ьчик -  
демон?
	-  Я не знаю, но похоже, в Готорне все думают так.
	Мальчик несколько секунд молча смотрел на него, а затем сказал:
	-  Почему же мы тогда не убили их?
	Фальконер испугался.
	-  Ну... Уэйн, убийство противозаконно...
	-  Несмотря на то, что ты говорил, что законы Бога превыше 
законов Человека? А если эта женщина и мальчик -  Зло, то им нельзя 
позволить жить, не так ли?
	-  Э-э-э... -  Фальконер чувствовал себя так, будто перекувырнулся 
через голову. -  Господь позаботится о них, Уэйн. Не беспокойся.
	-  Она говорила, что то, что я делал, это убийство.
	-  Да, она так говорила. Но это только доказывает, насколько она 
извращенная, не так ли? Она попыталась разрушить твою работу, и для 
этого она использовала этого мальчика.
	-  Я все делаю правильно, папа?
	Вопрос прозвучал как удар грома. Фальконер заморгал.
	-  Что ты имеешь в виду, сынок?
	-  Я имею в виду... Я знаю, что этим летом излечил много людей, 
но... первый раз, с Тоби, я чувствовал, что что-то произошло внутри 
меня, как будто моя кровь вскипела и... это было похоже на то, как в 
детстве я воткнул вилку в розетку. Это было больно, и когда все 
закончилось, я еще долго чувствовал это. С тех пор ко мне никогда 
больше не приходило то чувство; иногда я испытывал зуд, иногда 
головную боль, но... не то, что в первый раз. И помнишь, на прошлой 
неделе в Силакауге? Того слепого? Я старался очень сильно, папа, но я не 
смог вернуть ему зрение. А еще там были другие, которых я даже не 
коснулся... может быть, собирался, но...
	Уэйн замолчал, и на его лице отразилось глубокое беспокойство.
	-  Я думаю, что эта Крикмор заставила тебя усомниться в себе, вот 
что я думаю. А это как раз то, что ей нужно! Когда ты сомневаешься в 
себе, ты ослабляешь себя. Я тоже думал о слепом и ему подобных; 
возможно, что ты не можешь вылечить некоторых людей потому, что 
Господь желает их оставить такими, какие они есть. Или, скажем, они 
когда-то согрешили и отошли от Света, и поэтому, пока они не 
исповедуются, они не могут получить исцеления. Ни в коем случае не 
сомневайся в себе Уэйн, иначе демоны победят. Ты понял?
	-  Я... думаю, что да.
	-  Хорошо, -  Фальконер потрепал его по плечу. -  Ты будешь готов 
сегодня к Декатуру?
	Уэйн кивнул.
	-  Тебя еще что-то беспокоит?
	-  Да, сэр. В этом мальчике есть... что-то, что меня пугает, папа. Я 
не знаю, что, но... когда я поглядел ему в глаза, у меня душа ушла в 
пятки...
	Фальконер тихо хмыкнул и посмотрел в окно.
	-  Если ты чувствуешь страх, -  ответил он, -  то это потому, что ты 
чувствуешь в его сердце грех. Уэйн, ты стоишь на пороге большой 
прекрасной жизни, в которой ты встретишь много хороших людей, но 
тебе также будут встречаться и люди с Сатаной в душе. Ты будешь 
вставать против них и повергать их. Понял?
	-  Да, сэр.
	-  Хорошо. До завтрака еще пара часов. Не хочешь немного 
вздремнуть?
	-  Я попробую.
	Уэйн слез со стула и забрался на постель. Отец поправил простыни 
и поцеловал его в лоб.
	-  А теперь спокойно отдыхай, дружище, -  сказал Фальконер. -  Я 
разбужу тебя к завтраку. Хорошо? -  Он улыбнулся и направился к двери.
	Голос Уэйна остановил его.
	-  Я все делаю правильно, да, папа?
	-  Да. Я клянусь тебе. А теперь спи. -  Фальконер закрыл дверь.
	Довольно долго Уэйн лежал, глядя в потолок. Ласковый ветерок 
раскачивал пластмассовые самолеты, и их крылья кренились, будто они 
лавировали между облаками. В лесу лаял Тоби. Мальчик крепко закрыл 
глаза.


16

	На ферме Крикморов тоже вставало солнце. Рамона проснулась в 
шесть с небольшим, разбуженная звуком подъезжающего у дому 
автомобиля. Она слышала, как открылась его дверь, но не услышала 
хлопанья закрывающейся двери. Потом кто-то начал возиться с 
ключами, пытаясь отпереть входную дверь.
	Рамона быстро накинула халат, зажгла лампу и пошла к входу, как 
вдруг дверь распахнулась и в нее ввалился ее муж. Джон широко 
улыбался; от него исходил резкий запах пота и самогона, а лицо было 
покрыто рыжей щетиной. Одежда его выглядела мятой, а на куртке 
отсутствовала пара пуговиц.
	-  Привет, родная, -  поздоровался он и сделал несколько 
нетвердых шагов в сторону Рамоны.
	-  Нет.
	Он остановился словно его ударили, но клоунская улыбка 
продолжала сиять на его лице. Глаза Джона были настолько красны, что 
казалось, они вот-вот взорвутся.
	-  Авввв, не надо так, -  пробормотал Джон. -  Немножко погуляли, 
и все. Видел Мака ван Хорна и старого Винта тоже; не поверишь: они все 
еще занимаются той дорогой в лесу! -  Он моргнул и провел грязной 
рукой по лбу. -  Куда, интересно, делся этот мул, после того, как меня 
треснули по башке? -  Он засмеялся, пытаясь сфокусировать свой взгляд 
на Рамоне. -  Почему бы тебе не пойти и не причесаться получше? Одень 
что-нибудь из того приятно пахнущего барахла, которое мне нравится. 
Тогда ты меня встретишь как настоящая жена...
	-  Ты грязный, -  тихо ответила Рамона, -  и пахнешь, как отхожее 
место!
	-  ЧЕРТОВСКИ ВЕРНО! -  прогрохотал Джон с исказившимся от 
гнева лицом. -  А ты что, ждала, что я приеду домой в веночке из роз? На 
проповеди ты извозила меня в дерьме, женщина, и я подумал, что 
немножко его нужно привести с собой домой! -  Он дрожал от ярости. -  
Ты сделала из меня дурака, -  продолжал он. -  Ты опозорила мое имя! О, 
ты все спланировала, не так ли? Вот почему ты неожиданно согласилась 
пойти -  потому что ты рассчитывала сделать на проповеди какую-
нибудь гадость! И я не сойду с этого места, пока ты...
	Он поперхнулся на полуслове увидев, что из темноты за спиной 
Рамоны появился Билли и остановился, глядя на них.
	-  Билли, -  обратился к нему Джон. -  Сынок. Твой папа вернулся 
домой. Я знаю, что выгляжу не очень, но... но со мной приключился 
несчастный случай, я думаю...
	-  Иди одевайся, -  сказала Рамона Билли. -  Побыстрее.
	Билли замялся глядя на отца, а затем вышел собираться.
	-  Куда спешите?
	-  Я беру Билли к его бабушке.
	-  О!
	Последовал выдох самогонных паров. Джон закачался на ногах, и 
комната начала медленно вращаться вокруг него. На несколько секунд у 
него перехватило дыхание, и он не мог произнести ни слова. А затем:
	-  Теперь понятно. Теперь все понятно. Хочешь забрать у меня 
сына после того, как я отшил тебя, да?
	Он сделал шаг по направлению к Рамоне, и она увидела, как сквозь 
пелену опьянения в его глазах мерцает красный огонь.
	-  Нет, совсем не так. -  Рамона стояла на своем. -  Ты знаешь, 
почему я так поступаю...
	-  Так значит, ты хочешь сделать его таким же, как ты! -  завизжал 
Джон. -  Значит, ты хочешь высыпать все это... это дерьмо ему на голову! 
Я тебе не позволю, клянусь Господом! Я не дам тебе отнять его!
	-  Билл видел часть Вилла Букера, оставшуюся после его смерти, 
Джон. Зови это приведением, духом, даже душой. Но он видел что-то в 
подвале, и он должен понять, что его ждет впереди...
	-  Нет! -  Джон отшатнулся назад, почти падая, и заслонил собой 
дверь. -  Я не позволю, чтобы его поглотила эта ересь! Может, я согласен 
терпеть это от тебя, но я не позволю, НЕ ПОЗВОЛЮ -  вмешивать в это 
мою кровь!
	-  Твою кровь? -  тихо переспросила Рамона. -  Он и моя кровь 
тоже. В нем есть и от тебя и от меня, но в нем сильна кровь чокто, Джон. 
Он следующее звено в цепи, неужели ты не видишь? Он несет этот дар...
	Джон прижал ладони к ушам.
	-  Зло-зло-зло-зло-зло-зло-зло...
	При виде этого пьяного жалкого мужчины, закрывающего собой 
дверь собственного дома в надежде воспрепятствовать уходу Билли, у 
Рамоны из глаз потекли слезы.
	-  Это не зло, Джон. И никогда им не было.
	-  Ты говоришь мне, что смерть не зло? Это твоя жизнь, Мона! Не 
моя и не мальчика! И в ней всегда будет смерть, призраки и демоны! -  
Он потряс головой, чтобы отогнать стоящий в ней шум. -  О, Господи, 
пошли прощение ее душе! Пошли прощение моей душе за то, что я 
внемлю ее лжи!
	В этот момент в золотой круг, очерченный лампой в руках 
Рамоны, вошел одетый в джинсы и полосатую хлопковую куртку Билли, 
держащий в руках бумажный пакет с вещами. Его лицо было искажено 
страхом и страданьем.
	-  Пошли, Билли. -  Джон широко расставил руки. -  Пошли, 
покажем ей, что такое мужская дружба.
	-  Мама... говорит, что я должен ехать, папа. Она говорит, что мне 
надо выучиться многим вещам.
	-  Нет. Она ошибается. Хочешь знать, чему она хочет тебя научить? 
Чепухе о духах и смерти. Ты праведный богобоязненный мальчик, и тебе 
не следует слушать о таких вещах.
	-  Я не хотел видеть Вилла Букера, папа. Но он был там и нуждался 
в моей помощи.
	Он поднял руку и показал отцу кусочек угля, лежащий на его 
ладони.
	-  Что это? Откуда?
	-  Я не знаю, но я... я думаю, что теперь Вилл хочет помочь мне. Я 
думаю, что он посылает мне это, чтобы я знал, что... был прав, когда 
спустился в подвал, и что если что-то темное и страшное, то это еще не 
значит, что оно злое...
	Из груди Джона вырвался стон.
	-  Отравлен, -  прошептал он глядя на уголь. -  Яд в крови, в крови! 
Боже милостивый, порази меня на месте, если я не был хорошим отцом...
	-  Прекрати! -  резко оборвала его Рамона.
	Внезапно Билли бросил бумажный пакет с вещами, пробежал через 
комнату и вцепился в ногу отца. Сквозь приглушенное рыдание мальчик 
простонал:
	-  Я буду хорошим, папа, я буду хорошим, я буду...
	Джона передернуло -  от эмоций ли, от отвращения ли, Рамона не 
могла сказать, -  он схватил Билли за шиворот и подтолкнул к матери.
	-  В ТАКОМ СЛУЧАЕ, ЗАБИРАЙ ЕГО! -  крикнул он и швырнул 
на пол ключи от автомобиля. -  Уходите оба! Убирайтесь из моего...
	Его голос надломился и из глубины его души вырвалось ужасное 
рыдание. Билли заплаканными глазами смотрел на отца, и тот закрылся 
ладонью от этого взгляда.
	-  ...дома, -  прошептал он.
	Джон шатаясь прошел по комнате и упал на стул у холодного 
камина. Его лицо освещали лучи восходящего солнца.
	-  Я не мог этого сделать, Господи, -  тихо произнес он прижав 
ладони к лицу и закрыв глаза. -  Я не смог прогнать из них тьму...
	Затем он умолк, и слышалось только его громкое дыхание.
	-  Сходи за своими вещами, -  сказала Рамона Билли и прошла в 
спальню, чтобы одеть носки и туфли и взять дорожную сумку. Она 
может управлять машиной и в халате, а переодеться потом. Сейчас же ей 
хотелось поскорее уехать с Билли из этого дома. В кухне Рамона взяла из 
НЗ несколько долларов и пятьдесят центов мелочью, а также глиняный, 
в форме яблока, кувшин, сделанный для них Ребеккой. Затем она 
вернулась в переднюю и подобрала ключи от машины. Билли с 
распухшими глазами стоял рядом с отцом. Он осторожно коснулся руки 
Джона, но тот только что-то простонал в своем мучительном пьяном 
сне.
	-  Иди в автомобиль, -  сказала Рамона. -  Я сейчас подойду.
	Когда Билли вышел, Рамона пригладила грязные, торчащие в 
разные стороны рыжевато-коричневые кудри мужа. Морщины на его 
лице стали глубже, подумала она. Тыльной стороной ладони она 
вытерла глаза, успокоила начавшуюся было дрожь и принесла для мужа 
из спальни покрывало. Она накрыла Джона и понаблюдала, как он 
вцепился в него и свернулся клубком. И тихо застонал во сне. Рамона 
повернулась вышла из дома.


4. ГОНЧАРНАЯ ГЛИНА

17

	Измазанные в глине руки старухи двигались словно бы сами собой, 
придавая очертания бесформенному куску, лежавшему на вращающемся 
гончарном кругу. "Ваза или кувшин?" -  спрашивала она себя. Ее ноги 
ритмично нажимали на горизонтальную деревянную планку, 
управляющие скоростью вращения круга. Смазанные колеса с тихим 
шелестом быстро вращались. Она была неравнодушна к вазам, однако 
кувшины раскупались более быстро; миссис Блирз, владелица магазина 
сельскохозяйственных принадлежностей в Сельме, расположенном в 
двадцати милях от дома старухи, говорила ей, что на ее маленькие 
широкогорлые кувшины, раскрашенные в темные цвета, образовался 
настоящий спрос. Они могут использоваться как угодно, начиная от 
емкостей для хранения сахара и заканчивая местом для складывания 
губной помады, сказала миссис Блирз, а если на донышке кувшина 
вдобавок стоит автограф Ребекки Фейрмаунтейн, то покупатели платят 
за них даже больше. Как-никак, о Ребекке писалось и в "Сельма 
Джорнел", и в "Алабама крафтсмен", а четыре года назад на алабамской 
ярмарке она получила первый приз за наиболее оригинальную 
гончарную скульптуру. Теперь она делала скульптуры только изредка, 
чтобы не потерять навык, но зато изготовила огромное количество 
кувшинов, ваз и кружек, потому что одним лишь искусством сыт не 
будешь.
	Утренний солнечный свет лился из двух окон напротив старухи, 
растекался по деревянному полу мастерской и отражался от стоящих на 
сосновых полках законченных работах: здесь были чашки и блюдца 
цвета осенних листьев, тарелки, темно-синие, как полуночное небо, 
набор кувшинов всех оттенков от розового до темно-пурпурного, черные 
кружки, бока которых были похожи на ствол сосны, необожженные 
образцы с ярко раскрашенными фигурками чокто. Сама мастерская 
представляла собой мешанину цветов и очертаний, буйство творения, в 
центре которого и сидела старуха, куря простую глиняную трубку и 
оценивая взглядом кусок глины, лежащий перед ней. Она разгладила его 
бока, время от времени макая в чан с водой, чтобы не дать глине 
засохнуть. Она уже сделала несколько не очень хороших заготовок, 
которые наверняка треснут при соприкосновении с обжиговым жаром 
сушильной печи. Теперь пришло время решать.
	В этом образце она видела вазу. Высокую вазу с рифленым краем 
ярко-красного цвета, как кровь женщины в тот момент, когда она 
находится с любимым мужчиной. Да, -  подумала она, -  высокая красная 
ваза для белых диких цветов. Она добавила немного глины из стоявшего 
рядом ящика, еще раз смочила пальцы и принялась за работу.
	Крепкое, испещренное глубокими морщинами лицо Ребекки 
Фейрмаунтейн было покрыто пятнышками глины. Ее кожа был цвета 
красного дерева, а глаза -  чистое черное дерево. Из-под широкополой 
соломенной шляпы выбивались пряди прямых седых волос, которые 
падали ей на плечи. Когда она начала работать, ее глаза сузились от 
напряжения, а из правого уголка рта стали вырываться голубые клубы 
дыма; она курила кроличий табак, который собирала в лесу, и его 
характерный аромат сгорающих листьев наполнил мастерскую. Дом 
Ребекки стоял вдалеке от главного шоссе и со всех сторон был окружен 
девственным лесом. Электрическая компания несмотря на это протянула 
линии к некоторым из ее соседей, но сама она отказалась от этого 
фальшивого мрачного света.
	Выводок перепелок брызнул из дальних кустов и рассыпался по 
небу. Их полет привлек внимание Ребекки; она некоторое время 
наблюдала за ними, гадая, что заставило их покинуть свое убежище. 
Затем увидела поднимающиеся в небо клубы пыли и поняла, что к дому 
приближается автомобиль. Почтальон? -  удивилась она. Слишком рано. 
Налоговый инспектор? Не дай Бог! Ребекка неохотно остановила 
гончарный круг, поднялась со стула и подошла к окну.
	Когда она увидела машину Джона Крикмора, ее сердце 
подпрыгнуло от радости. Последний раз она видела дочь и внука на 
Рождество. Она открыла дверь и направилась к белому домику, 
стоявшему в стороне от мастерской, где остановился "Олдс". Рамона и 
маленький Билли уже вышли из машины, но где же Джон? Когда Ребекка 
увидела их лица, то поняла, что случилось что-то нехорошее. Она 
перешла на хромой бег и заключила в объятия дочь, чувствуя, что вокруг 
нее саваном обернуто напряжение.
	Ребекка сделала вид, что не замечает распухшие глаза Билли. Она 
взъерошила его волосы и сказала:
	-  Малыш, скоро облака станут мешать тебе расти дальше, да?
	Ее скрипучий голос дрожал от возбуждения от встречи с ними.
	Билли слабо улыбнулся.
	-  Нет, бабуля. Я никогда не стану таким высоким!
	-  В тебе и так уже почти пять футов! Дайте-ка мне на вас 
наглядеться! -  Ребекка вынула из рта трубку и в восхищении потрясла 
головой. -  Рамона, ты прекрасна, как апрельский день! Твой вид ласкает 
мой взгляд!
	Она снова обняла свою дочь, чувствуя, что у той вот-вот потекут 
слезы.
	-  Хотите сассафрасового чаю?
	-  Да, конечно.
	Они направились к дому -  старушка обняв дочь, женщина держа 
за руку сына. На террасе лежала большая поленица дров для кухни; 
рядом с домом, там, где лес был вырублен, находился колодец, а на краю 
леса стояла коптильня. В комфортабельном, но бедно обставленном 
доме на кухонной отапливаемой дровами печке Ребекка вскипятила 
ароматный сассафрасовый корень.
	-  Билли, -  позвала она, -  я только что закончила одну вещь. Она 
стоит на гончарном круге. Сбегай, посмотри на нее и скажи мне, что ты 
думаешь по поводу того, в какой цвет ее надо покрасить.
	Он пулей выскочил с кухни, горя нетерпением оказаться в 
мастерской, с ее необузданными красками и формами. Рамона села за 
кухонный стол с чашкой чая, и Ребекка тихо обратилась к ней:
	-  Я хочу услышать все, пока мальчик не вернулся.
	Рамона не смогла дольше удерживать слезы; она крепилась при 
Билли, но теперь силы оставили ее. Она дрожала, всхлипывая, а ее мать 
гладила ее по шее и плечам, стараясь снять напряжение. Рамона начала с 
трагедии Букеров и закончила событиями этого утра.
	-  Ты бы слышала... что говорил сегодня Джон... при Билли...
	Старушка зажгла трубку длинной кухонной спичкой и выпустила 
клуб голубого дыма.
	-  А чего ты ждала? -  спросила она. -  Что Джон отпустит тебя с 
наилучшими пожеланиями? Это все не потому, что он видит зло в тебе 
или в Билли, а потому, что он перестал понимать, что плохо, а что 
хорошо. Все, чего он боится или что заставляет его думать, кажется ему 
черным, как адская кочерга. Проклятье, девочка! Я знала, что все так 
получится... я наверное болтаю, как любая другая бабка, да?
	-  Я не имел в виду себя. Я беспокоюсь за Билли.
	-  О, нет. -  Ребекка покачала головой. -  Не говори так. В нашей 
семье и без того было слишком много мучеников. Итак: ты пошла на 
проповедь этого Фальконера и подумала, что это ОН, так?
	-  Да, -  согласилась Рамона, -  я знаю, что это так.
	-  Откуда ты это знаешь?
	-  Если бы я могла это объяснить, то тебе пришлось бы признать, 
что ты меня совсем не знаешь. Как я жалею, что пошла туда! Какая же я 
дура!
	-  Что сделано, то сделано, -  блеснула глазами Ребекка. -  Ты 
разговаривала с Билли?
	-  Еще нет.
	-  Почему?
	-  Я... не думала, что подошло время. Я думаю, что это для него 
будет слишком. Прошлой ночью... нечто, что, он думал, было его отцом, 
пришло время за ним и отвело его на дорогу, где его чуть не раздавил 
грузовик.
	Ребекка нахмурилась и мрачно кивнула.
	-  Оно уже вышло на него. Он может обладать способностью 
видеть, но может не обладать способностью понимать, что видит, или 
способностью помочь. Наша семья была полна как хороших, так и 
червивых плодов. Были, конечно, те, кто не в счет, вроде твоего прадяди 
Николя К. Хэнкока, ставшего королем мошенников, торгующих духами, 
которого пристрелили за передергивание в покер. Потом, твоя 
прапрабабушка Руби Стиил, основавшая в Вашингтоне организацию по 
изучению загробной жизни. Я говорю тебе это все вот к чему: если Билли 
лишен способности помогать, то и видеть ему ни к чему. Если он не 
сможет двигаться вперед, он двинется назад. Для этого у него достаточно 
крови белого человека, Рамона.
	-  Я думаю, он может помогать. Он уже помог.
	-  Ты хочешь, чтобы он вступил на Неисповедимый Путь?
	-  Я хочу, чтобы он продолжил его, поскольку считаю, что он уже 
начал там, в подвале.
	-  Может быть. Но ты знаешь о Пути, так же как и я: если он 
недостаточно силен, если у него нет врожденной способности понять его, 
то ритуал может повредить ему. Мне было пятнадцать лет, когда отец 
провел со мной этот обряд; тебе было шестнадцать. Мальчику только 
десять. Я слышала только об одном человеке, вступившем на путь в 
столь раннем возрасте: Томас К. Коди, живший в начале девятнадцатого 
века. Интересный человек. Говорят, что наш Старый