Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
ят,
поискали ее фамилию по разным книгам и карточкам и плюс позвонили по
каким-то внутренним телефонам, потому что больница же большая, не сразу в
ней определенного человека найдешь. Гордеев еще подумал, пока они искали, а
интересно, подумал, куда всех этих многочисленных детей, которые от абортов
остаются, девают? В канализацию спускают или куда? А когда нашлось Тонино
местонахождение, эти, работники справочного отделения, сказали Гордееву в
вежливой форме, что к их сожалению не могут принять от него передачу по
причине того, что жена его в настоящий момент находится в реанимации, а туда
передачи не передают. Гордеев, конечно, возмутился этим фактом бездушия - на
каком это, мол, основании такие у них в хозрасчетной больнице противоречивые
порядки и правила - и домой пошел. И груши унес. И сливы. Зря то есть за
ними ходил на базар и деньги на них истрачивал.
А дома Гордеев выгрузил груши и сливы в холодильник, за исключением
двух штук груш и двух штук слив, вино в морозилку положил, потом до трусов
разделся и в ванную пошел. Бриться он, конечно, не стал, потому что смысла
уже никакого не было бриться, а умылся до пояса тщательно, с мылом, правда,
одной холодной водой - горячей у них две недели как не было из-за
профилактических работ в котельной - и ноги тоже ополоснул. После этого
Гордеев обсох, не вытираясь, с целью еще больше организм остудить, и суп на
газ поставил - жена кастрюлю супа ему сварила, - а вино достал из морозилки
и маленький стаканчик - стопятидесятиграммовый - налил и выпил. И заел одной
грушей и одной сливой. А остальное вино он в холодильник вернул, чтоб
продолжало остывать - пока суп подогреется на газу до нужной температуры.
Вернул, значит, взял газету и на диван лег - эту газету посмотреть.
Прочитал, как всегда, все подряд заголовки, потом про сессию и про
преступность, ну и заснул непредвиденно. Из-за вина, наверное, выпитого на
пустой голодный желудок. И газета на него сверху упала, домиком. И по щетине
небритой зашуршала в такт частоте дыхания. А на кухне у Гордеева окно летом
постоянно открыто бывает. Гордеев его сеткой капроновой зашил, чтоб комары
внутрь квартиры не налетали и не кусались. Микрорайон их на бывшем болоте
возведен строителями, так болота и следов видимых не осталось давно в
природе, а комары сохранились нетронутыми. Ну, а с сеткой окно можно
открытым держать. Комары через сетку пролезть не в состоянии, и не так жарко
в квартире. Да, значит. И через это окно с сеткой сквозняк протягивает. И
этим сквозняком, видно, подуло и затушило огонь под кастрюлей с супом, а
газ, между прочим, идет, как и шел, - беспрепятственно. А Гордеев спит. Вот.
И слава, как говорится, Богу, что у Веры Денисовны, матери Тониной, ключи
есть от входной двери, Тоня ей когда-то давно дала. Гордеев еще против тогда
был категорически - чтоб ключи ей давать, а она дала, не послушалась, мало
ли что, сказала, пускай будут. И дала. Ну и теперь пришла, значит, теща Вера
Денисовна к Гордееву в гости - детей привела обратно, - жмет на звонок,
стучит, а он не открывает, спит. Она и отперла дверь этими своими личными
ключами. И сразу газ учуяла носом. Прикрутила его, все настежь поотпахивала
и "скорую помощь" по телефону от соседей вызвала, потому что Гордеев же
недвижимо лежал и на битье по щекам не отзывался, вот она и подумала, что он
отравился газом окончательно. А "скорая помощь" быстро на место происшествия
прибыла - минут через двадцать - и начала Гордеева откачивать и в сознание
приводить. Уколов каких-то ему понатыкали, внутренние органы промыли, и
Гордеев очухался и весь диван и пол вокруг дивана обгадил - вывернуло его
навыворот - и после этого ему полегчало очень заметно, и он с дивана ноги
свесил и сел. А "скорая помощь" уехала. Ну а Вера Денисовна обрадовалась,
что Гордеев не умер, а ожил совершенно и говорит ему, ну вот, говорит, а я
детей привела, потому что я не нанималась вам сидеть с ними целыми днями на
заслуженной пенсии и потому, что занятая я завтра. У нас, говорит, на
двенадцать часов культурный поход в театр драмы будет организован для
ветеранов труда бесплатно, а я, говорит, и есть самый настоящий ветеран - ты
ж знаешь.
Гордеев никакого не дал ей ответа на эти несвоевременные слова,
промолчал. А когда ушла она, Вера Денисовна, и дети груши поели со сливами и
спать легли, он рвоту свою тряпкой в тазик собрал и в унитаз вылил. И пол,
конечно, протер. И на кухню потихоньку перебрался. А там включил свет,
открыл будильник и стал батарейку к нему проводками присобачивать и
изолентой приматывать - чтоб, значит, снова завтра на работу не опоздать, а
прийти вовремя - как привык он - минут за десять до звонка или в самом
крайнем случае - за пять. 1990
ТАМАРА
Сначала Томка Ребрий жила в общежитии. В обыкновенном общежитии, не в
семейном. Потому что она была тогда несемейная и общежития семейного у них
на мехзаводе тогда еще не было - тогда, когда она на производство поступила
молодым специалистом по назначению. Она, Томка, техникум в городе Смела
закончила и на мехзавод из Смелы распределилась и приехала. И ей
предоставили общежитие. В комнате на двоих койку установили третью, и она
там, на этой третьей койке, поселилась на постоянное местожительство. И на
льготную очередь ее поставили - как молодого специалиста. На квартиру. У них
на производстве молодым специалистам льгота такая полагается - на отдельную
очередь их ставят. А работы ей по специальности не нашли. Не применялась
такая специальность на мехзаводе. Ну что делать, взяли ее на вакантную
должность старшего техника в отдел главного технолога - чертеж скопировать,
бумажку какую-нибудь в статуправление отвезти, написать что-нибудь красивым
чертежным почерком и такое примерно прочее. Ну, она и работала. А жила в
общежитии. А Геша Углов тоже у них работал на производстве. Он инженером
работал, Геша Углов, и Томка его чертежи, бывало такое, копировала. А он к
ней в общежитие ходил в гости по ее дням. У нее пятница была - день, и
вторник. Два, значит, дня в неделю. Ленка и Лорка в эти ее дни из комнаты
уходили - в кино или еще куда гулять до одиннадцати, а к ней Геша, значит,
приходил. В гости. Ну, поджениться. А в другие, не ее дни, Томка уходила
гулять - с Ленкой или же с Лоркой.
Ну вот. Жила эта Томка Ребрий в общежитии, на производстве работала, в
отделе главного технолога, и в очереди стояла на квартиру. А производство
как раз в это же самое время жилой дом себе начало строить - малосемейку. И
в этой малосемейке должны были быть квартиры однокомнатные, полезная площадь
до двенадцати метров квадратных, и двухкомнатные - по двадцать три метра. А
строители там что-то такое напутали как всегда и не по тому проекту, по
какому надо было, стали строить. Три этажа построили, смотрят - а дом весь
насквозь получается однокомнатный. То есть сто шестьдесят две квартиры и все
как одна однокомнатные. И в первом подъезде, и во втором.
Ну начальство заводское подумало и говорит свое решение:
- Все, - говорит, - трудящиеся завода, кто на двухкомнатные квартиры в
этом доме претендовал на основании состава семьи и согласно очередности,
смогут иметь право голоса заселиться по объективным причинам в однокомнатные
квартиры, а кто не захочет или не уместится, пусть продолжает на очереди
стоять с сохранением трудовой дисциплины и спокойствия. У нас по плану
программы уже в четвертом квартале будущего календарного года еще один дом
запланирован. Начать строить. Поэтому, значит, ничего нету в том, что
произошло досадное незапланированное недоразумение. Да, а излишние
однокомнатные квартиры, какие останутся, начальство постановило отдать
безвозмездно тем трудящимся завода, кто в общежитии проживает и женатый. Или
замужем - соответственно. Пусть даже очередь их далеко не подошла, а все
равно. А то общежитие по техдокументации числится для одиноких, а проживает
в нем черт знает кто, не разберешь.
Узнала Томка Ребрий про вынесение этого постановления и говорит Геше
Углову:
- Геш, - говорит, - а давай уже ж мы с тобой женимся.
А Геша говорит:
- А тебе два раза в неделю что, не хватает? Ну так лето скоро вот,
будем в балку ходить.
- Та не, - Томка говорит, - а просто ж мы, если женимся, нам квартиру
дадут малосемейную.
- А-а, ну если в таком разрезе рассматривать, - Геша говорит, - тогда,
конечно, можно и жениться. А только я, как бы это сказать, у паханов своих
живу, где и прописан.
- А ты ж можешь выписаться.
- Ну да, выписаться, - Геша возражает. - А как помрут они, паханы мои,
квартирка - государству? Не-ет - хрен ему в клеточку, этому государству.
А Томка говорит:
- Так ты ж временно выпишешься. А женимся мы, квартиру получим, ты
назад туда же ж и припишешься.
- Не пропишут, - Геша ей говорит. - Я же буду уже женатый человек и в
твоей этой квартире буду прописанный.
- Тю, дурной, - Томка говорит. - Мы ж разведемся.
А Геша говорит:
- Как разведемся?
- А разведемся, - Томка ему объясняет, - ты туда, к паханам,
припишешься, как сын ихний, и мы заново поженимся. Так же ж все делают. А
когда твои паханы - это, помрут, мы наши две квартиры на трехкомнатную
поменяемся.
Короче, значит, пошли они с Гешей в ЗАГС Октябрьского района, Томка и
за себя, и за Гешу заявления написала чертежным красивым почерком, и через
месяц свадьбу им назначили. Гешины паханы столовку наняли на свои личные
сбережения, а Томкины родичи из города Смела приехали - тридцать четыре
человека их было - и свадьбу справили под электробаяниста, и выручки от
свадьбы этой вышло семьсот рублей чистыми, а если сюда и подарки учитывать,
то больше.
Ну поженились они, Геша с Томкой, Геша от паханов сразу выписался, а
комендантша Томке и говорит:
- Давай свой паспорт. На выписку. У тебя муж из местных.
А Томка говорит:
- Чего, чего? - говорит. - Да у его квартира малогабаритных размеров,
меня ж туда его паханы не дают своего согласия приписать. Метров у них на
меня недостаточно.
- А меня это жарит? - комендантша говорит. - Давай - или мы тебя через
суд выселим, потому что нарушение соблюдения паспортного режима преследуется
через суд, - пугает, значит, Томку.
Конечно, Томка фигу ей дала трехдюймовую, а не паспорт.
Она к директору завода пошла жаловаться, к Полупаеву. Так ей хорошие
люди посоветовали. Прическу в парикмахерском салоне сделала себе новую,
подмазалась перед зеркалом и без лифчика пошла к нему. В понедельник, на
семнадцать часов. Зашла, стала возле дверей и говорит:
- Здрасте.
А директор из-за стола вылез, подошел к ней впритык и руку в трусики -
раз и запустил, сзади под платьем. Запустил и стоит, на Томку смотрит. И
Томка стоит, смотрит. Не рыпается. Она ж знала уже, что он, директор то
есть, всегда так делает, если девушка не очень пожилая и все при себе имеет.
- Вы по какому вопросу ко мне? - директор у Томки спрашивает, а руку не
убирает, держит.
А Томка в ответ ему отвечает:
- По личному вопросу. Сугубо.
И рассказывает ему, что она, нечего сказать, специально для того замуж
вышла против своей воли, чтоб квартиру получить, а ее теперь комендантша
выписать хочет насильственно через суд, а мужа ее законного, Гешу Углова,
приписывать в общежитии не хочет.
Директор, значит, ей задницу гладит нежно, а она ему все это начистоту
- как родному брату - рассказывает. Рассказала, директор говорит:
- Ничего, - говорит, - этот вопрос мы имеем возможность решить
положительно в рабочем порядке вещей и в соответствии с законом о семье и
браке.
Томка говорит:
- Горячее вам спасибо, - и поворачивается идти, а директор говорит:
- Куда? - и толкает ногой дверь боковую. А там, за этой дверью, диван,
телек, холодильник - комната отдыха там, в общем. Ну, закрылись они в той
комнате, директор Томку на диван завалил, и Томка на спину легла, чтоб
удобнее было, а директор ей платье задрал и возиться стал там подробно.
Повозился, повозился, потом поднялся с Томки и к холодильнику пошел,
наверно, воды попить.
А Томка спрашивает с дивана:
- Вы уже? - спрашивает. - Или мне еще не идти?
- Идите, - директор говорит, - идите.
Пришла Томка к комендантше, паспорт Гешин сдала, а через три дня
комендантша ей его возвратила с пропиской.
Возвратила и говорит:
- Получи вот, -говорит. - В строго установленные сроки.
А когда этот дом малосемейный строители до конца достроили и сдали его
под ключ, как говорится, Томке с Гешей в нем, в доме этом, квартиру
выделили. Комната почти что около двенадцати метров квадратных и кухня -
пять. И ванная с туалетом одновременно. Въехали они туда, а Геша говорит:
- Теперь как? Будем начинать разводиться? Чтоб меня обратно к паханам
прописать, в рамках законодательства?
Томка говорит:
- Развестися, конечно, - говорит, - нам можно. А можно ж и не
разводиться.
- А чего ожидать? - Геша спрашивает.
А Томка ему отвечает, что через год же ж всего-навсего еще один дом
начнут строить по плану и можно будет в том доме двухкомнатную квартиру
получить.
- Меня ж, - говорит, - с очереди не сняли. Когда малосемейку дадут, с
очереди сымать не могут, а это ж - малосемейка.
Геша Томкины слова обдумал со всех сторон и говорит:
- Так нас двое всего в семье.
- А мы ребенка родим, - Томка говорит. - Или, может это - в детдоме
возьмем. А то у меня ж спираль стоит против того, чтоб не беременеть - так
жалко ее вытаскивать.
- А точно нам дадут, - Геша спрашивает, - квартиру, ну и этого,
ребенка?
- А куда ж они денутся? - Томка говорит. - Я ж им бумагу достану, что я
бездетная по состоянию женских болезней.
- Как это ты ее достанешь? - Геша говорит.
- А у меня гинеколог есть знакомый, с тех пор, когда у меня еще спирали
не стояло. Он мне бумагу выдаст. Тридцатку ему надо будет всунуть, и он
выдаст.
И правда, выдал Томкин гинеколог ей бумагу. Не за тридцатку само собой,
имея в виду, что дело это гнилое и можно на нем крупно залететь, но выдал.
Наверно, деньги ему в этот момент были сильно нужны. И Томка стала на
основании этой выданной ей бумаги ребенка оформлять.
Геша, правду сказать, говорил ей:
- На хрена тебе чужой ребенок? Давай, - говорил, - своего сделаем,
личного.
А Томка ему отвечала:
- Я же ж тебе русским языком говорю. Спираль жалко вынимать, ее ж потом
не достанешь.
А Геша ей возражал:
- А всю оставшуюся жизнь его кормить, чужого? А он, может, от алкашей
окажется или от наркоманов.
- Так а мы же ж, - Томка ему говорила, - когда хату получим
двухкомнатную , мы его назад же и вернем. Скажем, не устраивает он нас или
скажем, передумали.
- А примут? - Геша сомневается.
А Томка ему отвечает:
- Примут. Чего ж им его не принять, раз он ихний?
Так она, значит, Гешу и уболтала. И оформила, значит, им ребенка.
Оформляла, правда, долго. Документы всякие там требовали у нее - каких
только всяких разных документов не требовали, а после ее с Гешей на
различные комиссии еще вызывали, все допытывались, хорошенько они подумали
или не хорошенько и до конца они понимают всю ответственность, которая на
них ляжет вследствие этого ребенка или не до конца. А потом-таки выдали им
пацана одного. Ничего такой пацанчик, в золотухе немного, а так - ничего.
Взяли они его, пацанчика этого, подержали с месяца, может, три. Ну, или
пять, и Томке двухкомнатную квартиру дали с учетом льготной очереди. Она,
когда квартиры должны были распределять, перед этим то есть, сходила к
Полупаеву, к директору, и им с Гешей пошли навстречу как молодой семье,
проявившей акт истинного, можно сказать, милосердия, и дали в этом, новом
доме квартиру. Двухкомнатную. И еще в заводской радиогазете про них статью
передали. В эфир завода.
А Томка и Геша получили эту квартиру и через время подали в суд. На
развод. Сказали, что они характерами совсем не подходят друг к другу и что
их семейная жизнь является тяжелым последствием необдуманной роковой ошибки
молодости. Ну, суд дал им срок одуматься, - у них там, в суде, так
полагается, давать сначала всем срок одуматься, - а потом, когда они
одумываться отказались вторично, суд своим именем произвел расторжение
ихнего брака. И Томка ребенка этого золотушного начала назад, в детдом,
потихоньку возвращать. Они - детдом в смысле - конечно, не желали его брать,
уговаривали Томку еще раз подумать хорошенечко, про совесть тоже
интересовались и даже угрожали чего-то там такое. А Томка одно им говорила:
- Товарищи, - говорила, - меня же ж муж, гад заморщенный, бросил. Куда
ж мне одинокой с этим ребенком, будь он неладный? - и плакала у них на
глазах.
Да. Ну, вернула она им, конечно, в итоге этого ихнего ребенка, вернула,
значит, а Геша, Геша от Томки выписался. Когда развод им в суде дали. И
хотел назад, значит, к паханам прописаться, ну, чтоб квартира не пропала в
государстве. Вот он сегодня, примерно, выписался, а завтра собирался
прописываться идти, после работы сразу, часов в пять. А утром, где-то в
полдесятого или, может, без двадцати - паханов его машиной сбило. Обоих. Они
на красный свет светофора дорогу поперлись переходить. У них напротив дома
через дорогу магазин овощной - вот они туда, видно, шли, а машина их снесла.
КАМАЗ груженый. С прицепом. Он на зеленый свет - ехал, а они на красный -
шли.
Геша узнал про это горе, вернулся к Томке - так и так, говорит, Тамара,
несчастье меня постигло с паханами неисправимое и надо обратно к тебе
прописываться, больше некуда. А Томка говорит:
- Ой, боженьки ж, - говорит. - Та мы ж по суду в разводе состоим, в
законном.
- Так я готов повторно в брак вступить, - Геша ей предлагает.
А Томка подумала внимательно и дает ему ответ такого плана:
- Э не, - говорит, - я не могу никак на это предложение пойти.
- Это почему ты не можешь? - Геша спрашивает.
А Томка говорит:
- Мы ж, - говорит, - только-только как развелись. Что ж про нас люди
подумают? 1990
КАКАЯ-ТО ЕРУНДА
С Самаевым получилась какая-то ерунда. Сначала-то наоборот, сначала она
на свободу вышел. Пять лет отсидел и вышел. А жена с ним не развелась.
Значит, сначала все было хорошо. Вышел. А вышел - можешь куда хочешь идти, а
хочешь - можешь ехать. Свобода, одним словом. Воля. Ну, Самаев с ходу к жене
поехал. Предупреждать, что освобождается, не стал, думал - чего лезть?
Может, забыла она. Ну и вообще думал поглядеть - что там и как и чего, в
целом. А то мало ли. Пять лет. А свидания, суки, ни одного не дали. Что
угодно сделаться могло за пять лет. А что не развелась, так это кто его
знает, почему. Может, времени не было морочиться или... Ну... Еще чего не
было. Но и не развелась, и посылки присылала, и письма от нее приходили -
что все у нее по-старому, работа хорошая, в две смены, без ночной, не то что
на хлебзаводе было. И все другое тоже в пределах рамок, по-старому.
И он ей письма писал: "Что свиданий не дают, это ничего, - писал. - Они
мне назло не дают. Задавить хотят. Но это - болт им в рот". А когда срок ему
там, в зоне, добавили, он ей ничего не написал - подробностей. "Добавили, -
н