и  не  спала
по-настоящему, а  так, дремала  и  слышала  сквозь дремоту, как он,  Сараев,
вставал с табурета, и как приближался к ним - к детям и к ней, наверно, чтоб
посмотреть на их  спящие лица  поближе,  и как одевался он, слышала Мария, и
как свет в прихожей гасил, уходя.
     И  когда  ушел  он,  Мария  встала,  отряхнулась  от  дремоты  и  пошла
заниматься своими  привычными обязанностями по кухне. Еду готовить на завтра
детям,  чтоб  после  школы  было им  чего  поесть.  А  то  они в  школе есть
отказывались безоговорочно, говорили,  невкусно  и тарелки  жиром обмазанные
дают. Поэтому и давала Мария им  с  собой бутерброды с колбасой или с  мясом
или просто хлеб, маслом намазанный.  А на  после  школы она им  обед  обычно
готовила  полноценный  и  оставляла  утром  на  газовой плите.  Первое  -  в
кастрюльке алюминиевой,  с  ручкой, чтоб  наливать из нее  суп или борщ было
детям удобнее, а второе на  сковороде она им  оставляла, с маргарином уже на
дне. И дети, придя, зажигали газ и  разогревали эти кастрюльку и сковороду и
ели то, что она им оставляла.  Обедали. И посуду  после себя грязную мыли по
очереди через день. А в выходные день Мария мыла посуду,  а день они вдвоем.
Чтобы, значит, по-справедливому было и никому не завидно. Это так они, дети,
придумали и постановили.
     И Мария пошла, значит, приготовить им к завтрашнему обеду второе блюдо.
Потому что  на  первое суп гороховый  она уже между делом сварила  в течение
дня.  Хоть ей и мешали все кому не лень: и  Сараев, пришедший и застрявший у
нее  до  позднего  вечера,  и  Дуся, и соседи  со  своими  безотлагательными
телефонными звонками и разговорами.  И второе, таким образом, осталось у нее
неприготовленным,  и  ей нужно было приготовить его  сейчас,  а  потом уже и
спать можно будет ложиться.
     И Мария  достала из  стенного шкафа-кладовки мешок небольших  размеров,
полотняный,  с гречкой.  Ей мать этот мешок  в  виде  посылки  прислала. А к
гречке, подумала, нажарю котлет из  фарша, вчера купленного. Она всегда фарш
покупала, если он  был  в мясокомбинатовской  расфасовке, потому что из него
котлеты ничего получались, съедобные. И  тефтели тоже неплохие получались, и
голубцы.  Но тефтели  с  голубцами  возни  гораздо больше  требуют, и Мария,
конечно,  на ночь глядя не стала с ними связываться и заводиться, а  взялась
нажарить котлет по-быстрому. Но до котлет  надо  было ей кашу  гречневую  на
огонь  поставить варить, и  она зачерпнула из мешка стакан крупы и рассыпала
ее  на  стол,  перебрать  чтоб.  Рассыпала,  смотрит,  а  она,  гречка,  вся
шевелится, как живая.  Жуки  в  ней  то  есть завелись  в  диком количестве,
долгоносики.  И Мария сказала: "Черт" - и налила в большую миску воды из-под
крана и всыпала всю крупу из мешка в эту  миску и со стола тоже ее сгребла и
в миску всыпала.
     И крупа в  воде утонула  и  легла на дно миски толстым слоем,  а  жуки,
будучи легкими и живыми, на поверхность  водную всплыли, как и хотела Мария,
чтоб  слить их в унитаз и крупу таким способом от них очистить и  уберечь. А
слив жуков, Мария оставшуюся воду  с гречкой через дуршлаг  пропустила  и  в
духовку   мокрую  гречку  запихнула  на  противне,  сохнуть.  И  после  этих
профилактических  мер  и  действий приступила она  к котлетам -  лепить их и
жарить и,  значит, не сидеть  без работы, пока гречка  в духовке просыхает и
прокаливается. И время за этими хозяйственными занятиями подошло незаметно к
двенадцати часам, и опять, подумала Мария, и снова не светит мне выспаться и
придется завтра ходить полдня опухшей и с синяками вокруг глаз.
     А тут еще, стоило  начать  ей  котлеты делать и  руки в фарш  опустить,
телефон раззвонился и  каждые пять минут  звонил.  Причем звонили не  ей,  а
попадая  не туда. В  горсеть люди звонили, и она по каждому звонку  вытирала
руки  о  полотенце и брала трубку.  А у нее спрашивали,  например, почему на
автостоянке  света нет  или когда подадут  высокое  напряжение  на  насосную
станцию котельной.  И  она  говорила, что это  квартира, а ее ругали матом и
кричали,  что  умней  врать  она  не может, чтобы  не  работать, и  угрожали
жаловаться  в  аппарат  представителя  президента  и  чуть  ли  не  в  Совет
Министров. А  после  серии  этих  безумных  звонков  еще  кто-то  позвонил и
попросил позвать к  телефону соседа из сто сорок восьмой квартиры. И даже не
извинился за то, что  ночью звонит. И не поздоровался. И Мария ему ответила,
что поздно уже. А он ей говорит:
     - Ничего, он не спит.
     И тогда она сказала, что он, может, и не спит а я вот сплю, и выдернула
телефонный шнур из розетки. И гречку из духовки  бросилась вынимать, так как
она уже подгорать с одного  края, где огонь всегда был сильнее, начала, судя
по  запаху. А котлеты  пока Мария бросила.  И  гречкой снова занялась. Часть
небольшую перебрала по  крупинке,  черные зерна и сорняки отделив, и  варить
поставила,  а  всю  остальную крупу  она снова  в мешок полотняный  ссыпала,
вывернув  его навыворот и вытряхнув. И мешок она  на подоконник поставила не
завязывая, чтоб остыла гречка до комнатной температуры  и  не запотела. А за
то время, что каша  на медленном огне варилась, Мария котлет нажарить успела
одну сковороду.  А  сырые котлеты,  все, какие  из фарша  получились, она  в
сухарях панировочных густо обваляла и в судок эмалированный сложила, а судок
в  холодильник поставила,  на верхнюю,  самую холодную, полку. И при  первой
надобности их можно было теперь изжарить и съесть.
     И вот Мария  закончила  все свои  сегодняшние хлопоты  и,  как  всегда,
ужаснулась позднему часу. И она сказала себе:
     - Спать, - и даже под душ не пошла, а  лишь умылась, смыв тушь с ресниц
и почистив зубы.
     И еще она кремом  густо намазала лицо и руки,  так как в последние года
два кожа у нее стала сухой и на лице и на руках и шелушилась, если за ней не
ухаживать с помощью питательного крема для сухой кожи. Поэтому Мария на ночь
обязательно смазывала себе лицо и руки кремом, втирая его в кожу, и квартира
заполнялась удушливым его запахом, и дети от него, от этого крепкого запаха,
начинали ворочаться во сне, а кот Вениамин просыпался, чихал и с  удивлением
и недовольством смотрел на Марию из-под батареи парового отопления, где спал
до тех пор, пока Мария  не  ложилась на свой раздвижной  диван.  А когда она
ложилась, Вениамин переползал из- под батареи к ней и сворачивался на одеяле
в ногах. Он с детства своего в ногах у нее приладился спать. Это когда Мария
с первым еще мужем в браке состояла. И когда Сараев у нее жил, тоже Вениамин
всегда с  ними на диване  спал  и всегда у нее именно в  ногах. Днем  -  это
пожалуйста, мог  и к Сараеву  и к  другому на колени влезть и тереться мог о
всякого, кто в дом зайдет, а ночью только Марию признавал и больше никого. У
Юли вот  тоже мог изредка на подушке  поваляться, но недолго. Потому что она
во сне вскидывалась и вертелась и  спать ему, Вениамину, спокойно не давала,
а он этого не любил.
     И  вылез Вениамин  из-под теплой батареи отопления, учуяв во время сна,
что Мария постель себе стелит, и нырнул под простыню. А Мария  вытащила его,
сказав, что  не до игр  ей, и закончила  стелить и  легла,  вытянувшись  под
одеялом до хруста в спине и в коленях. И Вениамин свернулся  в бублик, обнял
всего себя хвостом  и задышал редко и  слабо. А Мария, она лечь легла, а сна
ни в одном, как  говорится, глазу нет. Хоть опять вставай.  Но вставать она,
конечно, не думала,  а думала,  что устала она сегодня и  легла  слишком  уж
поздно. А у нее это  было  обычным явлением - бессонница в случае чрезмерной
усталости и если ложилась она к тому же не вовремя. И она лежала с закрытыми
глазами на  спине  и  не спала, и ей лезли  в голову беспорядочные нечаянные
мысли  и  их обрывки: о Сараеве  и  о  завтрашнем рабочем  дне понедельнике,
который всегда бывает тяжелым, и зачем-то о Дусе приходили  к ней мысли  и о
Толике,  приносящем  ей  колбасу,  и  еще  о  чем-то,  что  вспоминалось   и
представлялось ей в потемках и в тишине проходящей без признаков сна ночи.
     И она, конечно,  поняла  сразу же и  знала наверняка  доподлинно, зачем
сегодня приходил Сараев и зачем просидел без какого бы то ни было толку весь
длинный сумбурный вечер. Опять  он  хотел затеять  с ней разговор о том, что
зря она и напрасно противится дальнейшему их семейному сосуществованию и что
надо перетерпеть и  пережить эту черную полосу препятствий, и приложить  все
усилия, и начать все с  самого начала и с чистого  листа, потому что  ей без
него хуже, а не лучше  и  ему без нее и без  детей плохо  на  этом  свете  и
невозможно, а детям тоже не следует  жить  без отца  и мужчины в  доме.  Тем
более что они,  дети, ни в  чем  не  виноваты и  ответственности за поступки
взрослых  нести не должны. Ну, в  общем, предвидела Мария наперед все слова,
которые мог  бы сказать  ей  Сараев. И нового ничего в этих заготовленных им
словах и доводах для  Марии не  было  и  не содержалось, а  она сама все это
знала и понимала не хуже, чем  Сараев. Но она же и  не  надеялась что-нибудь
выгадать, живя без него,  и  знала,  что не легче  ей придется, а тяжелее, и
заблаговременно вторую работу  себе нашла по  совместительству. Так  как  не
способна была больше  Мария  с Сараевым  жить. Она б, может, и  хотела, чтоб
остался  он  с  ней,  а  не  могла.  Организм  ее этому  противился,  а ему,
организму, не прикажешь, он сам по себе, часть природы.
     И  довела,  значит, Мария их  жизнь  до  логического  разрыва и,  можно
сказать, выжила Сараева своим жестоким и безразличным отношением. И он ушел,
не выдержал.  И живет  Сараев  после  ухода  сам, в  старой своей  квартире,
находясь в неотступном страхе и в боязни возможного  возвращения туда бывшей
жены Милы,  потерявшей давным-давно человеческий  облик  и все женские черты
отличия.  Он,  Сараев,  и  с  Марией будучи  и  живя вечно боялся,  что Мила
появится вдруг из  небытия и вмешается как-нибудь грубо и бесцеремонно в его
частную жизнь. Он так Марии  и говорил  в  минуты слабости, что  вот живу  с
тобой уже сколько, а  как подумаю о ней, так страшно мне становится, и ничем
я это свое чувство страха и ужаса перед ней подавить в себе не могу. Боюсь я
ее и друзей ее этих со дна и изнанки жизни.
     Так это же  он говорил  живя с Марией  в  ее квартире,  местонахождение
которой  Миле его несчастной  известно  не было. А  теперь-то он  сам живет,
один, и бывшая  его жена опустившаяся в любой, что называется, момент к нему
нагрянуть может без предисловий и предупреждения. И главное же, Юля с ним ни
за что не захотела уходить, как  он ее  не уговаривал,  чего Мария, конечно,
ожидать  не могла.  Но  все равно не отступила  она и не  отреклась от своих
возникших  намерений  и  на развод подала  в народный суд. Потому  что  жить
каждый день в присутствии  Сараева после жуткой беременности своей от  него,
абортом  прерванной, она  никак  не  была в состоянии и  не  смогла бы  себя
заставить.
     А до аборта все вроде  у них, у Марии с Сараевым, шло более-менее. Пять
лет почти что  жили они  в согласии  и, смело можно сказать, в любви. А  как
сделала  она  аборт у Дусиного врача частного, так и настал их  общей  жизни
полный и последний конец. Или точнее если быть,  он раньше несколько настал,
конец. Когда забеременела  Мария от Сараева. При том, что  пять лет миновало
ее это естественное дело,  а тут  взяло  и  получилось, несмотря на принятые
меры предосторожности.  И если в первый раз, когда Женю своего Мария носила,
в юности, беременность протекала  у  нее быстро  и незаметно, без неприятных
сопутствующих отклонений, то теперь  мучения  начались  у Марии чуть ли не с
первого дня. Потому что и мутило ее  от любой пищи и от любого питья, и ноги
у  нее  отекали  до неприличия,  и  в  обмороки  она  падала,  как  дворянка
какая-нибудь столбовая или  принцесса на  горошине. И  Дуся, глядя  на  нее,
говорила,  причем  в  присутствии  Сараева,  открыто  и  не  стесняясь,  что
прекращай ты свои муки и страдания  и пошли к  моему Широткину, он тебя враз
обработает и обслужит.
     И  в  конечном счете отговорила  Дуся  Марию  рожать  в семью  третьего
ребенка и отвела-таки ее к  личному своему  врачу-гинекологу.  Сараев  Марию
просил не  убивать его ребенка в зародыше,  а родить, так как роды, говорил,
оздоравливают женщину  и омолаживают,  а она,  значит,  все сделала  вопреки
Сараеву и ему назло. Ненавистен он был Марии в этот период жизни, потому что
являлся первопричиной ее болезненного состояния здоровья. И если б не это ее
крайнее состояние, может, она и  не  пошла на  аборт. Она  один раз всего до
этого аборт делала,  и  ей впечатлений и  эмоций хватило  с  избытком и, как
говорится,  с лихвой. А было  это после  того, как  Женю она родила и  через
месяц  буквально  снова залетела. Впервые  то  есть переспала с  мужем после
длительного перерыва по беременности и родам -  и все. Ну и, само собой, она
сделала в тех  обстоятельствах аборт.  Решила, другие  делают  и  я  сделаю.
Прохорова  вон,  из планового, говорила,  что  одиннадцать уже  сделала -  и
ничего  страшного, жива-здорова.  И Мария  по примеру прочих женщин  сделала
тогда себе аборт в районной больнице. И было ей невыносимо больно и мерзко и
тяжело в  моральном  отношении. А потом этот аборт два  года  еще ей  ночами
снился  во всех  неприглядных и отталкивающих подробностях.  И боль снилась,
скребущая внутренности,  и тяжесть, и полный таз  крови, вытекшей  из  нее и
продолжавшей течь бесконечно.
     Так что, может, она еще одного ребенка отважилась бы иметь, чтоб только
без аборта обойтись, если б  Дуся не помогла ей своевременным советом и всем
другим вплоть  до машины - из  больницы  приехать. И она,  Дуся, пообещала и
дала  стопроцентную гарантию, что доктор ее, Широткин, сделает все под общим
наркозом и на  высоком  уровне  и  Мария ничего не почувствует -  ни болевых
ощущений, ни вообще.
     -  И  в  тот  же  самый день,  -  сказала,  -  дома  будешь с  отличным
самочувствием.
     И вот поехали они с утра к Дусиному врачу на трамвае, и он сделал Марии
аборт с применением общего наркоза,  и через три  каких-то  часа  Мария  уже
домой приехала. Дуся договорилась со своим мужем Геннадием, и он подъехал на
своей служебной машине,  на  которой  работал, возя  руководителя  одной  из
коммерческих  структур, и  Марию  из больницы привез  к  подъезду их дома. А
когда  Сараев домой  вернулся  с работы,  Мария  ему  все  и преподнесла  на
блюдечке.  И  ей  легче  стало  и теплее от причиненной Сараеву боли.  Прямо
разжалось что-то внутри и отпустило.
     И с того  дня перестала Мария Сараева видеть и замечать  и воспринимала
его как  пустое место и неизбежное зло. Другими словами, прекратил для Марии
Сараев свое существование, то есть он, конечно, был и существовал, но помимо
Марии и вне ее, и его присутствие в доме на роли мужа потеряло  всякий смысл
и стало,  что ли,  неактуальным и  неправомерным и  невозможным в корне и  в
принципе. ***
     Поэтому и жил сейчас Сараев отдельно от Марии и от детей Жени и Юли. По
ее, Марии, милости жил он без семьи в квартире, брошенной сколько-то времени
назад первой и бывшей его женой Милой, зачем и почему - непонятно и на какой
срок - неизвестно. ***
     А  дверь квартиры,  в которой проживал  теперь  Сараев, была железной в
полном  смысле  слова.  То есть буквально  металлической. Хотя  снаружи если
смотреть, с площадки, этого видно не было пусть и  самым вооруженным глазом.
Снаружи дверь  казалась  очень  обыкновенной и рядовой  и не  примечательной
ничем.  Так  как  облицована  она была  деревянной  лакированной  планкой. А
изготовил Сараеву эту  сложную дверь  сварщик-ас Лагин при участии бригадира
плотников и столяров ремонтно-строительного участка Петрухина. Сараев чертеж
двери сборочный и детальный сделал и дал его Лагину, а Лагин чертеж прочел и
сказал:
     - Для бомбоубежища дверь?
     - Нет, не для бомбоубежища, - ответил Сараев Лагину.
     А Лагин спросил:
     - А для чего?
     А Сараев  сказал, что дверь ему нужна для квартиры  его  новой, вернее,
старой.
     А Лагин выразил мысль, что каждый с ума сходит, как сам хочет и считает
нужным,  и дверь  эту  выдающуюся согласно  чертежу  изготовил  в  заводских
условиях за один ящик водки  в качестве оплаты  за труд. Потому что он сразу
сказал Сараеву и предупредил:
     - Мне твои деньги, - сказал, - без надобности и без пользы. Мне главное
- пойло.
     И  они  договорились,  сойдясь в  цене,  что за ящик казенной  водки  -
название значения не имеет -  Лагин исполнит  заказ в строгом соответствии с
чертежом и облицовку  закажет другу своему и товарищу по работе Петрухину. И
за территорию предприятия ее, готовую то есть дверь, переправит.
     -  А если  с установкой,  - сказал,  -  хочешь, тогда с  тебя  еще одна
бутылка, особо. Или лучше  всего  две.  Ну и Лагин все  обещанное  выполнил,
будучи человеком  честного слова,  и привез дверь Сараеву по его новому или,
вернее,  старому адресу,  и они вдвоем ее,  эту непреодолимую  бронированную
дверь, установили на свое место. Старую, хлипкую, дверь из дерева сняли и на
балкон вынесли пока,  временно, чтоб потом, по свободе, выбросить  или найти
ей другое,  более достойное применение, а эту,  новую, установили.  Лагин ее
устанавливал   и  подгонял  и  укреплял  намертво,  а  Сараев  ему   помогал
всесторонне, выполняя роль  подсобного рабочего низкой квалификации. И Лагин
в процессе производства работ удивлялся Сараеву, говоря:
     - И к чему тебе такая  дверь  противотанковая,  у  тебя же пусто внутри
квартиры, хоть плач.
     А Сараев говорил:
     - Надо.
     И  всем  прохожим,  выходящим  из  лифта  и  в  него  входящим, которые
останавливались по пути посмотреть на  дверь и спросить, зачем она такая ему
нужна, Сараев  то  же самое  говорил. А они  говорили ему, что раз надо, то,
конечно, никто не возражает против. И Говорили:
     - А нам вот нечего за такой дверью скрывать, кроме своих цепей.
     И Сараев с  Лагиным  закончили работу  за один трудовой день,  покрасив
дверную коробку,  которая тоже была, соответственно,  из железа, из швеллера
No10, и после окраски  с внешней стороны никто не сказал бы, что дверь эта -
как все равно у сейфа. Планки деревянные лаком  вскрыты,  коробка со стенами
подъезда по цвету совпадает  и гармонирует, все,  короче, как  надо сделано,
без  дефектов.  А  замки в двери, кстати сказать, импортные установлены, для
гаражей предназначенные изначально. И у каждого замка по три длинных языка и
ключи фигурные сложного профиля, каких, сколько не старайся, не  подберешь и
на заказ  не  изготовишь.  И  отмычка любая против замков такой  современной
конструкции будет бессильна.
     Да. И обошлась  эта его дверь Сараеву всего-навсего в цену одного ящика
водки, что ровно в четыре  с половиной раза дешевле, чем было бы ее покупать
в  магазине. Ну и дополнительно  еще две бутылки Сараев Лагину  поставил  за
монтаж двери. Но  одну из них, из  этих двух  бутылок, Лагин водителю отдал,
тому,  который  дверь  привез, а вторую  они, Лагин,  в  смысле, с Сараевым,
вместе выпили по окончании всех работ. Замочили, другими словами, дверь.
     И  не   понадобились  Сараеву  услуги  магазина.   А   магазин   такой,
специализированный, находился совсем близко от места сараевского жительства,
на дороге,  к  новому автовокзалу ведущей. В  нем,  в магазине  этом, раньше
гастроном  помещался, а сейчас его кто-то приватизировал, и  он стал частной
собственностью,  принадлежащей  одному физическому  лицу. И  новый владелец,
значит, гастроном  перепрофилировал  и стал в  нем  подобные двери продавать
всем нуждающимся  и желающим  как  оптовыми  партиями,  так и  в розницу.  И
решетки, художественно оформленные, на окна здесь продавались. И кроме того,
замки  в  широком  ассортименте. И  Сараев  сначала  без  цели  туда  зашел,
посмотр