кое?  Как не стыдно  наконец... Вечные
недоразумения... Хороша перспектива в будущем! Ну, положим, я точно не прав,
не  был  у   них  пять  дней  сряду;  но  зачем  же  сейчас  выводить  такие
заключения?.. И что  за  торжественный  тон! (Взглядывает опять на  письмо и
важно  качает головой.)  Во всем этом  гораздо больше  самолюбия, чем любви.
Любовь  не так выражается. (Помолчав.) Впрочем, я точно к ним пойти должен -
сегодня же. Я перед Машей виноват, точно. (Ходит по комнате.) Я к ним теперь
же заеду, перед  департаментом...  Оно и кстати. Да, да, решительно поеду...
(Останавливается.) Да; только сначала мне ужасно будет неловко... Ну, делать
нечего!
     В передней раздается стук. Он прислушивается и прячет  письмо в карман.
Митька входит.
     Что такое?
     Митька.  Господин Фонк пришли-с.  Желают  вас видеть-с. С ними господин
какой-то-с.
     Вилицкий (помолчав немного). Проси.
     Митька выходит. Входят Фонк и Созомэнос. Вилицкий идет им
     навстречу.
     Как я рад...
     Фонк (пожимая ему руку). Петр Ильич, позвольте вас  познакомить с одним
из моих приятелей...
     Вилицкий и Созомэнос кланяются друг другу.
     Вы, может быть, слыхали... господин Созомэнос...
     Вилицкий. Как же... я...
     Фонк. Уверен, что вы оба друг друга полюбите...
     Вилицкий. Я не сомневаюсь...
     Фонк. Занимается литературой, и с большим успехом.
     Вилицкий (с уважением). Ага!
     Фонк. Он еще ничего не печатал...  но он мне на  днях прочел повесть...
Прекрасно написанное сочинение! Особенно слог - превосходный!
     Вилицкий (Созомэносу). Как заглавие, позвольте узнать?
     Созомэнос (отрывисто; он вообще отрывисто говорит). "Благородство судии
на берегах Волги".
     Вилицкий. А!
     Фонк. Много чувства, теплоты; есть даже возвышенные места.
     Вилицкий. Мне бы очень  было лестно, если б господину Созомэносу угодно
было прочесть также мне свою повесть...
     Фонк. О,  я думаю,  он  очень будет  рад... (Взглядывая на Созомзноса.)
Господа авторы от этого редко отказываются.
     Смеется; Созомэнос отвечает ему внутренним и  хриплым смехом. Вилицкий.
Садитесь, господа; да не угодно ли трубок?
     Он  подает им  чубуки и табак. Фонк  отказывается.  Созомэнос  садится,
медленно набивает трубку и медленно озирается кругом.
     Фонк (Вилицкому, пока  Созомэнос набивает трубку). И вообразите,  какая
странность! Господин  Созомэнос  до  сих  пор нисколько не подозревал в себе
литературного таланта... а  он,  как видите, не первой  молодости... Сколько
вам лет, Алки-виад Мартыныч?
     Созомэнос. Тридцать пять. А огоньку нельзя ли?
     Вилицкий (подавая ему спички со стола). Вот, вот.
     Созомэнос. Спасибо. (Закуривает трубку.)
     Фонк (Вилицкому). Притом же он и происхожденья  не русского... Впрочем,
он  в  весьма  ранних  летах  покинул  свое  отечество,  состоял   в  разных
должностях, служил большею частью в провинции; приехал, наконец, в Петербург
с  намерением посвятить себя изучению мыловаренной промышленности -  и вдруг
начал сочинять... что значит талант!
     Вилицкий с участием глядит на Созомэноса.
     Я,  признаюсь, не слишком  большой охотник до современной  словесности:
нынче как-то  странно пишут; притом  я, хотя почитаю себя совершенно русским
человеком и русский язык признаю, так сказать,  за свой родной  язык, все же
я, подобно Алкивиаду Мартынычу, не русского происхождения и,  следовательно,
не имею, так сказать, голоса...
     Вилицкий.  О,  помилуйте!  Да  вы,  напротив, вы  превосходно  владеете
русским языком; я даже всегда удивляюсь чистоте, изяществу  вашего  слога...
помилуйте...
     Фонк (скромно улыбаясь). Может быть... может быть...
     Созомэнос. Первый знаток.
     Фонк. Ну, положим. Что бишь я хотел сказать... Да!  я точно не  большой
охотник до современной словесности (садится.)
     Вилицкий садится тоже.
     но  очень люблю  хороший русский слог, правильный и выразительный слог.
Оттого-то меня  так и обрадовала повесть господина  Созомэноса... Я поспешил
изъявить ему  искреннее удовольствие. Впрочем, печатать я ему ее не советую,
потому что, к сожалению, в нынешних критиках я очень мало вкуса замечаю.
     Созомэнос  (вынув  трубку изо  рта  и уткнувшись прямо  лицом). Эти все
критики просто ничего не смыслят.
     Вилицкий.  Да;  мудрено  они  что-то  пишут.  Созомэнос  (не  переменяя
положения). Просто ничего.
     Вилицкий  (Фонку).  Все,  что вы  мне сказали  о  господине Созомэносе,
сильно возбуждает мое любопытство, и я бы очень  желал познакомиться  с  его
произведением...
     Созомэнос (все в том же  положении  и понизив голос). Ничего. (Он опять
вкладывает трубку в рот.)
     Фонк. Он  вам на днях свою повесть  принесет. (Вставая и отводя немного
Вилицкого  в  сторону.)  Вы   видите,  он  довольно  странный  человек,  что
называется, чудак; но это-то  мне в  нем  и нравится. Все настоящие писатели
большие чудаки. Признаюсь, я очень рад моему открытию. (С важностью.) Che le
brodeche. (Фонк выговаривает "Je le protege"' на немецкий лад.) Ну, а вы что
поделываете, любезный мой Петр Ильич? Как ваши дела?
     Вилицкий. Да все так же.
     Фонк. Вы эти дни в департамент не ходили?
     Вилицкий. Не ходил... (Помолчав.) Вы знаете, почему.
     Фонк. Гм. Ну, как же вы намерены теперь?..
     Вилицкий. Я вам скажу откровенно, Родион Карлыч... Я сегодня  собирался
съездить... туда... Фонк. И прекрасно сделаете.
     Вилицкий. Вы понимаете, это не  может так остаться... Я даже стыжусь...
Это, наконец, смешно. Притом я сам не  совсем прав... Мне нужно объясниться,
и я уверен, все это уладится как нельзя лучше.
     Фонк. Конечно.
     Вилицкий (оглянувшись).  Я признаюсь вам... я бы очень желал поговорить
с вами...
     Фонк. Так что ж? Что вам мешает теперь?..
     Вилицкий.  Я  бы  желал поговорить  с  вами  наедине...  Дело  довольно
щекотливое...
     Фонк (понизив голос).  Вас, может быть, стесняет  присутствие господина
Созомэноса... Помилуйте!  Посмотрите  на  него.  (Указывает  на  Созомэноса,
который погружен в тупое онемение и лишь изредка выпускает дым изо  рта.) Он
и не замечает  нас.  У него воображенье не  то, что  у нас с вами: он, может
быть, теперь на Востоке, в Америке, бог знает где. (Берет Вилицкого под руку
и начинает с ним ходить по комнате.) Говорите, что вы хотели мне сказать?
     Вилицкий  (нерешительно). Вот видите  ли, я,  право,  не знаю,  с  чего
начать...  Вы  такое мне  оказываете  расположенье.  Ваши советы  всегда так
дельны, так умны...
     Фонк. Пожалуйста, без комплиментов.
     Вилицкий (вполголоса).  Помогите мне, ради бога. Я нахожусь, как уже вы
могли заметить из наших последних
     1 Я ему покровительствую (франц ). ...
     разговоров, в весьма затруднительном положении...  Вы знаете, я женюсь,
Родион Карлыч; я собираюсь жениться... Я дал слово - и, как честный человек,
намерен свое  слово сдержать...  Я  ни в чем не могу упрекнуть свою невесту;
никакой в ней перемены не  произошло...  Я ее люблю  - и между тем... Вы  не
поверите,  одна  мысль  о  близкой  моей  свадьбе такое на  меня  производит
впечатление, такое...  что  я  иногда самого себя  спрашиваю: имею ли  я,  в
теперешнем своем положении, право принять руку моей невесты; не будет ли это
наконец с моей стороны  обман?  Что это  такое,  скажите? Боязнь ли потерять
свою независимость  или другое  какое  чувство?.. Я  в  большом затруднении,
признаюсь.
     Фонк. Послушайте,  Петр Ильич...  Вы  позволите  мне  изложить  вам мое
мнение с совершенной откровенностью?
     Вилицкий.  Сделайте одолжение!  сделайте  одолжение! (Останавливаясь  и
оглядываясь на Созомэноса.) Но, право... мне совестно перед господином... А!
да он, кажется, спит!
     Фонк. Неужели?.. В самом деле!
     Подходит к Созомэносу, который заснул, свесив голову на грудь, и в
     продолжение всего следующего разговора только изредка вздрагивает и,
     как говорится, "удит рыбу".
     Ах да, это очень забавно! (Про  себя.) Eine allerliebste Geschichte!  1
(Громко.) Это  с ним довольно  часто случается... Что за чудаки  эти господа
сочинители!  (Нагинаясь  к нему.) Спит, как моська! Но мне, право, это очень
нравится. Это очень оригинально - а?
     Вилицкий. Да-а.
     Фонк.  Ну, вот,  стало быть,  вам  теперь и  нечего  беспокоиться.  Оба
возвращаются на авансцену.
     Итак,  послушайте,  любезный мой Петр Ильич...  Вы  желаете  знать  мое
мнение насчет вашего брака... не правда ли? Вилицкий кивает головой.
     Это вопрос весьма деликатный. Я  начну с того... (Останавливается.) Вот
видите ли, Петр Ильич, по-моему, человеку, особенно в наше время, невозможно
жить без правил. По  крайней мере я, с самой  моей молодости, предписал себе
некоторые, так сказать,  законы, от которых  никогда и ни в каком случае  не
отступаю. Одно  из моих главных правил следующее: "Человек никогда не должен
себя ронять;  человек  должен чувствовать уважение  к  самому  себе,  должен
отдавать себе отчет  во всех своих  поступках". Теперь я перехожу к вам.  Вы
года два тому назад познакомились с господином Мош-
     1 Излюбленная история! (нем)
     киным,  господин Мошкин неоднократно  оказывал  вам  услуги, может быть
даже весьма значительные...
     Вилицкий. Да, да, я ему многим обязан, многим...
     Фонк. Я нисколько в этом  не сомневаюсь;  я не сомневаюсь также в вашей
благодарности... Благородство  ваших мыслей  мне слишком известно... Но  тут
представляется  вопрос,  на  который  следует  обратить  внимание.  Господин
Мошкин, конечно,  достойнейший человек; но, скажите сами, любезный  мой Петр
Ильич, вы и он, принадлежите ли вы одному и тому же обществу?
     Вилицкий. Я так же беден, как он; я еще беднее его.
     Фонк. Дело  не в  богатстве, Петр Ильич: я  говорю об образованности, о
воспитании, об образе жизни вообще... Вы извините мою откровенность...
     Вилицкий. Говорите; я вас слушаю.
     Фонк. Теперь... теперь насчет вашей невесты.  Скажите  мне, Петр Ильич,
вы ее любите?
     Вилицкий. Люблю. (Помолчав немного.) Я ее люблю.
     Фонк. Вы в нее влюблены?
     Вилицкий молчит.
     Вот, видите ли, мой друг,  любовь...  конечно...  против любви говорить
нечего: это огонь,  это вихрь, это водоворот, что хотите, словом, феномен...
с любовью точно трудно справиться. Я, с своей стороны, так думаю, что  и тут
рассудок не теряет своих  прав; но мое частное мнение в этом случае не может
служить общим  правилом.  Если вы  так  сильно любите вашу невесту,  то  нам
нечего и разговаривать с вами; все наши слова будут, так сказать, совершенно
напрасны. Но мне,  напротив,  кажется, что  вы начинаете  колебаться,  вы  в
недоумении; вы  наконец  сомневаетесь в  собственных  чувствах,- а это очень
важный  пункт.  Во всяком  случае, вы  теперь  в  состоянии,  как говорится,
принять советы  дружбы.  (Берет  Ви-лицкого за руку.)  Послушайте,  бросимте
холодный взгляд на ваши отношения к Марье Васильевне.
     Вилицкий взглядывает на Фонка.
     Ваша невеста очень любезная, очень милая девица, бесспорно...
     Вилицкий опускает глаза.
     Но, вы знаете, самый лучший алмаз требует некоторой отделки.
     Вилицкий быстро оглядывается на Созомэноса.
     Не беспокойтесь,  он спит.  Не в том вопрос,  Петр Ильич,  любите ли вы
теперь вашу невесту или нет, а  в гом, будете  ли  вы  с  нею  счастливы?  У
образованного человека есть потреб-
     ности, которым  супруга иногда не  сочувствует; его  занимают  вопросы,
которые  ей  недоступны... Поверьте,  Петр  Ильич,  равенство  необходимо  в
супружестве... то есть, позвольте, я объяснюсь. Я нисколько не допускаю того
ложного  равенства  мужа и жены, о котором  толкуют иные сумасброды...  Нет,
жена должна слепо повиноваться мужу... слепо... Вы  понимаете,  я  говорю  о
другом равенстве.
     Вилицкий.  Все это так... и я во  всем с  вами согласен. Но послушайте,
Родион Карлыч, поставьте вы себя  тоже на мое место. Как вы хотите,  чтоб  я
теперь от  своего слова  отступился?  Помилуйте!  Ведь я своим отказом  убью
Марью Васильевну... Ведь она, как  дитя,  отдалась мне в руки. Я ведь, можно
сказать,  ее вывел на свет; я ее отыскал, я навязался ей!., я теперь  должен
идти  до конца. Как вы хотите, чтоб  я сбросил эту  ответственность?.. Да вы
первый будете меня презирать...
     Фонк. Позвольте,  позвольте; я не намерен  оправдать вас  вполне; но на
ваши доводы еще можно возразить. По-моему, обязанности бывают двоякого рода:
обязанности  перед другими и обязанности перед самим собою. Какое вы  имеете
право вредить себе, портить собственную жизнь? Вы молоды,  во цвете лет, как
говорится; вы на виду; вам предстоит, может быть, блестящая карьера... Зачем
же вы хотите бросить дело, так хорошо начатое вами?
     Вилицкий. Отчего же бросить,  Родион Карлыч? Разве я не могу продолжать
службу и...
     Фонк. Конечно, вы можете, женившись, продолжать  службу- спора нет;  да
вот что,  Петр Ильич: до  всего  можно  дойти со  временем;  но  кто  же  не
предпочтет кратчайшего пути? Трудолюбие, усердие,  аккуратность - все это не
остается без награды,  точно; блестящие  способности  также весьма полезны в
чиновнике: они обращают на него внимание начальства; но  связи,  Петр Ильич,
связи, хорошие  знакомства - чрезвычайно  важная  вещь  в свете.  Я  вам уже
сообщил  мое  правило насчет  избежания близких  сношений с людьми  ни-зшего
круга; из этого  правила естественно вытекает  другое, а  именно: старайтесь
как можно  более  знакомиться  с  людьми  высшими.  И это  даже  не  слишком
затруднительно.  В обществе, Петр Ильич,  всегда  готовы  принять  чиновника
деятельного, скромного, с  образованием;  а будучи однажды принят в  хорошем
обществе,  он со временем может заключить выгодную партию, особенно когда он
одинок и не имеет никаких неуместных семейных связей.
     Вилицкий.  Я  с  вами  совершенно  согласен,  Родион  Карлыч;  но  я не
честолюбив; я сам боюсь большого  света и готов весь век  прожить в домашнем
кружку...  К тому ж я  не признаю  в  себе никаких блестящих способностей, а
усердие в
     чиновнике, как вы сами говорите, не остается без награды... Меня другие
мысли смущают. Мне все кажется, что на мне лежит нравственная обязанность...
Скажу более, я не могу подумать  об окончательной размолвке с своей невестой
без некоторого ужаса, а между тем и брак меня пугает... так что я совершенно
не знаю, на что решиться.
     Фонк  (с  важностью).  Я понимаю  состояние  вашего  духа.  Оно  не так
странно, как  вы  думаете.  Это, видите  ли,  Петр  Ильич, это  переход; это
переходное, так сказать, состояние, кризис. Поймите меня - кризис. Если б вы
могли  теперь  удалиться отсюда,  хоть на  месяц, я уверен,  вы бы вернулись
совершенно другим человеком.  И потому призовите на помощь  всю силу  вашего
характера - и решитесь!
     Вилицкий  (взглядывая на  Фонка). Вы  думаете? Но Маша,  Родион Карлыч,
Маша? Совесть меня замучит.
     Фонк. Это, конечно,  очень неприятно. Я  вполне вам сочувствую.  Но что
делать?
     Вилицкий. Я гнусный, гнусный человек!
     Фонк (строго). К чему такие  слова?  Это, позвольте  вам заметить,  это
ребячество... Вы  извините  меня... Но  искреннее  участие, которое  я в вас
принимаю...
     Вилицкий жмет ему руку.
     Конечно, Марье Васильевне  будет сначала очень тяжело; может быть, даже
ее горесть не скоро рассеется; но будемте рассуждать хладнокровно. Вы совсем
не так виноваты, как вы думаете. А ваша невеста, с своей стороны, вам должна
быть даже благодарна... Вы протянули ей, так сказать, руку, вы первый вывели
ее из мрака тьмы, вы разбудили ее дремлющие способности, вы, наконец, начали
ее  образование...  Но  вы  пошли  далее.  Вы  возбудили  в  ней  надежды  -
несбыточные; вы ее  обманули,  положим,  но вы  сами обманулись... Ведь  вы,
повторяю, не притворялись влюбленным, не обманывали ее с намерением?
     Вилицкий (с жаром). Никогда, никогда!
     Фонк. Так из чего же вы так волнуетесь? Зачем упрекаете себя? Поверьте,
мой любезный Петр Ильич, вы до сих пор, кроме добра, ничего не сделали Марье
Васильевне...
     Вилицкий. Боже мой, боже мой! На что решиться?
     Фонк молча глядит на него.
     Вы должны презирать меня...
     Фонк. Напротив, я об вас сожалею.
     Вилицкий. Но уверяю вас, Родион Карлыч,  я  еще найду  в себе  довольно
силы, чтоб выйти из этого  положения... Я вам душевно благодарен за все ваши
советы... Я не думаю, чтоб я совершенно был с вами согласен, всех ва-
     ших  заключений я  принять  не  могу...  Я  пока еще  не  вижу  никакой
необходимости переменить свое решение; но...
     Фонк. Я нисколько этого  не  требовал,  Петр  Ильич...  Обдумайте  ваше
положение сами...
     Вилицкий. Конечно, конечно... Я несказанно благодарен...
     Фонк. Мое дело, вы  понимаете, здесь постороннее.  Вилицкий. Ради бога,
Фонк, не говорите этого...
     Митька входит из передней.
     Кто это? А! ты? Чего тебе надобно?
     Митька посмеивается. Что такое?
     Митька. Госпожа какая-то вас спрашивают-с.
     Вилицкий. Кто?
     Митька (опять ухмыляясь). Госпожа-с. Дама-с. Вас одних желают видеть-с.
     Вилицкий  (с  волнением  взглядывает  на  Фонка  и  опять  обращается к
Митьке). Зачем же ты не сказал ей, что меня дома нет?
     Митька ухмыляется. Где эта дама?
     Митька. В передней-с.
     Фонк (понизив голос). Да неужели ж вы станете с нами церемониться? Мы с
ним (указывая на  Созомэноса) уйти  можем.  (Будит  его.) Алкивиад Мартыныч,
проснитесь.
     Созомэнос мычит. Проснитесь.
     Созомэнос открывает глаза.
     Как можно эдак спать?
     Созомэнос. А  я точно,  кажется,  вздремнул.  Фонк.  Да,  вздремнули. А
теперь пойдемте. Пора.
     Созомэнос медленно поднимается.
     Вилицкий  (который  все   время  стоял  неподвижно,  вдруг,  торопливым
голосом). Да зачем же, господа, зачем же вы уходите?
     Фонк. Как же...
     Вилицкий.  Может быть,  это  так,  ничего.  Это  так,  кто-нибудь  меня
спрашивает.
     Созомэнос (громко). Мы, пожалуй, можем остаться.
     Фонк (Созомэносу). Тссс... Алкивиад Мартыныч, поймите... К ним вот дама
пришла...
     Созомэнос (хрипло и выпуча глаза). Дама?
     В и л и ц  к и й. Да это ничего не значит... Я вас уверяю, это так. Это
что-нибудь такое... Я не знаю... это ничего.
     Созомэнос (так. же хрипло). Молодая?
     Вилицкий. Я, право, не знаю... Да не  хотите ли вы, господа,  пройти ко
мне  в  спальню, на минуточку,  а  то  через  переднюю, может  быть, знаете,
неловко... На одну минуту.
     Фонк. Как угодно... но, пожалуйста, не церемоньтесь.
     Вилицкий. Нет,  право,  если  вам  не к спеху,  если вы  не  собирались
куда-нибудь, останьтесь, пожалуйста. Мы еще поболтаем.
     Фонк. Извольте, с удовольствием. Пойдемте, Алкивиад Мартыныч.
     Оба направляются к двери направо.
     Созомэнос (на ходу, Фонку). Молодая? а? Фонк (с улыбкой). Я не знаю...
     Оба входят в спальню.
     Митька (который  все стоял, заложи  руки  за спину  и посмеиваясь). Так
как-с прикажете-с? Вилицкий. Проси, разумеется.
     Митька выходит. Вилицкий запирает дверь направо и возвращается на
     авансцену. Входит Маша, в шляпке под вуалем, и останавливается,
     не дойдя до середины комнаты. Вилицкий приближается к ней.
     Позвольте   узнать,   с  кем   я  имею...  (Вдруг  вскрикивает.)  Марья
Васильевна!
     Маша подходит  нетвердыми  шагами к дивану, садится и  поднимает вуаль.
Она очень бледна.
     Вы!., здесь,  у меня!.. (В течение  всей следующей сцены Вилицкий часто
взглядывает на дверь спальни и говорит вполголоса.)
     Маша (слабо). Вы меня не ожидали, не правда ли?..
     Вилицкий. Мог ли я подумать...
     Маша. Вы меня не ожидали... Не бойтесь, я скоро уйду... Вы одни?
     Вилицкий. Один... но...
     Маша. Мне, кажется, я слышала голоса...
     Вилицкий. У меня были приятели... они ушли...
     Маша. Я тоже сейчас уйду... Давно вы вернулись из-за города?
     Вилицкий (с сму