Может быть, у вас есть деньги, -  прорычал Джон, -  и может 
быть, вы носите дорогие костюмы и перстни и можете заставить людей 
вкалывать как лошадь, но это моя земля, мистер! И я велю вам убраться с 
нее, немедленно!
	-  Крикмор, -  сквозь зубы процедил Четем, -  мне принадлежит 
половина этого города. Моему брату -  другая половина. Бумагу можно 
порвать, понимаешь? Она может потеряться. Слушай, я не хочу 
неприятностей. Черт, я стараюсь предложить твоему парню работу и 
плачу за нее! А теперь -  не мешайся, мужик!
	С террасы Рамона видела, что ее муж как загнанный зверь, и у нее 
защемило сердце.
	-  Я не... я не хочу... чтобы он ходил туда...
	Тут на крыльце рядом с отцом появился Билли.
	-  Вы угрожаете моему отцу, мистер Четем?
	-  Нет. Конечно, нет. Просто надо было выпустить некоторое 
количество пара. Так, Джон?
	-  Черт тебя побери... черт тебя побери... -  шептал тот.
	-  Для чего я вам нужен? -  спросил Билли.
	-  Как я уже говорил, я долго беседовал с твоей матерью, мы 
пришли к взаимопониманию и она посоветовала мне поговорить с 
тобой...
	Джон издал звук, будто его душили; затем он спустился вниз и 
остановился, глядя на пруд, прижав ладони к ушам.
	Четем не обратил на него внимания.
	-  Я не верю в приведения, Билли. В моем словаре нет такого 
понятия. Но многие верят. Они отказываются работать, и мне пришлось 
закрыть лесопилку из-за... из-за пилы, под которую сунул свою руку 
Линк Паттерсон.
	-  Пила? При чем тут пила?
	Четем смущенно взглянул на Рамону, а затем снова перевел взгляд 
на Билли. В глазах мальчика блестели янтарные огоньки, и его взгляд 
так глубоко проник в душу Четема, что у того по спине побежали 
мурашки.
	-  Пила кричит, -  ответил он. -  Кричит совсем как человек.


22

	Тени обрамляли лесопилку на фоне золотисто-голубого неба. 
Последние лучи солнца косо падали на посыпанную гравием площадку 
для парковки словно бы на кусочки битого стекла, и штабеля строевого 
леса отбрасывали темно-синие тени.
	-  Ты еще не выпиваешь? -  спросил Лемер Четем, выключая 
двигатель фургона и вынимая ключи зажигания.
	-  Нет, сэр.
	-  Пора бы уже начать. Открой отделение для перчаток и вынь 
бутылку.
	Это был самогон, что Билли почувствовал еще до того, как Четем 
открыл бутылку. Мужчина сделал глоток и закрыл глаза; Билли почти 
видел, как расширяются вены в его крупном носу.
	-  Ты поверил мне, когда я говорил, что не существует таких вещей, 
как приведения?
	-  Да, сэр.
	-  Так вот, я проклятый лжец, мальчик. Дерьмо! Мой старый 
папаша любил рассказывать мне истории о привидениях, от которых у 
меня скручивались волосы на заднице! Меня невозможно подтащить 
меня к кладбищу ближе, чем на милю, вот где правда! -  Он передал 
бутылку Билли. -  Что касается вас, то меня не интересует, что ты или 
твоя мама можете, а что нет. Я слышал рассказы о твоей матери и я был 
той ночью на палаточной проповеди Фальконера. Там было чертовски 
шумно. Раз ты пришел на мою лесопилку, то... сделай все для того, 
чтобы я смог вернуть обратно всех своих рабочих. И я уверяю, что все 
они до последнего узнают, что помог им ты... даже если на самом деле 
ты будешь и ни причем. Улавливаешь?
	Билли кивнул. Его внутренности дрожали. Когда он сказал, что 
поможет мистеру Четему, то отец посмотрел на него как на 
прокаженного. Но мистер Четем сказал, что заплатит пятьдесят 
долларов, разве это плохо, подумал Билли, если он поможет семье в меру 
своих возможностей? Однако он не знал точно, что ему предстоит 
сделать; он захватил с собой приносящий счастье кусочек угля, но 
понимал, что то, что ему нужно совершить, придет изнутри его самого, и 
что он будет предоставлен сам себе. До того, как они уехали, мама 
позвала его в дом и дала ему наставления, говоря, что пришло его время 
и что он должен сделать все, что сможет. О, говорила она ему, она могла 
бы поехать вместе с ним, но это полностью его работа; на лесопилке 
может быть и вообще ничего нет, но если есть, то это наверняка часть 
Линка Паттерсона, оказавшаяся неспособной найти правильную дорогу. 
Привлеки ее доверием и помни, чему тебя учила бабушка. Самое важное: 
изгони из себя страх, если сможешь, и дай найти тебя. Он ищет помощи, 
и он потянется к тебе, как к одинокой свечке в темноте.
	Когда Билли садился в белый фургон, Рамона вышла на террасу и 
сказала:
	-  Помни, сынок: нет страха. Я люблю тебя.
	Свет медленно угасал. Билли понюхал самогон и сделал глоток. 
Его горло словно обожгло лавой, которая медленно стекала по 
кричащим внутренностям в желудок; жидкость напоминала ему то, что 
бабуля заставила его выпить, чтобы прочистить желудок перед тем как 
идти в коптильню.
	Иногда по ночам, засыпая, он заново переживал все это странное 
приключение. Он оставался в душной коптильне три дня, завернутый в 
тяжелое одеяло, без еды, а в качестве питья у него были только 
самодельные "лекарства". Убаюканный страшной жарой, он плыл в 
темноте, потеряв ощущение времени и пространства; он чувствовал, что 
тело обременяет его, оказываясь чем-то вроде скорлупы, в которую 
заключена его реальная личность. Сквозь сон он ощущал, что за ним 
наблюдали мама и бабушка, время от времени садившиеся рядом с ним: 
он чувствовал разницу в ритмах их дыхания, аромате их тел и звуках, 
издаваемых ими при движении. Треск горящих поленьев превратился во 
что-то вроде музыки, находящейся между тихой гармонией и грубой 
какофонией. Дым под потолком шелестел как шелковая рубашка на 
ветру.
	Когда он наконец проснулся и ему позволили выйти из коптильни, 
утренний солнечный свет иголками заколол его кожу, а шелест листвы 
казался ему ужасным шумом. Прошло несколько дней прежде чем его 
чувства притупились настолько, что он снова почувствовал себя более-
менее сносно. Тем не менее он оставался фантастически чувствителен к 
цветам, запахам и звукам; из-за этого ему было очень больно, когда по их 
возвращению домой отец ударил Рамону по лицу тыльной стороной 
ладони, а затем обхаживал Билли ремнем. Затем дом наполнился 
голосом отца, разрывающимся между вымаливанием для них прощения 
и громким чтением Библии.
	Билли поглядел на золотистые потоки облаков, бегущих по небу, и 
представил, как будет выглядеть декорации в гимнастическом зале 
файетской средней школы в Майскую Ночь. Он очень хотел пойти на 
этот бал вместе со всеми; он знал, что это его последний шанс. Если он 
скажет сейчас "нет" мистеру Четему, если он даст понять всем, что он 
просто напуганный парнишка, ничего не знающий о приведениях или 
духах, то может быть он сможет пригласить Мелиссу Петтус, и может 
быть она пойдет с ним на Майскую Ночь, и он устроится механиком в 
Файете, и все будет прекрасно до конца жизни. Кроме того, он едва знал 
Линка Паттерсона, поэтому что ему здесь делать?
	-  Я хотел бы покончить с этим до наступления темноты, -  нервно 
произнес Четем. -  Хорошо?
	Плечи Билли медленно подались вперед, и он вылез из фургона.
	Они молча поднялись по деревянным ступеням ко входу в 
лесопилку. Четем повозился со связкой ключей и отпер дверь; перед тем, 
как войти внутрь, он поднял руку и включил несколько рядов тускло 
сияющих ламп, которые свисали с потолочных балок.
	Густо смазанные машины блестели в смеси электрического света и 
последних оранжевых лучей заходящего солнца, просачивающихся 
сквозь ряды высоких узких окон. Воздух был наполнен пылью, запахом 
щепок и машинного масла, и в нем стоял туман из опилок. Четем закрыл 
дверь и двинулся в дальний конец помещения.
	-  Это случилось здесь. Я покажу тебе, -  гулко прозвучал в тишине 
его голос.
	Четем остановился в десяти футах от пилы и указал на нее 
пальцем. Билли подошел, поднимая башмаками облачка пыли, и 
осторожно коснулся больших изогнутых зубьев.
	-  Он должен был быть в защитных очках, -  сказал Четем. -  Это не 
моя вина. Гнилые деревья попадаются регулярно, такова жизнь. Он... он 
умер примерно там, где ты стоишь.
	Билли посмотрел на пол. На опилках виднелось огромное 
коричневое пятно; ему на память сразу пришел запятнанный пол в доме 
Букеров, отвратительные знаки смерти, прикрытые газетами. Зубья пилы 
холодили его руку; если он должен был почувствовать что-то, то ничего 
не случилось: ни электрического разряда, ни неожиданного просветления 
в мозгах, ничего.
	-  Я собираюсь включить ее, -  тихо сказал Четем. -  Тебе лучше 
отойти.
	Билли отступил на несколько шагов и засунул руки в карманы, 
сжав в правой кусочек угля. Четем открыл красную коробочку, 
прикрепленную к стене: внутри находился ряд красных кнопок и 
красный рычаг. Он медленно потянул рычаг вниз, и Билли услышал, как 
включился генератор. Свет стал ярче.
	Звякнула приводная цепь, и двигатель запыхтел, набирая 
мощность. Циркулярная пила начала вращаться поначалу медленно, а 
затем быстро набирая скорость, пока не превратилась в серебряно-
голубое сияние. Она жужжала -  машинный звук, подумал Билли; совсем 
не похож на человеческий. Он чувствовал, что мистер Четем наблюдает 
за ним. Он хотел было одурачить его, притворившись, что что-то 
слышит, поскольку, похоже, мистер Четем ожидал этого. Но нет, нет, это 
было нехорошо. Он оглянулся через плечо и повысил голос, чтобы 
перекрыть шум машин.
	-  Я не слышу никакого...
	Голос пилы внезапно изменился; она издала пронзительный звук, 
похожий на испуганный крик боли, а затем что-то похожее на резкое 
удивленное ворчание. Шум зажурчал и стих, и снова зазвучал обычный 
машинный стрекот. Билли с отвисшей челюстью уставился на агрегат. 
Он не был уверен в том, что слышал; теперь пила снова работала тихо, 
вращаясь почти бесшумно, если не считать лязганья приводной цепи. Он 
отступил на несколько шагов и услышал резкое дыхание Четема.
	И тут раздался высокий ужасный крик -  дикая смесь человеческого 
голоса и звука вращающейся пилы -  разнесшийся эхом по лесопилке.
	Крик утихал и снова нарастал, возвращаясь назад более сильным, 
более неистовым и мучительным. От третьего раската крика в рамах 
зазвенели стекла. Билли прошиб холодный пот, желание бежать прочь от 
этого места грызло ему шею. Он повернулся и увидел белое как мел лицо 
Четема, и его глаза, в которых сквозил ужас; мужчина протянул руку к 
рукоятке выключения оборудования.
	Крик превратился в безнадежно умоляющий; он повторялся и 
повторялся все той же последовательностью нот. Билли принял решение: 
что бы это ни было, он не должен от него бежать.
	-  Нет! -  крикнул он. Четем замер. -  Не выключайте!
	Каждый крик теперь казался громче предыдущего и вызывал все 
больший холод у Билли в спине. Он хотел выйти и все обдумать, он 
хотел решить, что предпринять, он больше не мог выносить этот звук, 
его голоса, казалось, вот-вот расколется от него...
	Билли повернулся и, прижав ладони к ушам, направился к двери. 
Это просто шум станков, говорил он себе. И не больше... и не больше... и 
не...
	Тон звука неожиданно изменился. Сквозь крик прорезался 
приглушенный металлический шепот, пригвоздивший Билли к полу.
	-  Бииииллиииии...
	-  Иисус Христос! -  выдавил Четем. Он привалился к стене, и его 
лицо блестело от пота. -  Оно... знает, что ты здесь! Оно знает тебя!
	Билли развернулся и закричал:
	-  Это просто шум, и все! Это просто... просто... -  слова застряли у 
него в горле, когда голос снова зазвучал, то это был бешеный крик:
	-  Ты мертв! Ты мертв! Ты...
	Над распиловочной машиной вспыхнула и взорвалась 
осветительная лампа, осев дождем горячих осколков. Затем другая, в 
следующем ряду; из патронов посыпались голубые искры.
	-  Это демон! Это сам Дьявол!
	Четем схватился за красный рычаг и начал его поворачивать. Тут 
же над его головой взорвалась лампочка, и осколки стекла впились в 
голову мужчины. Он вскрикнул от боли и упал на пол, прикрывая голову 
руками. Еще две лампочки взорвались одновременно, образовав голубую 
дугу электрического разряда. В воздухе сильно пахло озоном, и Билли 
почувствовал, как у него на голове начали танцевать волосы.
	-  Бииииллииии... Бииииллииии... Бииииллииии...
	-  ПРЕКРАТИТЕ!
	Теперь лампы лопались по всей лесопилке, осколки стекла падали 
на станки с приглушенным звуком играющего рояля. Билли охватила 
ужасная паника, однако он остался стоять на месте, ожидая, когда 
приступ пройдет. Нет страха, вспомнил он слова матери. Он 
почувствовал во рту вкус крови и понял, что прокусил себе нижнюю 
губу. Он сконцентрировался на том, чтобы не сдвинуться с места, 
вспоминая, что ему говорила мама перед отъездом. Большая часть ламп 
уже взорвалась, а остальные отбрасывали резкие тени.
	-  ПРЕКРАТИТЕ! -  снова закричал Билли. -  ПРЕКРАТИТЕ ЭТО, 
МИСТЕР ПАТТЕРСОН!
	В противоположном конце лесопилки взорвалась еще одна 
лампочка. Крик пилы изменился, перейдя в низкий стон, от которого 
начал трястись пол. Он назвал существо по имени, подумал Билли, и это 
стало причиной изменения. Это было своего рода реакцией. Билли 
переступил через скрючившегося на полу человека.
	-  Вы не должны здесь больше оставаться! -  крикнул Билли. -  Вы 
должны... вы должны идти туда, где вам нужно находиться! Понимаете?
	Более мягко:
	-  Бииллии... Бииллии... Бииллии...
	-  Вы больше не принадлежите этому миру! Вы должны уйти!
	-  Бииллии...
	-  СЛУШАЙТЕ МЕНЯ! Вы... не можете больше жить дома со 
своей женой и детьми. Вы должны... прекратить попытки остаться здесь. 
Нет смысла в...
	Что-то обрушилось на него, отбросив назад; он застонал чувствуя, 
как внутри него черным цветком распускается паника. Он встал на 
колени в опилки, и его голова дернулась, когда дикая боль пронзила его 
левый глаз. В его горле запузырилась злость и страдание, а затем его рот 
открылся и он услышал свой крик:
	-  Нет, нет мое время еще не пришло! Я хочу вернуться назад, я 
потерялся, я потерялся и не могу найти дорогу обратно!
	Четем заскулил как собака глядя на то, как корчится и дергается 
Билли.
	Мальчик затряс головой, чтобы привести ее в порядок.
	-  Вы не сможете вернуться! -  закричал он. -  Я был сегодня на 
похоронах Линка Паттерсона! Вы не сможете вернуться, вы должны 
оставить все, как есть!..
	-  Нет, нет я потерялся, я найду дорогу назад!..
	-  Вы должны успокоиться и забыть боль! Вы должны...
	-  Помоги мне! Я потерялся, о Боже! Помоги мне!
	В следующее мгновение Билли мучительно закричал, поскольку 
ясно увидел, как пила отрезала ему правую руку; он прижал призрачную 
искалеченную руку к груди и начал ее покачивать вперед-назад. Ручьи 
слез бежали по его щекам.
	-  Я чувствую это! -  простонал он. -  Я чувствую, как это было! О 
Боже... пожалуйста... сними эту боль, пусть все... успокоится и потечет 
своим чередом. Нет страха... нет страха... нет...
	Распиловочная машина задрожала, почти вырвав из пола 
крепления. Билли поднял голову и увидел между собой и машиной 
какой-то едва различимый голубой туман. Он сконцентрировался и 
начал принимать очертания человека.
	-  Вы не должны бояться, -  прошептал Билли. Его рука была в 
огне, и он заскрипел зубами, чтобы сдержать крик. -  Я принял вашу 
боль. Теперь...
	В это мгновение голубой туман двинулся в его направлении 
клубясь и уплотняясь; когда он коснулся Билли, того пронзил холод и 
ужасный страх. Он отшатнулся, пытаясь отползти в сторону по 
пыльному полу. Ужас неведомого охватил его, и он уперся руками в пол, 
будто сопротивляясь громадной тугой волне. Он снова услышал свой 
крик:
	-  ...пооошлииии!..
	Стекла в окнах задрожали как от выстрела и выдавились наружу 
словно от ужасного давления.
	Затем пила снова зажужжала и начала медленно останавливаться.
	Последняя горящая лампочка замигала, замигала и погасла, из 
патронов посыпались искры. Пила жужжала все тише и тише, пока, 
наконец, в тишине стал слышен только гудящий генератор.
	Лежа на боку в пыли Билли услышал как хлопнула дверь 
лесопилки, раздался звук автомобильного двигателя и стук 
разбрасываемого шинами гравия. Он с усилием приподнял голову и 
увидел, что мистера Четема в помещении не было. Билли снова 
повалился на бок, полностью обессиленный. Внутри него бурлили 
потоки страха, замешательства и потери. Он был уверен, что теперь 
хранит в себе чувства, которые связывали Линка Паттерсона с этой 
лесопилкой, с этим миром, возможно даже с моментом физической 
смерти. Он не был уверен, все ли он сделал правильно, но не думал, что 
здесь осталось еще что-то от мистера Паттерсона; его дух перенесся, 
оставив свою боль.
	Билли с трудом поднялся на ноги. Он выключил питание, и пила 
стала беззвучно замедлять ход. Билли приподнял левой рукой правую и 
начал ее сгибать и разгибать. Ощущение было такое, будто внутрь руки 
поместили множество иголочек; так бывает после сна, когда ее 
отлежишь. Сквозь разбитые окна в помещение проникал мягкий теплый 
ветерок; в последних лучах солнца в воздухе плыл красивый золотой 
туман из опилок, который оседал на умолкшем оборудовании 
лесопилки.
	Когда к Билли вернулась способность передвигаться, он 
направился домой. Его ноги будто налились свинцом, а в висках 
шевелилась тупая боль; его радовало только одно: к правой руке 
постепенно снова возвращалась чувствительность. Он срезал дорогу 
через темный тихий лес, освещаемый улыбающимся лунным человечком. 
Весь путь до дома он молил, чтобы такое больше никогда не 
повторилось. ~Я еще недостаточно силен~, думал он. ~И никогда не 
буду~.
	За околицей Готорна его насторожило что-то, двигающееся по 
гребню холма между валунами и соснами. При свете луны это выглядело 
как огромный человек, но в его облике было что-то настораживающее, 
животное. Билли на секунду замер, вслушиваясь и всматриваясь, но 
фигура уже исчезла. Когда он стал подниматься на холм, ему показалось, 
что он увидел мокрый отблеск луны на чем-то, напоминающем кривые 
острые клыки.
	И тут он вспомнил обещание и предостережение зверя.
	"Я буду ждать тебя".


23

	-  Накормим огонь, братья и сестры! -  проревел Джимми Джед 
Фальконер, одетый в ярко-желтый костюм, с лицом, освещенным 
пламенем костра. -  Накормим огонь и уморим с голоду Дьявола.
	Он стоял в середине деревянной платформы, установленной на 
пыльном пустыре близ Бирмингема. Занавес был сконструирован так, 
чтобы воплощать огромное знамя "Крестового похода Фальконера".
	Фальконер улыбался. Перед ним трещал огромный костер, 
которому уже скормили сотни фунтов бумаги и несколько сот черных 
виниловых дисков. Шеренга тинэйджеров стояла в ожидании сигнала 
бросить в костер свои пластинки, а рядом с ними стояла такая же 
шеренга с ящиками книг из школ и публичных библиотек. Служба уже 
продолжалась почти три часа, начавшись с пения псалмов. Вслед за этим 
началась одна из самых лихих проповедей Фальконера о Дьяволе, 
пытающемся поглотить американскую молодежь, вслед за которой 
прошел часовой сеанс исцеления, заставивший людей петь и танцевать.
	Горящие страницы неслись в воздухе как огненные летучие мыши. 
Пластинки трещали и плавились.
	-  Ну-ка, дай мне это, сын мой, -  Фальконер осторожно наклонился 
над краем платформы и взял несколько дисков из рук крепкого молодого 
парня с недавно остриженными волосами и шрамами от прыщей. Он 
взглянул на психоделические рисунки и картины на обложках и поднял 
одну из них, принадлежавшую группе "Крим".
	-  Да, вот это и "взорвет тебе мозги", не так ли? Это послано тебе из 
Ада, вот откуда!
	Под аплодисменты и крики он бросил пластинку в огонь. Вслед за 
ней туда же полетели "Джефферсон Эйрплейн", Поль Ревер и "Рейдерс".
	-  Разве Бог хочет, чтобы слушали это? -  спросил он, окидывая 
взглядом толпу. -  Разве он хочет, чтобы вы отпускали волосы до пят, 
принимали наркотики и "взрывали себе мозги"? -  Он кинул в огонь Сэма 
Шема и "Фараонов".
	В толпе послышался шум, когда Фальконер сломал о колено 
пластинку "Битлз", засунул обломки в конверт, зажимая пальцами нос, и 
кинул их в огонь.
	-  Люди, если кто-нибудь скажет вам, что вы должны носить 
длинные волосы, пичкать себя ЛСД и трусливо улепетыват