. Вернуться обратно было бы ошибкой; это было бы самоистязанием, которое и Шармейн причинило бы боль. Бесполезно идти обратно и извиняться, это только усугубило бы ситуацию. Он позвонит ей, как она и предложила, и попросит ее об одном прощальном обеде. И тогда он скажет ей, правда это или нет, что он постоянно был готов к их расставанию, что он хотел бы видеть ее иногда, и они скажут друг другу "до свидания" в цивилизованной манере, без враждебности, и она вернется к своей жизни, какую бы она ни вела, а он вернется к своей. К Уайтхеду, к Кэрис. Да, к Кэрис.
     И внезапно слезы яростно обрушились на него, разрывая его на части, и, ослепленный ими, он стоял посреди незнакомой улицы. Пробегавшие мимо школьники толкали его, некоторые оборачивались, некоторые, видя его страдание, улюлюкали и, убегая, кричали ему непристойности. Удивительно, думал он, но никакое количество издевательств не могло заглушить поток слез. И так он бродил по аллее, прижав руку к лицу, пока припадок не прошел. Казалось, вместе с этим взрывом эмоций от него отделилась какая-то часть. Эта отделенная часть смотрела на его скулящее "я" и покачивала головой, сочувствуя его слабости и запутанности. Он терпеть не мог плачущих мужчин, это приводило его смущение, но сейчас он не чувствовал во всем этом противоречия. Он был потерян, и это было все, потерян, и ему было страшно. Было из-за чего плакать.
     Кончив рыдать, он почувствовал себя лучше, хотя все еще дрожал. Он утер лицо и постоял в тихой заводи переулка до тех пор, пока снова не обрел свое спокойствие.
     Было четыре-сорок. Он уже побывал в Холборне и забрал клубнику; это было его первое дело, которое он сделал по приезде в город. Теперь, когда это сделано и он повидал Шармейн, остаток вечера и ночь простирались перед ним, суля немало удовольствий. Но он почти потерял весь свой энтузиазм для ночных приключений. Скоро откроются пабы, где он сможет влить в себя пару виски. Это поможет ему избавиться от судорог в животе. Может, это снова подогреет его аппетит, но он сомневался в этом.
     Чтобы убить время до открытия, он побрел к территории торгового центра. Он был открыт за два года до того, как его посадили - бездушный кроличий садок с белой крышей, пластиковыми пальмами и яркими магазинчиками. Теперь, почти десять лет спустя, он выглядел так, словно вот-вот разрушится. Он был весь покрыт граффити, его коридоры и лестницы были замусорены, многие магазины закрылись, другие же настолько лишились своего очарования или клиентуры, что для их владельцев оставалась только одна возможность - поджечь их как-нибудь ночью, получить страховку и смотаться подальше. Он отыскал небольшой киоск, который содержал одинокий пакистанец, купил пачку сигарет и направил свои шаги в "Затмение".
     Бар только что открылся и был почти полностью пуст. Пара бритоголовых играли в дартс; в углу бара что-то отмечали, оттуда доносился несвязный хор "С днем рожденья, дорогая Морин". Телевизор был включен на ранние вечерние новости, но он не мог ничего расслышать из-за шума празднующих, да и все равно ему это было неинтересно. Забрав от стойки виски он сел за стол и закурил. Он чувствовал опустошение. Призраки прошлого, вместо того чтобы вселить в него искру, сделали его члены еще более тяжелыми.
     Его мысли блуждали. Разрозненные идеи соединяли разнообразные образы в странные сочетания. Кэрис, он, Бадди Холли. Эта песня, "Пути истинной любви", играющая в голубятне, и он танцует с девушкой в холоде.
     Когда он стряхнул этот образ со своих глаз, в баре были новые посетители; группа молодых людей, производивших много шума, в основном, неприятно хохочущих, заглушала одновременно и телевизор и празднование дня рождения. Один из них был явно гвоздем программы - долговязый, весь на шарнирах субъект с улыбкой достаточно широкой, чтобы играть Шопена. Марти потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что он знает этого клоуна: это был Флинн. Из всех людей, которых Марти ожидал встретить здесь в числе завсегдатаев, Флинн был самым последним. Марти привстал, когда блуждающий по комнате взгляд Флинна - почти магическое совпадение - упал на него. Марти замер, как актер, который забыл свой следующий шаг, неспособный ни нападать ни ретироваться. Он не был уверен, готов ли он к восприятию дозы Флинна. Затем лицо комедианта залило выражение узнавания, и отступать было уже поздно.
     - Иисус, мать твою, Христос, - сказал Флинн. Ухмылка растаяла, чтобы моментально уступить место выражению полного замешательства, затем вернулась - еще более сияющая. - Вы только посмотрите-ка сюда - кто это! - и теперь он уже шел к Марти, раскинув руки в приветственном объятии, самый громкий рубаха-парень, когда-либо живший на земле.
     - Черти гребаные! Марти! Марти!
     Они наполовину обнялись, наполовину пожали руки. Это было затруднительное воссоединение, но Флинн сыпал шутками с мастерством продавца.
     - Ты знаком? Со всем народом. Со всем народом!
     - Привет, Флинн.
     Марти чувствовал себя как бедный родственник перед этой неутомимой машиной радости с ее колкостями и красками. Улыбка Флинна теперь устойчиво сидела на месте и он вел Марти по бару, представляя ему круг своей аудитории (Марти уловил только половину имен и никого не запомнил в лицо), затем все получили по двойному бренди, в честь возвращения домой Марти.
     - Не знал, что ты выйдешь так скоро, - сказал Флинн, тестируя свою жертву. - Тебе точно скостили за хорошее поведение.
     Остальные участники гулянки не делали попыток вмешаться в дела мастера, вернувшись к беседам между собой, оставив Марти на милость Флинна. Он совсем не изменился. Хотя стиль одежды, безусловно, был совсем другой - он был одет, как всегда, по последнему требованию моды. Его волосы потеряли былую густоту, но в остальном он был по-прежнему все тот же пышущий остроумием мошенник, выкладывающий на обозрение Марти яркую коллекцию всевозможных небылиц: его успехи в музыкальном бизнесе, его контакты в Лос-Анджелесе, его планы открыть звукозаписывающую студию. "Частенько думал о тебе, - сказал он. - Волновался, как ты там. Подумывал зайти, но вряд ли ты был бы мне благодарен". Он был прав. "К тому же я - то здесь, то там, ну ты знаешь. Так расскажи-ка мне, сукин ты сын, чем ты тут занимался?"
     - Я приходил повидать Шармейн.
     - О, - казалось, Флинн почти забыл, кто это. - Как она?
     - Так себе. Зато у тебя, судя по всему, все прекрасно.
     - Ну у меня тоже были напряги, а у кого их нет? Теперь-то я в порядке, хотя, ну ты понимаешь.
     Он понизил голос до едва слышимого.
     - Сейчас большие деньги там, где наркотики. Не травка, а вещи покруче. В основном я ворочаю кокаином, ну иногда героином. Мне не очень-то нравится возиться со всем этим... но у меня очень большие запросы.
     Он изобразил на своем лице "что поделаешь - таков мир", повернулся к бару, чтобы заказать еще выпивки, и продолжал непрерывную цепочку из разноцветных замечаний, надуваясь от важности. После первоначального небольшого сопротивления Марти обнаружил, что начинает поддаваться ему. Его поток выдумок был столь же непредсказуем, что и раньше. Очень редко он останавливался, чтобы задать вопрос своей аудитории, что радовало Марти. У него было слишком мало чего рассказать. Так было всегда. Флинн - шумный грубоватый парень, легкомысленный и обаятельный, Марти - тихий, всегда полный сомнений. Как второе "я". Только от ощущения того, что он снова рядом с Флинном, Марти почувствовал облегчение.
     Вечер проходил очень быстро. Люди подходили к Флинну, выпивали с ним и уходили прочь, слегка развлеченные придворным шутом. Марти успел познакомиться с некоторыми субъектами из потока пьяниц, несколько раз назревали неприятные столкновения, но все проходило намного проще, чем он ожидал, сглаженное дурачествами и остротами Флинна. В десять пятнадцать он дезертировал на четверть часа: "Только схожу, проверну одно маленькое дельце" - и вернулся с пачкой денег во внутреннем кармане, которые принялся немедленно тратить.
     - Что тебе сейчас нужно, - сказал он Марти, когда они оба были уже достаточно навеселе, - тебе сейчас нужна хорошая женщина. Нет, - захихикал он, - нет, нет, нет. Тебе сейчас нужна плохая женщина.
     Марти кивнул, его голова уже слабо держалась на шее.
     - Это можно совместить, - сказал он.
     - Пойдем, найдем нам даму, а? Как ты думаешь?
     - Подходит.
     - Я имею в виду, что тебе нужна компания, парень, да и мне тоже. И я кое-что поделываю и в этой области, понимаешь? У меня есть несколько дам на примете. Все будет о'кей.
     Марти был слишком пьян, чтобы возражать. К тому же, мысль о женщине - купленной или соблазненной - была самой лучшей, из тех которые он слышал за долгое время. Флинн вышел позвонить и ухмыляясь вернулся обратно.
     - Нет проблем, - сказал он. - Нет никаких проблем. Еще по рюмке и на выход.
     Как баран, Марти последовал за своим провожатым. Они еще выпили, вышли из "Затмения" и доковыляли до машины Флинна - потрепанная "Вольво" - которая стояла за углом. Они проехали минут пять до дома, стоявшего поодаль от дороги. Дверь открыла миловидная негритянка.
     - Урсула, это мой друг Марти. Марти, скажи привет Урсуле.
     - Привет, Урсула.
     - Где стаканы, крошка? Папочка купил бутылочку.
     Они выпили еще немного вместе и затем отправились наверх; и тут только Марти понял, что Флинн не собирался уходить. Значит, они намерены обделать дельце втроем, как в старые добрые времена. Его первоначальная тревога рассеялась, когда девушка начала перед ними раздеваться. Алкоголь притупил его сдержанность, и он сел на кровать, подбадривая ее, пока она раздевалась, едва обращая внимание на то, что Флинна его страстное желание, возможно, развлекало намного больше, чем сама девушка. Ну и пусть смотрит, подумал Марти, это его гулянка.
     В маленькой, плохо освещенной спальне тело Урсулы казалось вырезанным из черного масла. Между ее полными грудями лежал, поблескивая, маленький золотой крест. Ее кожа также поблескивала; каждая пора была отмечена маленькой острой капелькой пота. Флинн тоже принялся раздеваться, и Марти последовал его примеру, оступаясь, стягивая джинсы, стараясь не упустить из вида девушку, которая села на кровать, положив руки себе на промежность.
     Последующее было быстрым вспоминанием ремесла секса. Как пловец, вошедший в воду после долгих лет отсутствия, он вскоре вспомнил все движения. В последующие два часа он набрал полную пригоршню воспоминаний, которые он сможет забрать с собой: Флинн, которого он видит из-за блаженного лица Урсулы, стоящий на коленях в ногах кровати и посасывающий пальцы ног Урсулы; Урсула, воркующая как черный голубь над его возбужденным членом, перед тем, как жадно заглотить его до корня; Флинн, облизывающий свои руки и ухмыляющийся, облизывающий и ухмыляющийся. И, в конце концов, их обоих, делящих Урсулу.
     После всего они задремали вместе. Посреди ночи Марти пошевелился, чтобы увидеть Флинна, который, одевшись, ушел. Очевидно, домой; где бы этот дом ни был в эти дни и ночи.

24

     Он проснулся перед рассветом и в течение нескольких секунд не мог сориентироваться, пока не услышал рядом мерное дыхание Урсулы. Он попрощался с ней, пока она дремала.
     В поместье он вернулся к восьми тридцати. Вскоре на него навалятся усталость и похмелье, но он хорошо знал физиологические часы своего тела. Есть еще несколько блаженных часов, прежде чем наступит расплата.
     На кухне Перл хлопотала над завтраком. Они обменялись приветствиями, он сел и выпил подряд три чашки черного кофе. Во рту было противно, он чувствовал запах духов Урсулы, которые казались амброзией прошедшей ночью, а утром оказались приторными. Запах распространялся на его руки и волосы.
     - Хорошо провел ночь? - спросила Перл. Он молча кивнул. - Тебе бы следовало плотно позавтракать, поскольку я не смогу приготовить сегодня хороший ленч.
     - Что так?
     - Буду слишком занята сегодняшним званым обедом.
     - Что за обед?
     - Билл тебе расскажет. Он ждет тебя в библиотеке.
     Той выглядел усталым, но не таким больным, как тогда, когда они встречались в последний раз. Может быть, он лечился у врача или брал отпуск.
     - Вы хотели поговорить со мной?
     - Да, Марти, да. Понравилась тебе ночь в городе?
     - Очень. Благодарю вас за эту возможность.
     - Это не моя заслуга, это все Джо. Ты очень понравился, Марти. Лилиан говорит мне, что даже собаки беседовали с тобой.
     Той подошел к столу, открыл коробку с сигаретами и выбрал себе одну. Раньше Марти никогда не видел его курящим.
     - Ты сегодня не увидишься с мистером Уайтхедом, вечером здесь будет небольшое сборище...
     - Да, Перл мне сказала.
     - Ничего особенного. Мистер Уайтхед постоянно с кем-то обедает. Но суть в том, что он хотел бы, чтобы это было частное собрание, так что ты не понадобишься.
     Это обрадовало Марти. По крайней мере он сможет прилечь и попытаться слегка вздремнуть.
     - Конечно, мы хотели бы, чтобы ты был в доме на тот случай, если ты вдруг понадобишься, но я думаю, это маловероятно.
     - Благодарю вас, сэр.
     - Я думаю, что с глазу на глаз ты можешь называть меня Билл. Я больше не вижу необходимости в формальностях.
     - О'кей.
     - Я имею в виду... - он остановился, чтобы прикурить сигарету, - ...мы все здесь слуги, так? В той или иной степени.

***

     К тому времени, как он принял душ, подумал о пробежке, отверг эту идею как мазохистскую и лег вздремнуть, подошли первые признаки неминуемого похмелья. Он не знал никакого лекарства от этого. Единственная возможность - это попытаться уснуть.
     Он проспал до полудня и только тогда поднялся, чувствуя голод. В доме не было ни звука. Кухня внизу была пуста, только жужжание мухи у окна - первой в этом сезоне, которую увидел Марти - бьющейся о ледяную прозрачную преграду. Перл, очевидно, закончила какие бы то ни было приготовления для вечернего обеда и ушла, возможно, чтобы вернуться позже. Он подошел к холодильнику и обследовал его в надежде найти что-нибудь, что могло бы заглушить его урчащий желудок. Сэндвич, который он соорудил, был похож на незастеленную кровать - простыни ветчины торчали, зажатые хлебными подушками, - но голод приутих. Он включил кофеварку и пошел искать компанию.
     Казалось, все как сквозь землю провалились. Блуждая по опустевшему дому, он словно был поглощен полуденной воздушной ямой. Спокойствие и остатки его головной боли навевали на него нервное состояние. Он чувствовал себя как человек на улице города, где все вымерли. Наверху было еще тише, чем внизу; его шаги по покрытому ковром полу были такими тихими, что, казалось, он невесом. Но все равно он шел, как будто крадучись.
     На середине пути по лестнице - лестнице Уайтхеда - была невидимая граница, которую ему запрещено было пересекать. В этом конце дома были личные апартаменты Уайтхеда и спальня Кэрис. Интересно, какая это комната, Он пытался установить это, осматривая дом снаружи и соотнося внутреннее расположение со внешним, но недостаток воображения не позволял ему связать расположение закрытых дверей по коридору впереди.
     Не все двери были открыты. Третья справа была слегка приоткрыта: и изнутри - сейчас его уши были настроены на самый низкий уровень слышимости - до него доносились легкие звуки. Очевидно, это была она. Он пересек невидимый порог на запретную территорию, не думая о том наказании, которое могло бы последовать за нарушение, слишком изнывая от желания увидеть ее лицо, может быть, поговорить с ней. Он подошел к двери и заглянул внутрь.
     Кэрис была там. Она полулежала на кровати, уставившись перед собой. Марти был уже готов войти и заговорить с ней, но в этот момент кто-то еще зашевелился в комнате, скрытый от него дверью. Ему не нужно было ждать голоса, чтобы убедиться, что это Уайтхед.
     - Почему ты так мучаешь меня? - спрашивал он ее тихо. - Ты же знаешь, как мне больно, когда ты такая.
     Она ничего не сказала: даже если она и слышала его, то не подавала виду.
     - Я не прошу от тебя слишком многого, правда? - призвал он. Она мельком взглянула на него. - Ведь правда?
     Наконец она соблаговолила ответить. Когда она сделала это, ее голос был таким тихим, что Марти едва мог разобрать слова.
     - Тебе не стыдно?
     - Есть намного более тяжелые вещи, чем иметь кого-то нуждающегося в тебе, поверь мне Кэрис.
     - Я знаю, - ответила она, отводя глаза. В этих двух словах - я знаю - была такая боль и такая покорность перед этой болью, что Марти внезапно почувствовал болезненно страстное желание подойти к ней, прикоснуться к ней, попытаться исцелить эту неведомую боль. Уайтхед пересек комнату и подошел, чтобы присесть на край кровати рядом с ней. Марти отпрянул от двери, боясь быть пойманным, но внимание Уайтхеда было поглощено возникшей перед ним загадкой.
     - Что ты знаешь? - спросил он. Недавняя мягкость внезапно испарилась. - Ты что-то скрываешь от меня?
     - Только сны, - ответила она. - Все больше и больше.
     - О чем?
     - Ты знаешь. Все о том же.
     - Твоя мать?
     Кэрис кивнула, почти незаметно.
     - И остальные.
     - Кто?
     - Они никогда не показываются.
     Старик вздохнул и посмотрел в сторону.
     - И что же происходит в этих снах? - спросил он.
     - Она пытается заговорить со мной. Она пытается что-то сказать мне.
     Уайтхед не стал больше допытываться: казалось, у него больше не было вопросов. Его плечи были опущены. Кэрис смотрела на него, чувствуя его поражение.
     - Где она, папа? - спросила она его, впервые наклоняясь к нему и обнимая его за плечи. Это был чисто механический жест, она использовала его, только чтобы получить то, что она хотела. Как много она использовала или сколько он получал от нее, когда они бывали вместе? Ее лицо приблизилось к нему.
     - Скажи мне, папа, - спросила она его снова. - Как ты думаешь, где она сейчас?
     Только сейчас Марти почувствовал какую-то насмешку, которая была в этом, казалось бы, невинном вопросе. Что она означала, он не знал. Но вся эта сцена, с беседами о равнодушии, стыде была далека от ясности. В каком-то смысле он был рад, что не знал подоплеки событий. Но этот вопрос, который она задала ему столь притворно ласково, был все же задан - и он должен был дождаться, когда старик ответит. "Где она, папа?"
     - В снах, - ответил он, отворачивая лицо от нее. - Всего лишь в снах.
     Ее рука упала с его плеча.
     - Никогда не лги мне, - холодно обвинила она его.
     - Это все, что я могу сказать тебе, - ответил он почти жалобно. - Если ты знаешь больше, чем я...
     Он повернулся и взглянул на нее, его голос стал нетерпеливым:
     - Ты знаешь что-нибудь?
     - Ох, папа, - прошептала она с упреком, - Опять тайны? - Сколько в их разговоре было притворства и контр-притворства, было загадкой для Марти. - Ты, хотя бы, меня не подозреваешь?
     Уайтхед нахмурился.
     - Нет, ни в коем случае, не тебя, дорогая, - сказал он. - Не тебя.
     Он протянул руку к ее лицу и наклонился, чтобы прижать свои сухие губы к ее губам. До того как они соприкоснулись, Марти оставил дверь и скользнул прочь.
     Некоторые вещи он просто не мог вынести.

25

     Машины начали подъезжать к дому ранним вечером. Марти узнавал в коридоре некоторые голоса. Должно быть, это будет обычная толпа, предположил он, и среди них Оттави, Куртсингер и Двоскин. Он также слышал и женские голоса. Они привезли с собой жен или любовниц. Интересно, что это были за женщины. Когда-то прекрасные, сейчас прокисшие и обделенные любовью. Мужья, без сомнения, навевали на них тоску, думая только о том, как делать деньги, а не о них. Он ловил отзвуки их смеха, а позже, в коридоре, запах их духов. У него всегда было прекрасное обоняние. Сол бы гордился им.
     Около половины девятого он спустился в кухню и подогрел тарелку "равиоли", оставленную для него Перл, затем вернулся в библиотеку, чтобы посмотреть несколько видеозаписей боксерских матчей. Дневные события все еще беспокоили его. Как он ни пытался, он не мог выбросить Кэрис из