев, еще покурил после еды -  привычка у него была такая, после
еды  покурить  -  и  посуду за  собой  вымыл. И  вытер полотенцем.  У  Ольги
специальное полотенце на  гвозде для посуды висело. Возле раковины. Он  им и
вытер посуду. Вытер  и стал  Ольгу ждать.  Если б знал,  куда идти, пошел бы
встретить, а так - сидел и ждал.
     - Вторая смена, - прикидывал, - часов в одиннадцать кончается или около
двенадцати.  Около  двенадцати  по-любому  должна кончаться.  И пока доедет.
Транспорт ночью, наверно, редко ходит.
     Но Ольга пришла, еще десяти не было. Пришла, говорит:
     - Ну вот. Я  отпросилась. А то, думаю, ты сидишь тут, а  я -  там. Я  у
бригадира  отпросилась.  Бригадир  говорит:  "Иди,  чего там,  - говорит,  -
понятно". Ну, я  и пошла. А так-то мы до  без четверти  двенадцать  работать
обязаны, когда во второй. Мы, правда, бросаем раньше минут на двадцать. Пока
душ,  пока то-се. И транспорт.  Не успеешь  до двенадцати - все тебе: будешь
час  на остановке куковать - до дежурного. Или пеши идти будешь. Транспорт у
нас плохо ходит, ты ж знаешь. А теперь еще хуже стал  ходить. И  людей стало
больше.
     Говорила все это  Ольга, а Самаев  сидел и ее слушал. И на нее смотрел.
Она говорит, ходит, переодевается в домашнее, а он смотрит. А Ольга говорит:
     - Давай, -говорит, - поужинаем. Я ж после смены. И ты тоже - вот.
     - Я ел, - Самаев говорит. - Борщ, котлеты.
     -  Ну и ничего такого страшного, - Ольга  отвечает.  - Со мной поешь за
компанию. И выпьем по случаю тебя. Мне завтра во вторую, отосплюсь.
     Она  говорила уже из кухни и тарелками там  гремела  и железным чем-то.
Газ  зажгла,  потом холодильником раза три хлопнула. Наверно, что-то  оттуда
доставала. А Самаев все в комнате сидел. Сам.
     - Ну, иди, - Ольга его позвала. - Чего ты там?
     Самаев  встал  с кровати,  где сидел и в кухню вышел, к  столу. Ольга в
кухне стол накрыла - чтоб быстрее. Водку  поставила, котлеты в  сковороде, с
огня, и картошку в глубокую тарелку навалила горой. Ну, и там хлеб, капусту.
И сала еще подрезала. Белое такое сало, с двумя прожилками, видно, на базаре
брала.
     Сели они к столу. Посидели. Самаев водку взял, кепку содрал с бутылки -
а лить некуда.
     - Ох, - Ольга говорит. - Балда я, -  встала  и из полки стопки  достала
тоненькие, две  штуки.  Самаев  водку  в них налил, и они с Ольгой выпили. И
Ольга ему картошки положила и котлет. И сала  на хлеб положила. И себе то же
самое взяла. И они стали есть. А когда поели, Самаев говорит:
     - Ну что, еще по одной?
     - Ага, - Ольга говорит, - мне ж завтра во вторую. За тебя давай выпьем.
     - Чего это за  меня? - Самаев говорит. - За нас давай  выпьем, за обоих
вместе.
     - Ну давай за нас.
     И они еще выпили, и еще поели. И больше уже не стали ни пить, ни есть -
так посидели, просто. А после Ольга посуду мыла, а Самаев со стола прибирал.
Водку  в холодильник  поставил  недопитую, сало в морозилку положил - сало в
морозилке надо держать, - хлеб - в хлебницу, а крошки и  другой всякий мусор
тряпкой стер со стола в руку и в ведро выкинул.
     Вот, помыла Ольга посуду, вытерла  полотенцем и говорит Самаеву, вернее
спрашивает:
     - Ну что, - спрашивает, - будем спать идти? А то мне завтра на работу.
     - Давай, - Самаев говорит.
     Ольга  кровать  разобрала  и  перестелила:  свежую  простынь  положила,
наволочку на подушке сменила и пододеяльник. А Самаеву  чистые трусы вынула,
майку и полотенце толстое, лохматое.
     -  На вот, - сказала. -  Переодеться,  если что. Горячая  вода  сегодня
есть.  Всегда на  ночь отключают, а сегодня, видишь, есть, идет.  Как знали.
Мне-то, - сказала,  - не надо. Я после  смены в душе  моюсь,  а тебе, видишь
как? Повезло.
     Самаев взял белье у Ольги, сказал:
     - Вообще-то, у меня свое там есть, в чемоданчике.
     - А это чье? Мое? - Ольга спрашивает.
     - Ну да, - Самаев отвечает. - Ну да.
     Пошел,  короче,  Самаев в  ванную.  Помылся там  под  душем  и в  ванне
посидел.  В  ней  лежать нельзя,  а  сидеть  можно,  она специальная  ванна,
сидячая.  Значит,  посидел  в ванне Самаев после  душа,  вылез  на резиновый
коврик - колючие такие коврики бывают, чтоб ногам было приятно, - потоптался
на нем и вытирать себя начал. Вытер  насухо, трусы натянул, а майку в ванной
оставил. Ну, и воду из ванны слил. И свет погасил. А в комнате тоже свет уже
потушен.  Вошел  Самаев  в  комнату,  подошел к  кровати  медленно, чтоб  не
перецепиться обо что-нибудь и говорит Ольге:
     - Ольга, - говорит, - подвинься, я лягу.
     - Так я, - Ольга в темноте говорит, - и так под стенкой.
     Самаев одеяло откинул, пощупал кровать - места много - и лег. А Ольга к
нему  сразу прислонилась. Всем  телом  прислонилась - и ногами, и животом, и
всем.
     Тут и получилось с Самаевым это.  Ольга прислонилась к Самаеву и лежит.
И Самаев лежит. Лежит - и ничего. "Что ж такое, - думает, - она - это, а я -
ничего. Ерунда какая-то".
     Полежали они  так,  прислонившись, полежали, Ольга  видит, такое  дело,
отодвинулась от Самаева и говорит:
     - Ты, Коля,  устал  сегодня. И водки  выпил. Ты, Коля, спи.  И  я спать
буду, мне ж на работу завтра, во вторую. На три пятнадцать. А выходить в час
надо. У нас же транспорт, сам  знаешь. Пока доедешь, пока переоденешься. И в
магазин сходить надо.  В нашем магазине утром  и молоко,  бывает, завозят, и
колбасу.  Масло даже завозят. Но масло с пяти только продают. Распоряжение у
них такое - с пяти продавать. А сырки плавленые продают  и раньше.  Ага. Так
ты спи, Коля, а завтра я, может, тоже отпрошусь. Спи.
     Послушал Самаев Ольгу, полежал и говорит ей:
     - Ты,  Ольга, это... Что-то  я устал, наверно. И водки давно не пил. За
деньги там можно  все было, и пить и все, но я не пил. А тут это, выпил. Две
стопки. Я посплю. Ладно?
     - Поспи, поспи, - Ольга говорит. - И я посплю.
     Ну, Самаев долго не  засыпал, а потом, правда, понемногу  заснул. Устал
он. Сегодня же еще там был, а теперь - тут, и с Ольгой. Устал.
     А Ольга еще дольше Самаева не спала.  Думала:  "Конечно, что устал  он,
Коля. Пять лет - там. Да  ехал часа четыре, да меня здесь  ждал. И водки еще
выпил".
     Ну, а завтра  встали они - пока то, пока другое.  Позавтракали.  Самаев
вчерашние сто грамм допил.  Ольга  не пила, так как  ей во  вторую на работу
надо было идти, а Самаев сказал:
     - Чего ей стоять, выдыхаться? - и допил.
     Потом  Ольга в  магазин ходила. Долго  ее  не  было.  Зато  она  молока
принесла  пять пакетов и колбасы килограмм  в  два двадцать. А долго  ее  не
было,  потому что очереди же и в тот отдел, и в тот. Она-то, конечно, заняла
в  оба сразу, но все равно  получилось долго. А там пришла, туда-сюда - пора
на работу уходить. Ольга Самаеву говорит:
     - Пойду я, чтоб не опоздать. А то у нас, сам знаешь, транспорт.
     И ушла она. Во вторую. А Самаев после того, как она  ушла, послонялся с
полчаса по комнате и тоже ушел. По городу походил, посмотрел, в кино сходил.
А больше вроде  и некуда идти. И Самаев подумал, что надо бы  к брату зайти,
поздороваться. У него брат еще жил тут родной. Они близнята с ним были. Он -
Коля, а брат - Толя.
     Дом  братов Самаев нашел  по памяти  спокойно. Не забыл, получается, за
пять лет.  Позвонил  два раза,  как  всегда он  звонил, подождал.  Открывает
какая-то тетка в юбке.
     - Вам чего? - говорит.
     Самаев говорит:
     - Мне Самаева Анатолия, я брат его буду.
     Тетка говорит:
     -  Похож. Они, - говорит, -  с женой разъехались, а мы в их квартиру, в
эту вот,  съехались.  А он сейчас на  Столярова живет, дом  шесть,  квартира
восемнадцать.
     Поехал Самаев  на Столярова.  Траспорта минут  двадцать  ждал. Приехал,
позвонил два  раза.  Выходит  брат.  Уставился на  Самаева  и  стоит.  Потом
говорит:
     - Тю бля, я думал, уже выехал с похмелюги. Дверь открываю, а там - я. А
это, значит, ты.
     - Я, - Самаев говорит. - Кто ж еще?
     - Ну заходи, - брат говорит. - Давай.
     Зашли они. Брат говорит:
     - Ты это, не обращай... на это... Я со своей разошелся,  так у меня тут
бардак. Вчера  с мужиками бухали.  Но  ты не  обращай.  Я бабу  какую-нибудь
приведу, она тут поубирает.
     Самаев говорит:
     - Ясно. А я, - говорит, - иду, гадаю, дома ты или нету тебя.
     - Дома я, - брат говорит. -  Я всегда дома. А  куда ходить? Хата  своя,
пускай, кому надо, ко мне ходит. А? Так или не так?
     - Угу, - Самаев отвечает, - так.
     - Слышь, - брат Самаева вспомнил, - а ты когда вышел?
     - Вчера, - Самаев говорит.
     - Е! - брат говорит. - Так надо ж отметить.
     - Давай в другой раз, - Самаев ему говорит. - А то мне еще тут  надо...
кое-чего... дело одно.
     А брат говорит:
     - Ты кончай. Я, - говорит, - сейчас. У тебя это есть?
     - Есть.
     - Гони.
     Дал Самаев брату  червонец,  брат залез в  штаны, пальто сверху надел и
побежал.
     - Я сейчас, - говорит, - сейчас.
     И  точно.  Он быстро назад вернулся.  Бутылку самогона  принес, сказал:
"Тут  у меня  сосед производит,  градусов шестьдесят",  - минтая две  банки,
хлеба и икры кабачковой банку.
     - Ну давай, - брат говорит. - Чего тянуть? Будьмо.
     Выпили. Консервы ножом открыли и икру. Закусили: Самаев - чуть-чуть, не
хотелось ему, а Толя, брат, первую хорошо закусил, плотно.  Закусил, значит,
сок из минтаевской банки  хлебом вымакал, в рот  хлеб этот положил и говорит
жуя:
     - Ну, чего?  - говорит.  - Теперь  попиздим? Ты, - говорит,  - как жил?
Там.
     - Хреново жил, - Самаев говорит. - Разве там - это жизнь?
     - А тут думаешь, жизнь? - брат спрашивает.
     - Думаю, жизнь, - Самаев отвечает.
     - Зря думаешь, - брат говорит.
     - Может, и зря. Но тут воля, все ж. А там...
     - Воля.  Где  воля? Каждый писюн  газированный -  тебе начальник. И вся
воля.
     - Это да, - Самаев говорит. - Наверно, и тут не ахти. Да. Ну а там, там
- совсем. Задавить любого им ничего не составляет. Свободно.
     - И тут свободно не составляет, - брат говорит. - Давай еще.
     В общем, допили они самогон, брат  закосел,  а Самаев почти что и  нет,
трезвый. Правда, как-то ни с чего взял он и сказал брату:
     -  Понимаешь, Толян, - говорит,  - одному тебе доверяю как брату. Легли
мы вчера с  Ольгой спать, она прижимается ко мне, а я - ничего. Она - это, а
я - вот... Ерунда просто-таки какая-то.
     Брат на Самаева поглядел мутновато и говорит:
     - Атрофировалось, - говорит, - или что?
     - А я откуда знаю? - Самаев говорит. - Я водки перед тем выпил.  Может,
водка так подействовала?
     -  Водка - не. Водка - не может быть. Я слыхал, у моряков такое бывает,
какие долго в море плавают и без баб. Так это, кажись, временно. Это лечат.
     - Что ж я с этим, в больницу пойду? - Самаев говорит.
     А брат говорит:
     - А чего?
     - А ничего. Не пойду я.
     -  Ну, я не  знаю,  - брат  говорит. -  Оно, наверно,  и  само пройдет.
Постепенно. Ты ж мужик здоровый.
     А Самаев говорит:
     - Постепенно - оно, может,  и это... А сегодня?  Ольге  чего  говорить,
если оно опять? Ну... Не встанет?
     Брат посидел, подумал и предлагает Самаеву:
     - Слышь, Колян, а давай я  заместо тебя к Ольге твоей пойду. Трахну ее.
Она и не отличит, что это не ты.
     Самаев говорит:
     - Ты в натуре совсем оборзел?
     А брат его говорит:
     - Чего это я оборзел?
     А Самаев помолчал и говорит брату:
     - У меня волоса почти нету, а у тебя - вон.
     - Отрежем, - брат сразу и ножницы нашел. - На, - говорит, - режь.
     Ну,  Самаев  это мог, еще  в  армии приходилось  ему. Накрыл  он  брата
газетой, на  табуретку  посадил и обстриг его ножницами под "Первый день  на
воле". Обстриг, а сам все равно говорит:
     - Не, Толян, ну ты в натуре серьезно?
     - Отвечаю, - брат говорит и руками волосы с себя стряхивает - с лица, с
головы, с колен. Потом он с Самаева шмотки снял, оделся в них.
     - Давай, - говорит, - ключ,  я к Ольге поехал. - А ты, - сказал, - сиди
тут. Жди меня, и я вернусь.
     И Самаев один остался. Лег на лежанку братову и лежит. И говорит себе:
     - Надо домой ехать. Я ж не пьяный.
     А потом думает:
     - Приеду, Ольга уже  дома будет. И Толян там, с ней. Что я скажу? - ну,
и  не поехал  он. Остался  лежать.  И лежал,  пока брат  не  вернулся.  А он
вернулся, говорит:
     - Вставай. Вставай, - говорит, - слышь?
     Самаев встал, а брат говорит:
     - Ты только это, не психуй. Ладно?
     - Что там? - Самаев спрашивает.
     - Но ты не психуй.
     - Я не психую, - Самаев говорит, - рассказывай.
     -  Ладно,  - брат  говорит. - Вот.  Ну, приехал  я. Ехал,  бля,  долго.
Транспорт, собака,  не  ходит, совсем обнаглели. Да. Ну,  приехал, Ольги еще
нету.  Ну,  я  разделся, свет потушил  и - в люлю. Приходит Ольга. "Коля,  -
говорит, - ты спишь?" Я  молчу. Ну, она там, в коридоре, разделась, на кухне
чего-то повозилась,  а  я лежу.  Вот.  Ну, подходит  она. Ольга.  А  свет не
включает, чтоб меня, ну, в смысле тебя, не  разбудить, и ложится.  А кровать
пружиной заскрипела. Ну,  я вроде бы от  скрипа этого просыпаюсь. Ну,  и все
как надо. Все класс. А потом заснули мы. И  она заснула, и я заснул. Да. Ну,
сплю  я, а меня как затрясет. Просыпаюсь -  Ольга. "Ах ты, гад, - говорит, -
где, - говорит, - Коля мой?" Узнала, понял? Что я - это не ты. Я говорю, что
живой твой  Коля, чего ты, говорю. А она:  "Где Коля?" -  и  все.  Я говорю:
"Дома у меня спит",  -  а она: "Ах вы ж, - говорит, - падлюки.  Я с ним пять
лет не развелась, а вы? Гады вы  все", - говорит, и к окну подошла, и - вниз
с окна. Дура. Я ничего и не успел. Слышь? Спустился, она лежит. Дышит.  Я по
автомату позвонил, "Скорую помощь" вызвал. Ее и забрали. Я из-за угла видал.
     - Куда отвезли? - Самаев спрашивает.
     - Ну, куда-куда. Я не знаю - куда. В больницу, наверно, отвезли. Куда.
     Дослушал Самаев  брата и  пошел. Ни до свидания,  ничего  не сказал. На
улицу вышел -  рано совсем, темно. И транспорта  никакого нету. Идет Самаев,
когда видит, навстречу фары: две внизу, две сверху. Самаев на дорогу вышел и
стоит.  Машина подъехала  - "Скорая помощь". Шофер  с  монтировкой из кабины
вылез, а Самаев у него спрашивает:
     -  Друг,  спрашивает,  - куда  отвозят,  если с третьего этажа  человек
падает?
     - Кто это, - шофер говорит, - с третьего этажа упал? Ты?
     - Жена моя, -  Самаев говорит. -  Отвезли ее, а куда,  я  не знаю. Меня
дома не было.
     - Травмы - это в шестую, - шофер говорит. - Они сегодня ургентные.
     - Спасибо, друг, - Самаев говорит. - Ты извини.
     Пришел Самаев в шестую  больницу, это уже светать стало, нашел приемное
отделение,  там:  "Да,  - говорят, - поступила  такая.  Перелом обеих  ног".
Самаев хотел к ней в палату пройти, а его не пустили, сказали:
     -  Передачи  с одиннадцати принимаем и с семнадцати.  А  внутрь нельзя.
Карантин.
     Самаев стал говорить, что  ему пройти надо обязательно,  что он муж, но
его  все равно не пустили. Тогда он отступился и в ментовку  решил ехать. На
остановке стоял, стоял,  плюнул и  пешком снова  пошел,  так  и  не дождался
ничего. А в райотделе дежурит лейтенантик. Самаев говорит ему:
     - Я человека покалечил.
     - Какого? - лейтенантик спрашивает.
     - Самаеву Ольгу Степановну. Супругу свою, - Самаев говорит.
     Лейтенантик бумагу Самаеву дал и ручку.
     - Пиши, - говорит, - все, как было.
     Самаев написал, что жену  свою  покалечил, Самаеву Ольгу Степановну,  а
лейтенантик говорит:
     - Идите, Самаев, разберемся.
     - Чего разбираться? - Самаев говорит.
     А лейтенантик выпроваживать  его  стал.  А  Самаев  не идет.  Тогда он,
лейтенантик  то  есть,  вызвал сержанта,  и они  вдвоем Самаева из отделения
вывели. А  Самаев  со злости схватил каменюку  - и  по  окнам.  После этого,
конечно, его закрыли в КПЗ.  Комната у них там есть такая. Не  камера, как в
тюряге, а комната. Простая. Только дверь железом обита и решетка на окне.
     Сел  в этой комнате Самаев на пол и сидит. День просидел. И ночь. Потом
вызвали  его в кабинет  на второй этаж, а там  мужик за  столом жирный и без
формы. Самаев стал перед ним, мужик говорит:
     - Пятнадцать суток тебе. И скажи спасибо, что мало.
     - Спасибо, - Самаев говорит. - А только я  человека покалечил.  Какие ж
пятнадцать суток?
     -  Иди, - мужик говорит ему.  - Никого ты не  калечил. Мы с твоей женой
говорили и выяснили.
     - А в больнице ж карантин, - Самаев говорит. - Как же вас пустили?
     - Нас пустили, - мужик ему отвечает, - а ты с сержантом пойдешь. Все.
     Сержант Самаева во двор вывел и говорит:
     - Сегодня, - говорит, - все уже на работу ушли, так ты стекло вставишь,
которое выбил. А завтра с  утречка пойдешь дорогу ремонтировать, со всеми. А
то дороги в городе -  ни в задницу, поэтому и с транспортом  такая проблема,
понял? А сегодня стекло будешь вставлять.
     Дал сержант Самаеву кусок стекла и стеклорез, гвоздей восемь штук дал и
молоток. Самаев молоток взял и говорит:
     - Я  человека калекой сделал, может, на всю  жизнь, супругу свою, Ольгу
Степановну, а вы, менты поганые, на пятнадцать суток меня хотите?
     Сержант, конечно, на Самаева обиделся  за такие несправедливые  слова -
тем  более он при исполнении  - и кобуру взялся расстегивать, попугать  чтоб
Самаева. Но не получилось у него  ее расстегнуть. Не успел он. Потому что  у
Самаева  же в руке молоток был. Причем  в левой руке. А он,  Самаев, как раз
левша. 1990


     КРАСНЌЙ ТЕЛЕФОН

     Мне поставили телефон.  С семнадцатого года в  очереди  был первым -  и
дождался.  Симпатичный такой телефон,  красный. Шестьдесят четыре  рубля, не
считая ста за то, что поставили. И звонок у него не звонок, а свисток  - как
у  милиции. Правда, сам  я  его не слышал, но так говорят знающие люди. А не
слышал я звонка, то есть  свистка, потому что, как же я мог его слышать, раз
мне никто не звонил? Конечно, никак.
     Сам я звонил себе из автомата, но меня в это время дома не было, потому
что я из  автомата как раз в это самое  время себе звонил. И звонка, то есть
свистка, слышать никак не мог. Даже,  если он был. Но я не знаю, был он  или
его не было. Откуда мне знать?