й  наблюдатель  заметил:  "Гетман
стрельцами крепок. Без них  хохлы давно бы его уходили, да стрельцов боятся"
{52}. Постепенно,  Мазепа  заменил  их польскими сердюцкими  полками. В 1696
году,  киевский  воевода кн.  Барятинский  получил от  стародубского  жителя
Суслова  письмо,  в котором  тот пишет:  "Начальные  люди  теперь  в  войске
малороссийском все поляки. При Обидовском, племяннике Мазепы,  нет ни одного
слуги казака. У  казаков жалоба великая на гетманов, полковников и сотников,
что  для  искоренения  старых  казаков, прежние  вольности  их  все  отняли,
обратили их себе в подданство, земли все по себе разобрали. Из которого села
прежде на службу  выходило  казаков  по  полтораста,  теперь  выходит только
человек  по  пяти  или по шести. Гетман держит у  себя в милости и призрении
только  полки охотницкие, компанейские и сердюцкие, надеясь на их верность и
в этих полках нет ни одного человека природного казака, все поляки... Гетман
в нынешнем походе стоял полками порознь, опасаясь бунту; а если б все  полки
были в одном месте,  то у  казаков  было совершенное намерение старшину  всю
побить" {53}.
     Бунт  полтавского полковника Пушкаря против Выговского  был бунтом этой
демократической  части  казачества  против значных.  Когда старшина,  бросив
Выговского и  собравшись вокруг Юрия Хмельницкого, искала путей  возвращения
под царскую руку, она прежде  всего домогалась устранения простого народа от
участия  в  политической  жизни  и  добивалась  полной  его  зависимости  от
"значных". В предъявленных  кн. Трубецкому  14  статьях, значился пункт и  о
воеводах, которых казачество нигде кроме Киева не хотело видеть.
     Но  события  1657-1659 г.г.  укрепили  Москву в сознании  необходимости
внимательнее прислушиваться  к  голосу  низового населения  и по возможности
ограждать его  от хищных поползновений старшины.  Это отнюдь не выражалось в
потакании  "черни",  в   натравливании  ее  на  "значных",  как   утверждает
Грушевский. Будучи государством помещичьим, монархическим, пережившим в XVII
веке  ряд страшных бунтов и народных волнений, Москва боялась играть с таким
огнем,  от  которого сама  могла  сгореть.  Не установлено ни одного случая,
когда  бы царское  правительство применяло подобные  методы в Малороссии. Но
оно прекрасно поняло, что не казаки удерживают страну под царской властью, а
простой народ. В ответ на 14 статей, Трубецкой выдвинул свои пункты: Гетману
без совета всей черни  в полковники и в начальные  люди никого не выбирать и
не увольнять. Самого гетмана, без царского указа не сменять. Начальных людей
гетман не может  казнить  смертью,  как это  делал  Выговский,  без  участия
царского  представителя.   Запрещается  распространять  казачьи  порядки  на
Белоруссию.   Воеводам  царским  быть  в  Переяславле,  Нежине,   Чернигове,
Браславле,  Умани, но в войсковые казачьи права и вольности не вступаться, у
реестровых  казаков  на дворах  не ставиться  и  подвод у них не  брать. Без
царского указу войн не начинать и на войну не ходить. За самовольное ведение
войны - смертная казнь.
     Сопоставление этих условий и контр-условий ясно обнаруживает стремление
старшины  изменить дух и букву переяславского  присоединения, в то время как
Москва упорно стоит на их сохранении.
     Хотя  новый  гетман   и  руководившие  им   казацкие  воротилы  приняли
требования Трубецкого и подписали их не прошло и года, как Юрий  Хмельницкий
изменил.
     Необычайный переплет событий на Украине, вызванный изменой  Выговского,
сорвал  фактически  и  отсрочил еще  на  несколько  лет  намеченное  Москвой
введение  воевод. Только  в Киеве  им удалось  удержаться; в большинстве  же
других городов,  вследствие  поднявшейся сумятицы,  воеводы  не утвердились.
Возобновление переговоров о введении воеводского управления началось лишь  в
1665 году по инициативе гетмана Брюховецкого. Но, чтобы понятной стала самая
его инициатива, необходимо сказать несколько слов  о приходе  к власти этого
человека.
     Иван Мартынович Брюховецкий  начал свою карьеру,  как кошевой атаман  в
Сечи.  Отсюда он  стал  вмешиваться в события  левого  берега,  заявив  себя
ревностным  сторонником  Москвы,  но  в  отличие  от  Самка  и  Золотаренка,
представлявших значное  казачество, Брюховецкий держал сторону "черни".  Его
соперничество  носило, таким образом,  социальный  характер. Когда,  18 июня
1663  г.,  собралась  в  Нежине  "черневая"  рада, т.  е.  такая  в  которой
участвовали наряду со значными также простые казаки, ни  в каких реестрах не
состоявшие,  то  царскому  посланнику  кн. Гагину  не  дали  даже  прочитать
царского  указа  об  избрании  гетмана  -  толпа  начала  выкрикивать  имена
кандидатов,  главным  образом, Самка  и Брюховецкого. Запорожцы кинулись  на
сторонников Самка, столкнули кн. Гагина с его места и провозгласили гетманом
Брюховецкого.  В свалке убито  было несколько человек,  а  Самко едва спасся
бегством в  воеводский шатер.  Он жаловался на  незаконность выборов.  Гагин
созвал новую раду, но она оказалась  для  Самко еще более печальной по своим
результатам. Те, что стояли,  вначале, за него, -  перешли теперь на сторону
Брюховецкого.
     "Чернь",  не довольствуясь  "избирательной"  победой, кинулась  грабить
возы  старшины,  а  потом  резать  и  саму  старшину.  Три дня  продолжались
убийства. Самко и Золотаренко выволокли на  войсковой суд, обвинили в измене
и казнили вместе с толпой их сторонников.
     Пред нами - первый случай прихода к власти "черни",  сумевшей выдвинуть
на  гетманство  своего ставленника.  Этим объясняется  успех Брюховецкого  в
первые годы его  гетманства.  Ему удается довольно быстро навести порядок на
левой  стороне Днепра, а  потом перекинуться  и  на правый, где  его влияние
стало расти так быстро, что встревожило П. Тетерю, заставив его искать путей
для перехода на  сторону Москвы.  Сам Иван  Выговский, всеми оставленный, но
носивший титул "гетмана русского и  сенатора польского",  стал подумывать об
измене королю.
     В 1664 г.  он снесся  с  полковником Сулимою, дабы поднять  восстание в
пользу царя,  перебить  польских  старост  и отнять имения  у шляхты. Он был
расстрелян  поляками.  "Чернь",  по  обеим сторонам  Днепра,  тяготела,  как
прежде,   к   Москве.  Почувствовав  за   собой  мощь  низового  казачества,
крестьянства и горожан, Брюховецкий сразу понял, какую позицию должен занять
в  отношении  Москвы.  В 1665  г. выражает он желание "видеть пресветлые очи
государевы" и  11 сентября является в  Москву  во  главе пышной свиты  в 535
человек.  Поведение  его в  Москве столь  необычно, что заслуживает  особого
внимания. Он  сам просит  царя о присылке воевод и ратных людей в украинские
города и сам выражает пожелание, чтобы сборы с мещан и с поселян, все поборы
с  мельниц, кабаков,  а также таможенные сборы шли в пользу государя. Просит
он  и  о  том,  чтобы  митрополит  киевский  зависел  от  Москвы,  а  не  от
Константинополя.  Казалось,  появился  наконец  гетман за  хотевший  всерьез
уважать суверенные права Москвы и понимающий свое подданство не формально, а
по настоящему. Желая дать  как можно больше доказательств  благих намерений,
Брюховецкий  выражает пожелание жениться на  девушке  из почтенного русского
семейства.  За  него  сватают княжну Долгорукую и самому ему жалуют боярское
звание.
     Враги Брюховецкого,  значные казаки, находившиеся  в лагере П. Тетери и
П.   Дорошенко,  объявили  его  изменником   и  предателем  казачества,  но,
совершенно   очевидно,  поведение  Брюховецкого  объясняется  желанием  быть
популярным  в народе. От гетмана выбранного  "чернью"  народ  ждал  политики
согласной с  его чаяниями. Известно, что  когда  воеводы  стали  прибывать в
малороссийские города,  жители  говорили казацким  старшинам  в  лицо:  "Вот
наконец  Бог избавляет нас; впредь  грабить нас и домов  наших  разорять  не
будете" {54}.
     Тем  не менее,  по прошествии известного  времени, "боярин-гетман",  по
примеру Выговского и Хмельницкого, изменил Москве. Причины были те же самые.
Почувствовав себя прочно, завязав крепкие связи в Москве, заверив ее в своей
преданности  и  в  то же  время  снискав  расположение простого  украинского
народа,  гетман   вступил  на  путь  своих   предшественников   -  на   путь
беззастенчивого обогащения и обирания населения.
     Окружавшая  его старшина,  вышедшая  из "черни", очень  скоро забыла  о
своем происхождении и начала  притеснять  вчерашнюю братию с таким усердием,
что  превзошла прежнюю "значную" старшину. Результат не замедлил  сказаться.
Прелесть добычи  породила  ревность и  боязнь лишиться хотя  бы части ее.  В
московской  администрации, которую  сами  же  пригласили,  стали усматривать
соперницу.  И это  несмотря  на  то, что воеводы  лично  никаких податей  не
собирали,  собирали по-прежнему "полковники  с  бурмистрами и войтами по  их
обычаям".   Собранные   суммы   передавались   воеводам.   Местная   казачья
администрация не упразднялась и не подменялась москалями. Тем  не менее,  не
успели  воеводы с  ратными людьми прибыть в города, а им уже стали говорить:
"Вот казаки заведут гиль и вас  всех отсюда погонят". Русских стали называть
злодеями и жидами. Особенно заволновалось Запорожье. Запорожцы, в отличие от
реестровой  старшины,  боялись  воевод  не   по  фискальным,  а  по  военным
соображениям.  Они  заботились,  чтобы  не  было  пресечено  их   привольное
разбойничье  житье в Сечи.  Малейший  намек  на  покушение,  в  этом смысле,
вызывал у них  реакцию. Когда Москва, по совету Брюховецкого, решила послать
свой гарнизон в крепость Кодак, расположенную близко к Сечи  и служившую как
бы  ключом  к  Запорожью,  это  послужило  причиной  антимосковских  выпадов
сечевиков. В мае 1667 г. ими было зверски перебито московское  посольство во
главе  со стольником Лодыженским, ехавшее по Днепру в  Крым. Кроме того, они
стали сноситься с правобережным гетманом Дорошенко, с Крымом, с поляками, со
всеми  врагами  Москвы.  К  казачьему  недовольству  присоединилось открытое
раздражение  высшего  духовенства,  перепуганного  просьбой  Брюховецкого  о
поставлении в Киев митрополита московской юрисдикции. Сам царь отклонил  это
ходатайство,  заявив,  что  без  согласия константинопольского патриарха  не
может  этого сделать, но  малороссийское духовенство насторожилось  и повело
интригу  для   отпадения  Украины.  Совокупность  этих  причин,  к   которым
примешалось множество личных дел и обстоятельств,  вроде того, что Дорошенко
поманил Брюховецкого перспективой распространения его  власти на оба берега,
обещав поступиться ему своей булавой, при условии измены Москве, - привели к
тому, что Брюховецкий в конце 1667 г. собрал раду из полковников и старшины,
где  выработан был план изгнания  московских войск  и воевод из  Малороссии.
Сначала  запретили платить  подати царю.  Крестьяне,  чуя недоброе, неохотно
повиновались, а  кое-где и  совсем  противились  приказам старшины,  как это
имело место в Батуринском и Батманском уездах. За это их мучили и грабили до
того, что им  нечем стало платить. Сборщиков  податей жестоко  преследовали,
особенно мещан-откупщиков; им резали бороды и грозили:  будьте с  нами, а не
будете, то вам, воеводе и русским людей жить всего до масленицы" {55}.
     В Москве, узнав о начавшейся шатости, решили сделать  последнее усилие,
чтобы  удержать старшину от измены  - послали 6 февраля 1668 г. увещательную
грамоту гетману:  "А  если малодушные волнуются за  то, что  нашим  воеводам
хлебных и денежных сборов не ведать, хотят взять эти сборы на себя, то пусть
будет явное  челобитье от всех малороссийских жителей  к нам, мы его  примем
милостиво и рассудим, как народу легче  и Богу угоднее" {56}. Но быть может,
именно эта  грамота  и  ускорила взрыв.  Из нее видно, что царь не прочь был
пересмотреть  вопрос  о воеводских функциях, при  условии челобитья ОТ  ВСЕХ
малороссиян. Ему хотелось слышать голос всей  земли, а не одной старшины, не
одного казачества. Этого старшина больше всего и боялась.
     Разрыв с  Москвой произошел 8 февраля. Воевода и начальники московского
войска в Гадяче, явившись в этот день к гетману,  чтобы ударить челом,  - не
были  приняты.  Потом  гетман  призвал  немца  -  полковника  Ягана  Гульца,
командовавшего московским отрядом, и потребовал, чтобы тот немедленно уходил
из города.  Гульц взял  с  него клятву, что  при  выходе  ничего худого  ему
сделано не  будет. Воеводе  Огареву с  криком и  бранью сказали: "Если вы из
города не пойдете,  то казаки вас  побьют  всех".  Московских людей в Гадяче
стояло  всего  200  человек, крепости в городе  не  было, воеводе  ничего не
оставалось, как отдать приказ о выступлении. Но когда подошли к воротам, они
оказались  запертыми. Гульца с начальными  людьми выпустили,  но  стрельцов,
солдат  и  воеводу  остановили.  На  них бросились  казаки. Только  немногим
удалось вырваться из города, но и их настигли и убили. Догнали и убили немца
Гульца с товарищами. Огарев, раненый в голову, был взят местным протопопом и
положен у себя, а жену его  с позором водили  по городу,  учинив  величайшее
зверство. Ей отрезали  грудь. После этого гетман разослал листы во все концы
с призывом очищать остальные города от московских ратных людей.
     Через четыре  месяца, 7 июня 1668 г., Брюховецкий был убит казаками. Он
весьма  просчитался в  своих  сношениях с  Дорошенко;  тот не  только не был
намерен отдавать ему  булаву, но потребовал, чтобы Брюховецкий  сложил свою.
Выяснилось, также,  что приближенные Брюховецкого не любят его и ждут случая
перейти  на  сторону Дорошенко. В  таком  положении, гетман решил  поддаться
турецкому султану и  отправил послов  в Константинополь.  Но  дни  его  были
сочтены. Под Диканькой он узнал о  приближении Дорошенко и когда тот явился,
свои   же   собственные   казаки,    совместно   с   дорошенковцами,   убили
"боярина-гетмана".
     В  результате  его измены  турецкий  подданный  Дорошенко  захватил  48
городов  и  местечек. Москва потеряла, кроме  фуража  и  продовольствия, 183
пушки, 254 пищали, 32 тысячи ядер, всякого имущества на 74 тысячи рублей, да
деньгами 141.000 руб. {57}. По тем временам это были крупные суммы.
     Как  только  Дорошенко ушел на правую  сторону Днепра, вся левобережная
Украина снова стала переходить к Москве.
     Здесь нельзя не сказать несколько слов о Дорошенке, который по сей день
остается одним из кумиров самостийнического движения и поминается в качестве
борца за "незалежность". Этот человек причинил украинскому народу едва ли не
больше несчастий,  чем  все остальные гетманы  вместе  взятые.  История  его
такова.  После  измены  Выговского,  только   Киев  продолжал  оставаться  в
московских руках, вся остальная правобережная Украина отдана была полякам. С
избранием Юрия  Хмельницкого  она на короткое время вернулась к царю  с тем,
чтобы с  его изменой опять  попасть  в  польские руки. Тетеря, в продолжении
своего короткого гетманства, удерживал  ее в королевском подданстве, а когда
на смену ему, в 1665 году, пришел Петр Дорошенко, тот заложился за турецкого
султана главу обширной рабовладельческой империи. У турок существовал взгляд
на  юго-восток Европы,  как на резервуар рабской силы, почерпаемой с помощью
крымских, азовских и белгородских (аккерманских) татар. Их набеги на  Русь и
Польшу представляли собой экспедиции за живым товаром. Десятки и сотни тысяч
славян поступали на невольничьи рынки  в Константинополе  и в Малой Азии. Но
до сих пор этот ясырь добывался путем войн и набегов; теперь, с утверждением
на  гетманстве  Дорошенко,  татары   получили   возможность  административно
хозяйничать  в крае.  Период  с 1665  по  1676  г.,  в  продолжении которого
Дорошенко оставался у власти, был для правобережной Украины  временем такого
опустошения,  с  которым  могут  сравниться  только набеги  Девлет  Гирея  в
середине  XVI  века. Татары,  приходившие  по  зову  Дорошенка  и без оного,
хватали  людей  направо  и  налево.  Правый  берег  превратился  в  сплошной
невольничий  рынок.  Торговля  в  Чигирине  шла чуть  не под  самыми  окнами
гетманского дома. Жители начали "брести розно", одни бежали в Польшу, другие
на  левый берег,  третьи - куда глаза глядели. В 1672 г. Дорошенко привел  в
Малороссию трехсоттысячное  турецкое войско и разрушил Каменец Подольский, в
котором все церкви обращены были в мечети. "Здесь все  люди видят  утеснение
от турок, Дорошенко и нас проклинают и всякое зло мыслят" - писал про правый
берег каневский полковник  Лизогуб.  Под конец, там  начался  голод, так как
люди годами ничего  не сеяли из-за татарского хищничества. По словам гетмана
Самойловича,  Дорошенко и сам,  в конце концов,  увидел, что ему "не над кем
гетманить,  потому что от  Днестра до  Днепра нигде духа  человеческого нет,
разве где стоит крепость польская". Лавируя между Польшей, Москвой и Крымом,
Дорошенко  нажил  себе  множество врагов  среди,  даже, значного казачества.
Против него действовали не только левобережные  гетманы,  но поднялись также
избранные  запорожцами   Суховей,  Ханенко   и  другие.  Залавировавшись   и
заинтриговавшись, он кончил тем, что сдался на милость гетману  Самойловичу,
обещавшему  ему от  имени  Москвы приют и безопасность.  Переехав в  Москву,
Дорошенко  назначен  был  вятским  воеводой,  в  каковой должности  и  умер.
Сбылось, таким образом, слово, сказанное,  как-то раз, Демьяном Многогрешным
- преемником  Брюховецкого:  "А  сколько своевольникам  ни  крутиться, кроме
великого государя деться им негде". Многогрешный,  видимо, понимал, что пока
вся толща украинского народа  стихийно  тяготеет к  Москве, казачья  крамола
обречена на неудачу.
     Знаменитая  украинская исследовательница  и  патриотка А. Я.  Ефименко,
которую трудно  заподозрить  в  симпатии  к  самодержавию, писала: "Как союз
Малороссии с Россией возник  в силу тяготения к нему массы, так и дальнейшая
политика русского  правительства, вплоть до второй половины  XVIII столетия,
имела демократический  характер,  не  допускавший никакой решительной  меры,
направленной     в    интересах    привилегированного    сословия     против
непривилегированного" {58}.
     Кончилось,    однако,    тем,    что    "привилегированным"     удалось
восторжествовать и над этой политикой, и над  непривилегированным населением
Украины. Соблюдая все дарованные ею  права и  вольности, но, постоянно терпя
нарушение  своих  собственных  прав,  Москва  вынуждена  была,  в  сущности,
капитулировать  перед  половецкой ордой,  зубами  и  когтями  вцепившейся  в
ниспосланную ей судьбой добычу.
     В  течение полустолетия, протекшего со смерти Богдана  Хмельницкого  до
измены  Мазепы, Москва  была  измотана  непрерывными  гетманскими интригами,
"замятнями", переходами на польскую сторону. Не успевала вводить воевод, как
через  некоторое  время приходилось выводить  их снова. В этом  и заключался
метод  казачьей борьбы против царской администрации. Существенной его частью
была антимосковская агитация,  жалобы на воеводские притеснения и неустанные
требования полного упразднения  воевод. Бывали случаи, когда  Москва  сурово
вычитывала казакам их измены; особенно сильную речь  произнес  в 1668 г.  на
глуховской раде  кн.  Г. Г.  Ромодановский. В  ответ  на  просьбу старшины о
выводе государевых ратных людей из малороссийских городов, он прямо спросил:
"Какую  вы дадите  поруку, что  впредь измены  никакой  не будет?" Гетман  и
старшина на это промолчали. "И прежде были договоры, - сказал Ромодановский,
-  перед  святым Евангелием душами своими  их  крепили и  что ж? Соблюли  их
Ивашка  Выговский,  Юраська  Хмельницкий, Ивашка  Брюховецкий? Видя  с вашей
стороны такие измены,  чему верить? Вы  беретесь все города оборонять своими
людьми,  но это дело  несбыточное.  Сперва отберите  от  Дорошенки  Полтаву,
Миргород и другие; а если бы в остальных городах цар