я,- начал он как бы шутя,- но позвольте, с  моей стороны,
узнать, что вы думаете  обо  мне, чувствуете  ли  какое-нибудь...  этакое...
расположение к моей особе?
     "Боже мой, как  он неловок!"  -  сказала про себя  Маша.- Знаете ли вы,
господин  Лучков,-  отвечала  она ему с  улыбкой,-что  не всегда  легко дать
решительный ответ на решительный вопрос?
     - Однако...
     - Да на что вам?
     - Да я, помилуйте, желаю знать...
     - Но...  Правда  ли,  что  вы  большой  дуэлист? Скажите,  правда  ли,-
промолвила Маша с робким любопытством,-  говорят, вы уже  не одного человека
убили?
     - Случалось,- равнодушно возразил Авдей и погладил усы.
     Маша пристально посмотрела на него.
     - Вот этой рукой...- прошептала она.
     Между тем кровь разгорелась в Лучкове. Уже более  четверти часа молодая
хорошенькая девушка вертелась перед ним...
     - Марья Сергеевна,- заговорил он опять резким и  странным голосом,-  вы
теперь знаете мои  чувства,  знаете, зачем  я  желал вас видеть...  Вы  были
столько добры... Скажите же и вы мне наконец, чего я могу надеяться...
     Маша  вертела  в  руках  полевую  гвоздику...  Она  взглянула сбоку  на
Лучкова,  покраснела,  улыбнулась, сказала:  "Какие вы пустяки говорите",- и
подала ему цветок.
     Авдей схватил ее за руку.
     - Итак, вы меня любите! - воскликнул он. Маша вся похолодела от испуга.
Она  не думала признаваться Авдею в любви; она  сама еще наверное не  знала,
любит  ли  она  его, и  вот  уж  он  ее предупреждает,  насильно  заставляет
высказаться-стало  быть,  он  ее  не  понимает... Эта мысль  быстрее  молнии
сверкнула в голове Маши. Она никак не ожидала такой скорой развязки... Маша,
как любопытный ребенок, целый  день  себя спрашивала:  "Неужели Лучков  меня
любит?",- мечтала о приятной вечерней прогулке, почтительных и нежных речах,
мысленно  кокетничала,  приучала  к  себе  дикаря,  позволяла  при  прощанье
поцеловать свою руку... и вместо того...
     Вместо того она вдруг почувствовала у себя на щеке жесткие усы Авдея...
     - Будемте  счастливы,- шептал он,- ведь  только  есть  одно  счастье на
земле!..
     Маша  вздрогнула,  с  ужасом   отбежала   в  сторону  и,  вся  бледная,
остановилась, опираясь рукой о березу. Авдей смешался страшно.
     - Извините меня,- бормотал он, подвигаясь к ней,- я, право, не думал...
     Маша молча, во все глаза, глядела на него... Неприятная улыбка  кривила
его губы... красные пятна выступили на его лице...
     - Чего же вы боитесь? - продолжал он,- велика важность? Ведь между нами
уже все... того... Маша молчала.
     - Ну, полноте!.. что за  глупости?  это только так... Лучков протянул к
ней руку...
     'Маша вспомнила Кистера, его "берегитесь", замерла от страха и довольно
визгливым голосом закричала: *
     - Танюша!
     Из-за  орехового   куста  вынырнуло  круглое  лицо  горничной...  Авдей
потерялся  совершенно. Успокоенная присутствием своей прислужницы,  Маша  не
тронулась с  места. Но  бретер  весь затрепетал от прилива злости; глаза его
съежились; он стиснул кулаки и судорожно захохотал.
     - Браво! браво! Умно-нечего сказать!-закричал он. Маша остолбенела.
     -  Вы,  я  вижу, приняли все меры  предосторожности,  Марья  Сергеевна?
Осторожность никогда не  мешает.  Каково? В наше время барышни  дальновиднее
стариков. Вот тебе и любовь!
     - Я не знаю,  господин Лучков, кто вам дал право  говорить о любви... о
какой любви?
     - Как кто? Да вы сами!-перебил ее Лучков,-вот еще! - Он чувствовал, что
портит все дело, но не мог удержаться.
     -  Я  поступила необдуманно,-проговорила  Маша.-•  Я снизошла  на  вашу
просьбу в надежде на вашу аеПсагезве... да вы  не понимаете по-французски, -
на вашу вежливость...
     Авдей побледнел. Маша поразила его в самое сердце.
     - Я не понимаю по-французски... может быть; но я понимаю... я  понимаю,
что вам угодно было смеяться надо мной...
     - Совсем нет, Авдей Иваныч... я даже очень сожалею...
     - Уж, пожалуйста,  не  толкуйте  о вашем сожалении,-  с  запальчивостию
перебил ее Авдей,- уж от этого-то вы меня избавьте!
     - Господин Лучков...
     -  Да  не извольте  смотреть герцогиней...  Напрасный труд! меня  вы не
запугаете.
     Маша отступила шаг назад, быстро повернулась и пошла прочь.
     - Прикажете вам прислать вашего друга, вашего пастушка, чувствительного
Сердечкина, Кистера?-закричал ей вслед Авдей. Он терял голову.-Уж не этот ли
приятель?..
     Маша не отвечала  ему и поспешно, радостно  удалялась. Ей  было  легко,
несмотря на  испуг и волненье. Она как будто пробудилась от тяжелого сна, из
темной комнаты вышла  на воздух и солнце... Авдей как исступленный посмотрел
кругом, с молчаливым бешенством сломал молодое  деревцо, вскочил на лошадь и
так яростно вонзал в нее шпоры, так безжалостно дергал и крутил поводья, что
несчастное животное, проскакав восемь верст в четверть часа, едва не издохло
в ту же ночь...
     Кистер напрасно до полуночи прождал Лучкова и на  другой день утром сам
отправился к нему. Денщик доложил Федору Федоровичу, что барин-де почивает и
не  велел никого принимать. "И меня не велел?"-"И ваше благородие не велел".
Кистер с  мучительным  беспокойством прошелся  раза  два по улице,  вернулся
домой. Человек ему подал записку.
     - От кого?
     - От Перекатовых-с. Артемка-фалетор привез. У Кистера задрожали руки.
     - Приказали кланяться.  Приказали ответа просить-с. Ар-•гемке прикажете
дать водки-с?
     Кистер медленно развернул записочку и прочел следующее:
     "Любезный, добрый Федор Федорович!
     Мне очень, очень нужно вас видеть. Приезжайте, если можете, сегодня. Не
откажите мне в моей просьбе, прошу вас именем нашей старинной дружбы. Если б
вы знали... да вы все узнаете. До свидания - не правда ли?
     Магiе.
     Р. 5. Непременно приезжайте сегодня".
     - Так  прикажете-с  Артемке-фалет.ору поднести  водки? Кистер  долго, с
изумлением посмотрел в лицо своему человеку и вышел, не сказав ни слова.
     -   Барин  приказал  тебе  водки   поднести  и  мне  приказал  с  тобой
вылить,-говорил Кистгроз человек Артемке-фалетору.
        "IX"
     Маша с таким ясным и благодарным лицом  пошла навстречу Кистеру,  когда
он вошел в гостиную, так дружелюбно и крепко  стиснула ему  руку, что у него
сердце  забилось  от  радости  и  камень свалился с груди. Впрочем,  Маша ке
сказала  ему ни слова и тотчас вышла  из комнаты. Сергей  Сергеевич сидел на
диване  и  раскладывал  пасьянс.  Начался  разговор.  Не  успел  еще  Сергей
Сергеевич с обычным искусством навести стороною речь на свою собаку, как уже
Маша  возвратилась с шелковым клетчатым  поясом  на  платье,  любимым поясом
Кистера.  Явилась  Ненила  Макарьевна  и  дружелюбно  приветствовала  Федора
Федоровича. За обедом все смеялись и шутили; сам Сергей Сергеевич одушевился
и  рассказал  одну из самых веселых проказ своей  молодости,- причем он, как
страус, прятал голову от жены.
     - Пойдемте гулять, Федор Федорович,- сказала Кистеру Маша после обеда с
той  ласковою властью в голосе,  которая как  будто знает, что вам весело ей
покориться.-Мне нужно переговорить с  вами о важном, важном деле,- прибавила
она с грациозною торжественностью, надевая шведские перчатки.-  Пойдешь ты с
нами, татап?
     - Нет,-возразила Ненила Макарьевна.
     - Да мы не в сад идем.
     - А куда же?
     - В Долгий Луг, в рощу.
     - Возьми с собой Танюшу.
     - Танюша, Танюша!  -звонко  крикнула  Маша,  легче птицы  выпорхнув  из
комнаты.
     Через четверть часа Маша  шла с Кистером  к Долгому Лугу.  Проходя мимо
стада,  она покормила хлебом свою любимую корову, погладила ее по  голове  и
Кистера заставила  приласкать ее.  Маша была весела  и болтала много. Кистер
охотно вторил ей, хотя с  нетерпением  ждал объяснений... Танюша шла сзади в
почтительном отдалении и лишь изредка лукаво взглядывала на барышню.
     - Вы на меня не сердитесь, Федор Федорович? - спросила Маша.
     - На вас, Марья Сергеевна? Помилуйте, за что?
     - А третьего дня... помните?
     - Вы были не в духе... вот и все.
     - Зачем мы идем розно? давайте мне вашу руку. Вот так... И вы были не в
духе.
     - И я.
     - Но сегодня я в духе, не правда ли?
     - Да, кажется, сегодня...
     - И знаете, отчего? Оттого, что...-Маша важно покачала головой.- Ну, уж
я знаю отчего... Оттого, что я с вами,- прибавила она, не глядя на Кистера.
     Кистер тихонько пожал ее руку.
     - А что ж вы меня не спрашиваете?..-вполголоса проговорила Маша.
     - О чем?
     - Ну, не притворяйтесь... о моем письме.
     - Я ждал...
     - Вот оттого мне и весело с вами,-с живостию перебила его Маша,-оттого,
что вы  добрый, нежный человек, оттого, что  вы не в  состоянии... рагсе ^ие
уоиз  ауег  ае  1а  с1еНса1ез§е  '. Вам  это  можно  сказать:  вы  понимаете
по-французски.
     Кистер понимал по-французски, но решительно не понимал Маши.
     -  Сорвите  мне  этот  цветок,  вот  этот...  какой   хорошенький!-Маша
полюбовалась им и вдруг, быстро высвободив свою руку,  с  заботливой улыбкой
начала осторожно вдевать
     ' Потому что вы вежливы (франц.).

     гибкий  стебелек  в петлю  Кистерова сюртука.  Ее тонкие  пальцы  почти
касались его  губ.  Он посмотрел на  эти пальцы,  потом на нее.  Она кивнула
головой,  как бы говоря: можно...  Кистер  нагнулся  и  поцеловал кончики ее
перчаток.
     Между тем они приблизились к знакомой роще. Маша вдруг стала задумчивее
и наконец  замолчала совершенно. Они пришли на то самое место, где ожидал ее
Лучков.  Измятая  трава  еще не  успела  приподняться; сломанное деревцо уже
успело  завянуть,  листочки  уже начинали свертываться в трубочки и сохнуть.
Маша посмотрела кругом и вдруг обратилась к Кистеру:
     - Знаете ли вы, зачем я вас привела сюда?
     - Нет, не знаю.
     - Не  знаете?..  Отчего  вы мне  ничего  не  сказали  сегодня  о  вашем
приятеле, господине Лучкове? Вы всегда его так хвалите...
     Кистер опустил глаза и замолчал.
     -  Знаете  ли,-не без  усилья  произнесла  Маша,-что  я  ему  назначила
вчера... здесь... свиданье?
     - Я это знал,- глухо возразил Кистер.
     - Знали?.. А! теперь я понимаю, почему третьего дня... Господин Лучков,
видно, поспешил похвастаться своей победой.
     Кистер хотел было ответить...
     - Не говорите,  не возражайте мне ничего... Я  знаю-он ваш  друг; вы  в
состоянии его защищать. Вы знали, Кистер, знали... Как же вы не помешали мне
сделать такую глупость? Как  вы не  выдрали меня  за  уши,  как ребенка?  Вы
знали... и вам было все равно?
     - Но какое право имел я...
     -  Какое право!..  право  друга. Но  и  он ваш  друг...  Мне  совестно,
Кистер... Он ваш друг... Этот человек обошелся со мной вчера так...
     Маша отвернулась. Глаза Кистера вспыхнули: он побледнел.
     - Ну, полноте, не сердитесь... Слышите, Федор  Федорыч,  не  сердитесь.
Все    к   лучшему.   Я   очень   рада   вчерашнему   объяснению...   именно
объяснению,-прибавила  Маша.-Для чего, вы думаете,  я заговорила  с вами  об
этом? Для того чтоб пожаловаться на господина Лучкова? Полноте!  Я забыла  о
нем. Но  я  виновата перед  вами,  мой  добрый  друг... Я  хочу объясниться,
попросить   вашего   прощенья...   вашего  совета.  Вы   приучили   меня   к
откровенности; мне легко с вами... Вы не какой-нибудь господин Лучков!
     - Лучков неловок и груб,-с трудом выговорил Кистер,- но...
     - Что: но? Как вам не стыдно говорить: но? Он груб, " неловок, и зол, и
самолюбив... Слышите: и, а не но,
     - Вы говорите  под  влиянием гнева, Марья Сергеевна,- грустно промолвил
Кистер.
     -  Гнева?  Какого  гнева?  Посмотрите  на  меня:  разве так  гневаются?
Послушайте,-продолжала  Маша,-думайте обо мне, что вам угодно...  но если вы
воображаете,  что я сегодня  кокетничаю с вами из мести,  то...  то...-слезы
навернулись у ней на глазах,-я рассержусь не шутя.
     - Будьте со мной откровенны, Марья Сергеевна...
     - О глупый человек! О недогадливый! Да  взгляните  на меня, разве  я не
откровенна с вами, разве вы не видите меня насквозь?
     - Ну, хорошо... да; я  верю  вам,- с улыбкой продолжал Кистер, видя,  с
какой заботливой настойчивостью она ловила его взгляд,- ну, скажите же  мне,
что вас побудило назначить свидание Лучкову?
     - Что? сама  не знаю. Он  хотел говорить со мной наедине. Мне казалось,
что он все еще  не  имел  время,  случая  высказаться. Теперь он высказался!
Послушайте: он, может быть,  необыкновенный человек, но он-глуп, право... Он
двух слов сказать не умеет. Он просто невежлив. Впрочем, я даже не очень его
виню...  он мог  подумать, что я ветреная,  сумас.шед-шая девчонка. Я с  ним
почти  никогда  не  говорила... Он  точно  возбуждал  мое любопытство,  но я
воображала, что человек, который заслуживает быть вашим другом...
     - Не говорите, пожалуйста, о нем как о моем друге,- перебил ее Кистер.
     - Нет! нет, я не хочу вас рассорить.
     - О  боже мой,  я для  вас готов пожертвовать не только другом, но и...
Между мной и господином Лучковым все кончено! - поспешно прибавил Кистер.
     Маша пристально взглянула ему в лицо.
     - Ну,  бог  с ним!-сказала она.-Не станемте говорить о нем. Мне  вперед
урок. Я  сама виновата. В  течение нескольких месяцев  я почти  каждый  день
видела  человека  доброго,  умного,   веселого,  ласкового,  который...-Маша
смешалась   и  замешкалась,-который,  кажется,   меня   тоже...   немного...
жаловал... и я, глупая,-быстро продолжала она,-предпочла ему... нет, нет, не
предпочла, а...
     Она  потупила  голову  и  с  смущением  замолчала.  Кистеру становилось
страшно. "Быть не может!" - твердил он про себя.
     -  Марья  Сергеевна!-заговорил   он  наконец.  Маша  подняла  голову  и
остановила на нем глаза, отягченные непролитыми слезами.
     -  Вы не угадываете, о ком я  говорю? - спросила она. Едва дыша, Кистер
протянул руку. Маша тотчас с жаром схватилась за нее.
     - Вы мой друг по-прежнему, не правда ли?.. Что я: вы нс отвечаете?
     - Я ваш друг, вы это знаете,- пробормотал он.
     - И  вы не осуждаете меня? Вы простили мне?.. Вы понимаете меня?  Вы не
смеетесь над девушкой, которая накануне назначила свидание одному, а сегодня
говорит уже с другим, как  я  говорю с вами... Не  правда ли, вы не смеетесь
надо  мною?..-  Лицо  Маши  рдело;  она  обеими  руками  держалась  за  руку
Кистера...
     - Смеяться над вами,-отвечал Кистер,-я...  я... да я вас люблю... я вас
люблю!..-воскликнул он. Маша закрыла себе лицо.
     - Неужели ж вы давно не знаете, Марья Сергеевна, что я люблю вас?
        "Х"
     Три недели после  этого свиданья  Кистер сидел  один в своей комнате  и
писал следующее письмо к своей матери:
     "Любезная матушка!
     Спешу  поделиться  с вами большой радостью: я женюсь. Это известие вас,
вероятно, только потому удивит, что в прежних моих письмах я даже не намекал
на такую важную перемену в моей жизни,- а вы знаете, что я привык делиться с
вами  всеми  моими  чувствами,  моими  радостями  и печалями. Причины  моего
молчания объяснить  вам легко. Во-первых, я только  недавно сам узнал, что я
любим; а  во-вторых,  с моей стороны,  я тоже недавно почувствовал  всю силу
собственной привязанности. В одном из первых моих писем отсюда я вам говорил
о Перекатовых, наших  соседях;  я женюсь на их единственной дочери, Марии. Я
твердо  уверен,  что  мы  оба  будем  счастливы;  она  возбудила во  мне  не
мгновенную страсть, но глубокое, искреннее чувство, в котором дружба слилась
с любовью. Ее веселый, кроткий нрав вполне соответствует моим  наклонностям.
Она образованна, умна, прекрасно играет на фортепьяно... Если б вы  могли ее
видеть!!  Посылаю  вам  ее портрет,  мною  нарисованный. Нечего,  кажется, и
говорить, что  она во сто раз лучше своего портрета. Маша вас уже любит, как
дочь, и не  дождется  дня  свидания с  вами.  Я  намерен  выйти  в отставку,
поселиться в  деревне  и заняться хозяйством. У старика Перекатова четыреста
душ в отличном  состоянии. Вы видите,  что и с  этой,  материальной, стороны
нельзя не похвалить моего решения. Я  беру отпуск и  еду в  Москву и  к вам.
Ждите  меня  недели  через  две,  не  более.  Милая,  добрая маменька-как  я
счастлив!.. Обнимите меня..." п т. д.
     Кистер  сложил  и запечатал  письмо, встал,  подошел  к  окну,  выкурил
трубку,  подумал  немного  и  вернулся к столу.  Он достал  небольшой листок
почтовой бумаги, тщательно  обмакнул  перо  в чернила, но  долго не  начинал
писать, хмурил брови, поднимал глаза к потолку, кусал конец  пера... Наконец
он решился-и в течение четверти часа сочинил следующее послание:
     "Милостивый государь Авдей Иванович!
     Со дня вашего последнего посещения (то  есть в течение трех  недель) вы
мне не  кланяетесь,  не говорите со мной  и  как бы избегаете  моей встречи.
Всякий  человек,  бесспорно,  в  своих  поступках  волен;  вам  угодно  было
прекратить наше  знакомство-и я, поверьте, не обращаюсь к  вам  с жалобой на
вас же самих; я не намерен и не привык навязываться кому  бы то ни было; мне
довольно сознания  моей правоты. Я пишу к вам теперь  - по чувству  долга. Я
сделал предложение  Марье Сергеевне  Перекатовой и  получил  ее  согласие, а
также  и   согласие  ее  родителей.   Сообщаю   это   известие  -  прямо   и
непосредственно  вам,  для  избежания  всяких  недоразумений  и  подозрений.
Откровенно признаюсь вам,  М. Г., что я не могу слишком заботиться  о мнении
человека, который  сам  не обращает  малейшего внимания  на мнения и чувства
других  людей, и пишу к вам единственно потому,  что в этом случае я не хочу
даже подать вида, как будто поступал или поступаю украдкой. Смею сказать: вы
меня знаете  -  и  не  припишете  моего теперешнего  поступка  какому-нибудь
другому, дурному чувству. В последний раз говоря с вами, не могу не пожелать
вам, в память нашей прежней дружбы, всевозможных земных благ.
     С истинным уважением остаюсь, М. Г., ваш покорный слуга
     Федор Кистер".
     Федор Федорович отправил эту записку по адресу, оделся и велел заложить
себе коляску. Веселый и беззаботный,  ходил  он, напевая, по своей комнатке,
подпрыгнул даже раза два, свернул тетрадь романсов в трубочку и перевязал ее
голубой ленточкой... Дверь отворилась-и в сюртуке, без эполет, с фуражкой на
голове,  вошел  Лучков.  Изумленный  Кистер  остановился  среди комнаты,  не
доделав розетки.
     - Вы женитесь на Перекатовой? - спросил спокойным голосом Авдей.
     Кистер вспыхнул.
     -  Милостивый  государь,-начал он,-входя  в  комнату,  порядочные  люди
снимают шапку и здороваются.
     - Извините-с,-отрывисто возразил бретер, и снял фуражку.- Здравствуйте.
     -  Здравствуйте,  господин Лучков. Вы меня спрашиваете, женюсь  ли я на
девице Перекатовой? Разве вы не прочли моего письма?
     - Я ваше письмо прочел. Вы женитесь. Поздравляю.
     - Принимаю ваше поздравление и благодарю вас. Но я должен ехать.
     - Я желал бы объясниться с вами, Федор Федорыч.
     -  Извольте,  с  удовольствием,- отвечал добряк.- Я,  признаться,  ждал
этого объяснения. Ваше поведение со мной так странно, и я, с своей  стороны,
кажется, не заслуживал... по крайней мере не  мог ожидать... Но не угодно ли
вам сесть? Не хотите ли трубки?
     Лучков сел.  В  его движениях замечалась  усталость. Он повел  усами  и
поднял брови.
     -  Скажите,  Федор Федорыч,- начал  он наконец,-  зачем вы так долго со
мной притворялись?
     - Как это?
     -  Зачем вы прикидывались  таким... безукоризненным созданием, когда вы
такой же человек, как и все мы, грешные?
     - Я вас не понимаю... Уж не оскорбил ли я вас чем-нибудь?..
     - Вы меня не понимаете... положим. Я постараюсь говорить яснее. Скажите
мне,  например, откровенно:  давно  вы  чувствовали  расположение  к  девице
Перекатовой или воспылали страстью внезапной?
     -  Я  бы не желал говорить  с вами,  Авдей Иваныч, о  моих отношениях к
Марь