илось с  мадьярами  и
венгерская  аристократия  снова  приобрела влияние в государственных  делах,
началось  преследование  всего  русского.  Сам  Добрянский был  устранен,  а
местная интеллигенция подверглась гонению.
     Что же касается Галиции, то там произошло подлинное чудо.  Несмотря  на
многовековое вытравливание всякой памяти  о ее русском  прошлом, несмотря на
усиленную иноземную колонизацию, в  ней восторжествовало руссофильство. Хотя
там сделана была попытка разработки местного наречия, но никто иной, как сам
Яков  Головацкий,  инициатор этого  дела, пришел к  заключению о  ненужности
таких опытов, при наличии развитого русского языка.
     Для него, как и  для подавляющого большинства культурных галичан, выбор
предстоял  не между  местным русинским  наречием и  русским языком,  а между
польским  и  русским.  Галичанин  должен быть  либо  поляком, либо русским -
среднего  нет.  Стали  издаваться  газеты  на  русском языке.  Одной из них,
"Слову",  выпала  роль  столпа,   вокруг  которого   стали  собираться   все
"москвофилы".  Редактировал ее Яков  Головацкий. Разумеется, язык как  этой,
как  и  других  газет  оставлял  многого  желать  с   точки  зрения  русской
грамотности, но редактора и писатели старательно работали над овладением ею.
В. Дзедзицкий выпустил брошюру: "Как малороссу в один час научиться говорить
по-русски".  Еще  в 1866 г.  в  "Слове"  появилась  статья,  рассматривавшая
русинов и  русских как  один  народ и  доказывавшая, что между  украинцами и
великороссами  нет  никакой  разницы. Вся  Русь,  по  словам газеты,  должна
употреблять  единый  литературный русский  язык. Статья эта сделалась как бы
манифестом  "москвофилов".  Кроме Якова Головацкого, к  ним примыкало немало
видных людей, из коих  необходимо особо упомянуть Наумовича, бывшего сначала
польским  патриотом, а  потом прошедшего тот же путь,  что и Я. Головацкий -
через увлечение галицийским народничеством к москвофильству.
     Причины   подобного   тяготения   к  России   в  стране,  где  польское
просвещение, польский  язык сделали  такие успехи и  где интеллигентный слой
людей представлен исключительно униатским духовенством, были бы необъяснимы,
если  бы не  церковно-славянский  язык. Униатская  Церковь  служила на  этом
языке,  и  он-то спас  галичан  от  окончательной полонизации.  Он постоянно
напоминал  о  едином  русском  корне,   о  прямой  преемственности  русского
литературного языка с языком киевской Руси. Вот почему вожаки украинства так
ненавидели и ненавидят "церковнославянщину".
     Москвофилы  не  ограничились пропагандой русского языка и  культуры, но
начали проповедь полного объединения  Галиции с Россией, по  каковой причине
их   прозвали   также   "объединителями".  Они  заводили  связи   с  русским
образованным  обществом,  главным  образом через М.  П. Погодина,  выпускали
русские книги, издали сочинения Пушкина,  а  в  конце 90-х  годов во  Львове
образовалось литературное общество имени А. С. Пушкина. Инициаторы движения,
вроде  Головацкого,  Плещинского,  Наумовича,  до  такой степени  прониклись
сознанием необходимости слияния русин  с русскими,  что  сами, впоследствии,
переселились   на   жительство   в   Россию,   где   продолжали   заниматься
научно-литературной деятельностью.
     Сколь  велико  было руссофильство галичан  во второй половине XIX века,
свидетельствует  "сам"  Грушевский.  "Москвофильство,  -  по его  словам,  -
охватило почти  всю тогдашнюю интеллигенцию Галиции, Буковины и закарпатской
Украины"   {168}.   Другим   свидетельством   может   служить   деятельность
Драгоманова. Сам он, хоть и не проживал  в Галиции (за исключением короткого
времени),  но  следил  за  нею внимательно,  и  когда  убедился во  всеобщих
симпатиях к России,  стал через своих друзей и  единомышленников учреждать в
Галиции  русския  библиотеки  и  распространять русскую  книгу.  "Смело могу
сказать,  говорил  он  впоследствии,  -  ни  один  московский славянофил  не
распространил  в  Австрии  столько   московских  книг,  как  я,  'украинский
сепаратист'". Преследуя, в первую голову, задачу социалистической пропаганды
и просвещения, и не  будучи  узким националистом, он понял,  на каком  языке
можно успешнее всего добиться  результатов  в этом направлении. В 1893 г. он
обращал внимание своих надднепрянских читателей на факт неизменного перевеса
москвофилов на  всех выборах в Сейм  и в Рейхстаг. До  самой  войны  1914 г.
москвофильство  пользовалось симпатиями БОЛЬШИНСТВА галичан и если бы не эта
мировая  катастрофа,  неизвестно, до каких  бы размеров  разрослось  оно. Но
аресты  и  избиения  в  начале  войны,  а  особенно  после  кратковременного
пребывания  в Галиции русских войск, нанесли ему  тяжелый удар. Русофильская
интеллигенция   оказалась   уничтоженной   {169}.   Морально   ее   доконала
большевицкая революция в России, открыто принявшая сторону самостийнического
антирусского меньшинства.
     Это  антирусское меньшинство  называлось  "народовством", но, как часто
бывает  в  политике,  название  не только не выражало его сущности,  а  было
маской,   скрывавшей  истинный   характер   и  цели   объединения.   Ни   по
происхождению, ни  по духу,  ни по роду деятельности оно не было народным  и
самое бытие свое получило не от народа, а от его национальных поработителей.
     Поляки, истинные  хозяева  Галиции,  были чрезвычайно  напуганы  ростом
москвофильства.  Пользуясь  своим  первенствующим  положением  и  связями  с
австрийской бюрократией, они сумели  внушить венским кругам боязнь опасности
могущей произойти для Австрии от  москвофильского движения и  требовали  его
пресечения. Австрийцы вняли.
     Какого-нибудь твердого взгляда на галичан в Вене до тех пор не было; до
середины 30-х годов их просто не замечали. Когда вышла "Русалка Днестровая",
директор австрийской полиции  Пейман воскликнул: "Нам  поляки создают хлопот
по  горло, а эти глиняные головы  хотят еще похоренную  рутенскую народность
возрождать"! Но вскоре "рутенская" народность пришлась кстати.
     В 1848  г., когда польское движение  приняло угрожающий  для австрийцев
характер, галичане были натравлены на поляков.  Такое же  натравливание едва
не произошло  в  1863 г., когда галичанам было сказано, что пора  "den Herrn
Polen  einbeizen".  Каждый  раз  такое обращение  к  русинам  сопровождалось
ласками  и предоставлением различных привилегий.  В 1848  г., по  инициативе
австрийцев была  создана "Головна Руска  Рада" -  некое  подобие  русинского
парламента. Рада издавала "Зорю Галицкую" и основала Народный  Дом в Львове,
но,  будучи  искусственно  порожденной, просуществовала недолго. В  1851  г.
полякам  удалось  сговориться  с  австрийцами,  и те перестают  поддерживать
русинов.  Рада  распадается.  Эта  слабость и  безпомощность  перед поляками
усиливала москвофильское движение.
     Особенный подъем  русских  симпатий начался с  1859 г.,  когда  полякам
удалось  захватить управление Галицией  полностью в свои  руки  и  встать  в
качестве средостения между русинами и австрийским правительством.
     Назначенный  наместником  Галиции  польский  граф   Голуховский   повел
систематическое  преследование всего, что мешало полонизации края.  Жертвами
его стали,  прежде  всего, деятели руссофильской  партии, в частности  Я. Ф.
Головацкий, занимавший с  1848 г. кафедру  русского  языка  и  литературы во
Львовском университете. Голуховский вытеснил его  не только из университета,
но  удалил, также, из двух  львовских  гимназий  и  запретил  к употреблению
составленные   им  учебники.   В   значительной   мере  под  влиянием   этих
преследований,  Головацкий  переселился в 1867  г. в  Россию,  где  сделался
председателем комиссии для разбора и издания древних актов в  Вильне. Такова
же судьба некоторых других видных руссофилов, вроде Наумовича. Но наибольшее
впечатление на  русинов  произвел выдвинутый Голуховским  проект  введения в
галицкой  письменности  латинского  алфавита,  так  называемого  "абецадла",
грозившего им окончательной  полонизацией.  Все  русское  с этих  пор  стало
пользоваться особенной популярностью, а русская азбука и церковно-славянский
язык стали знаменем в борьбе с воинствующим полонизмом.
     Поляки, впрочем, скоро  поняли,  что  полонизация  галичан  в  условиях
Австрийской Империи -  дело нелегкое. Нашлись  люди,  доказавшие, что оно  и
ненужное.  Украинизация  сулила  больше выгод;  она не  столь  одиозна,  как
ополячивание, народ легче на нее поддается, а сделавшись украинцем  - уже не
будет русским.
     В этом  духе началась обработка  венского  правительства, которому идея
украинизации   нравилась  тем,  что  позволяла  перейти  из  оборонительного
положения в наступательное.
     Обрусение галичан чревато было опасностью  отделения края, украинизация
не  только  не  несла  такой  опасности, но  сама  могла  послужить  орудием
отторжения  Украины  от России и  присоединения  ее к Галиции. Полагали, что
хорошей  приманкой в этом отношении станет конституция  1868 г.,  по которой
все населявшие Австрийскую  Империю  национальности получили  равноправие  и
культурную автономию.  Галичанам  ставилась задача:  прельстить Украину этой
конституцией.  "Русско-украинское  слово, -  писал  львовский  профессор  О.
Огоновский, - замолкло  в южной России и пользуется  мирным приютом только в
монархии  австро-венгерской,  где  конституция  дает  отдельным  народностям
свободу оберегать исконные народные права".
     Австрийцы,  по-видимому,  до   такой  степени   увлеклись   мечтами  об
отторжении  Украины,  что  с течением  времени возникла  идея  подыскать для
будущего  украинского королевства  достойного  кандидата на  трон,  какового
нашли в лице принца Вильгельма Габсбургского, названного Василем Вышиванным.
В  Вене  и  в  Львове  заинтересованные  круги убедили  "Василя" перейти  из
латинского   обряда   в   Унию.   Сам   наследник   австрийского    престола
Франц-Фердинанд принял горячее участие в этой авантюре.
     Как  только  польский  план в  Вене  получил санкцию, в  Галиции тотчас
возникла "народная" партия в противовес "объединителям" (москвофилы) и целый
вспомогательный аппарат  в  лице  О-ва "Просвита", газет  "Правда",  "Дило",
"Зоря", "Батькивщина" и многих других.
     Ядро и основу "народной" партии  составило униатское духовенство. Уния,
в  свое  время, задумана была в целях денационализации  подвластного  Польше
русского населения,  но  цели  своей  не достигла. Через несколько поколений
после насильственного обращения, галицкое население стало рассматривать свою
новую   Церковь,  как   "национальную",  отличную   от   польской.   Но   то
обстоятельство,  что  униаты находились  в  юрисдикции  Ватикана,  испытывая
постоянное влияние иезуитов, венских и краковских  папских миссий,  не могло
не наложить  печати на галицкое духовенство.  Оно не могло  выйти  из  русла
общественно-политических  идей  католицизма  и  сделалось  распространителем
ультрамонтанства в крае. Особенно ревностно служил этим целям "Русский Сион"
-  орган львовских церковников. Он же стал одним из органов  "народовства" и
даже начал с некоторых пор печататься в типографии "Наукового Товариства им.
Шевченка", а  о.  Качали,  политический руководитель униатского духовенства,
сделался  председателем  этого  "товариства"  -  любимого детища народовской
организации.  "Правда",  главный  орган   народовцев,  не  только  оказывала
всяческое  почтение  "Русскому  Сиону",  но  в  1873   году   распространяла
предвыборный  манифест  клерикалов.  Немало  молодых  людей  из  духовенства
вступило в ряды народовцев.
     Светская  народовская  интеллигенция  чрезвычайно довольна  была  таким
союзом.   Драгоманову  приходилось   неоднократно   слышать   от   львовских
украинофилов,  что Уния - "саме украинська вира  бо вкупи и православна и не
москивська". Эта  светская  интеллигенция представлена  была большею  частью
поэтами, литераторами, учителями, чиновниками. Среди них встречалось не мало
поляков,   умело  прикидывавшихся   друзьями  галицийского  народа  и  рьяно
поддерживавших украинизацию.
     Уже    из     этих     кратких    сведений     можно    заключить    об
общественно-политическом  и культурном  лице  народовства.  Оно задумано как
строго   охранительное,  с  точки  зрения  австрийской  государственности  и
польских аграриев. Униатское ультрамонтанство придало ему колорит, явившийся
полной неожиданностью для Драгоманова, стремившегося изо всех  сил в Галицию
- обетованную землю свободы. Как раз  в тот год, когда ему удалось вырваться
из фараонской России, в Галиции разыгрался любопытный эпизод. Туда пришло из
Праги  новое двухтомное  издание "Кобзаря", в которое  попали  стихи и поэмы
дотоле  неиздававшиеся.  Это  было в  пятнадцатую годовщину смерти Шевченко.
Нынешний читатель, знающий, каким ореолом святости окружен у галичан "пророк
и мученик УкраиныРуси", подумает,  что "Кобзарь" был встречен с  колокольным
звоном.  Встреча,  однако, вышла совсем  иной. Весь клерикальный Львов кипел
возмущением.  Требовали отмены вечеров  и празднеств, назначенных  по случаю
траурной годовщины. Профессор  Омельян Огоновский написал в "Русском Сионе":
"Заявляю публично, що если бы я був знав, що в Станиславови устрояется вечер
в память  Шевченко, то бувбим учеником моим таки из  кафедри заказав удил  в
том брати".
     Причина  такой  реакции  заключалась  в  стихах  "апостола", совершенно
неприлично звучавших для церковного уха: "Все брехня: попи й цари". Или:
     . . . . . будем, брате,
     3 багряниць онучи драти,
     Людьки з кадил закуряти,
     "Явленными" печь топити,
     Кропилами будем, брате,
     Нову хату вымитати.
     Атеизм  Тараса Григорьевича был  замечен  еще  в  России,  где на  него
составили,  однажды, протокол по поводу  богохульных  речей. Максимович  сам
рассказывал Костомарову, что  под Каневым  Шевченко держал речь  в шинке про
Божию Матерь, называя ее "покрыткой" и отрицая непорочное зачатие. Поэма его
"Мария", написанная, видимо,  под впечатлением пушкинской Гаврилиады, вполне
подтверждает наличие у  него  таких взглядов. Особенно возмутила Огоновского
сцена с Архангелом Гавриилом, когда он "у ярочку догнав Марию...".  Едва ли,
однако, не самыми одиозными были стихи о Папе Римском:
     На апостольском престоле
     Чернец годованый сидить.
     "Одно еще було отрадою нашою, - писал Огоновский, - що у нас не було до
сих пор контррелегийных  (антирелигиозных) писем  в  языци руським.  Теперь,
однако, и тии появились, а то в роди поэзий шевченковских".
     Обнаружив  в этих "поэзиях" "много такого, що вири  й  моральности есть
шкодливе" - клерикалы обрушились  на общество "Просвиту", главного виновника
пражского издания  "Кобзаря" и распространителя его в Галиции.  И тут воочию
стало  ясно, кто хозяин народовского  движения.  "Просвита"  вела  себя, как
провинившийся школьник и робко оправдывалась, ссылаясь  на то,  что Шевченко
не  католик  и   не  знает  хорошо   догматов.  Ссылались  на  его  душевную
неуравновешенность,  как  результат  перенесенных  в  ссылке  страданий,  но
"поэзий" своего  пророка  никто и не думал  защищать. В  умаление своей вины
"Просвита"  указала  на  то, что  вредное  влияние  шевченковских  стихов на
юношество сведено к минимуму,  благодаря разделению "Кобзаря" на два тома. В
первом собрано все,  что народ может читать без вреда для своего умственного
и  нравственного  здоровья,   и,  только  во  второй  том  попали  "опасныя"
произведения. Но второй том выпущен в  меньшем количестве экземпляров, стоит
гораздо дороже, и продавать его будут не всякому, а так сказать, "смотря  по
человеку". Шевченко  оказался поделенным на  две части  - одну для профанов,
другую для посвященных.
     Опасен он был и такими поэмами,  как "Гайдамаки", где воспевается резня
польских панов  украинскими  мужиками.  Мотив  ненависти  крестьян  к  барам
совершенно  был  неприемлем  для  Галиции,  и Шевченко стали  причесывать  в
местном  вкусе.  Когда  львовское  народовство  не  определилось  еще  и  не
сформировалось, галицкия газеты вроде "Меты",  "Вечерныци", помещая статьи о
певце "казацкоукраинской республики" и рисуя его пророком  восстания  против
Москвы,  не  забывали всегда прибавлять - "и  Польши".  Но уже к  концу 60-х
годов, особенно после образвания  общества "Просвита", Польша  изымается  из
подобных контекстов. В  книжке  Ом.  Петрицкого  "Провидни идеи в письмах Т.
Шевченко", выпущенной в 1872 г., поэт представлен только, как враг Москвы. В
1877 г., в "Газете Школьной", тот же Петрицкий писал: "Шевченко був отвертим
противником России и ии  панування над  Украиной". Но  ни  о Польше,  ни  об
Австрии,  владевшей изрядным  куском территории, которую  Петрицкий именовал
тоже Украиной, не сказано ни слова.
     По  свидетельству  Драгоманова,  на   всех  вечерах  и  концертах,  где
декламировались стихи  Шевченко,  на  всех чтениях  для  народа,  можно было
заметить строгий отбор:  все антипольское,  антиклерикальное,  антипомещичье
устранялось. Допускалось только антимосковское.
     Случай  с "Кобзарем" был полной неожиданностью для Драгоманова,  и  уже
тогда раскрылись у  него  глаза на народовство,  названное  им  впоследствии
"австро-польской победоносцевщиной".  Вместо свободы мысли, слова, совести и
всех  демократических  благ,  ради  которых  покинул  родину,  он  увидел  в
конституционной стране такой вид нетерпимости и зажима, который хуже цензуры
и  административных  запретов. Церковный  контроль над умственной жизнью был
ему особенно тягостен,  он  полагал, что религия и  общественно-политическая
жизнь - две  сферы, которые не должны соприкасаться. В украинском вопросе он
особенно  стремился  к исключению  каких бы  то ни было  религиозных  тем  и
мотивов. Но не так думали львовские "диячи".
     Церковное  влияние им представлялось важнейшим  политическим рычагом. В
продолжении второй  половины XIX века, в  Галиции шла  деятельная  работа по
перестройке  Унии  на латинское  католичество.  Возникшая  в  XVI  веке, как
ступень к переходу от православия в католицизм, она  теперь, через 300  лет,
собиралась как бы завершить  предназначенную ей миссию. Инициатива исходила,
конечно,  от польско-австрийских  католических  кругов  и от  Ватикана. Само
собой  разумеется, что государственно-краевая польская власть всемерно этому
содействовала. Дошло  до открытой  передачи одного  униатского  монастыря  в
ведение  иезуитов.  П. Кулиш  выпустил, по этому поводу,  брошюру в  Вене  с
протестом против  возобновления католического  Drang  nach Osten  в Галиции;
энергично  восстали  и "москвофилы". Но  среди народовцев началось брожение.
Сначала, большинство было явно против церковной реформы и посылало совместно
с москвофилами специальную депутацию в Вену для выражения  протеста, однако,
под  натиском   реакционного  крыла   возглавлявшегося   "Моисеем  львовских
народовцев" Володимером Барвинским,  оппозиция большинства была сломлена и к
концу  80-х годов отказалась  от  противодействия реформе. Только  небольшая
группа,  собравшаяся вокруг  газеты "Дело" - "щось  бормоче  проти ней та не
зважуется на  ришучу  оппозицию"  {170}.  Но  и  эта  группа  была  яростной
противницей каких бы то ни было  симпатий к православию, проявлявшихся среди
москвофилов.  Малейшее  выступление в  пользу православия  вызывало  у  всех
народовцев,   без  исключения,  крики  об  измене  нации  и   государству  и
немедленное обращение за помощью к панско-польско-католической полиции.
     Не  меньше,  чем  веротерпимость,  раздражала  народовцев  "хлопомания"
Драгоманова,  его  превознесение  мужика,  простого   народа,  и  постоянное
напоминание  о  его  интересах.  На этой почве  у  них  и  произошло  первое
столкновение  с  ним в  1876-1877  г.г.  Защищать  мужика  против  барина  и
натравливать  его на барина  можно  и  желательн