пользу
счастья).
     И к чему же все это приведет? Да примерно  к  следующему.  Полупьяный
старикан остановился, чтобы помочь страннику ("Полезай сюда, малый, - Алан
почти слышал эти слова, - я еще проеду всего пару миль до дома, но это все
же сократит тебе время на дорогу."),  а  попутчик  отблагодарил  водителя,
забив его до смерти и забрав автомобиль.
     Он догадывался, как потом человек в костюме попросил  Хомера  немного
притормозить - чаще всего они говорят, что им нужно отлить, и, как  только
пикап остановился, он схватил старика, вышвырнул из машины и...
     Да, но дальше все складывается очень плохо. Просто чертовски плохо.
     Алан все еще смотрел на то место, где Норрис Риджуик стерег  кровавое
месиво, которое еще недавно было живым человеком, и терпеливо отгонял  мух
от того, что называлось лицом Хомера, и  почувствовал,  что  его  начинает
мутить.
     Он был просто стариком, сукин ты  сын  -  стариком,  стоящим  у  края
могилы и всего с одной рукой, стариком, чья единственная радость была игра
в вечернем клубе в боулинг. Так почему  ты  просто  не  вытолкнул  его  из
пикапа и не оставил его после этого? Ночь была теплая,  да  даже  если  бы
было  и  холоднее,  он  бы,  наверняка,  остался   жив-здоров.   Я   готов
прозакладывать свои часы, что мы найдем изрядную  долю  антифриза  в  теле
Гамаша. А дорожный номер машины в любом случае уже пошел  по  проводам  во
все концы штата. Так для чего же все это? Парень, я надеюсь,  что  у  меня
будет возможность спросить тебя об этом!
     Но разве дело в причине? Ясно, что не Хомер Гамаш был здесь причиной.
Нет ничего, ради чего  нужно  было  связываться  с  Хомером.  Потому  что,
оглушив его, попутчик вышвырнул Гамаша из машины и оттащил его  в  канаву,
видимо, держа беспомощное тело за подмышки. Алану не нужны  были  мальчики
из  департамента  уголовных  дел,  чтобы  прочитать   следы,   оставленные
каблуками ботинок Гамаша.  По  ходу  дела  преступник  убедился  в  полной
беззащитности жертвы. И уже в канаве, оторвав протез  от  тела,  забил  им
старика насмерть с неимоверной жестокостью.



                            Глава 5. 96529Q

     - Посмотрим, посмотрим, - провозгласил патрульный  штата  Коннектикут
Уоррен Хэмильтон, хотя он и был один в машине. Это было  вечером  2  июня,
через 35 часов после обнаружения трупа Хомера Гамаша в городке штата  Мэн,
названия которого Хэмильтон никогда не слыхивал ранее.
     Он был в районе Вестпорт 1-95  у  закусочной  "Макдональдс".  У  него
вошло в привычку сновать около стоянок для бензозаправки и  закусочных  во
время патрулирования внутри штата. Если вы подъезжаете к  последнему  ряду
паркуемых машин ночью,  потушив  свои  фары,  вы  иногда  можете  получить
хороший улов. Лучше, чем хороший. Но иногда. Когда он чувствовал, что  эта
возможность вдруг появляется, он очень часто беседовал сам  с  собой.  Эти
рассуждения начинались с "посмотрим, посмотрим", затем переходили в  нечто
типа давай-ка попросим этого пылесоса выйти наружу"  или  "спроси-ка  свою
маму, верит ли она в это". Патрульный Хэмильтон задавал вопрос насчет мамы
в тех случаях, когда чувствовал что-то неладное.
     - Что мы имеем здесь? - проворковал он на этот раз и запустил  машину
на медленный задний ход. - Проезжаем "Камаро".  Теперь  "Тойоту",  которая
напоминает стареющую облезлую лошадь  своей  обшарпанной  поверхностью.  А
теперь... та-та-та! Старый пикап "Шевроле", который выглядит оранжевым под
светом фар, это означает, что он белого или светло-серого цвета.
     Он  включил  свою  подвижную  фару  и  направил  ее  на  лицензионную
пластину. Эти пластины, по мнению  Хэмильтона,  стали  в  последнее  время
выглядеть куда лучше. Один за другим, каждый штат  вводил  на  них  мелкие
рисованные изображения. Это упрощало  определение  хозяина  номера  ночью,
когда быстро и  сильно  изменяющиеся  условия  освещения  трансформировали
естественные  цвета  окраски  в  самые  невообразимые  оттенки.  И  худшим
освещением для  пластин  с  идентификационным  номером  были  эти  чертовы
оранжевые лампы высокого напряжения. Он не знал, способны ли они  ослепить
преследуемого   преступника,   как   это    предусматривалось    при    их
проектировании, но был абсолютно уверен, что  они  заставляют  полицейских
делать тяжелую лишнюю работу, которой он сам теперь  вынужден  заниматься,
для проверки идентификационных пластин на украденных или  просто  угнанных
из озорства машинах без номеров.
     Маленькие картинки медленно сменяли друг друга, пока не появилась вот
эта. Статуя свободы была Статуей свободы и при ярком  солнечном  свете,  и
при идиотском медно-оранжевом луче этих недоносков. Не важно, какой  цвет,
дама Свободы всегда означает штат Нью-Йорк.
     А вот этот трахнутый отец семейства, которого он высветил на  пикапе,
означает штат Мэн. Теперь уже вам не надо таращить глаза для поиска следов
принадлежности автомобиля  этой  ЗЕМЛЕ  ОТПУСКНИКОВ  и  стараться  понять,
какого же цвета окраска. Вам просто  надо  взглянуть  на  трахнутого  отца
семейства. На самом деле на картинке был изображен рак, и  Хэмильтон  знал
это, но трахнутый отец семейства, как его не называй по-другому, все равно
остается тем, кто он есть. Сам он никогда и не стал бы класть себе  в  рот
эту гадость.  Но  сейчас  он  был  просто  рад  встретится  с  кем-нибудь.
Особенно, когда. у него столь острое желание  подержать  эту  лицензионную
пластину в своих руках.
     - Спроси-ка маму, верит ли она в это, - прошептал он,  сворачивая  на
стоянку.  Он  взял  свой  талмуд  с   перечнем   находящихся   в   розыске
автомобильных номеров, включил освещение внутри  машины  и  начал  листать
здоровенную книгу, водя пальцем по строчкам сверху вниз.
     А вот и он. 96529Q. Штат Мэн, родина всех трахнутых отцов семейства.
     Предварительный объезд пикапа вроде бы говорил о том,  что  в  кабине
никого нет. В кабине была  установлена  подставка  для  винтовки,  но  она
пустовала. Возможно, хотя и  маловероятно,  что  кто-то  ночует  в  кузове
пикапа. И  тоже  вполне  вероятной  была  возможность,  что  этот  кто-то,
ночующий в кузове, держит при себе ту самую винтовку с подставки. А  всего
вероятнее было то, что водитель давно ушел из машины. Все равно...
     Старые  полицейские,  смелые  полицейские,  но   не   старые   смелые
полицейские, - сказал сам себе Хэмильтон приглушенным голосом. Он отключил
мощную фару и медленно объезжал ряд автомашин. Дважды он тормозил и  снова
включал фару, хотя на этот раз даже и не глядел на освещаемые  автомобили.
Всегда есть возможность, что  мистер  96529Q,  выходя  из  ресторана,  уже
увидел Хэмильтона, когда тот освещал украденный им автомобиль,  а  теперь,
когда он видит,  что  Хэмильтон  продолжает  объезд  и  время  от  времени
проверяет другие машины, вор  может  успокоиться  и  не  обращать  особого
внимания на патрульного.
     - Если сам о себе не позаботишься, может быть, всем другим уже буде и
не о ком волноваться, - воскликнул патрульный Хэмильтон. Это была еще одна
его присказка, но не столь частая, как насчет мамы.
     Он нырнул в темный угол, откуда  можно  было  наблюдать  за  пикапом.
Вызвал базу, которая находилась всего в четырех милях вверх по  дороге,  и
сообщил о находке разыскиваемого по делу об убийстве пикапа из штата  Мэн.
Он запросил отряд поддержки и сказал, что  ждет  его  прибытия  как  можно
скорее.
     Хэмильтон никого не замечал поблизости от пикапа и потому решил,  что
с его стороны не будет слишком смелым, если он  приблизится  к  машине  со
всеми предосторожностями. Он будет выглядеть смешным, если  его  товарищи,
прибыв на место, узреют Хэмильтона все еще  сидящим  в  далекой  засаде  в
темноте кустов.
     Он вылез из машины, подтянул ремень с кобурой, но не  расстегнул  ее.
Он вообще за все свои дежурства всего дважды расстегивал кобуру н ни  разу
не палил из пушки. Не хотелось ему этого делать и сейчас.  Он  подходил  к
пикапу под таким углом, чтобы можно было видеть и сам автомобиль, особенно
его кузов, и  возможное  появление  мистера  из  этого  чудного  семейства
ракообразных. Он подождал, пока мужчина и женщина, вышедшие из  ресторана,
подошли к своему "Форду-Седану", и начал снова  двигаться  лишь  после  их
отъезда.
     Держа правую руку около  кобуры,  Хэмильтон  опустил  левую  на  свой
ремень. Эти ремни также стали в последние годы намного лучше  и  красивее,
по его мнению. Он был  еще  мальчишкой,  а  затем  и  взрослым,  страстным
поклонником Бэтмана, известного также как Крестоносец с накидкой,  и  этот
Бэтман, как он подозревал, послужил главной причиной того,  что  Хэмильтон
стал полицейским. Из всех аксессуаров Бэтмана Хэмильтона привлекало  более
всего не оружие и не реактивный двигатель, а ремень славного  крестоносца.
Это чудное произведение  одежного  искусства  напоминало  хороший  магазин
подарков. Оно всегда имело в себе все на все случаи жизни, будь то  канат,
или пара очков для ночного  видения,  или  несколько  ампул  парализующего
газа. Конечно, его служебный ремень был не столь хорош, но  на  левой  его
стороне имелось три кармашка,  в  которых  хранились  три  очень  полезных
вещицы. Одной из них был баллончик на батарейке, выпускаемый под фирменным
названием "Лежать, собака!" Стоило вам нажать на красную кнопку,  "Лежать,
собака!" начинал испускать ультразвуковой свист,  который  превращал  даже
бешеных быков в клубок слипшихся спагетти.  Другая  штучка  была  баллоном
Мэка  (версии  парализующего  газа  Бэтмана  в  исполнении  полиции  штата
Коннектикут). Третьим сокровищем был четырехэлементный фонарик.
     Хэмильтон извлек фонарик и включил  его  одной  левой  рукой.  Правая
по-прежнему лежала на кобуре. Старые полицейские, смелые  полицейские,  но
не старые смелые полицейские.
     Он пустил луч  света  вдоль  кузова  пикапа.  В  нем  находился  лишь
свернутый брезент и ничего более. Кузов был столь же пуст, как и кабина.
     Хэмильтон сохранял все же  некоторую  дистанцию  до  этого  дурацкого
пикапа со смешными картинками. Если бы его спросили "почему", он  вряд  ли
сумел бы дать  ответ,  поскольку  делал  все  не  задумываясь.  Теперь  он
наклонился и осветил фонариком днище пикапа, последнее из  тех  мест,  где
кто-то, могущий причинить ему вред, возможно, спрятался. Маловероятно,  но
все же надо до конца быть во всем уверенным. Он вовсе не хотел, чтобы  шеф
начинал рабочее собрание следующим утром словами: "Дорогие друзья, сегодня
мы прощаемся с патрульным Уорреном Хэмильтоном. Невероятно, но он  покинул
наш мир". Это было бы чертовски обидно.
     Он направил луч быстро слева направо под пикап и ничего не обнаружил,
кроме заржавевшего муфеля, который собирался отвалиться  уже  в  ближайшее
время - это было ясно с первого взгляда на зияющие в нем трещины.
     - Я думаю, мы здесь одни, дорогой, - сказал патрульный Хэмильтон.  Он
осмотрел еще раз всю площадку вокруг пикапа, особенно внимательно следя за
выходящими из ресторана. Он не заметил никого,  кто  наблюдал  бы  за  ним
самим, и решил напоследок подняться на ступеньку к  дверце  кабины,  чтобы
осветить все ее закоулки фонариком.
     - Святое дерьмо, - в изумлении пробормотал Хэмильтон. - Спроси  маму,
верит ли она в эту дрянь.
     Он был даже рад оранжевому цвету пущенного им луча  света,  поскольку
знал, что это болото внутри кабины на самом деле почти  черное,  поскольку
кровь похожа на чернила.
     - И он управлял машиной во всем этом? Иисус Христос,  всю  дорогу  из
Мэна он ехал вот так? Спроси маму...
     Он обшарил лучом фонарика днище в кабине. Сидение и пол  были  свиным
хлевом. Он увидел опорожненные банки пива, пустые и  полупустые  пакеты  с
чипсами н копченой свининой, короб с гамбургерами. Это месиво, похожее  на
жевательную резинку, залепило весь щиток машины.  Пепельница  была  забита
окурками сигарет без фильтра.
     Больше всего здесь было крови. Она виднелась везде: на руле, сиденье,
обшивке двери. Ею была  почти  полностью  залеплена  эмблема  "Шевроле"  и
зеркальце. Хэмильтон подумал, неужели мистеру 96529Q показалось, что здесь
так мало крови, н ее нужно было размазывать еще на  зеркале?  На  ящике  с
большими  гамбургерами  "Макдональдс"  также   виднелся   сгусток   крови.
Хэмильтону показалось, что он видит в нем и несколько волосков.
     - Что он сказал бы знакомой девушке? - пробормотал Хэмильтон.  -  Что
он слегка порезался во время бритья?
     Позади него раздался шуршащий звук.  Хэмильтон  вздрогнул,  чувствуя,
что он, несмотря на все обычные предосторожности, был слишком смел,  чтобы
стать старым, потому что здесь уже не было ничего обычного, нет, сэр.  Тот
парень, который вырос сзади него, добавит крови в кабине старого пикапа, и
это будет его кровь, потому что парень, доехавший в портативной скотобойне
из Мэна почти до Нью-Йорка, несомненно был психом, а эти люди могут  убить
патрульного столь же легко, как купить кварту молока в пакете.
     Хэмильтон в третий раз в жизни выхватил револьвер  из  кобуры,  взвел
курок и почти выстрелил (а, может быть, и два, а то и три раза)  в  темную
пустоту. Он был взвинчен до предела. Но никого поблизости не было.
     Он медленно опустил револьвер, кровь стучала в его висках.
     Небольшое дуновение ветра всколыхнуло ночной  воздух.  Шуршащий  звук
опять повторился. На тротуаре он заметил ящик от рыбного филе  -  из  этой
самой закусочной Макдональдс, несомненно.
     - Как умны вы, Холмс - не обращайте  на  это  внимания,  Ватсон,  это
столь элементарно - именно этот ящик полз с шуршанием при порывах ветра, а
затем снова надолго останавливался.
     Хэмильтон глубоко н прерывисто вздохнул и бережно опустил револьвер в
кобуру. - Здесь почти свихнешься, Холмс, - сказал  он  совсем  неуверенным
голосом. - Еле удержишься от  CR-14  (CR-14  означало  "беглый  огонь"  по
уставу).
     Он подумал, не стоит ли ему опять застегнуть кобуру, поскольку сейчас
уже было абсолютно ясно, что стрелять не в кого, кроме  пустого  ящика  от
рыбного филе, но все же  решил  не  застегивать  ее  до  появления  группы
поддержки. Намного лучше чувствовать  рукоять  револьвера  в  своей  руке.
Удобнее и спокойнее. Потому что его напугала не кровь и не тот  факт,  что
разыскиваемый полицейскими Мэна по делу об убийстве  мужчина  проехал  400
миль в этом месиве. Вокруг пикапа стояло  какое-то  зловоние.  Этот  запах
иногда  встречается  на  сельских  дорогах,   если   автомобиль   переедет
зазевавшегося скунса. Он не знал, обратят ли прибывшие сюда следователи на
это внимание, или это чувствует только он сам, не это его  волновало.  Это
не было запахом крови, или загнивших продуктов, или похоронного бюро. Это,
подумал он, просто запах беды. Чего-то очень и очень  плохого.  Достаточно
плохого, чтобы он раздумал застегивать кобуру, хотя был почти уверен,  что
носитель этого запаха отсюда давно удалился, наверное,  много  часов  тому
назад - не было слышно никаких потрескиваний или вздохов мотора, что  было
бы неизбежно, оставайся он еще теплым. Не в этом  дело.  Он  твердо  знал:
некоторое время пикап был логовом какого-то ужасного существа, и он ни  за
что на свете не встретится с этим существом, не будучи готовым  к  бою.  И
пусть мама скажет, что он не прав.
     Он стоял с пушкой в руке,  его  волосы  на  затылке  встали  дыбом  и
прошла, казалось, целая вечность, пока наконец он не увидел  своих  парней
из группы поддержки.



                       Глава 6. СМЕРТЬ В БОЛЬШОМ ГОРОДЕ

     Доди Эберхарт была разъярена, а когда она  бывала  такой,  в  столице
Штатов появлялась столь стервозная баба, с которой бы  вы  ни  за  что  не
захотели иметь дело. Она карабкалась по лестнице  своего  многоквартирного
дома на Эл-стрит с флегматичностью (и почти с той  же  грацией)  носорога,
пересекающего открытую зеленую лужайку. Ее голубое платье скрипело и почти
разрывалось на груди,  которую  из-за  ее  необъятности  было  бы  слишком
скромно назвать крупногабаритной. Руки,  больше  смахивающие  на  окорока,
размахивали вперед и назад, как маятники.
     Много лет тому назад эта женщина была одной  из  самых  дорогостоящих
девушек по вызову. В те дни ее рост - шесть футов и три дюйма - как  и  ее
пышащий здоровьем облик делал ее более  привлекательной  для  мужчин,  чем
куда более красивых ее товарок. Она сама открыла, что ночь с ней  являлась
своего рода спортивным трофеем для многих  вашингтонских  джентльменов,  и
если бы кто-нибудь  внимательно  изучил  фотографии  участников  всяческих
вечеров н приемов в столице США во времена  второго  президентского  срока
Линдона Джонсона и первого  срока  пребывания  на  этом  посту  президента
Ричарда Никсона, он наверняка бы обнаружил на многих из этих снимков  Доди
Эберхарт. Как правило, рядом с ней красовался  один  из  тех  мужчин,  чьи
имена часто появлялись в политических статьях  или  экономических  обзорах
самых  авторитетных  изданий.  Один  ее  рост  делал  трудной,   если   не
невозможной, всякую попытку не обратить на нее внимания.
     Доди была потаскухой с сердцем скряги и с душой таракана.  Два  самых
постоянных   ее   клиента,   один    -    сенатор-демократ,    другой    -
конгрессмен-республиканец, с  немалым  чувством  отцовства  обеспечили  ее
достаточными деньгами, чтобы она могла с чистой совестью уйти  в  отставку
от  занятий  своей   древнейшей   профессией.   Они   связались   с   этой
благотворительностью не совсем, если быть точным, по своей воли. Доди была
уверена,  что  риск  подцепить  что-нибудь   не   обязательно   уменьшится
(высокопоставленные правительственные чиновники и  законодатели  столь  же
подвержены СПИДу и может быть чуть меньше - венерическим заболеваниям, как
и рядовые клиенты). Возраст у нее еще был самый что ни на есть цветущий. И
она не очень-то верила этим джентльменам, что они оставят ей что-нибудь по
завещаниям, как они оба не раз ей обещали. Извините, сказала она им, я уже
не верю в Санта-Клауса или еще во что-то в этом роде. Маленькой Доди нужны
наличные сейчас, а не потом.
     Маленькая Доди приобрела три многоквартирных дома. Годы шли.  Те  177
фунтов, которые заставляли здоровых мужиков ползать перед ней на  коленях,
когда она красовалась перед ними в костюме Евы, теперь превратились в 280.
Вложения в недвижимость которые давали хорошую  прибыль  в  середине  70-х
годов, стили быстро таять в 80-х. Она слишком поздно сообразила, что плохо
разбирается в биржевых делах, и ей надо было бы пораньше вспомнить  о  тех
двух превосходных брокерах, с которыми она провела немало  времени  совсем
незадолго до выхода из игры.
     Один ее дом был продан в 1984, второй - в  1986  году,  под  надзором
бесстрастного представителя налогового управления. Она держалась за третий
дом на Эл-стрит столь же упрямо, как проигрывающий все в рулетку игрок  за
последнюю свою фишку. Она надеялась, что где-то совсем рядом стоит  удача,
еще немного - и что-то Случится. Но ничего такого  не  Случилось  до  сего
времени, и она не думала уже, что может Случиться на следующий год  или  в
два последующих года... Если бы это произошло, она упаковала бы чемоданы и
отправилась в Аруба. А пока она должна просто держаться изо всех сил.
     Что она всегда делала и что собиралась делать и дальше.
     И спаси Бог того, кто попадется ей на дороге.
     Например, такой как Фредерик Клоусон, этот "мистер Большой кадр".
     Она долезла до площадки второго этажа. Из квартиры  Шульмана  неслись
завывания "Ганз-н-Роузес". "Заглуши свой... ПЛЕЕР!"  -  завизжала  она  на
самых  верхних  нотах...  а  когда  Доди   Эберхарт   подымала   крик   до
максимального децибельного  уровня,  начинали  трескаться  стекла,  глохли
малые дети и собаки падали замертво.
     Музыка сразу перешла с воплей на шепот. Доди могла  представить  себе
чету Шульманов, замерших друг против друга, как перепуганная пара котят во
время грозового  шква