ый она, казалось, не могла втянуть обратно. Откуда-то из глубины ее туловища раздался тонкий пищащий звук - скулеж собаки, ищущей человеческой ласки.
     Марти, пошатываясь, сделал пару шагов обратно от двери.
     - Это не он, - улыбаясь сказал Уайтхед.
     - Господи!
     - Все в порядке, Мартин. Это не он.
     - Закройте дверь! - выкрикнул Марти, будучи не в силах пошевелиться и сделать это сам.
     - Она ничего тебе не сделает. Она иногда приходила сюда за лакомыми кусочками. Она была единственной из них, кому я доверял. Мерзкие твари.
     Уайтхед оттолкнулся от стены и направился к двери, отшвыривая разбитые бутылки на своем пути. Белла повернула голову к нему, принюхалась и завиляла хвостом. Марти с отвращением отвернулся, его рассудок метался, пытаясь найти хоть какое-нибудь разумное объяснение, но все усилия были тщетны. Собака была мертва - он сам заворачивал ее в пакет. И речи не могло быть о том, что он похоронил ее живьем.
     Уайтхед смотрел на Беллу через порог.
     - Нет, ты не можешь войти, - сказал он ей, словно она была одушевленным предметом.
     - Прогоните ее, - прохрипел Марти.
     - Она одинока, - ответил старик, укоряя его за недостаток сострадания. У Марти мелькнула мысль, что Уайтхед сошел с ума.
     - Я не верю в то, что происходит, - сказал он.
     - Собаки для него ничто, поверь мне.
     Марти вспомнил, как Мамулян стоял в лесу, уставясь на землю под ногами. Он не видел никакого гробокопателя, потому что его не было. Они эксгумировали сами себя, вырвавшись из черного пакета и прорываясь к воздуху.
     - С собаками все просто, - проговорил Уайтхед. - Правда, Белла? Ты же натренирована слушаться.
     Теперь она принюхивалась к себе, успокоенная наконец тем, что увидела Уайтхеда. Ее Бог был все еще на Небесах, и все в мире было в порядке. Старик оставил дверь приоткрытой и повернулся к Марти.
     - Нечего бояться, - произнес он. - Она ничего нам не сделает.
     - Он пригнал их в дом?
     - Да, чтобы испортить мой праздник. Просто из злости. Это так он хотел напомнить мне, на что он способен.
     Марти нагнулся и поднял стул. Он так дрожал, что хотел сесть, чтобы не упасть.
     - Лейтенант был намного хуже, - сказал старик, - потому что он не подчинялся так, как Белла. Он знал то, что с ним сделали, было отвратительным. И это злило его.
     У Беллы пробудился аппетит. Именно поэтому она проделала этот путь до двери, которую хорошо помнила, где жил человек, который так хорошо знал место, где почесать ей за ухом, шептал ей ласковые слова и кормил ее вкусностями со своей тарелки. Но сегодня она, придя сюда, обнаружила, что многое изменилось. Человек обращался с ней как-то странно, его голос дрожал, и кто-то еще был в комнате, чей запах она смутно помнила, но не могла определить точно. Она была все еще голодна - такой зверский, глубокий голод, - и где-то рядом с ней был достаточно аппетитный запах. Запах мяса, оставленного на земле, такого, как ей нравился, с костью и слегка подгнившего. Она принюхалась, практически ничего не видя, в поисках источника запаха и, найдя его, принялась есть.
     - Не слишком приятное зрелище.
     Она поглощала свое собственное тело, отрывая длинные куски мышц, свисавших в ее бедра. Уайтхед наблюдал, как она кусала себя. Его спокойствие перед лицом этого нового ужаса сломило Марти.
     - Не позволяйте ей! - он подтолкнул старика.
     - Но она голодна, - возразил он, словно этот ужас был самым обычным зрелищем в мире. Марти схватил стул, на котором сидел, и ударил им о стену. Это было тяжело, но его мускулы были напряжены до предела и насилие было наилучшим способом расслабиться. Стул сломался.
     Собака отвлеклась от еды - пища, которую она поглощала, вываливалась из ее перерезанного горла.
     - Довольно, - сказал Марти и, ухватив ножку стула, направился к двери, прежде чем Белла смогла угадать его намерения. Только в последний момент она поняла, что он хочет причинить ей боль и попыталась подняться на ноги. Одна из задних ног, почти обглоданная ею, уже не подчинялась ей и она пошатывалась на трех ногах, скаля зубы, когда Марти опустил на нее свое импровизированное оружие. Сила его удара пробила ей череп. Рычание прекратилось. Туловище попятилось назад, тряся проломленной головой на скрученной шее, хвост в страхе поджался между задними ногами. Два-три неуверенных шага, и все.
     Марти ждал, моля Бога, чтобы ему не пришлось бить во второй раз. Теперь он видел, насколько бесформенным было ее тело. Возвышение ее грудной клетки, останки головы, внутренности, висевшие из дыры в туловище, - все это свалилось в одну абстрактную кучу, где одна часть была неотличима от другой. Он закрыл за ней дверь и уронил окровавленное оружие подле себя.
     Уайтхед медленно пошел в обратном направлении. Его лицо было таким же серым, как тело Беллы.
     - Как он сделал это? - прошептал Марти. - Как такое вообще возможно?
     - Он обладает мощью, - заключил Уайтхед. Это было просто и очевидно. - Он может отнимать жизнь и может дарить ее.
     Марти полез в карман за льняным носовым платком, который он купил специально для обеда и бесед. Встряхнув его, он вытер лицо. Платок моментально стал грязным, покрытым частичками гнили. Он чувствовал себя совершенно опустошенным.
     - Вы однажды спросили меня, верю ли я в Ад, - сказал он. - Помните?
     - Да.
     - Вы думаете, что это и есть Мамулян? Что-то... - ему хотелось засмеяться, - что-то из Ада?
     - Я рассматривал такую возможность. Но я по своей природе не верю в сверхъестественное. Ад, Рай. Все это просто причиндалы. Мой организм не принимает этого.
     - Если не Дьявол, что тогда?
     - Разве это так важно?
     Марти вытер вспотевшие ладони о штаны. После всего увиденного он чувствовал, что его словно облили с ног до головы грязью, и он не скоро сможет отмыться от этого ужаса, если вообще когда-нибудь сможет. Эта история, услышанная им, - история и собака за дверью - дополняли друг друга. Он сделал ошибку, копнув так глубоко.
     - Ты плохо выглядишь, - сказал Уайтхед.
     - Я никогда не думал...
     - Что? Что мертвецы могут подниматься и ходить? а я-то. Марти принимал тебя за христианина, хоть ты и протестант.
     - Я выхожу из игры, - сказал Марти. - Мы оба выходим.
     - Оба?
     - Кэрис и я. Мы уедем. От него. От вас.
     - Бедный Марти. Ты больший тугодум, чем я предполагал. Ты никогда не увидишь ее больше.
     - Почему нет?
     - Она с ним, черт тебя возьми! Это тебе не ясно? Она ушла с ним! - Такое объяснение ее внезапного исчезновения не приходило Марти в голову. - Естественно, по собственной воле.
     - Нет!
     - О, да, Марти. Он заявил свои права на нее с самого начала. Он качал ее на руках, как только она родилась. Кто знает, насколько простирается его влияние. Я выиграл ее обратно, конечно, на время. - Он вздохнул. - Я сделал так, что она любила меня.
     - Она хотела уйти от вас.
     - Никогда. Она моя дочь, Штраусс. Она так же управляема, как и я. Все, что было между ней и тобой, - чистейший брак по расчету.
     - Ах ты сраный ублюдок!
     - Каков есть. Я монстр, Марти, - я допускаю. - Он вскинул руки ладонями вверх, невинный во всем, кроме своей вины.
     - Вы говорили, что она любила вас. Но тем не менее она ушла.
     - Я сказал тебе - она моя дочь. Она думает так, как я. Она ушла с ним, чтобы научиться использовать свою силу. Я поступил так же, помнишь?
     Подобный аргумент, даже из уст такого паразита, как Уайтхед, имел смысл. За ее загадочными разговорами разве не проскальзывало порой некоторое презрение к Марти я старику, презрение, вызванное их невозможностью понять ее? Если бы представилась возможность, разве не отправилась бы она на танец с Дьяволом, если бы чувствовала, что сможет таким образом узнать о себе нечто большее?
     - Не связывай себя с ней, - сказал Уайтхед. - Забудь ее - она ушла.
     Марти попытался вызвать в памяти ее лицо, но оно терялось и терялось. Внезапно он почувствовал себя жутко уставшим - изможденным до мозга костей.
     - Отдохни немного, Марти. Завтра мы можем вместе похоронить шлюху.
     - Я не собираюсь влезать во все это.
     - Я сказал тебе уже однажды, что, если ты останешься со мной, то я для тебя смогу сделать все. Сейчас это более правда, чем когда-либо. Ты знаешь. Той мертв.
     - Когда? Как?
     - Я не узнавал детали. Смысл в том, что его больше нет. Теперь есть только ты и я.
     - Вы уже достаточно делали из меня дурака.
     Лицо Уайтхеда было воплощением убедительности.
     - Ошибка дурного вкуса, - сказал он. - Прости.
     - Слишком поздно.
     - Я не хочу, чтобы ты оставлял меня, Марти. Я не позволю тебе оставить меня! Слышишь? - Его палец прорезал воздух. - Ты здесь для того, чтобы помочь мне! Что ты сделал? Ничего! Ничего!
     Льстивые уговоры в течение секунды превратились в обвинения в предательстве. Сначала слезы, затем угрозы, и за всем этим все тот же страх остаться в одиночестве. Марти смотрел на то, как дрожащие руки старика разжимались и сжимались в кулаки.
     - Пожалуйста, - взмолился Уайтхед, - не оставляй меня.
     - Я хочу, чтобы вы закончили историю.
     - Хороший мальчик.
     - Только все, вам ясно? Все.
     - А что еще рассказывать? Я разбогател. Я вклинился в один из самых быстроразвивающихся послевоенных рынков - фармацевтику. Всего за полдесятилетия я поднялся в число мировых лидеров. - Он усмехнулся. - Более того, в том, как я зарабатывал свое состояние, было очень мало нелегального. В отличие от многих, я играл по правилам.
     - А Мамулян? Он помогал вам?
     - Он научил меня, как перешагивать через мораль.
     - А что он просил взамен?
     Глаза Уайтхеда сузились.
     - А ты неглуп, - оценивающе проговорил он. - Тебе иногда удается ударить прямо в точку.
     - Это очевидный вопрос. Вы же заключили с ним сделку.
     - Нет! - протестуя, вскричал Уайтхед, - я не заключал сделок, по крайней мере так, как ты себе это представляешь. Возможно, это было джентльменское соглашение, но это было очень давно. Он получил от меня сполна.
     - Что именно?
     - Жизнь через меня, - ответил Уайтхед.
     - Объясните, - сказал Марти. - Я не понимаю.
     - Он хотел жить, как всякий другой человек. У него были аппетиты, И он утолял их через меня. Не спрашивай как. Я сам не понимаю этого. Но иногда я чувствовал его где-то позади моих глаз...
     - И вы позволяли ему?
     - Поначалу я даже не знал, что он делает: мое внимание было поглощено другим. Казалось, я становлюсь богаче с каждым часом. У меня были лошади, дома, земля, искусство, женщины. Было легко забыть о том, что он повсюду был рядом, наблюдая, живя по доверенности. Затем в 1959 я женился на Иванджелине. У нас была такая свадьба, что она могла смутить даже королевскую семью, - она была описана во всех газетах вплоть до Гонконга. Достаток и Благосостояние женятся на Интеллигентности и Красоте - идеальная пара. Это было вершиной моего счастья, действительно это было так.
     - Вы были влюблены?
     - Было невозможно не любить Иванджелину. Мне кажется... - его голос зазвучал удивленно. - Мне кажется, даже она любила меня.
     - А как она воспринимала Мамуляна?
     - Ах, вот здесь и был камень преткновения. Она не выносила его с самого начала. Она сказала, что он чересчур пуританин, что его присутствие заставляет ее постоянно чувствовать себя виноватой. И она была права. Он терпеть не мог тело - его функции раздражали его. Но он не мог быть свободным от него или от его желаний. Это было пыткой для него. И чем дальше, тем тяжелее становилось для него это самоистязание.
     - Из-за нее?
     - Не знаю. Возможно. Сейчас, глядя назад, я думаю, что он, вероятно, хотел ее, - как он хотел красавиц в прошлом. И, конечно, она презирала его с самого начала. А поскольку она была хозяйкой дома, эта война нервов только накалялась. Наконец она сказала мне, чтобы я избавился от него. Это было как раз после рождения Кэрис. Она сказала, что ей не нравится, что он все время качает ребенка на руках - ему, казалось, это нравилось делать. Она просто не хотела, чтобы он был в доме. К тому моменту я уже знал его десять лет - он жил в моем доме, он разделял мою жизнь, - и я понимал, что я не знаю ничего о нем. Он просто оставался все тем же мифическим картежником из Варшавы.
     - Вы никогда не спрашивали его?
     - Спрашивал о чем?
     - Кто он? Откуда? Где он научился всему?
     - О, да, конечно, я спрашивал его. И каждый раз его ответ немного отличался от предыдущего.
     - Так он лгал вам?
     - Очевидно. Это было что-то типа шутки - его идея состоять из частичек, никогда не быть одним и тем же человеком дважды. Словно бы он никогда не существовал. Как будто человек, по имени Мамулян, был всего лишь конструкцией, под которой скрывалось что-то еще.
     - Что?
     Уайтхед пожал плечами.
     - Я не знаю. Иванджелина часто говорила: он пустой. Это было как раз то, что она находила неприятным в нем. Ее раздражало не его присутствие в доме, а его отсутствие, его абсолютный ноль. И я начал подумывать о том, что мне бы следовало избавиться от него ради Иванджелины. Все уроки, которые он мне дал, я усвоил. Я больше не нуждался в нем. Да к тому же он стал смущать общество. Боже, когда я сейчас огладываюсь назад, я удивляюсь - правда, удивляюсь, - как мы позволяли ему так долго править нами. Он сидел за обеденным столом, и ты чувствовал, какое уныние он нагнетает на гостей. И чем старше он становился, тем более пустыми становились его разговоры. Не то, чтобы он внешне старел, совсем нет. Он не выглядел и на год старше с тех пор, как я впервые увидел его.
     - Никаких изменений?
     - Физически - нет. Что-то внутренне. Вокруг него все сильнее распространялся какой-то дух поражения.
     - Он не показался мне пораженцем.
     - Ты бы посмотрел на него в его блеске. Он вселял ужас, поверь мне. Люди замолкали, как только он переступал дверной порог, - казалось, он душил радость в каждом человеке, убивал ее в зародыше. Я сам дошел до того предела, когда, как и Иванджелина, не мог выносить его, находясь с ним в одной комнате. Она вбила себе в голову навязчивую идею, что он хочет убить ее и ребенка. Она наняла кого-то, чтобы сидели с Кэрис каждую ночь, чтобы быть уверенной, что он не дотрагивался до нее. Кстати, сейчас я вспоминаю, что именно Иванджелина посоветовала мне купить собак. Она знала, что они вызывают в нем отвращение.
     - Но вы не сделали того, о чем она просила? То есть вы не вышвырнули его?
     - О, я знал, что рано или поздно мне придется сделать это - я просто накапливал силы. Тогда он затеял какие-то домашние силовые игры, чтобы убедить меня в том, что я все еще нуждаюсь в нем. Это была тактическая ошибка. Первоначальная маска "домашнего" пуританина становилась тоньше с каждым днем. Я сказал ему об этом. Сказал, что ему следует переменить всю его манеру поведения или уйти. Он, конечно, отказался. Я знал, что он откажется. Все, что мне было нужно, это повод, чтобы расторгнуть нашу связь, и он поднес мне его на тарелочке. Сейчас мне, конечно, ясно, что он чертовски хорошо знал, что я делаю. Как бы то ни было, дело было сделано - и я вышвырнул его. Не я лично, конечно. Той разобрался со всем этим.
     - Той работал лично на вас?
     - Да. Кстати, это тоже была идея Иванджелины - она всегда была так предупредительна по отношению ко мне. Она настояла, чтобы я нанял телохранителя. Я выбрал Тоя. Он был боксером и был честен, как день. Мамулян никогда не производил на него никакого впечатления. У него никогда не было никакого сомнения в мыслях. Поэтому, когда я велел ему избавиться от этого человека, он просто взял и сделал это. Как-то раз я пришел домой, а картежника уже не было. Мне легче дышалось в тот день. Словно бы я носил камень на своей шее и не знал об этом. Внезапно все это ушло, и моей голове стало легче. Все мои страхи о возможных неприятных последствиях быстро потеряли почву. Мое состояние не испарилось. Мне везло как всегда, и без него. И, возможно, даже больше. Я обрел новую уверенность.
     - И вы больше не видели его?
     - Нет, я видел. Он дважды возвращался в дом, оба раза без предупреждения. У него не все ладилось, как казалось. Я не знаю, что это было, но он, по-видимому, потерял свое волшебство. Первый раз, когда он пришел, он был таким дряхлым, что я едва узнал его. Он выглядел больным, от него отвратительно пахло. Если бы ты встретил его на улице, то перешел бы на другую сторону. Я едва поверил в это превращение. Он даже не хотел заходить в дом - хотя я бы ему и не позволил, - все, что он хотел, это были деньги, которые я дал ему, и затем он ушел прочь.
     - И это было искренне?
     - Что ты имеешь в виду - искренне?
     - Изображение нищего - это была правда? То есть, не было ли это еще одной историей?
     Уайтхед поднял брови.
     - Все эти годы я не думал об этом. Всегда полагал... - он остановился и начал с другого конца. - Ты знаешь, я не такой сложный человек, несмотря на то, что внешне выгляжу наоборот. Я вор. Мой отец был вором, и мой дед, вероятно, тоже. Вся эта культура, которой я окружил себя, это фасад. Вещи, которые я подбирал за другими людьми. Приобретенный и хороший вкус, если хочешь. Но после нескольких лет ты начинаешь верить в свою собственную значимость, ты начинаешь думать, что ты действительно сложный человек-всего-мира. Ты начинаешь стыдиться инстинктов, приведших тебя туда, где ты есть, потому что они являются частью смущающей тебя истории. Вот то, что случилось со мной. Я потерял всякое представление о себе. А сейчас, я думаю, как раз время, когда вор должен снова сказать свое слово, - время, когда я должен использовать его глаза, его инстинкты. Ты научил меня этому, хотя, видит Бог, ты даже не подозревал об этом.
     - Я?
     - Мы одинаковы. Ты не понимаешь разве? Оба воры. Оба жертвы.
     Жалость к самому себе была слишком явной в голосе Уайтхеда.
     - Вы не можете заявлять мне о том, что вы жертва, - сказал Марти, - судя по тому, как вы жили.
     - А что ты знаешь о моих чувствах? - вскипел Уайтхед. - Ты не смей, слышишь? Не думай, что ты понимаешь, потому что ты не понимаешь! Он все отнял у меня, все! Сначала Иванджелину, потом Тоя, сейчас Кэрис. И не говори мне, пострадал я или нет!
     - То есть как - он забрал Иванджелину? Я полагал, что она погибла в результате несчастного случая.
     Уайтхед покачал головой.
     - Здесь та граница, до которой я могу рассказывать тебе, - сказал он. - Некоторые вещи мне трудно выразить. И никогда не смогу.
     Голос его упал. Марти оставил этот вопрос и продолжал:
     - Вы сказали, что он возвращался дважды.
     - Да, это так. Он вернулся через год или два после своего первого визита. В ту ночь Иванджелины не было дома. Был ноябрь. Той пошел открывать дверь, и хотя я не слышал голоса Мамуляна, я знал, что это он. Я вышел в холл. Он стоял на ступеньках, освещенный светом фонаря. Моросил такой противный дождь. Как сейчас помню, он посмотрел мне в глаза. "Меня не ждали?", - сказал он. Просто стоял там и спрашивал: "Меня не ждали?"
     Не знаю почему, но я впустил его. Он неплохо выглядел. Может быть, я думал, что он пришел извиняться, я не помню. Даже тогда мы бы остались с ним друзьями, если бы он предложил. Не на старой основе. Возможно, на деловых взаимоотношениях. Я отбросил свою защиту. Мы начали говорить о прошлом... - Уайтхед остановился, обдумывая слова, - а потом он сказал, что он одинок, что ему нужно мое сотрудничество. Я сказал ему, что Варшава была давным-давно. Я был женатым человеком, столпом общества и не собирался что-либо менять. Он принялся обижаться - обвинил меня в неблагодарности. Сказал, что я обманул его. Нарушил соглашение между нами. Я сказал, что никакого соглашения не было, я всего лишь один раз обыграл его в карты в далеком городе и он решил помочь мне по собственной воле. Я сказал, что, по моему убеждению, я полностью удовлетворил все его требованиям и заплатил ему сполна. Он делил со мной мой дом, моих друзей, мою жизнь в течение десяти лет; все, что у меня было,